10. Рон Игноранд. Игра Боттичелли. Часть 2

Автор:      Рон Игноранд





2 часть


          Прервались на самом интересном месте, Док! Какое там было последнее слово?

          БАХ!

          Как хороший удар кием – и мой рассудок разлетелся, словно бильярдные шары. Большое тёмное пятно схватило меня и вытащило из туалетной кабинки, встряхнуло и бросило на пол. Я никак не ожидал такого поворота, но опыт, накопленный годами просмотром боевиков, дал о себе знать. Я прикинулся вырубленным, а затем ка-а-ак кувыркнулся, ка-а-ак перекатился назад, измазал твидовый пиджак в следах среднего класса и оперативно подкосил врага. Я почти ничего не видел, но услышал хорошо знакомый звук упавшего пистолета (я специалист по звукам соприкосновения пистолетов с разными поверхностями). После пистолета упал и атакующий. Я подскочил, встал в боевую позу и… «Джон?», спросил я у своего пьяного зрения. Фокус возвращался интригующее медленно. Ещё чуть-чуть... И... Передо мной чётко лежал Джон. Но как? И... откуда? Вот от кого-кого, но от Джона я причастности к этому делу не ожидал. Хотя... помните горящее окно? Если нет, то и для вас это стало бо-о-ольшим сюрпризом.

          Внезапно одуревший сосед перевернулся и достал рукой до пистолета. Я, не думая, скачком набросился на него, не дав воспользоваться чем-то отдалённо похожим на «Глок» (я специалист по тому, как пистолеты звучат, а не выглядят). Оружие снова выпало, и мы схлестнулись в лежачей битве. Перекатывались то вправо, то влево, потом нашли силы встать – и продолжали перекатываться уже вертикально. Пока продавщица за стойкой слушала какую-то попсу в наушниках и листала журнал, за стеклом происходила серьёзная битва. Меня придавили к двери, грозя размозжить череп, а я даже не знал почему. Спасла меня моя пятая точка, удачно нащупавшая кнопку. Дверь отъехала, и мы вывалились в вагон-ресторан. Продавщица нас не заметила, а я успел добежать до стойки и присесть на грибовидный стул. Джон занял место рядом. Идеальный оазис, чтобы спросить, а почему мы собственно дерёмся?

          «Что происходит?», спросил я с соседской улыбкой на лице. «Как будто ты не знаешь», ответил Джон с той же улыбкой. «У тебя есть кое-что, тебе не принадлежащее». Откуда он мог знать?! Я же незаметно забрал у него ту стамеску... А-а, он про дневник. Но кому тогда он должен принадлежать? «Тебе?», спросил я у Джона. «Но не тебе, уж точно», сказал он и плеснул мне в лицо соль из недобросовестно закрученной солонки.

          Мы вновь оказались на полу (продавщице, опять-таки, важнее Билли Айлиш) и продолжили танец смерти. Мы пробовали выдавливать глаза, пережимали сонные артерии, поливали друг друга горчицей из горчичницы; в общем, пользовались всеми доступными средствами, чтобы умертвить соседа. В итоге мы докатились до тамбура, дальше которого – только ускользающие из-под ног рельсы. В этот час загремело небо, будто смекнуло, в какой части Америки разворачиваются драматические события. А через пару мгновений полился слабый дождь, как бы намекая, что кровь со стали сама не смоется. К грозе и дождю добавился пробирающий ветер, сочащийся из форточки, и теперь эта троица была нашим единственным зрителем. Интересно, на кого они поставили? Надеюсь, на меня, ведь вскоре я начал одолевать врага, и в итоге занял твёрдую позицию сверху, как бы вульгарно это не звучало. Используя момент, я щедро наградил лицо Джона кулаком и остановил удары, тотчас кровь соседа брызнула на твидовый пиджак. Я дал шанс Джону и спросил: «Что это за игры? Какой в них смысл?» Джон не понял моего вопроса. Тогда я снова ударил его и закричал: «Почему это всегда происходит со мной?». Джон этого тоже не знал, но что он знал – так это, когда нужно эффектно показать своё превосходство.

          Словно Терминатор, сосед нашёл резервное питание, зарядился хорошенько и отбросил меня ногами прямиком к двери. Так, что затылок звонко стукнулся о металл. И знаете что, Док? Дальше я помню только в смутных образах. Как пробирающий ветер окутывает меня всего, словно дуновения Зефира нагую Венеру. Как у самого уха взрывается громыхающим хохотом колёсная пара. Как моя голова лишается опоры, но не тяготеет вниз, а впадает в чувство блаженной невесомости. Как мою шею обхватывают липкие пальцы, сначала нежно и заботливо, как на массаже, а потом... так необычно. Это было моё первое удушение, Док. А я даже не подготовился, как следует.

          Холодные капли бились о лицо, как бы мотивируя: «Вставай и дерись! Я такие деньги на тебя поставил!», но если человек лишается чувств, то тут никакие мотивирующие речи, даже от дождя, не помогут. Меня душили, Док. Но не как в кино, где видно, что актёры не хотят наносить вред и всего лишь легонько нажимают. А по-настоящему, с большого слога ДУШ. Чтобы вопли у жертвы еле вырывались из глотки, чтобы глаза выпучивались, как у героя Арнольда Шварценеггера из фильма «Вспомнить всё». Чтобы жертва уже ни на что не успела повлиять.

