Туда

Туда, где любили,
Туда, где забыли,
Туда, где не ждали
Михей и Джуманджи (С)




- Ильюха, а почему ты то? -  то ли произнес, то ли подумал Мишаня. Но похоже, что все-таки произнес, потому как Илья грустно улыбнулся ему и немного задумчиво произнес:
- Привет, старичок! Ну… так получилось, сложно объяснить… А почему бы и не я, собственно?
С Ильей Мишаня по большому счету никогда даже особенно и не дружил. Так, коллеги по работе - перекидывались шутками в утренней офисной толчее у кофемашины, изредка пивка «по кружечке»  в ближайшем кабаке после работы, иногда пересекались в проектах. А потом Илья умер. Вроде и не болел, подробностей Мишаня даже и не знал толком, да и узнавать особо не пытался, вроде говорили про тромб…  Мишаня, как-то удивился, даже искренне расстроился, как и все, скинулся на «помощь семье», также как и всегда скидывался на дни рождения и «8 марта». Правда в этот раз положил в мятый конверт побольше. А потом все прошло. «Жизнь продолжается» и все такое… И теперь, вдруг, вот такое: «ба-бах».
- Скажи, старичок… А это то, что я думаю? – вопрос у Мишани вышел совсем уж тихим и дрожащим от собственной несуразности.
- Ну да… в общем да, похоже, что это так. – ответил Илья и опять пустил в ход свою «фирменную» улыбку. Но Мишане показалось, что ответил Илья раньше, чем дрожащий Мишанин вопрос полностью появился на свет. Нет, нет, не показалось, Мишаня был в этом уверен. Тут же в голову пришла спасительная мысль: такая несуразность может быть только во сне. «Ну конечно, я просто сплю, это сон, вот, Ильюха приснился, значит надо просто на кладбище к нему сходить, у кого бы спросить куд…»
- Нет старичок, ты не спишь, уж поверь… - опять «раньше времени» ответил Ильюха. Мишаня был уверен, что ничего из потока успокаивающих мыслей про сон он не произносил в слух.  Точно не… И тут Мишаню накрыло. Картинки были яркие, некоторые даже и со звуком, но какие-то разорванные. «Как комиксы» - подумалось Мишане. На них мелькали лица, знакомые и незнакомые, встревоженные, равнодушные, сосредоточенные. Слова к этим «комиксам» были тоже самые разные, а еще гудки машин, шум ветра, птицы… Вороны… Да, кажется, ворона каркнула несколько раз, а потом и это стихло. И осталось одно только слово: «тромб».
Мишаня попробовал оглядеться. Потом понял бесперспективность этого занятия. Как можно «оглядеться» если ты и так как будто видишь все и сразу? И даже как-то не то, чтобы «видишь», а чувствуешь что ли… «Наверное слепые так» - очередная мысль мелькнула у Мишани.
- Ну не совсем так. Скорее, ты просто видишь свое представление о том, что ты сейчас должен видеть. Не заморачивайся, старичок, сейчас это не главное. – опять «ответил» всезнайка Ильюха.
- Ты, что мысли мои читаешь, что ли? - обиделся Мишаня.
- Ну… можно и так сказать, хотя и слово «сказать» тоже не совсем подходит. Да не заморачивайся,   постепенно все поймешь… Ладно, старичок, ты тут давай, осваивайся,  что ли… Мне просто столешницу надо еще успеть купить, а то я завтра  собирался уже доделать все наконец… А ремонт сам знаешь такая вещь…
- Ремонт? – обалдело выдавил из себя Мишаня – ты сказал «ремонт»???
