Гниль

Шло судебное заседание по избрании меры пресечения обвиняемому.

В клетке человек лет пятидесяти. Рядом, за столом,  его адвокат. Следователь представляет ходатайство об избрании меры пресечения – содержание под стражей.
Представитель прокуратуры, назовем его для краткости «прокурор»,  – худощавый молодой человек, высокого роста.   Он, разумеется, поддержал ходатайство следователя, хотя с материалами не ознакомился.
 Пролистал дело и оформил своё ходатайство. На данном этапе для прокуратуры это  нормальная практика.

Человек в клетке обвинялся в совершении тяжкого преступления и у прокурора не было оснований не доверять следствию. 

Прокурор был молод и не умел «держать лицо».  Все его эмоции были доступны участникам слушания дела и немногочисленным зрителям в зале суда. Это друзья и родственники потерпевших и обвиняемого. 

Дело было неоднозначным, имелись недоработки и нарушения закона со стороны следственных органов и, как выяснилось через четыре года, обвиняемый был непричастен к совершению данного преступлению.
Доказательства его непричастности,  на момент описываемых событий,  уже имелись в материалах дела.

Но, вернёмся в зал суда.

Адвокат обвиняемого приводил суду свои доводы. Судья вынужденно его слушал, зная, что решение уже принято и происходящее – бесполезная трата времени.
 Молодой прокурор с осуждающей ненавистью смотрел на обвиняемого, испытывая к нему личную неприязнь.
 Он сидел за столом напротив клетки с обвиняемым.
Их глаза встретились. Обвиняемый спокойно, немигающим взглядом,  смотрел в глаза прокурору.  Он вцепился в полный ненависти взгляд  и ни на секунду не отпускал его. 

Прокурор принял вызов, но через короткое время заёрзал на стуле, несколько раз моргнул и отвернулся. Взгляд обвиняемого словно окаменел и продолжал сверлить прокурорские глаза. Это был взгляд удава.

Прокурор пытался переключиться, но  натыкался на взгляд обвиняемого и снова отворачивался.   
За происходящим уже с интересом наблюдали присутствующие в зале суда. На лицах сторонников обвиняемого были видны улыбки, изредка раздавались короткие смешки.
Обвиняемый  не отводил взгляд и  молодой прокурор испытывал явные неудобства.
В центре зала стояла трибуна.  Прокурор передвинул свой стул, пытаясь спрятаться за неё от взгляда обвиняемого.
Высота трибуны оказалось недостаточной, чтобы закрыть высокого прокурора и немигающий взгляд обвиняемого продолжал его сверлить.

В  зале раздались смешки. Веселье сторонников обвиняемого было настолько явным, что судья сделал замечание присутствующим, пригрозив очистить зал. 
Меру пресечения избрали. Чуда не произошло.

Через четыре года  обвиняемый  был признан непричастным  к совершению данного преступления, причем  единогласными вердиктами  трех  составов  судов присяжных. Он  вышел на свободу и зашел в адвокатскую контору, чтобы поблагодарить своего адвоката.
 
В общей комнате, за одним из столов,  он увидел знакомое лицо. Оно покраснело и уткнулось в свои бумаги.  Это был тот самый прокурор, уже бывший.
 Он и здесь смалодушничал,  не нашел в себе сил извиниться  перед  невиновным человеком, пострадавшим, в том числе,  и по его вине.