          Дождь усиливался. Кровь соседа разбавлялась им и стекала на ускользающие рельсы. С ней по капли уходила и моя жизнь, она гасла в моих глазах, тухла в конечностях, задувалась в… умирал я, одним словом. А сосед лишь бормотал. Я разобрал что-то вроде: «Это всё для благой цели. Ты оценишь. Если смерть – это конец всего, то это и в правду лучший выбор для тебя. Это конец бремени, конец страданиям, конец страха». Да, слишком много я разобрал для умирающего.

          И чтобы расставить все точки над i – нет, Док, я не погиб. Случилось нечто, что я никак не мог предвидеть. Речь соседа прервалась громким хлопком. Он ослабил хватку и повалился на бок. Тогда и у меня открылось второе дыхание, я выполз из-под туши соседа и... увидел её.

          Дрожащей рукой она держала, выпавший в потасовке, «Вроде-Глок». Ну, не в той потасовке возле туалета, а уже в вагоне-ресторане; ведь было бы странно, если Джон забыл схватить свой пистолет ещё тогда и... можно я не буду объяснять такие детали? Тут Ребекка выстрелила в Джона! как можно отвлекаться на что-то другое?

          Мои лёгкие разрывались, в голове творился миниатюрный Большой Взрыв, но мне было плевать; важнее всего был вопрос: «а какого хрена, мисс Стилман?». Её лицо выдавало человека, который ранее явно не убивал людей или хотя бы постреливал по уткам. Оно было испуганным и впечатлённым одновременно. Я показал ладонью вниз и едва слышно просипел «Бросайте». Она не бросила; словно пистолет уже давно сросся с её рукой. Я крикнул, что есть силы: «Брось!». Она вздрогнула и разжала пальцы, оставив руку вытянутой.

          Тогда я услышал тихое сопение Джона. Сосед ещё дышал, какая удача! нельзя было упускать такой шанс. Возможно, его последние слова смогут пролить свет на это безобразие. Я наклонился к нему и спросил: «Джон, ты слышишь меня?! Только не заставляй спрашивать “Ты в норме?”». Джон пытался что-то сказать, но пуля в лёгком, кажется, мешала. Он стонал: «Бе-е-е-н... не-е-е... не-е». Я попытался угадать: «Не будь тем, чем они меня сделали?». Джон закатил глаза и повторил: «Не-е-е-да-а-а-а...». Я перебил: «Не давай никому свой адрес, чтобы они не присылали тебе штуку, из-за которой люди будут убивать друг друга?». Сосед не выдержал, выхаркал кровь мне в лицо и в один вдох произнёс: «Не дай жажде чего-либо взять верх над тобой. Это ужасная вещь. Она ослепляет. Она делает тебя беспамятным. И всё хорошее, что было и могло быть… пропадает…».

          «Как слёзы в дожде», добавил я. Люблю цитировать «Бегущего» по поводу и без. Сосед улыбнулся, сделал ещё один вдох и застыл. Глаза Ребекки не сдерживали слёз, она всхлипывала и дрожала, как от небольшого заряда электричества. Я не мог выдавить из себя ни звука, только пожал на прощание соседскую руку и закрыл Джону глаза. Затем опустил руку Ребекки (она всё ещё держала её вытянутой), крепко сжал её... И тут случилось нечто необъяснимое. Без каких-либо слов, без предварительного сговора... Нам хватило только одного протяжного взгляда... И мы сплели наши губы. Объединили наши ротовые полости. Позволили миллионам бактерий мигрировать в новые, неизведанные земли.

          Лабызнулись мы, Док.

          Между нами вновь промелькнула та искра. И... она была такой неправильной. Необузданный Эрос пылал в двух шагах от бездыханного тела Джона. Бог мой, а ведь он даже не остыл! Нет, это было недопустимо!

          Мы сбросили тело с поезда и продолжили. Что там, кстати, говорил Джон? Не дай жажде чего-то там взять ве... М-м-м, «забей на это, Робертс, и займись делом», так я подумал тогда. И панику как рукой сняло. Логики, правда, не прибавилось, но... Чёрт возьми, когда в дело вступает страсть –  и речи не может идти о логике. И лишь в ту ночь, стоя в холодном, заляпанном кровью тамбуре, я осознал это благодаря Ребекке. Она стала символом моего истинного нутра, а наши с ней отношения – метафорой моей жизни. Я могу сотню раз на дню говорить себе, что «это чудовищно!», но... такова судьба, этого не изменить. Я могу прятаться, внушать себе, что «это мешает мне жить», но... это и есть жизнь. Я не должен бояться её. Я не должен сидеть в туалете. Вот, что я понял...  Если коротко: за убийство и страстный поцелуй я вычеркнул Бэкки из списка подозреваемых... Меня бы никогда не взяли в полицию.

