Повесть о Короле-Лисе. Часть 4

4. Король-чародей

Позже Альвион никогда не мог толком вспомнить, что было дальше. То есть понятно, что он выбежал из пещеры — он помнил, как стремглав несся мимо черепов с пылающими пастями и глазницами, — но почему следующее, что сохранилось в его памяти, — лес темных деревьев, чьи замшелые ветви изгибались, точно змеи? На корнях вывороченного из земли древнего тиса висели, словно страшные плоды, человеческие черепа. Альвион помнил, как звенел в воздухе его крик, когда он бежал прочь.
Потом — или до того? — он оказался на вершине горы, возвышавшейся, словно остров, над морем тумана. Посреди невысокого, выложенного из камней лабиринта он увидел валун, затянутый алым лишайником, — и снова бежал.
Он ни разу не видел луны, хотя она должна была быть видна большую часть ночи, а звезды… Это было страшнее всего: восточный ветер так быстро гнал по ночному небу клочья облаков, что казалось, будто яркие разноцветные звезды летят не на запад, а на восток. Как будто время поворотило вспять, и самый небесный свод вращается противосолонь. И он слышал пение множества голосов, видел мерцание факелов — и знал: это король-чародей грядет, чтобы добыть каменным ножом соленое вино, чтобы принести двуногую жертву, чтобы…
Чтобы преклониться перед Морготом.
И Альвион снова закричал и обратился в бегство.

Проснулся Альвион от того, что ему старательно вылизывают лицо. Пахло псиной. Разлепив веки, он увидел над собой в ореоле солнечных лучей знакомую рыже-подпалую морду. Зажмурившись от яркого света, юноша пробормотал «Отстань…» и отпихнул Доставалу, но гончий пес принялся тыкаться холодным мокрым носом ему в руку.
Только Альвион уронил тяжелую голову обратно на землю, как услышал голос отца:
— Альвион! Альвион, ты здесь?
И он тут же пришел в себя.
Приподнявшись, Альвион увидел, что прикорнул на обращенном к югу некрутом склоне, в редком ельнике, среди зарослей брусничника и черничника, в корнях поваленной вековой ели.
— Отец! — крикнул он, оглядываясь по сторонам. — Где ты? Я здесь!
Ниже по склону зашевелились еловые лапы, и из-за них показалось встревоженное лицо Асгона. Доставала радостно залаял — дескать, он тут, я его нашел! — и принялся лупить своим толстым хвостом по еловым корням так, что во все стороны полетели кусочки коры.
Альвион сел — и резко втянул воздух сквозь зубы, у него, казалось, все болело: руки, ноги… Он взглянул на свои руки и увидел, что снаружи кисти исцарапаны, как будто он продирался сквозь терновник, а ладони грязные и в нижней части кожа на них содрана: так бывает, когда падаешь на руки. Доставала тут же принялся лизать ранки и царапины.
Асгон опустился на колени рядом с сыном:
— Что случилось? Ты в порядке?
Альвион отвел глаза.
— Ничего… — пробормотал он.
— Судя по твоему виду, — произнес отец, пытаясь звучать бодро, — ты всю ночь бродил по болоту и сражался с дикими зверями.
Альвион оглядел себя. Его роскошная одежда была в земле, паутине и трухе, заляпана мокрой грязью и смолой, усажена репьями, местами на ней виднелись дыры, какие бывают, если зацепишься за острый сучок и дернешь. Сбоку болтался обрывок ремешка, на котором вчера висел оправленный в золото рог. Плащ тоже куда-то делся.
— Скажи мне, что случилось, — произнес Асгон. — Твой дед вернулся на стоянку на рассвете и очень невнятно объяснил, что ты потерялся и он не смог тебя найти.
При упоминании о деде Альвион закусил губу и отвернулся. Отец вздохнул.
— Пожалуйста, посмотри мне в глаза, — сказал он. — Мне надо проверить, не ударился ли ты головой.
Альвион послушался, и Асгон, глядя сыну в глаза, принялся осторожно ощупывать ему голову, ища следы удара. Растрепанные рыжие волосы местами слиплись от смолы в колтуны.
— Головой ты не бился, — сказал Асгон и достал из поясной сумки фляжку с эликсиром. — Вот, хлебни.
Альвион медленно пил медово-травяной напиток. Каждый глоток был как якорь, которым он цеплялся за это теплое солнечное утро, шелест хвои и запах псины, который сейчас казался таким родным и уютным.
Доставала зевнул, свернув язык в розовое колечко, потом опустил морду на ногу Альвиону — но тот охнул от боли: оказалось, что у него под разорванной штаниной сильно разбито колено.
Асгон, покачав головой, промыл рану водой из фляги, а потом перевязал колено полосой льняной материи.
— Сынок, — сказал он, закончив, — я очень тебя прошу: расскажи мне, что случилось. Я так беспокоился! Даже от Короля-Лиса я такого не ожидал. Что он сделал с тобой, что он сказал тебе?!
Альвион порывисто обнял отца и прошептал ему на ухо
— Пожалуйста, не спрашивай меня больше об этом, никогда!
Асгон посмотрел в глаза сыну.
— Обещай, что не будешь об этом спрашивать! — настаивал Альвион. — Обещаешь?
Тот тяжело вздохнул.
— Хорошо. Обещаю.
И Асгон обнял сына и прижал к себе. Альвион уткнулся лицом в волосы цвета пшеничной соломы. Золото народа Хадора… У него защипало в глазах, и он больно закусил губу, чтобы не заплакать.
— Не надо было мне отпускать тебя с ним… — тихо произнес Асгон. — Ведь я знаю, что он за человек…
Альвион резко выпрямился и с тревогой уставился на отца.
— А что он за человек?
— Человек, который может сделать очень больно одними словами, — тяжело сказал Асгон.
— Что он сказал тебе?
— Когда мы с твоей мамой уходили отсюда в Виньялондэ, король на прощание сказал, что у нас будет только один ребенок.
Асгон снял с алой рубахи сына репей и отбросил его. Лицо у него было застывшее, словно вытесанное из камня.
— Давай пойдем домой, — сказал Альвион. — Прямо сейчас, немедленно.
— Да, конечно, как скажешь, — откликнулся отец.