- А-а, точно, ты же не знаешь, старичок!  Я ведь домик купил, совсем недалеко от Праги! Представляешь, ведь всю жизнь мечтал, но даже и надеялся, а тут… раз! И недорого совсем! Ну, состояние конечно не очень, сам понимаешь, но ничего, у меня руки-то на месте! В общем завтра, надеюсь, допилю все – и милости просим! Посидим, пивка попьем, считай, ты уже приглашен! Все, до скорого, звони если чего…
Последние слова Мишаня услышал уже издалека. «Интересно, а как это я в Чехии то оказался?» - эта Мишанина мысль попыталась стать островком среди безбрежного океана откровенного бреда вокруг. Но забраться на него Мишаня так и не смог, островок просто растаял, как только Мишаня вспомнил про закончившийся почти год назад загранпаспорт. «Так, будем рассуждать логически» - Мишане вдруг вспомнилась эта дурацкая фраза. И он действительно попытался рассуждать логически, но все попытки закончились ничем. Единственный, все объяснявший вариант никак не хотел вязаться ни с возможностью об этом ему рассуждать, ни с Ильюхиным домиком под Прагой. Да и с Мишаниными планами на будущее этот вариант тоже никак не сочетался. Совсем.
Неожиданно Мишане стало так тоскливо и одиноко, как было только в детстве, когда отправили его одного, десятилетнего, первый раз в пионерской лагерь от отцовского завода. Подталкиваемые этими воспоминаниями, мысли Мишани постепенно перешли на отца. Хоть и был он «непутевым», как диагностировали соседские бабки, но человеком был добрым, душевным, Мишаня его по-своему любил,  даже не смотря на то, что видел не очень часто – уходил он почти затемно, а приходил почти всегда, когда Мишаня уже спал. А когда скосила его всем известная болезнь, почему-то считающаяся исключительно русской, горевал Мишаня по нему, наверное,  больше всех…
Неожиданно Мишане показалось, что среди «тумана – не тумана», окружавшего его со всех сторон, увидел он нечто более плотное и темное. Еще не успев подумать о природе этого явления, как-то инстинктивно, Мишаня пошел в том направлении. Да, сомнений быть не могло, из тумана поднималась, постепенно обрастая деталями, старая хрущевка, на окраине «Мосрентгена», в которой и прошло почти все Мишанино детство. Вот уже нарисовалось, то, что считалось там детской площадкой – пара скрипучих, грубо сваренных качелей, детская горка с торчащими в разные стороны оторванными досками, и странного вида сооружение из металлических труб под толстым слоем облупившейся краски – видимо символизирующее ракету. На тропинку выбежала толстая рыжая кошка, остановилась на секунду, уставившись на Мишаню, и пошла дальше по своим неотложным делам. Мишаня проследил за ней глазами, пытаясь не упустить только что появившиеся, еле уловимые оттенки воспоминаний.
 - Сынок? – от колченогого столика, обитого сверху куском серого линолеума, с деревянными лавочками по бокам поднялась сутулая фигура, - Здравствуй, сынок!
- Батя, привет! – они неловко обнялись, - блин, как же я рад тебя видеть!
- Сынок… Мишаня, - все повторял и повторял отец, тряся Мишаню за плечи, - Ну чего же это мы тут стоим, пойдем в дом!
- А ты значит все здесь живешь? – Мишаня поднимался по замызганным, въевшимся с детства в память каждой трещиной, подъездным ступеням.
- Ну  конечно, я привык… И ребята почти все тут, рядышком… Подожди-ка… Как мать? – отец резко остановился и обернулся, глядя Мишане прямо в глаза.
«Как мать?» - хороший вопрос, вроде простой такой, но Мишаню застал он врасплох.  Рассказать, что вторая ее попытка построить семейное счастье оказалась успешнее первой? Что по той спешности, что съехали они тогда из этой старой пятиэтажки, не сложно было догадаться, что фундамент для этой новой счастливой жизни готовился ей заранее и не один день? Осуждал ли он за это мать? Скорее нет, но отношения с новым «папой» у Мишани не складывались. Без драматических киношных поворотов, но не складывались. Поэтому, как только Мишане представилась возможность уйти в одиночное плавание, он ей не преминул воспользоваться. С матерью с тех пор общались они не часто, в основном по телефону, иногда она заезжала к нему в гости, иногда встречались в городе, в каком-нибудь ресторанчике, благо и она и Мишаня теперь могли себе это позволить…
- Да ничего, - выдавил Мишаня, лихорадочно продумывая продолжение
- Ну и слава Богу! -  настолько мимоходом произнес отец, что у Мишани сразу отлегло – продолжение не было никому нужно, - Давай, заходи, сынок!