          Так, что там дальше? М-м, сцену с рейтингом «R» я опущу и лучше сразу перейду к кульминационному раунду. К этому моменту поезд превратился в «Летучий Амтракец», вагоны опустели, лампы потускнели, холод пробирал до подштанников. Теперь большая часть пассажиров ютилась в первых вагонах. Большая, кроме меня, Ребекки, подозрительных компаньонов и... ещё кое-кого. Когда мы забежали в пятый вагон, в нём находились уже упомянутый проводник и новый персонаж (самое время для новых персонажей) – длинноволосый мужчина, с явно выраженными индейскими чертами. Проводник настойчиво просил индейца освободить вагон, на что индеец, вросший в кресло, отвечал: «Сначала освободите эту землю».

          Было бы очень интересно послушать их разговор, но нас ждала игра и... Она застала нас прямо там. Злодейский голос выстрелил из ниоткуда: «Почему вы не берёте трубку, мистер Робертс?». Проводник испугался. Я насторожился. Кто в наше время говорит слово «трубка»? Точнее, где мой телефон? Неужели он выпал во время драки? Это так непрофессионально иметь десять пропущенных вызовов от главного врага.
 
          Теперь голос вещал из динамиков монитора. А на самом экране возникла последняя загадка. Я даже не стал рассматривать, какие картины на этот раз хранят в себе мозговыносящие тайны. Я сделал шаг вперёд (как будто от этого голос стал лучше меня видеть) и сказал всё, что накипело: «Послушай, дорогой голос. Я до сих пор не понимаю, кто ты и какие цели преследуешь. Ты хотел убить меня? Так знай, меня не так-то просто убить. Ты можешь натравлять на меня новых соседей, можешь пугать меня и закладывать сомнения, но у тебя ничего не выйдет. Я пройду эту чёртову игру до конца... пройду и найду тебя и всех из вашей шайки. И остановлю вас!».

          Голос назвал мою речь «пламенной», но также добавил, что «ни черта не понял, про какого соседа шла речь». Он предупредил, что больше никаких поблажек не будет и посоветовал сконцентрироваться на картинах. И пропал.

          Тогда же в вагон залетели наши компаньоны – Феликс, Марта, Чак, уфолог... где уфолог? Впрочем, прибавка людей не прибавила к ним доверия. Они стали расспрашивать нас с Бэкки, где мы пропадали. Что касается новичков, то индеец выглядел максимально пофигистично, а его чёрный угнетатель – максимально растеряно. Проводник включился в разговор только тогда, когда, отвечая, я заикнулся о Джоне. «Здесь пгоизошло убийство?» встревожился он. Я поспешил его успокоить и сказал, что это такая игра... ну, условность... ну, не по-настоящему. На секунду и мне поверилось в это. Проводник вроде бы купился, но всё равно попросил нас покинуть вагон. «Можете пговодить ваши ихлы где угодно, но только не здесь», сказал он и снова обратился к индейцу. Индеец снова послал его. Пока они пререкались, я отвёл Ребекку в сторону и поделился своими мыслями.

          Теперь Джон казался мне пятым колесом в этой истории. Голос ничего не знал о нём? Или включил дурачка? В игре появилась новая сторона, также претендующая на дневник? Или же это часть одного глобального плана? У меня не было ответов. Ни намёка на них. Но я всё ещё был уверен, что кто-то из пассажиров был в сговоре с голосом. Поэтому я попросил Ребекку смотреть в оба.

          Что же нас ждало? О, в этот раз было сразу несколько работ Боттичелли. Выстроенные в ряд, слева направо – «Призвание Моисея», «Мистическое рождество» и уже мелькавшая «Бездна ада». Повторяетесь, мистер Голос. Марта задала вполне резонный вопрос: «И какое задание?». Но задания не было. Просто «сконцентрируйтесь на картинах». И больше ничего. Обдумать это вновь не дал чернокожий проводник. «Всё, давайте на выход», сказал он. Чак рассердился и хлопнул толстяка по плечу. «Это свободная страна», надавил он. «Если мы хотим играть здесь, значит – будем играть здесь. Отстаньте от нас и от этого... краснокожего». Индеец парировал почти сразу: «Моя кожа побелее твоей будет, мистер Лоснящийся Загар». Что это, ещё один конфликт? только этого нам не хватало! Трампист попытался поставить индейца на место и в процессе обозвал проводника черномазым. Проводник обиделся. Индеец понадеялся, что они друг друга поубивают, и тогда это будет, цитата: «маленькой, но славной победой нашего народа».

          И они бы действительно поубивали, если бы не вновь ворвавшийся голос. Его очень возмутила наша несобранность. Тогда я справедливо попросил выдать нам конкретное задание. «Я и так выдал вам достаточно, Робертс», сказал он. «Но, если вы хотите подсказку, вам придётся заплатить».

          Чак согласился. «Не деньгами», сказал голос. «Это даже будет забавно... Я дам вам подсказку, а взамен – третьему вагону придётся вдохнуть поглубже». Мы переглянулись. Что бы это значило? Голос не стал тянуть: «Если за пять минут вы не дадите ответ, я пущу туда ядовитый газ... Так вы хотите подсказку?». Мы почти одновременно ответили: «нет!». Индеец в знак оппозиции сказал: «Почему бы и нет?». Тогда голос подсчитал голоса и выдал максимально демократическое решение: «Желание меньшинства – идеальный вызов для большинства. Бросайте вызов вашему страху, мистер Робертс. А чтобы вы не думали, что я блефую, вот вам прямое включение из третьего вагона».