Альвион думал, что забрел в какую-то несусветную даль. Но оказалось, что от того места, где его нашли отец с Доставалой, до стоянки было не больше часа пешего хода, пусть даже Альвион из-за разбитого колена хромал и шел медленно.
Когда отец с сыном вышли на поляну, где стояли шатры охотников, им навстречу вдруг выбежали несколько человек с копьями наперевес. При виде Альвиона они нерешительно переглянулись и опустили оружие.
— В чем дело? — резко спросил Альвион.
— Перед тем как отправиться на поиски, — раздался скрипучий старческий голос, — твой отец, танеште, пообещал убить короля, если с тобой что-то случилось. Голыми руками.
Альвион, оглянувшись, увидел Эхвара Чернику, который стоял, опираясь о посох. Альвион обернулся к отцу. Тот смущенно нахмурился.
— Когда я уходил, я был очень... я был вне себя от ярости.
— Зять короля, — заговорил Эхвар, обращаясь к Асгону, — ты знаешь, что нарушил закон, отправившись туда, куда никому нет хода без дозволения короля. Твое наказание — изгнание. Ты должен навсегда покинуть земли народа холмов. И сделать это до наступления полуночи.
— Сейчас это мое единственное желание, — угрюмо отозвался Асгон.
— И мое, — добавил Альвион.
Эхвар вздохнул.
— Мне жаль, танеште, что мое пророчество сбылось так быстро и так… внезапно. Одно могу сказать: это было провидение, а не делание, потому что я не имею власти слова огня и тьмы.
Старик повернулся идти прочь.
— Родич, — вдруг произнес Альвион ему в спину, — ты был прав, что не пошел дальше стража Куны. Я жалею, что поступил иначе.