Квартира внутри почти не изменилась, даже и обтрепалась не сильно. «И полы чистые» - Мишане было приятно видеть это. В глаза бросился дверной косяк его комнаты, на котором чернилами всех цветов были отмечены уровни Мишаниных достижений. Историю толстой фиолетовой черты, Мишаня почему-то помнил очень хорошо. Ему в тот день исполнилось пять, отец по этому поводу пришел не поздно, что-то неловко пряча за спиной, и после короткой и несуразной поздравительной речи, протянул из-за спины металлический грузовик. Счастью Мишани не было предела – любой о таком мог только мечтать. Отец обнял мать, они отошли в сторону и наблюдали как восхищенный Мишаня жужжа и гудя на разные лады, катал его по маленькой прихожей. Потом они ужинали, ели торт, а потом уже перед сном, отец достал из кармана химический карандаш, деловито послюнявил его, придвинул Мишаню к косяку, и, испачкав фиолетовой пастой мишанину макушку, провел толстую линию, добавив к ней «5 л.»
- Так сынок, ты давай располагайся, отдохни с дороги! Я в твоей комнате с тех пор почти и не менял ничего.  А я к Паше схожу, одолжу кое-чего,  - отец заговорщицки подмигнул, - сам понимаешь, не ожидал я такого события, не подготовился. Ты же помнишь дядю Павлика? Ну из слесарки? Он тебе подшипники приносил... Ну, я мигом!
Мишаня зашел в комнату. Голова шла кругом и от нахлынувших воспоминаний, и от полной безумности происходящего. «С дороги»? «С тех пор ничего не менял» - с каких это, интересно, «тех пор» - все еще пытался поймать ниточку здравого смысла Мишаня. «Ну ничего, сейчас сядем спокойно с отцом, опрокинем по рюмочке, и я уж у него все выспрошу. Уж он то точно расскажет – батя все же, ни то, что этот умник Ильюха со своей Прагой».
Заснуть у Мишани, как ему казалось, так и не получилось, поэтому он немало удивился, когда почувствовал руку отца, трясущую его за плечо.
- Сынок, вставай, вечер уже - часов пять, почитай, ты продрых, вставать надо, а то что ночью-то что делать будешь? – отец опять подмигнул – Давай, я селедочку порезал, картошечка стынет уже... Вставай!
Мишаня поднялся и пошел вслед за отцом на кухню. Там действительно был накрыт небогатый ужин. Не успел Мишаня усесться за все тот же старый, без скатертей и даже без клеенки стол, как отец разлил по рюмкам «Столичную» из бутылки с красной этикеткой, видеть которую Мишане не приходилось с девяностых.
- Поехали! – без лишних слов скомандовал отец, - Ты закусывай, закусывай, селедочку бери, картофан – там еще есть.
Ледяная водка обожгла горло и на какой-то миг Мишане показалось что все в порядке – слишком «живые» были ощущения. Но потом в голову пришла хоть и немного уже пьяная, но дурная мысль – «А я ведь первый раз пью с отцом. Он же умер, мне и 15 еще не было…»
- А ты, значит, на пенсии уже, бать… Хватает? – спросил Мишаня, первое что пришло в голову, стараясь выгнать дурные мысли вон.
- Так пора уже на заслуженный отдых! – отец усмехнулся в усы, - Почитай, сорок лет на заводе оттрубил. А на жизнь хватает, в общем. Не шикуем, конечно, но с моими ребятами не пропадешь. Всегда друг дружку выручали – что тогда, что теперь! Они вот, кстати, попозжей подойдут, поздороваться, на тебя посмотреть.