          Голос злодея сменился голосом детским, который начал жаловаться маме, что «в воздухе запахло какой-то какой». Проводник бросился к двери. Сенсор не среагировал. «Это тоже ваша ихла? Вы там совсем гегхнулись?!» закричал он. Голос засмеялся и дал, наконец, подсказку: «Сконцентрируйтесь... И тогда ЭТО приведёт вас к финалу... Время пошло».

          И эту подсказку индеец купил за жизни ни в чём не повинных пассажиров? Я так и спросил его. Он лишь ответил: «Так спасайте их. Может, тогда вы поймёте мои чувства, когда спасти не сможете». Сильный ответ. Весьма... странный, но сильный. Я оставил индейца в покое и отошёл к толстяку, вкратце обрисовав сложившуюся ситуацию. Он запаниковал и начал втирать мне про свою семью, и что работа проводником – единственное, что склеивает его ненадёжный брак. Да, какая женщина откажется от бесплатных железнодорожных бонусов? Я успокоил... Ламара (да, толстяка звали Ламар) и собрал всех... где уфолог?!.. в совещательный круг.

          От дневника оставалось всего две страницы, нужно было использовать их по максимуму. А в контексте этих страниц, максимум – сродни постройки «Бурдж-Халифа», имея в распоряжении лишь тележку крошащихся кирпичей.

          На первой из них проявился правильный пятиугольник, или «пентагон», и жалкий клочок текста: «Это оно. Всё, через что мы прошли... Всё сойдётся в одной точке. И тогда она укажет истинный путь». Если бы проходила церемония награждения лучших скрытных посланий сбрендивших стариков, дневник Миллера получил бы гран-при.

          Ответ, очевидно, крылся в картинах. «Сконцентрируйтесь», сказал голос. На чём? На каждой из картин было столько персонажей, деталей, фигур, что глаза разбегались. «Призвание Моисея» была своего рода комиксом о жизни ветхозаветного пророка и его народа. «Мистическое рождество», очевидно, иллюстрировало рождение Мессии... И, наконец, «Бездна ада»... без комментариев. С новой информацией, полученной в ходе игры, я стал по-другому смотреть на эти сюжеты. Кем по-настоящему были герои этих картин? Скрытые за чужими масками, разбросанные по разным эпохам. Это было так волнительно! Что-то их всех объединяло. Что-то из этого должно было нас куда-то привести... Что-то... Что... Ламар с круглыми глазами заокал: «О, о... Долоха! Видите, тгопинка и тут, и там». Сразу видно, что жизнь человека связана с дорогой.

          Невероятно! сколько уже раз за эту ночь я произнёс вариации этого слова? Но что, если картины были своеобразным паззлом, а дорога шла через него красной линией? Проходящая сквозь все этапы христианской мифологии: «Ветхий Завет», «Новый Завет», а финал... в аду? Не очень оптимистичный финал. Я мысленно наклонил картины, пытаясь найти тот угол, при котором дорога станет бесшовным одним целым. Я крутил ими, как мог, но не выходило. Тогда Марта предложила поменять местами первую и вторую картину. Поменять местами два Завета? Смело. И только тогда мы получили единую тропу. Я зарисовал получившуюся «змею» рядом с пентагоном и... причём тут пятиугольник? Точка... всё сойдётся в точке. Мы должны вписать дорогу в пентагон? И получить точку пересечения с... каким-то ещё дополнительными линиями? Ну, это уже точно походило на бред шизофреника!

          А время тем временем не стояло на месте. Стояли на месте только мы, перебирали несущественные варианты, пререкались, а... позади нас туда-сюда ходил взведённый сервис-детектив. Догрызая вторую партию ногтей, он вдруг окликнул нас словами: «А что, если... нет, это точно глупая затея». Я настоял, чтобы все глупые затеи были озвучены. Других у нас и не было.

          Феликс подал абсурдную идею: «В вершины пентагона поместить те самые ноты из папского пароля. Ведь не может быть совпадением, что и нот пять, и вершин пять». «Интересно, и как их туда поместить?», спросил Чак. Феликс робко ответил: «Спеть их». Все подняли его на смех. Все, кроме Ребекки. Она загорелась от одной только идеи и заявила: «Это может сработать! Если каждый встанет на нужные позиции и возьмёт конкретную ноту... Ну же! Всё, через что мы прошли! Возможно, мы срезонируем, и в какой-то точке между нами возникнет... гармония». Я понимаю ваше выражение лица, Док. Но какие ещё у нас были варианты? Да, так и мы сделали.

