Вхождение

Попытка доказать бесспорную истину какого-либо суждения, в противовес всем остальным, всегда вызывала во мне протест. Как можно говорить об одновариантности в мире, где всё абсолютно разнящееся, составлено из одних и тех же элементов, перетекая одно в другое, а вся информация перерабатывается на основе личного восприятия, знаний и опыта субъекта?! Я считала это крупным недостатком своего характера и научилась держать его в узде. Однако время показало, что в этом протесте имеются и положительные стороны.

В любом городе, где мне приходилось бывать, я посещала музеи, а в такие огромные, как Эрмитаж, старалась попасть при каждом удобном случае. Но в один из приездов, основная экспозиция Эрмитажа оказалась закрытой, а вместо неё посетителям предлагалась объёмная передвижная выставка «Искусство Франции ХХ век…».

Стеклянный куб, доверху заполненный лежащими велосипедами. Стоящие горкой один на другом с десяток унитазов. Сваленные в кучу куклы с оторванными головами. Поломанные детские игрушки. Металлическая клеть, забитая противогазами. Кастрюли… Манекены… Я ходила потерянная среди витрин и импровизированных площадок, не понимая ни значений, ни посылов, ни смыслов. Чувства отказывались принимать подобные инсталляции в качестве искусства, а отдельные из них, как например грязные, посеревшие от времени тряпки, вызывали чисто физическое отвращение.

На абстрактные полотна я вообще не обращала внимания. Они не были для меня новостью, но какой был смысл разглядывать их, если я всё равно никогда не понимала подобных работ, даже после книг, лекций и общения с художниками, некоторые из которых, в порыве любви и отчаяния мне что-то доказать, называли меня просто дурой.

Устав от трёхчасового топтания по залу, я присела отдохнуть на небольшой топчанчик, стоящий за простенком у приоткрытого окна и, от нечего делать, уставилась на висящее в метре от меня живописное полотно – кусочки кружев, листики, цветочки, цветные лоскутки… Стало так нестерпимо тоскливо, что я привстала, собираясь покинуть выставку, но опять села – проход загораживала пожилая семейная пара, разглядывая ту же картину и негромко переговариваясь:
– Ты понимаешь, что здесь?
– Я нет. А ты?
– И я нет. Такое впечатление, что смели в кучу мусор в какой-то швейной мастерской, а потом срисовали его с натуры.
– Откуда в мастерской опавшие листья?
– Почём я знаю?! В окно залетели.
– Тогда логичнее предположить, что они вымели мусор на улицу, а художник просто решил зафиксировать это безобразие.
– Ага, и добавил от себя обрывки страничек и засушенные цветочки.

Я невольно слушала этот диалог, еле сдерживая смех, на сто процентов соглашаясь с каждой его строчкой и мысленно благодаря неожиданных комментаторов за подаренное настроение.

– Пошли скорее, там оружие, – потянул мужчину за рукав подошедший подросток.
– Сейчас идём, – жестом руки приостановила его дама, – только глянь, пожалуйста, название картины и кто её автор.
– Здесь очень непонятно написано, – отозвался мальчик, приблизившись вплотную к простенку, – а на бумажке, наклеенной внизу, напечатано «Девушка».

Какая странная девушка, – продолжали они беседовать, направляясь в глубь выставки, – ни рук, ни ног, один глаз, да и тот непонятно на чём.

А я вдруг прозрела: «Девушка! Конечно же девушка!» – во мне всё бурлило и ликовало от внезапного просветления. Нет разницы какие руки, ноги, лицо, причёска… Это внешняя атрибутика, присущая любому полу и возрасту. Душа девушки – бантики, кружавчики, красивые лоскутки; бережно хранящиеся в тайничках дневники и записочки, подаренные веточки, камушки; засушенные меж страничек любимых книг цветочки и листики… Да, передо мной несомненно был образ девушки, раскрытый каким-то талантливым мастером.

Ещё раз мысленно поблагодарив людей, подаривших мне новое ви;дение, я опять пошла по залу разглядывая экспонаты, рассказывающие мне о неразумном отношении человечества к окружающей среде, перепроизводстве, тленности и конечной ненужности столь ценимых нами вещей, из-за которых мы разоряем Планету, убиваем друг друга и губим своих детей.