- Бать, а ты вот сказал «что тогда, что теперь»… А «теперь» - это когда? – Мишаня решил брать быка за рога, пока отец был в кондиции и «ребята» еще не подошли.
- Вот же ты философ хренов, совсем не поменялся – неожиданно почти что рассердился отец, – давай разливай!
Мишане ничего не оставалась делать. Бутылка уже почти что подходила к концу, когда Мишаня без всякой подготовки выпалил, почти что прокричал, совсем не то, что планировал весь последний час:
- Бать, я ничего не понимаю, что происходит… Этого же быть не может! Понимаешь, никак не может быть! Ты мне скажи по-честному: мы что, «там»? Что вы все мне голову морочите? Я, значит,  тоже… того? Это как? Это как же так-то? Бать, мне страшно!
- Мишань, ну ты чего? Ты тихо, тихо, сопли то не распускай… Того,  этого – я откуда знаю?..  Сидим, вот, хорошо же… Все в порядке! Сейчас ребята придут, поздороваться. Дядя Павлик из слесарки, дядь Толя с малярного, дядя Сережа… Чего ты завелся то? Вопросы все задаешь… Ты сиди, отдыхай, а там, глядишь, и сам разберешься – отец положил тяжелую руку ему на плечо – а не разберешься – тебе же вечно все в подробностях, да с формулами надо – так тогда у Лизки спрашивай, она, сам знаешь, ученая у нас.
«У Лизки». Тетя Лиза – отцова родная сестра – так уж получилась, была почти прямой противоположностью покладистого и флегматичного Ивана. С детства всегда в первых рядах, школа почти с золотой медалью, в институт без репетиторов и блата, и не какой-нибудь, а «МФТИ». Затем «молодой ученый», каких было принято тогда по телевидению показывать. К 30 годам – вполне серьезная научная работа, не «Нобелевка», конечно, но чрезвычайно важная для народного хозяйства тема. И коллега, с которым тему эту начинали, уже не только коллега. И тут, почти на финише, как гром среди ясного неба - министерством принято решение, что параллельный проект, который разрабатывала другая «фирма», в большей степени отвечает интересам народного хозяйства. Благо, при социализме конкуренция была здоровой, их с коллегой тут же пригласили влиться в команду подковерного победителя. Коллега так и поступил, а Лиза продолжая всем и вся доказывать преимущества их решения (а они действительно были), все сильнее наступала на те же грабли, что уже лишили ее золотой медали в 10 классе. Так в одночасье осталась она  без работы, бывшей почти что смыслом ее жизни, и без любимого человека, которому не могла она простить это научное предательство, как он ее не уговаривал и какие только «галилеевские» аргументы не приводил.
Поставив крест одновременно и на карьере и на личной жизни, решила  она посвятить себя нелегкому делу народного образования, и с этой благородной целью уехала в деревню, недалеко от старинного города Кимры, что в 150 километрах от Москвы, откуда родом были их с Иваном родители и где оставили они им старый, послевоенной постройки, но все еще крепкий дом. В местную школу взяли Лизу конечно же сразу же и безоговорочно, т.к. не смотря на все завоевания социализма, желающих обучать оставшихся еще деревенских ребятишек, было некому. Дали ей вести физику, математику и химию за раз, да еще классное руководство, так что на жизнь худо-бедно хватало. Отшив сразу и бесповоротно ухаживания местного интеллигента-вдовца учителя музыки Владимира Арсеньевича, так и старилась она, учительствуя, в гордом одиночестве. Мишаня был рад, когда изредка выбиралась она к ним в город, и сам приезжал к ней несколько раз на лето, до глубокой ночи подслушивая их «кухонные» с отцом и матерью разговоры.