          Итак. Вершин было пять, нот было пять... и участников было пять. Чак, Марта, Феликс, Ребекка и Ламар. И я, ходящий между ними, как с металлоискателем. Только что я искал? Какой звук я должен был услышать? В этот момент так захотелось, чтобы какой-нибудь перспективный стартап вывел на рынок «счётчик Гейгера» для идеальных звуков. Но прямо сейчас... у меня ничего не было. Кроме... веры(?). Да, это поистине было испытанием веры. Я вдохнул полной грудью, закрыл глаза и пошёл по наитию. На секунду мне почудился женский голос. Он словно доносился через века, сквозь запреты и гонения. Голос мудрости, голос... гармонии. Голос....

          «Извини, я пегезвоню», сказал Ламар и спрятал телефон. Мудрость я спутал с Леди Гагой на звонке. Заново... Повторять это было уже не так приятно. Всё-таки певцы из моих компаньонов были такими себе; все, кроме Бэкки. Её голос напомнил мне о девочке из шоу... «Голос», из-за которой я снова начал верить в человечество. Интересно, куда она пропала после финала? Не суть... Я закрыл глаза и дал внутреннему компасу вести меня. И знаете что, Док? Он таки привёл меня. Я впал в некий транс и ощутил прилив гармонии. Это непередаваемое чувство. Это как... любовь, Док. Любовь вела меня.

          Я очнулся и сразу отметил ту самую точку на тле пентагона. Тогда же Ребекка подписала каждую вершину соответствующим числом. Я сразу понял, к чему она ведёт. Мы принялись вычислять пропорции (в процессе не могли скрыть наши наивные улыбки) и... получили число для точки. Как просто! Но когда эйфория прошла, возник вопрос: «А что нам с ним делать?». Многозначительный взгляд на Феликса. «Может, на последней странице что-то найдётся?» предположил он. Ну, конечно! Помните, Док, стоит всего лишь перевернуть страницу! И мы перевернули...

          И ничего. Буквально, страница была пуста. Я не проявил её, недогладил. Именно эту чёртову страницу! О чём я вообще думал? Впрочем, думать было уже поздно. Время вышло. Голос вернулся в вагон с одним коротким словом: «Ответ!».

          Волнительная пауза. Все молчат.

          Как вы думаете, Док, что произошло? Может быть, голос сжалился, и вместе мы пошли в вагон-ресторан распивать лимонную «Нести»? Ещё и спели финальную песню в стиле фильмов нулевых? Нет... Но и людям умереть мы не дали. Так что же произошло?

          Трампист подал голос: «Оставь их в покое. Если ты так хочешь, чтобы кто-то умер... пусть это буду я». После этого следовала воодушевляющая речь о «ценности человеческой жизни». Любой жизни: будь ты хоть чёрным, хоть белым, евреем или итальянцем; даже, если ты чёртов расист... у тебя всегда есть шанс стать лучше... стать настоящим американцем, как и завещали наши отцы-основатели. «Я не боюсь умереть за их будущее», сказал Чак. Мы все стали смотреть на него по-другому. Особенно – Марта. «Что это на него нашло?», спросила она... Возможно, героизм и рождается в такие моменты? Спонтанно. Я бы даже сказал: «Закадрово».

          Голос оценил его жертвенность, но... назвал её глупой. Он посмеялся над Чаком и рассказал, как будет на самом деле. С неиссякаемым садистским кайфом, он описал, как пассажиры будут умирать. В начале у них закружится голова, затем – начнутся рвотные позывы. Они будут блевать кровью. Корчиться в позах грешников из «Ада» Боттичелли. Их страдания будут продолжаться несколько минут. А потом все они, женщины, дети, все вытянутся на полу, словно на дыбе...

          Мы не стали это терпеть и осыпали маньяка недовольством. Кто каким –  это были и гневные угрозы, и мольба о прощении, и... где уфолог?! Голос лишь хохотал и грозился нажать на свою красную кнопку в любой удобный момент. Инфернальная картина, буду честен. Шум резко прекратился, когда мы заметили, что Чак, держа руку на груди, лежит скорченный на полу. Ну, вот ещё, что за шутки?!.. Нет, Док, это  была не шутка.

          Это был инфаркт, как я потом понял. Слабое сердце трамписта не выдержало накала. Только тогда я заметил на его запястье «умный браслет», который показывал измеряемый пульс. Значения падали медленно. Драматизм рос по экспоненте. Никто не сдерживал горькие слёзы утраты... Даже я. А ведь это был мой заклятый политический противник! Я подумал, а разве мои идеалы чем-то лучше? Если даже циничный делец идёт на амбразуру, то, быть может, мир не такой уж и дифференцируемый? Может, та самая пресловутая гармония творит с людьми невероятные вещи? Заставляет нас почувствовать единение? И мы таки её нащупали? Может, может...

          Чак смотрел мне в глаза. Он ничего не мог произнести, но я и так всё понял. Он пытался передать всего два слова: «Сделайте его!». На самом деле три, но матерное слово я опустил. Такое даже для меня – слишком! И вот... браслет резко показал трагический ноль. Ну что, голос? Ты доволен? Ты этого хотел?

