Отражение в зеркале. 37. Передряга

          Уже полтора месяца Анна жила в столице, в квартире своей новой ученицы. Занятия шли успешно, программа почти была готова, ничто не сулило осложнений.
Голос у Елены был превосходный - богатый обертонами, мощный во всех регистрах, способный пробиться через самый плотный оркестр, что совсем немаловажно для оперного певца. Но была она из тех вокалистов, которых “коридорная кафедра" величает “дубами” - природных актерских способностей было у нее маловато, а в консерватории никто не уделил их развитию должного внимания. Ей очень нравился собственный голос, она наслаждалась его звучанием, однако владеть им в полной мере так и не научилась.
Публику голос ее также поражал и восхищал, но лишь первые пять – десять минут. Далее становилось скучно и хотелось уйти, настолько однообразным было исполнение лишенное оттенков, полутонов и хоть какой-то выразительности.
     Анне нужно было “натаскать” Елену так, чтобы недостаток этот был по возможности преодолен и как можно менее заметен во время прослушивания. Она понимала, что сделать это за столь короткий срок задача прямо-таки непростая. Тем не менее, в решении ее они обе уже значительно преуспели - ученица старалась восполнить пробелы своего предыдущего обучения с азартом и огромным усердием. Но вдруг занятия неожиданно пришлось прервать - скоропостижно скончалась бабушка Елены жившая в другом городе. Заверив, что сразу же после похорон она возвратится, Елена уехала.
Анна же, пользуясь неожиданно возникшей паузой в занятиях, наконец-то смогла встретиться со своей бывшей студенткой и вместе с ее семейством отправилась к ней на дачу в близлежащий поселок.
     “Дачей” оказался крепкий особняк довольно внушительных размеров. Во дворе утопающем в обилии цветов, под двумя голубыми елями располагался столик с удобными плетеными креслами, чуть поодаль - крытая площадка с мангалом. Справа от дома красовалась изящная беседка увитая диким виноградом, а в самом дальнем уголке участка, за фруктовыми деревьями и кустарниками - деревянная баня. Все это и многое другое  с гордостью продемонстрировала Анне хозяйка этого великолепия Антонина. Попутно она успевала перебраниваться с мужем и жаловаться на заботы “не дающие продыху даже на природе”.
     - Где же ты сейчас поешь? Все в том же театре? - поинтересовалась Анна у когда-то подававшей большие надежды Антонины.
     - Да ну... В змеюшнике этом? Я там и года не вытерпела. Вот, появился поклонник, - она как-то весьма неуважительно ткнула пальцем в сторону супруга хлопотавшего у мангала, - я и вышла замуж. Характер у него, правда... Да и староват. Но меня любит.
     - А ты? – вырвалось у Анны.
     - Зато все у меня теперь есть, - ничуть не смутившись, и словно не заметив довольно бестактного вопроса, продолжила хозяйка особняка. - С ребенком только заботы, - Антонина досадливо поморщилась, - но через пару дней приедет няня, моя дальняя родственница. Муж по делам бизнеса уедет на промышленную выставку в Ганновер, и я буду свободна как ветер.
     - На сцену не хочешь вернуться?
     - О, шашлычки уже готовы! Неси их к столу - крикнула мужу Антонина. Видимо вопрос о сцене пролетел мимо ее сознания. - Он их так умеет готовить, вместе с шампуром проглотить можно! - рассмеялась она и, взяв Анну под руку, повлекла ее за собой к столу.
Анна глядела на бывшую ученицу во все глаза и дивилась своей прежней слепоте.
     - Как же я раньше не замечала этой пустоты в ней...  А ведь какой талант ей был дан! Но "врожденные дарования подобны диким растениям и нуждаются в выращивании с помощью ученых занятий" - так справедливо считал еще Фрэнсис Бэкон.* Антонина же была очень ленивой студенткой. Лишь в итоге огромных усилий Анны и занятий почти что “из-под палки”, на государственном экзамене Антонина произвела фурор и сразу же была приглашена в театр.
     Анну тогда не удивило, что этой радостью Тоня не сочла нужным поделиться с ней. Многие студенты быстро забывают тех, кто помогал им стать теми, кем они стали впоследствии. Случается это довольно часто, особо винить их в этом вряд ли стоит. Театрально-гастрольная жизнь требует много времени и сил, сил не только физических, но и моральных. Анна и сама была не без греха, о чем часто вспоминала с раскаянием.
Закончив консерваторию и окунувшись в театральную жизнь с головой, она только через год навестила Марию Михайловну, которая некогда спасла ее от потери не только голоса, но и здоровья, да и самой профессии.
     - Но я же всегда помнила о ней, - не преминула тут же оправдаться перед собою Анна, - а вот Антонина... Вспомнила через пять лет, когда потребовалось оказать услугу влиятельным знакомым. - Фу, какие мелкие мысли, - оборвала она себя. - Верно сказано:
          Каждый выбирает по себе
          Женщину, религию, дорогу.
