Я фашист?

 Он шёл по родному посёлку словно вор. Как затравленный зверь озираясь по сторонам и втягивая голову в плечи от каждого шороха. Он приехал в посёлок ещё на рассвете на какой-то колхозной попутке. Правда, попросил водителя высадить его за долго до посёлка.  Ему хотелось разуться и пройтись босиком по родной земле. Вдохнуть всей грудью родного воздуха. Вспомнить как в юности бегали здесь мальчишками по всей округе. Как пекли на костре картошку и пили парное молоко. И верили в то, что этот мир никогда не изменится. А если и изменится, то только к лучшему. А как же иначе? Разве может быть иначе?
Эх, как давно это было! Словно в какой-то другой, не его жизни. В той, другой жизни душа была на распашку. Как в песне «всё вокруг родное, всё вокруг моё». А сейчас? А сейчас словно камень тяжёлой глыбой лежит на душе. Не даёт не то, чтобы жить – дышать свободно не даёт. Злость и обида точит душу. На кого? На что? Да он и сам толком понять не может. Вот как-то так всего по немного и накопилось на душе за все эти невесёлые годы. Отвык он ходить с гордо поднятой головой. Отвык не бояться шороха за спиной. Отвык разговаривать, не боясь быть кем-то не понятым. Да что там говорить? Он от многого отвык на что обычные люди не обращают внимания. А ведь он тоже обычный человек. Ну, по крайней мере таких как он много. Вот таких – без вины виноватых у всех и во всём. Трудно так жить. А порой и вообще не хочется. Но теплится в душе надежда быть услышанным, понятым хотя бы родными людьми. Вот и держишься за жизнь изо всех своих сил, ради такой встречи. Потому как ничего другого для таких не осталось на этом свете.

Он ещё долго наблюдал из-за кустарника за родной хатой. И только когда увидел, что в окнах потух свет, решился постучать в окно.
- Кто там? – Услышал он до боли знакомый голос матери. Голос, который держал его жизнь на волоске. Который давал саму жизнь, когда уже казалось, что её нет и вовсе. Он хотел ответить, но спазм сковал горло. Вроде бы такой простой, обычный вопрос; а как ответить? Он не знает. Больше десятка лет уже не понимает. Кто он для неё сейчас? Сын или враг? Ведь именно это ему внушали годами. Он сжал кулаки, набрал воздуха, словно для прыжка и ответил
- Я. Я это.
- Да кто я-то? – Не поняла мать. – Погоди, сейчас платок накину и открою. Спят уже все.
Говорят, что женщинам слёз не занимать. Льются они у них по всякому поводу, а то и без повода. А у неё, у матери, их не было. Лишь глаза огромные от удивления и глубокие как омуты от тоски и горя.
Он сам не понял какая сила опустила его перед ней на колени. Как он дрожащими руками обнял эти старенькие ноги и, впервые за все эти годы, заплакал.
- Мама, мамочка, родная моя, прости меня. За всё прости. Прогонишь – уйду и слова против не скажу. Мне бы только увидеть тебя. Только дотронуться до тебя. В глаза твои посмотреть.
- Господи, да что ты такое говоришь? Да за что же мне тебя прощать? За что прогонять? Ты же моя кровинушка! Я же так ждала! Так ждала! Всё поклоны била да Бога молила жизнь твою сохранить. Дорогу к дому указать. Вот чувствовала моя душа, что живой ты. Что дождусь у родного порога. Давай. Вставай. Не гоже стоять так. Заходи. Поешь с дороги. Отдохни.
Он вошёл осторожно, оглядываясь. Словно ждал подвоха какого. Ещё не веря до конца, что всё чем он жил – вот оно, рядом. И ничего не изменилось. Голова шла кругом. В глазах туман. В ушах шум непонятный.
- Так это ты, дядя Семён? Не узнать совсем. – Вывел его из оцепенения молодой женский голос.
- Ну так, а кто же ещё? – Ответила вместо него мать. – Дождались, слава Богу. А ты не верила.
- Ну так ведь письмо было, что без вести пропал, ещё в сорок первом.
- Без вести – это тебе не похоронка. – Не унималась мать. – Без вести это вот видишь, как бывает. Не зря я Бога просила. Услышал он меня, грешную. Сжалился.