          Он почему-то уже не злорадствовал, не хохотал. Он помолчал, а затем просто дал нам дополнительную минуту в знак бонуса. Бонуса, это так называется. Как будто сам понял, что зашёл слишком далеко. Мы посадили тело трамписта на кресло и попросили у голоса перейти в соседний вагон. Ещё бы он не разрешил. Уходя из вагона последним, я взглянул на индейца, который всё также молча сидел на своём месте. Теперь в его взгляде что-то поменялось. Я тяжко вздохнул, как бы пытаясь сказать: «Видишь, во что это превратилось? Это и твоя вина тоже». И закрыл за собой дверь.

          Только что это давало? Ну, стали мы на один вагон ближе к пассажирам, ну получили ещё одну минуту, но толку-то? Ответов нет. Страница не проявлена. Вряд ли у кого-то из нас мог заваляться в кармане утюг. Не было ни у кого и зажигалки. Даже тепла наших пальцев не хватало из-за этих чёртовых кондиционеров. Оставалось только присесть, поблагодарить друг друга за эту незабываемую поездку и продолжить замерзать, словно герои «Титаника». Но тут...

          В вагоне появляется индеец. Словно невесть откуда взявшийся ветер, своим порывом спасающий пропащую дырявую шлюпку. Он подходит к нам, кладёт руку в карман... Что, как вы думаете, он достаёт? Он достаёт коробок спичек и протягивает их мне.

          «Я многое переосмыслил, глядя на вашего друга», сказал он. «Я не должен обманывать себя. Моего народа уже давно нет. Но у вашего – есть шанс». О, как же это символично. И так... удачно. Траур сменился надеждой. Я открыл коробок и... там оставалась только одна спичка. Индеец оказался заядлым курильщиком.

          А дальше всё, как в одном известном фильме. Я аккуратно поднёс зажжённую спичку к бумаге. Категорически попросил всех задержать дыхание и сжать кулачки наудачу. И начал плавно перемещать пламя влево-вправо. О-о-о-оче-ень... медленно. Моей концентрации сейчас бы позавидовали ювелиры. От моего успеха зависело всё. Я не мог допустить, чтобы жертва Чака была напрасна.

          И я допустил. Когда победа была уже так близка, поезд резко затормозил, а я дёрнул рукой, и пламя погасло. Голос вновь донёсся из динамиков: «Я оттягивал этот момент, как мог. Но это конечная. Пока мы все в этом тоннеле, бежать некуда. Итак, в последний раз. Ответ!».

          Я был исполнен ненавистью. Как, как я мог проиграть? Неудача – это не про меня! Всегда была какая-то лазейка, какой-то подвох. Если я ходил по тонкому канату, всегда внизу проносили батут. Всегда враги совершали банальнейшую ошиб.... Но, погодите-ка! Мы же в тоннеле. Сигнал не проходит. Так как тогда голос связывается с нами? Боже милосердный... неужели всё это время голос находился в этом поезде? Где именно? А где ещё он мог исполнять свои выкрутасы, закрывать нам двери и наблюдать за нами через камеры? Ну, конечно! Я тут же ответил голосу, что у нас есть ответ. А произнесёт его... Феликс. Дизайнер оторопел. Я успокоил его, сказав, что он может плести любую околесицу. А сам шепнул Ребекке на ухо, что знаю, где прячется злодей. Оставалось только отвлечь его внимание, чтобы мой план прошёл, как по маслу.

          Что я задумал, Док? Двери были для меня закрыты. Но не пол. Пока Бэкки на пару с Феликсом пускали пыль в глаза рассеянному злодею, я отошёл в дальний угол вагона и нашёл в полу технический люк; между прочим, идеальное убежище для «зайцев». Я незаметно сорвал крышку, залез внутрь, а дальше мне предстояло целое путешествие по дну поезда. Почти во тьме, почти один. Сверху доносились напуганные голоса пассажиров, это заставляло меня двигаться быстрее. Через провода и перегородки, сырость и скверный запах...
 
          И вот. Я добрался до главного вагона. Выполз из-под земли, словно оживший мертвец. И увидел... я увидел... Простите, Док, что я ускорил повествование и даже упустил кое-какие детали и кучу всяких интересных диалогов с моими компаньонами, но я уже не могу терпеть. Во всех смыслах... Давайте сделаем последний перерыв, на сами знаете что... И уже тогда ворвёмся в заключительный акт этой истории...




          АКТ III. ПРИНЯТИЕ

          Кажется, такие перерывы – это ненормально; впрочем, это уже вотчина другого моего Дока.

          На чём я остановился? Ах да... Я увидел его. Таинственный всеведущий голос материализовался в обычное старческое тело, пока стоящее ко мне спиной. «Ну же», подумал я, «повернись-повернись! Я узнал тебя сразу, чёртов уфолог. Как удачно ты пропал в самый разгар иг...». Это был не уфолог.

          Он пугливо обернулся, а я застыл от удивления. Передо мной, живой и почти невредимый, стоял сам Линдон Миллер. Вот кто был настоящим зомби в этом вагоне. Хоть я и видел его второй (или третий) раз в жизни, но... Такое лицо забыть было сложно.

          Гигантский морщинистый лоб, помидорообразный кривой нос, но при этом болезненно выпирающие скулы и миниатюрные чёрные глазки, под которыми виднелись крупные (я бы даже сказал – трупные) синяки. Ещё у него была седая пышная борода, в которой где-то затерялся рот – главный источник всех наших сегодняшних бед.