          Дьяволу служить или пророку —
          Каждый выбирает по себе.*
Через день, весьма утомленная навязчивым гостеприимством, Анна с облегчением  простилась с хозяевами.
К поезду нужно было идти через березовую рощу, и, наслаждаясь тишиной и одиночеством, она неторопливо пошла на станцию. Ребенок Антонины немного приболел и Анну проводить она не смогла.
           Прошло еще два дня. Елена должна была уже возвратиться, но ни ее, ни каких-либо вестей от нее все еще не было.
Наконец на третий день, поздним вечером, раздался телефонный звонок. Запинаясь и вздыхая, Елена стала путано рассказывать Анне, что они решили похоронить бабушку на городском кладбище и поэтому...
Внезапно наступила небольшая пауза, а затем в трубке раздался другой, холодный и властный голос. Видимо мать Елены решила ускорить дело и обойтись без лишних сантиментов: “ Вам нужно побыстрее освободить квартиру. Мы уже в пути, прибудем через час. Ночью гроб побудет в квартире, а завтра утром состоятся похороны на Байковом  кладбище. А вы пока поживите пару дней у Антонины, которая вас нам рекомендовала. Мы сообщим, когда можно будет возвратиться и возобновить занятия”.
Все это было сказано тоном, не предвидящим абсолютно никаких вопросов и тем более возражений.
     - Ну и ну... – Анна обомлела. Ей и самой не хотелось бы находиться в чужом доме рядом с покойником, но ведь можно же было предупредить заранее, а не за час до приезда, в одиннадцатом часу ночи.
     - Вот так, - горько вздыхала Анна, поспешно собирая свои немногочисленные пожитки и запихивая их в дорожную сумку. - Кто я для них? Аванс выплачен, деньги большие, и значит можно со мной обращаться без церемоний, как с распоследним бесправным гастарбайтером.
Анна с ужасом вспомнила, что Антонина-то все еще на даче и предупредить о своем неожиданном ночном визите ее никак невозможно – чтобы звонки не потревожили ребенка, телефоны она на ночь отключала. Но “освобождать квартиру” было надо, и быстро.
     Посмотрев расписание, она поняла, что едва-едва успевает на самую последнюю электричку, и, конечно же, опоздала. К счастью, через десять минут в том же направлении следовал пассажирский поезд. Только вот останавливался он с противоположной стороны поселка. Анне теперь нужно будет почти полностью пересечь его, чтобы добраться до цели, и все это ночью, не зная дороги, наобум.
 В горячке ей и в голову не пришло, что не стоило пускаться в столь опасную авантюру, а разумнее было бы пересидеть до утра на вокзале. Но Анна была взвинчена, оскорблена, и очень зла оттого, что позволила так унизить себя. Примиряло с ситуацией лишь понимание - у людей горе, не до любезностей им сейчас.  Хотя в глубине души она чувствовала - дело не только в этом. Эти люди считали ее обслугой, купленным за деньги низшим существом. И не более того.

С трудом уговорив пустить ее в вагон без билета, и отстегнув проводнице "за доброту” приличную сумму, Анна пристроилась в тамбуре. На душе было скверно и горько. Поколебавшись, она все-таки решила позвонить Петру и рассказать в какую попала передрягу, но телефона в кармане не оказалось. А ведь она точно помнила - выходя из квартиры, в спешке сунула его именно туда. Уже и сама не понимая зачем, обреченно пошарила в сумке. Увы.
Билет купить она уже не успевала и прежде чем найти вагон, где проводник согласился бы взять ее без оного, пришлось пробежаться мимо всего длиннющего состава. “Доброй” оказалась лишь проводница последнего, четырнадцатого вагона. Находился он уже за пределами перрона, из-за чего ступеньки оказались высоко над землей. Анна оступилась и едва не упала. Видимо тогда телефон и выскользнул из кармана.
     От всего случившегося настроение у Анны сделалось под стать черноте за вагонным окном. Обморочной волной накатило осознание ужасной реальности - заполночь ей придется высадиться в незнакомом месте, дороги толком она не знает, а спросить... У кого? Кто может шататься по поселку среди ночи? Разве что какие-нибудь гуляки. Там и днем-то не очень людно.
     - Вот что бывает, когда принимаешь решение в горячке, под напором сумбурных мыслей, - сетовала Анна, – напрочь лишаешься возможности размышлять здраво. Только когда удается утихомирить их, мозг хоть как-то начинает работать и обретает способность выдать “на гора” более-менее разумное решение. Эх, нужно было пересидеть на вокзале. Да только к такой сумасбродке как я, выражаясь по-простому, “умная мысля приходит опосля”, - с досадой обругала она себя.
     Вывалившись из вагона – на полустанке с перроном была та же беда, Анна потерла зашибленную коленку и обреченно потащилась через колеи к строению больше похожему на остановочный павильон, какие часто можно видеть на автомобильных трассах.
Как часто жизнь ведет нас туда, куда мы совсем не собирались идти, и где даже не предполагали оказаться...