Семён смотрел на высокую красивую девушку и не мог поверить в то, что она его двоюродная сестра, Настя. Ведь когда он на фронт уходил, она совсем девчонкой была. В школу ходила.
- Ну давайте, к столу все. Присаживайтесь. – Хлопотала мать. – Как говорится «в ногах правды нет». Откушаем, чем Бог послал. Слава Богу не голодаем уже.

Мать словно на глазах помолодела. И куда вся ломота из тела подевалась? Глаз от сына оторвать не может. Всё погладить норовит. Да картошечки подсыпать.

Семён заметил, как из соседней комнаты выглядывает какой-то мальчишка и с любопытством его рассматривает. Но в комнату не заходит. Заметил и недобрый взгляд Насти в его сторону. Он ждал, что мальчишку позовут к столу. Но его словно никто не замечал.
- А ты кто такой будешь? А? – Не выдержал Семён взгляда мальчика. -Чего прячешься? Иди сюда. Знакомиться будем.
Мальчик как-то боком, с опаской подошёл к Семёну и посмотрел вопросительно на Настю. Словно ждал от неё разрешения.
- Ну так как тебя зовут? – Семён немного расслабился от выпитого и гостеприимства матери. Не чувствовал прежней настороженности.
- Петькой называют. – Ответил мальчик. – Живу я тут. С мамкой и бабкой. А ты кто?
- Так ты оказывается мой племянник? Что же ты там из-за двери выглядываешь как не родной? Давай, садись за стол.
- Мамка спать велела. Она у меня строгая. Чуть что не так, так сразу подзатыльник, а то ремня всыплет. – Пожаловался мальчик.
- Та то я и вижу, как ты боишься! – Зыркнула на мальчишку Настя не добрым взглядом. – А ну марш в кровать и что бы я духу твоего не слышала! Нечего тут уши распускать!
Мальчишку словно ветром сдуло. Как и не было никогда. Даже двери за собой закрыл плотно. Семён удивился такой Настиной резкости, да промолчал. Не веяло от Насти теплотой да любовью женской. Хоть и красива, а словно каменная. Не баба, а мужик в юбке. Души совсем не чувствуется. Мать заметила замешательство сына и решила направить разговор в другое русло.
- Где же ты был столько лет, сынок? Война давно закончилась.
Ждал Семён этого вопроса. Ждал и боялся. Словно виновен он в чём-то перед матерью. А в чём и сам не знает. Он мог бы и соврать матери. Да не хотел он врать самому дорогому человеку на земле. И вообще не приучен был врать. Поэтому ответил, словно в омут шагнул. Эх, была не была! А назад дороги нет.
- В лагерях я был, мама. – Сказал и закашлялся. А потом добавил – Вот амнистия вышла для политических. Отпустили.
- Как в лагерях? – Всплеснула мать руками. – Как это политический? Да что же это? Да как же так? Ты же в числе первых воевать пошёл! Ты же наш – советский человек.
- Так ты значит враг? – Настя резко отодвинула стул и встала из-за стола. – Мало нам позора, так ещё и ты?! Лучше бы ты на войне умер, как все нормальные люди. Лучше бы никогда не возвращался!
Голос Насти охрип. Глаза сияли недобрым огоньком. Было такое ощущение, что сейчас Настя схватит стул и разнесёт им голову своему родному дяде.
- Да замолчи ты! – Махала на неё руками мать. – Какой он враг?! Что ты несёшь? Да мало ли что могло случиться? Это же война! Это же тебе не в лес по грибы сходить.
— Вот именно – война! – Не сдавалась Настя. – И не может быть оправдания врагу народа! И не может ему быть места в нашей хате. Да пусть у него земля под ногами везде и всюду горит ярким пламенем!
- Я не ищу оправдания.  – Сейчас голос у Семёна стал звонким, резким. Слова племянницы больно хлестали по самой душе. – Я честно исполнял свой долг. Честно пошёл воевать. За чужими спинами не прятался. Но не моя вина, что под Брестом мы попали в окружение. Прости что выжил в той мясорубке. Контуженным в плен попал. Прости, что когда фашисты, забавы ради, расстреливали каждого второго, я оказался первым, а не вторым. Прости, что в фашистских лагерях не кинулся на колючую проволоку и не был расстрелян. Прости что выжил. Как выжил и сам не знаю. Но я никогда и никого не предавал. Я просто верил в нашу победу. Что наши отомстят и за себя, и за меня, и за всех нас. За всю землю нашу. За весь народ наш. Жил лишь для того, чтобы узнать это.
- Они отмстили. А ты? За жизнь свою никчемную цеплялся? Экое счастье да почёт матери на старости лет прикатило! Дождались врага народа!
- Я не враг! Тогда, в сорок пятом, всех кто попал в окружение, а затем в плен судили по одной статье как врагов и отправляли в сибирские лагеря. Некому и некогда было со всеми нами разбираться.
- Лучше бы ты из этой Сибири никогда не возвращался раз уж помереть достойно не смог. Я с тобой под одной крышей жить не буду. – Сказала Настя и вышла из хаты.