- Бать, я поеду, пожалуй, мне надо… - неуверенно начал Мишаня.
- К Лизке что ли? Эх, зачем я сказал, дурья башка. Но ты же все равно не успокоишься… Давай, дуй, пока еще электрички ходят!
Как очутился на Савеловском, Мишаня и не помнил толком. «Возвращайся когда надумаешь, ключ, сам знаешь где» - вспомнил Мишаня, что сказал ему отец, обняв на прощание, потом пошел он знакомыми пустырями по направлению к автобусной остановке… и вот теперь на вокзале. Электричка, как и следовало ожидать от предпоследней, была зябкой и полупустой, а к своей остановке Мишаня подъехал уже совсем в полном одиночестве.  Выйдя на полутемную платформу, Мишаня поежился, застегнул куртку повыше и заспешил по дорожке, петляющей вдоль путей, к теткиному дому, благо был он не так уж и далеко.
Деревня встретила его абсолютной зимней тишиной и темнотой.   «Разбужу - подумал Мишаня, - но все равно обрадуется. Жаль только не захватил ничего». Тетка, по старой московской привычке, ценила хорошее сухое красное, «брауншвейгскую» колбасу и конфеты «с оленем». Мишаня тихонько постучал в дверь. Тишина. Он постучал громче, но с тем же результатом. Пройдя вдоль дома, он попытался заглянуть в темное окошко теткиной комнаты и костяшками пальцев легонько забарабанил по стеклу. Звук в кромешной тишине получился на удивление громким. Невдалеке залаяли собаки, зажегся свет. Но не в теткином окне, а в соседнем доме. Через некоторое время на его пороге показался силуэт.
-Эй, чего долбишься, людей будишь! – скрипучий бабкин голос был громоподобен. Баба Шура была известной на всю деревню скандалисткой. Дел с ней, кроме тетки, никто старался не иметь, да и Лиза, делала это скорее только потому, что, будучи соседкой, совсем избежать этого просто не могла. Шура же к Лизе испытывала что-то, что заменяло у нее уважение к людям, после того как Лиза помогла ей, сто лет назад, когда только переехала в деревню, наладить телевизионную антенну.
- Баб Шур, это я, Миша! – Мишаня постарался вложить во фразу максимум уверенности.
- Миша - фигиша, иди отсюда, а то сейчас в милицию позвоню! – проорала Шура так, что в деревне проснулись теперь уже все собаки. – Потом, видимо разобравшись, кто такой Миша-фигиша, немного смягчила голос, – Нет ее.
- Как так нет? А где же она?
- Померла. Иди отсюда.
- Как померла? – У Мишани подкосились ноги и он медленно опустился на крыльцо.
- Известно как. Как люди помирают. Все давай, иди отсюда, а то в милицию  позвоню!
Она продолжала верещать еще что-то, но звон в Мишаниных ушах не давал разобрать слов. И звон этот был вызван не только сообщением бабки, сколько другим обстоятельством, которое осознал Мишаня только теперь – тетка Лиза то была жива на тот момент, когда Мишаня очутился там, где он есть. Да, в возрасте, но жива! Зачем же отец тогда к ней отправил? А если она и не была жива, то как она тогда могла «помереть»? Вместо ответов, с каждым новым шагом Мишаня получал только новые вопросы, причем один другого безумнее. Хотелось кричать, плакать, биться головой о стенку - Мишаня чувствовал, что сходит с ума…
- Мишань! – послышался ему тихий шепот. Он повернул голову в сторону звука и в слабом лунном свете увидел темный силуэт, прикладывавший палец к губам, и идущий к нему со стороны бани.
- Теть Лиз?
- Тихо, тихо! Шепотом, Бога ради! Ты что на ночь-то глядя? И не позвонил даже? Случилось что-то? Пошли в дом, пока не околели, только тихо, умоляю.