          Оказалось, что Миллер всё это время был у нас за машиниста. В эпоху повальных автопилотов это даже не вызывало у меня удивления. Но, погодите-ка... Вызвало удивление всё остальное! Я потребовал ответы. Зачем он отослал мне свой дневник? Зачем подстроил свою смерть? Зачем, чёрт возьми, он устроил этот цирк?! Миллер по-детски назвал это всё театральной постановкой. Я напомнил ему, что в этой «постановке» погиб человек. Погиб из-за него. Боже... погибло два человека! Миллер спохватился: «А кто второй?». Миллер действительно ничего не знал о моём соседе... Вернее, он знал о нём всё. Всё, кроме того, что он был моим соседом.

          Миллер рассказал, что знал только одного Джона. Его близкого друга и сообщника. Они вместе занимались изучением Боттичелли, а когда старику Миллеру начали везде мерещиться «люди в чёрном», он залёг на дно и Джону посоветовал уехать куда подальше. И куда же Джон уехал? «В Принстон», ответил Миллер. И я тут же всё понял. А затем понял и Миллер. И он расплакался. Я даже не знал, как на это реагировать. Джон погиб, думая, что я один из тех алчных авантюристов, которые занимаются «кражей интеллекта». Погиб за своего друга. Даже не подозревая, что этот самый друг, по сути, и является причиной его смерти. Но для чего было всё это?

          Миллер, всхлипывая, признался. Сделаем небольшой флешбек.

          Место действия: Мельбурн, Австралия. Последние дни уходящей зимы (не забываем, что это южное полушарие, там всё наоборот). Старик Миллер, измученный подпольной жизнью, бежит обратно в своё логово. Он уже отправил дневник по почте, думая, что отправляет его Джону. Но нет. Дневник уже перехвачен. Перехвачен той таинственной фигурой, которая вскоре появится за спиной Миллера. Миллер возвращается домой, довольный, думая, что обманул саму смерть, но вскоре слышит позади себя нехороший щелчок. Почему нехороший? Щелчок взведённого курка в квартире, где никого, кроме вас, быть не должно, хорошим быть не может в принципе. Миллер всё понимает. Коварные представители церкви нашли его с одной целью: устранить слишком много знающего старика. Но Миллер готов к смерти. Он не боится...

          Выстрел?

          Так подумал Миллер. Но нет. Всё оказалось гораздо хуже. Таинственная фигура в пальто и шляпе предлагает Миллеру сделку. Теперь он будет работать на неё. Всего-то нужно вжиться в образ загадочного манипулятора и сыграть в игру с таким себе Бенджамином Робертсом. А взамен Миллер получает уверенность в собственной безопасности. Миллер соглашается. У него не остаётся выбора.

          Флешбек окончен.

          Миллер не видел лицо таинственной фигуры. Единственное, что он разглядел, так это... руку. Я наклонился ближе. «Что это было за рука?» не терпелось мне узнать. «Пожилая? Молодая? Загорелая? Женская? На ней была татуировка? Или какая-то болячка, из-за которой кожа становилась сухой, словно шелуха?». Миллер посмотрел на меня с таким видом, будто знал, но боялся. Ну же, старик. Ты не боялся, когда на тебя направили пистолет! Скажи же! Я же вижу, ты хочешь. И как только он открыл рот...

          ...Его голова, нахрен, взорвалась. Как лопается шарик, переполненный водой. Весь вагон, и я в том числе, превратились в холст, на который щедрым мазком нанесли мозги знаменитого в узких кругах куратора Линдона Миллера. Мозги, осколки черепа, кусочки его помидорообразного носа, замешанные с галлоном горячей крови. Как из ведра...

          Меня вырвало. Боже, какое противное зрелище... Почему именно в эту секунду? И, главное, кто? Кто нажал на пресловутую красную кнопку и лишил Миллера головы? Очевидно, что кто-то из этого поезда, ведь мы стояли в тоннеле. Но кто? Тогда я из любопытства проверил кисть безголового. Она была сухой и покрасневшей, а кожа шелушилась от одного только прикосновения. Делайте выводы, Док.

          Не стало больше зацепок и после того, как всех нас благополучно эвакуировали из поезда. Мы, наконец, вызвали полицию. Приехала скорая и прочие, прочие, прочие. Телевизионщики, куда же без них? Они и в Судный День горазды вырвать материал для рейтингов. Каждый из нас был в подавленном состоянии. Но, в то же время, каждый из нас получил... просветление.

          Марта призналась в своём излишнем догматизме. «Наверное, я просто боялась», сказала она. «Боялась, оказаться неправой». А ещё она с теплом вспоминала трамписта. «Он был такой сволочью. Но оказался самым смелым из нас». По итогу, случившееся в тот день перевернуло её мир. Она стала по-другому смотреть на жизнь и на свою веру. «Какая разница, кто наш Бог?» сказала она. «Важно лишь, кто мы».