Семён молча плеснул себе в стакан самогон и так же молча выпил. Потом положил свою руку на руки матери и сказал
- Я завтра на рассвете уйду, мама. Вот повидал тебя и хорошо. Значит сбылась моя мечта – живой тебя застать. А позору я вашего не хочу.  Назад в Сибирь вернусь. Там для таких как я и жильё, и работа имеется.
- Да не слушай ты её, сынок. – Утерла мать слезу и погладила сына по плечу. – Не один ты такой, сам знаешь. Вон в нашем посёлке уже трое из лагерей вернулись. И ничего. Живут потихонечку. А люди на то и люди. У кого сердце есть, те поймут, не осудят. А у кого нет – так и искать нечего. Война проклятая много судеб искалечила. Но люди должны оставаться людьми. Не звери же мы дикие?
- Да как же чужие поймут, если родная кровь и, то знать не хочет. Смерти желает.

Мать тяжело вздохнула.
- Не сердись на неё сынок. Она хоть и молодая совсем, да горя повидала не мало. Красивая, а женского счастья никогда не знала. Душа закаменела совсем. Она и родного сына знать не хотела. Как беременной была, так всё тяжести таскала. Скинуть дитя хотела. А как родила – кормить на отрез отказалась. Сказала, чтобы забрала, а то удавит собственными руками. Молоко из груди сцеживала да на землю выливала. Я сама мальчонку выкормила. Чем Бог послал. Всё ж живая душа! Она сейчас к нему, вроде как, поласковее стала. Больно сильно от себя не гонит. Но и не приласкает. Видимо привыкла с годами. А он хороший мальчик. Смышлёный такой, старательный. Всё-таки помощь в доме. И ты работу найдёшь. У нас ох как мужских рук не хватает. Без работы точно не останешься.
- Так, а где же твой бат? Отец и мать Насти, где?
- Брат на фронте погиб. Под Сталинградом. Похоронку получили. Хату их немцы сожгли. Мать Насти посреди села повесили. За связь с партизанами. А Настю Бог уберёг от расправы. Не выдали люди, что не родная она мне дочь. Вот так и живём. Да только изнасиловали её немцы, проклятые. А ей то всего пятнадцать годков и было. Ну так не убили, как других и то хорошо.  И за то нужно Бога благодарить. А вот нет в ней жизни и всё тут. Сама не знает для чего живёт. Ну да ничего – оживёт. Время оно всех лечит. А ты оставайся. Никого не слушай. Здесь твой дом. Здесь твои корни. Здесь ты родился. Здесь твои предки жили значит и тебе здесь жить. А людской суд не Божий. Это ЕГО суда бояться нужно. А коли ты знаешь, что совесть твоя чиста – то и бояться ЕГО тебе нечего.

Так и остался Семён в доме своего детства. Не с почестями односельчане встретили его. Бывало, что и плевали в след. Да и работу дали что похуже. Семён не роптал, не жаловался. Настя из дому ушла. У соседей комнату снимать стала. Ну а мать всё старалась угодить сыну. Всё нарадоваться не могла что живой он.