Мишаня, будучи уже не в силах действовать сознательно, просто поднялся и молча, нетвердой походкой пошел за теткой в сторону бани. Когда дверь за Мишаней закрылась, тетка Лиза еще раз притянула ее, и только после этого включила свет. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом обнялись.
- Ты жива, значит, тетя Лиз? – выдавил вконец обезумевший от череды событий Мишаня.
- Ой, ну конечно, как видишь! Шура совсем с ума сошла, житья от нее не было, вот я ей и сказала, что все, мол, помираю. А сама в баню переехала. Мне одной площади то большие не нужны, а два дома топить – тоже не девочка уже. Вот я сразу две проблемы и решила.  – Но, что это мы у двери стоим, проходи, сейчас чайничек поставлю, хоть согреешься. Давай, вон к печке садись!
Мишаня, прислонившись спиной к теплой печке, уже начал было чувствовать, что мир обретает зыбкие контуры, как вспомнил, что Лиза-то была жива. А он с ней сейчас говорит, значит и он тоже. Но как же тогда отец?
- Может выпить хочешь, а то что это я с чаем… - Тетка Лиза закурила и, не дожидаясь Мишаниного ответа, поставила на стол початую бутылку армянского коньяка, порезала лимон и деловито разлив, изрекла: «Со свиданьицем!»
- Ну рассказывай, что стряслось? – Лиза посыпала сахаром и молотым кофе нарезанный лимон - именно так любила она пить коньяк.
- Скажи-ка, а ты про меня ничего не слышала? – осторожно начал Мишаня.
- А, значит вот как… - рука Лизы с чайной ложкой на секунду замерла, - и ты решил сразу ко мне, за ответами?
- Нет, не сразу, я сначала с Батей повидался, - как бы оправдываясь произнес Мишаня.
- Отлично, значит это он тебя надоумил? Ребята, я ведь физик, а не теолог…
- Тетя Лиза, ну объясни, ну пожалуйста, у меня голова кругом, я ничего не понимаю. Я жив, или…?
- А до этого ты был жив, Миш? – Лиза учительским тоном прервала поток его стенаний.
- В смысле? Ну конечно, а как же еще-то?
- Хорошо, а как ты это понимал?
- В смысле как? – опешил Мишаня, - Ну я учился… Работал потом… Чувствовал, в конце концов!
Перегнувшись через стол, тетка Лиза, ущипнула Мишаню за руку. От неожиданности он с силой отдернул ее, ударившись локтем о печку.
- Вот видишь, и сейчас чувствуешь! Так и в чем тогда разница между «было» и «стало»?
- Теть Лиз, но ведь…
- Что ведь? В чем разница то? Можешь сказать?
- Ну хорошо, -сдался Мишаня, - А ты? Ты-то тогда жива? Ты «здесь» или «там»?
- Ну, Миш, это уж вообще азы. Я это детям в 7 классе рассказываю – обиделась Лиза, - Вот смотри: мы сейчас в деревне под Кимрами. Так? Если мы приехали откуда-нибудь сюда, это будет из «там» в «здесь». Верно? Но когда мы только собирались ехать - это было из «здесь» в «там».  То есть поездка одна и та же, но описать ее можно по-разному. Понимаешь? - Мишаня часто заморгал, - Ну смотри по другому: если я, например, из Москвы буду рассуждать о том, где ты сейчас, то неважно, в деревне ты, в  Кимрах или в Париже – ты будешь «там». А для тебя и то «там» и другое «там» - это «здесь». Только различается немного – примерно как Кимры и Париж! – тетке явно самой понравилась только что придуманная аналогия. «Или не только что?» - мелькнула у Мишани мысль.
- Теть Лиза! – взвился Мишаня – Я вообще ничего не понял не про «там» ни про «здесь»! Ты нормально можешь объяснить?
- Ой, Миш, ну чего тут объяснять то. Все «там» и «здесь» только в твоей голове. Без нее ни «там» ни «здесь» вообще не существуют.
- В голове.. – медленно повторил Мишнаня.