     В каком направлении двигаться дальше и сколько этот путь займет времени, Анне представлялось весьма смутно.
Что же делать? Пересидеть ночь в этой будочке? Глупо и опасно - внутри явно были видны следы присутствия далеко не светлых личностей. В углу валялась куча тряпья видимо служившего кому-то постелью, вокруг беспорядочно разбросаны пустые бутылки, осколки стекла, какие-то объедки.
     - Нужно убираться отсюда скорее, - пробормотала она, - не ровён час возвратится хозяин этого добра, а если еще и со товарищи...
     Анна быстро вышла из светового пятна отбрасываемого висящими по обе стороны будки забранными в металлическую сетку лампочками. Постояв немного и подождав пока глаза привыкнут к окружающему мраку, она двинулась по тропке туда, где далеко впереди мелькал сквозь раскачивающиеся ветви какой-то неясный свет.
     - Допустим, отыщу я особняк, дальше-то что? – лихорадочно размышляла она, - хорошенькое дело ввалиться к людям среди ночи... У них ведь ребенок маленький. Но делать-то что? Придется стучаться. - Есть ли звонок у калитки? Анна в свой предыдущий визит внимания на это не обратила. - А если не достучусь? Дом стоит в глубине, ворота и калитка глухие, забор высокий, собаки, чтобы лай подняла, у них тоже нет...
     Уже не страх, а настоящий животный ужас накрыл ее с головой. Она еле сдерживала себя, чтобы не сорваться с места и не бежать в панике куда глаза глядят. Но глаза ее глядели лишь на слабо мелькающий среди ветвей огонек впереди, да на пугающую черноту середины ночи вокруг. Она чувствовала, что сейчас, в этой угрожающей темноте с нею может произойти все что угодно, и защитить ее здесь некому.
     - Вот мне наказание! Погналась за деньгами! – злые слезы брызнули у нее из глаз. Дело было, конечно же, не только в деньгах, Анна возводила на себя напраслину, однако злость неожиданно придала ей силы и возвратила способность мыслить более-менее здраво.
     - Ну вот, оловянный солдатик наконец-то опомнился! – сказала она себе и, утерев слезы, принялась сосредоточенно размышлять, как быть дальше.
     Прикинув направление, она двинулась вперед, укрываясь в тени деревьев – кромешную тьму неожиданно рассеяла выплывшая из-за туч яркая полная луна. Анна опасалась обнаружить себя и старалась идти неслышно, как учил ее Петр - поднимая ноги повыше и осторожно шагая с носка.
     - Вот мне наука, - думала она, - нужно было верить своему предчувствию, ведь как же не хотелось мне ехать! Обошлись бы мы и без этих денег, все материальное – прах.
Она снова зачем-то лукавила перед собой. Совсем не “материальное” заставило ее уехать от Петра, и не только жажда хотя бы на короткое время возвратиться к любимому делу. Окунувшись в быт и погрязнув в будничных делах, она затосковала. Ей стало казаться, что и друг к другу они с Петром стали относиться иначе. Все разговоры в последнее время сводились к обсуждению домашних дел. Петр все еще был слаб и, несмотря на посильную помощь друзей, дом восстанавливался медленно. Натоптавшись за день, оба едва доползали до постели, было им уже и не до разговоров, и не до любви.
Спустя время Петр стал чувствовать себя хуже – возобновились головные боли, пока не столь ужасные как прежде, но всерьез настораживавшие Анну. Все чаще напоминал о себе осколок у позвоночника. В первую очередь это и подвигло Анну согласиться на подработку. Деньги, как ни крути, были нужны. Ей хотелось поберечь Петра и нанять пару работников, ибо сами они не справлялись, а зима была на пороге.
     Миновав манивший издали огонек оказавшийся обычной лампочкой Ильича висевшей на столбе у строения похожего на автосервис, она снова шагнула в темноту. Вдруг впереди послышались неясные звуки голосов. Замерев, она прислушалась, пытаясь определить, какие неожиданности может сулить ей встреча с их обладателями. Голоса приближались, она уже начала различать отдельные слова, большею частью матерные.
     Поняв, что встреча с этим сборищем не сулит ей ничего хорошего, Анна поспешно скользнула в кстати подвернувшийся переулочек, сделала еще несколько поворотов по каким-то улочкам и обнаружила, что вышла на окраину. В лицо ей дохнуло запахом застоявшейся воды и гниющих водорослей. Освещенное ярким светом луны перед нею простиралось не то болото, не то заросшая камышами речушка. Вокруг стояла тишина, периодически нарушаемая кваканьем лягушек да легкими всплесками рыб или еще какой-то неизвестной Анне живности. От воды ощутимо тянуло ночным холодом. Анна поежилась и повернула обратно в сторону домов.
____________
Продолжение http://proza.ru/2020/05/17/1292
Предыдущая глава http://proza.ru/2020/06/20/1436
* Юрий Левитанский — Каждый выбирает для себя.