Полюбилось Семёну после баньки да трудных рабочих дней лежать на сеновале и на небо смотреть. В такие минуты душа его словно оттаивала.  Словно небесной чистотой и светом наполнялась. Обиды уходили. Уплывали вместе с облаками и растворялись в небесных далях. Жить хотелось. Любить. И не то, чтобы кого-то конкретно, а всё живое вокруг. Каждый миг. Каждый вздох. Каждое мгновение.
 Петька часто к Семёну в гости на сеновал забегал. Настя сына за это ругала. А того тянуло к своему дядьке какая-то сила неведомая.
- Дядя Семён, можно мне возле тебя полежать? Я тихонечко.
- А чего ж нельзя? – Улыбался ему Семён. – Ложись. Место не куплено. Травы не жалко. Только гляди что бы мамка тебе уши не поотрывала. Да и мне за одно.

Лежал Петька рядом с Семёном тихо, как мышь. На небо смотрел и чувствовал почти тоже что и Семён. Конечно, не было у него на душе такого груза и тяжести как у Семёна. Но и своих детских обид ему хватало.

Не выдержал как-то Петька и задал Семёну вопрос. Вопрос этот очень был для него важным. И доверить его он мог только Семёну. Верил он ему, почему-то.
- Дядя Семён ты меня тоже фашистом считаешь? – Семён услышал в голосе мальчика обиду. Услышал, как голос его почти сорвался в плач.
- Да какой же ты фашист?  - Повернулся к Петьке Семён.
- А кто?
- Как это кто? Ты что сам не знаешь кто ты есть?
- А люди говорят…
- А ты не слушай людей. – Перебил его Семён. – У тебя что своих мозгов не хватает? Разве ты сам не знаешь кто ты есть?
- Не знаю. – Наморщил лоб Петька.
- Ты вот сам рассуди и больше глупых вопросов не задавай никому. Ты когда вырастишь, школу закончишь, куда дальше пойдёшь?
- Известно куда. – Ответил Петька. – В армию, как и все.
- А в какую армию? Какая у нас армия?
- Ну как это какая? Наша. Советская.
— Вот! Сам же и ответил. Наша советская армия. Значит кем ты станешь? Нашим советским солдатом! Что и требовалось доказать. Какой же ты фашист? А тот, кто дальше своего носа не видит и рад, что у него язык без костей и во все стороны телепается и непонятно что говорит, так это не твоя беда. Это их беда. Не обращай внимания. Ты будущий защитник своей Родины – вот кто ты!

«Точно» - подумала про себя Настя, услышав эти слова. Она совсем не думала подслушивать их разговор. Она просто заметила, как Петька снова побежал на сеновал к Семёну. Пошла следом, чтобы выругать их обоих. Не нравилась ей эта дружба. Про себя иногда думала «вот чуют же друг друга две змеюки вражеские». А услышав объяснения Семена своему сыну, в её душе словно перевернулось что-то. Словно тяжёлый камень с места сдвинулся. Давая проход свежему воздуху. Свету и надежды. Не враг её сын. Наш он, советский. Будущий солдат и защитник.

Настя достала из своего кармана свежее яблоко. Протёрла его подолом платья и закричала
- Эй там, на сеновале! Хватит валяться да в небо таращиться. Дырку протрёте! Бабушка баньку затопила, пирогов напекла. А ну быстро кости парить!

Услышав голос матери, Петька кубарем свалился прямо ей под ноги. Он хотел извиниться за то, что опять не послушал её и пришёл на сеновал. Но, мать протянула ему яблоко, потрепала по голове и сказала
- На, подкрепись немного, солдат. А то такого худющего в армию не возьмут.
- Возьмут. Куда они денутся? – Сказал Семён, отряхиваясь от травы. – Мы с ним с завтрашнего дня зарядкой займёмся. Если ты, конечно, разрешишь.
- Разрешаю. – Махнула рукой Настя. – А вы мне в хату вернуться разрешите? Что же мне всю жизнь по чужим углам маяться?
- А это всегда пожалуйста. С огромным нашим удовольствием.

Словно небо улыбнулось в ответ после этих слов. Послав на них луч Солнца, тепла и жизни.



 


Рецензии
До комка в горле пробрало. Сколько таких судеб...
Доброго Вам здоровья!
С уважением

Мурад Ахмедов   04.10.2023 03:54     Заявить о нарушении
Отличный рассказ!

Эр Светлана   12.12.2023 00:18   Заявить о нарушении
На это произведение написано 13 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.