Через полчаса, когда отец с сыном уже почти собрались в дорогу, появился Конра.
— Мне бы с танеште поговорить… — просительно произнес королевский оруженосец, заглядывая в шатер.
— Нет, Конра, ты не будешь говорить с моим сыном, ты будешь говорить со мной, — твердо сказал Асгон.
Он вышел из шатра и отвел Конру в сторону.
Скатывая подбитый овчиной спальный мешок и затягивая его ремешками, Альвион прислушивался к их разговору. Слов было не разобрать, но Конра явно о чем-то просил отца, все жалобней и жалобней. Под конец в его голосе прорезались едва ли не слезы. Альвион не выдержал и вышел к ним.
— Что тебе надо, Конра? — спросил он.
Асгон мрачно посмотрел на обоих молодых людей, но ничего не сказал.
— Мой господин послал меня за тобой, танеште. Он просит, чтобы ты пришел к нему. Пожалуйста! — взмолился Конра.
— Я не хочу ни видеть его, ни говорить с ним.
Конра вдруг рухнул на колени.
— Он лежит в постели! И очень плох, клянусь семерыми моими предками! Он может умереть!
— Нет.
— Если тебе не жалко его, так пожалей меня! — слезно взмолился Конра. — Король пообещал, что проклянет меня словом огня и тьмы, если я не приведу тебя!
— Ах так?! Ну тогда я с ним поговорю! — рассвирепел Альвион.
— Послушай, не надо… — Асгон, пытаясь удержать сына, мягко взял его за локоть.
— Нет, я с ним поговорю… — сквозь зубы повторил Альвион, вырвал у отца руку и бегом бросился к шатру деда.
Он ворвался королевский шатер, пылая яростью… и остановился, как вкопанный.
Дед и впрямь лежал в постели: точнее, полусидел, опираясь о сложенные грудой вещи. И выглядел так, как будто с прошлой ночи для него прошло десять или двадцать лет — и за эти годы пожилой, но крепкий и бодрый мужчина превратился в дряхлого старика.
Голубые глаза, еще вчера блестящие и яркие, потускнели и выцвели. Рука, бессильно лежавшая на меховом одеяле, казалась перчаткой из истончившейся кожи, натянутой прямо на кости.
— Я умру в Первозимье… — тихо произнес дед. — В эту ночь слабеют замки и запоры врат, которые хранят людей от внешней тьмы. Хватит легкого сквозняка, чтобы задуть гаснущий огонек…
— Ты не можешь знать таких вещей! — гневно воскликнул Альвион. — Ты просто хочешь меня разжалить!
— Отчего же не могу? — удивился дед, к нему даже вернулось что-то от того, каким он был вчера. — Пророчествовать-то нетрудно, небось, это смог бы даже Доставала — умей он только говорить…
— Зачем ты меня звал? — резко спросил Альвион. — Я не хочу больше ничего знать из того, что ты можешь мне сказать! Я слышал достаточно, клянусь тьмой и… — и он резко умолк.
Король издал странный звук — булькающий, кудахчущий, — и Альвион понял, что старик смеется.
— Как видно, нет нужды что-то тебе говорить… — произнес дед, отсмеявшись. — Кровь, бегущая в твоих жилах, уже все нашептала тебе, так, лисёныш?
— Я не лисенок, я ондатра! — в отчаянии воскликнул Альвион,
— Ондатра? Что же, знай, Король-Ондатра: на роду написана тебя великая удача, великая — и нет смертного, которому судьба сулила бы больше… Но рыщет тать, хочет похитить и золотую удачу твою, и королевскую власть, и богатства твоих пращуров… Кто он, темноволосый, статный, высокий, словно сосна над ивняком? Должно быть, Сета… первый воин…
— Пусть Сета забирает себе королевскую власть, она мне не нужна!— крикнул Альвион.— Я не буду королем-чародеем!
— Ничего не стоят твои слова, ничего не значат твои слова, — заговорил дед нараспев. — Ты наречешься королем-чародеем, будешь ходить в Железный дом и говорить с теми, кто там жительствует, будешь проклинать словом огня и тьмы, будешь пророчествовать, — все это предсказываю я, говорю верное слово. И нарекаю тебя королевским именем, которое носили все короли-чародеи, а ты станешь носить после меня.
— Какое имя? — прошептал Альвион.
— Черное Солнце,— дед помолчал, а потом тихо добавил: — Свет солнца померк, и великая тень пала на мир…
— Нет, — сказал Альвион.
— Нет, — повторил он и сделал шаг назад. — Нет.
Повернулся и вышел из шатра.
Но сделав несколько шагов, остановился. Должно быть, он так кричал, что на поляне собрались едва ли не все охотники: вожди и старейшины, их люди, слуги… несколько человек с копьями в тревоге поглядывают на мрачного, как полночь Асгона… Конра стоит, открыв рот.
— Конра, подойди ко мне, — обратился Альвион к королевскому оруженосцу.
Все глаза устремились на Конру, который шел к Альвиону, как по болоту, — медленно и осторожно. Когда он приблизился, Альвион расстегнул пояс с золотой пряжкой и золотыми бляшками, снял его и сунул оруженосцу деда:
— Вот, держи. Это тебе.
— Мне?! — в ужасе воскликнул Конра. — Да как же…
Альвион уже снимал с себя алую с золотом рубаху.
— Это тоже тебе.
За алой рубахой последовала синяя.
— И это, — сказал Альвион, оставшись в одной нижней льняной рубахе и штанах.
К ним подошел хмурый Асгон, ведя в поводу их с сыном вьючную лошадь. Достав из притороченного мешка рубахи, шерстяную и кожаную, и оружейный пояс с кинжалом в ножнах, подал их сыну.
Одевшись в свое и застегнув пояс, Альвион заметил на своем левом запястье витой бронзовый браслет со звериными головами. Он снял его и положил поверх вороха одежды, который держал королевский оруженосец.
— Да, Конра, еще передай Сете, что лавина, которая похоронила под собой Диама, сошла возле Рогатой Лошади, — сказал Альвион.
Рот Конры раскрылся еще шире, и все, что он держал в руках, попадало на землю. Альвион отвернулся, достал из ножен нож и перерезал ремешки, которыми к грузовому седлу была приторочена шкура убитого им кабана.
— Пойдем, — возвращая кинжал в ножны, сказал он отцу.

17 апрель 2018 — 18 мая 2020