- Ну может и не совсем в голове или даже совсем не в голове– смутилась Лиза, – Не знаю! Я же говорю, я физик, а не теолог!
Мишаню как будто немного отпустило. Мучавший его вопрос хоть и не пропал совсем, но отошел, как-бы, немного назад, пропуская вперед тягучее коньячное тепло, потрескивание дров в печке и уже неспешный разговор с теткой Лизой на отвлеченные темы. Бутылка совсем опустела, не в пример пепельнице, которая была теперь полна, когда Лиза, закончив очередную историю, сказала:
- Мишань, заговорила я тебя, а ты уж совсем осоловел, по-моему. Давай-ка, иди в комнату и на боковую. Там постелено. А я приберу и здесь прилягу. У меня завтра уроков нет, так что с утра еще потолкуем.
Мишаня попытался было вяло протестовать, - но уже по дороге в хозяйскую комнату. Дойдя, лег, не раздеваясь, и сразу же провалился.
Проснулся Мишаня от яркого солнечного луча, бившего прямо в глаза из-за неплотно закрытой шторы. Спросонья не сразу смог сообразить, где он, но потом события вчерашнего дня стали выплывать одно за другим и конечно же притащили с собой и проклятый вопрос. Впрочем, из категории «проклятого» он уже перешел в ранг пониже, и усилием воли Мишаня смог отправить его пока подождать. Он вышел в предбанник. Тетка Лиза уже суетилась, собирая на стол нехитрый завтрак.  Чашка хорошо сваренного кофе, выстроила Мишанины мысли по порядку. Возвращаться к теме не хотелось, но он собрался с силами и нарушил царившую тишину:
- Теть Лиз, ну хорошо, допустим, все как ты говоришь. Но тогда ведь получается, что если кто-то, допустим, то ли «там» то ли «здесь» творил Бог знает чего… - Мишаня замялся, – Ну ты понимаешь…
- Ты про рай с адом, наверное, спросить хочешь? – усмехнулась Лиза, - Так он свой у каждого. Ведь все, что в твоей голове есть - никуда не девается, с этим ты и переезжаешь. А Париж, как мы вчера выяснили – все-таки не Кимры, поэтому багаж и очень неудобным оказаться может в местных условиях… А вообще, Миш, я же физик, не теолог!  - с гордостью повторила свою фразу тетка Лиза – не мой это конек.
Мишаня задумался, Лиза тоже молчала, попивая кофеек и попыхивая своей неизменной сигаретой. Неожиданно тишину прорезал телефонный звонок. Звук был вроде бы и знакомый, но не тот, что был у Мишани  на телефоне «там». Телефон продолжал надрываться.
- Может возьмешь трубку то, наконец? – осведомилась Лиза
«Да это не мой» - хотел было возмутиться Мишаня, но в этот момент понял, что звук идет из его собственного кармана. Он вытащил телефон. Это была кнопочная «Моторолла», о которой он когда-то давно долго мечтал, а потом купил с первой зарплаты. Номер на экране был смутно знакомым. Мишаня еще секунду смотрел на телефон, потом решился и неуверенно произнес:
-Алло…
- А, привет старикоз! – это был Илья, - Ты как? В общем, я, как обещал, все доделал. Полный порядок! Давай, собирайся, приваливай, как договаривались! Пиши адрес: город Лидице…
Мишаня собирался было сказать, что у него и паспорт в общем-то закончился и вообще, но тетка Лиза жестом остановила его, и улыбаясь протянула листок бумаги с карандашом, зашептала: «Адрес пиши. Из Кимр как раз прямую электричку до Лидице пустили». Подмигнув, тетка вернулась к своему кофе, наблюдая как Мишаня, торопясь, записывает смешные для русского уха названия. Закончив писать, Мишаня поднял на тетку глаза. Та подмигнула ему еще раз.
- Ильюха, спасибо тебе. Я буду. Обязательно буду.