          В толпе меня нашёл счастливый уфолог. Вернее, я его, наконец, нашёл. Он оказался взаперти вместе с другими пассажирами третьего вагона. Всего лишь стоило ненадолго отлучиться в туалет. Он узнал, что произошло с Чаком, и также погрустнел. А ещё стал расспрашивать о Боттичелли и Венере. Я честно ответил, что мы так и не узнали всей правды. Он расстроился, но совсем чуть-чуть, сказав: «Нет лучшей награды, чем временное незнание». Я спросил его: «Думаете, мы узнаем?». «Конечно!» воскликнул он. И пригласил меня в Трентон, в его собственный книжный магазинчик. «Вы его обязательно найдёте! Просто спросите у местных моё имя». Я так и не узнал его.   

          Также я попрощался с Феликсом. Сервис-детектив назвал эту поездку «чудовищным кошмаром», но в то же время...  он признался, что ему было в кайф разгадывать загадки бок о бок со мной. «Это помогает мыслить нестандартно», сказал он. Хм, интересно, смог ли он раскрыть дело «об убийстве интереса»? Я всё ещё склоняюсь к неудобным креслам, но... как добавила Марта: «Порой, наша уверенность – наш главный враг». Так что, пусть нашему сыщику придёт в голову нечто... нестандартное.

          Ламара встретила его семья. Дети и вполне заботливая жена. Может, этот случай скрепит их брак сильнее любых железнодорожных бонусов... А, может, она разведутся на следующий день. Это всегда так непредсказуемо.

          Индеец подошёл ко мне лично. Мы поговорили с ним о «наших народах» и пришли к выводу, что «все мы не вечны». Вечный только поиск истины, да и тот мы из поколения в поколение ведём в разных направлениях. Я ещё раз поблагодарил его за спичку, пусть она и не сыграла значимой роли. «Сохраните её на память», посоветовал вождь. «Пусть она будет вашим символом»... Я выбросил её в тот же день.

          И вот я пообщался с моими бывшими компаньонами и... ничего. Я не нашёл никаких зацепок. Я понятия не имел, кто из них мог быть серым кардиналом в этой игре. И решил для себя, что никто из них. Возможно, вы скажете, таинственная фигура в пальто и шляпе скрылась из поезда сразу же, как нас эвакуировали. Возможно...

          Я ещё раз попрощался со всеми, и на этом наши пути окончательно разошлись. Ребекка захотела вернуться в Принстон. Да уж, ни о какой конференции в Вашингтоне и речи идти не могло. Мы сели в Трентоне на рассвете и ещё до полудня прибыли домой.

          Мы провели этот день в тепле и уюте. Наедине со своими чувствами. И пришли к выводу, что ключ к гармонии – это любовь. В этом все числа мира. В этом вся музыка.

          Счастливый конец... Занавес.

          Я бы очень хотел остановиться именно на этом моменте. Но... Я должен дойти до конца. Я должен... рассказать об этом.

          На следующий день я вернулся в институт, встретил своего коллегу и лучшего друга, Мака. Он слышал про этот «инцидент в тоннеле» (видите, в новостях что попало, но только не проблемы на ближнем востоке), а ещё Мак удивился, что я «попёрся в Вашингтон посреди учебного процесса». Тогда же я узнал, что никакой конференции вообще не было. Это заставило меня сначала испугаться, а затем – разозлиться. Ребекка солгала мне? Чтобы что? Неужели?! Это было просто немыслимо...

          Я направился в преподавательскую. У меня было столько красивых и некрасивых слов в адрес мисс Стилман, что я даже не знал, с каких начать. И вот я открываю дверь и... У меня пропадают все слова. У меня пропадает всякая сила держаться на ногах. Я быстро сползаю на холодный линолеум и остаюсь сидеть так ещё минуту.

          Ребекка висела в петле, надёжно привязанной к потолочной лампе. Её зелёные глаза выпирали из орбит и смотрели мне точно в душу. Не знаю почему, но мне казалось, что они пытались донести до меня одно слово. Это слово вызвало у меня резкую судорогу. Мышцы словно сжались, налились ртутью, а мозг прижался к затылочной кости, как пилоты прижимаются к креслу от перегрузки. Мною овладел страх. Он заложил мне уши, и я уже не слышал ни методичное тиканье часов, ни шум ветра за окном, ни звук закипающего чайника. Я слышал только это слово. Словно тысячи шепчущих голосов пронеслись по комнате, собрались в один стремительный поток и врезались мне прямо в лицо. Это было слово «Прости».

          А когда гипноз мёртвых глаз отпустил меня, я нашёл на столе записку. Я помню её наизусть. Вот, что она написала:

          «Когда я впервые подумала об этой затее, я ещё не знала, куда она меня приведёт. Я начинала с самых лучших побуждений. Я видела ваши мучения, всем сердцем понимала ваше желание сорваться в приключения, но я не знала, как это осуществить. А потом я узнала о Миллере... Это было трудно и опасно, кое-где мой план был сшит белыми нитками, так что мне пришлось использовать дополнительных персонажей. Менее белыми они не стали, но хотя бы стало поживее. Хи-хи... А потом теория стала практикой. И я увидела себя настоящую. Джон не входил в мои планы, честно. И его убийство... Боже. Я поняла весь ужас моей задумки... И тот поцелуй. Это неправильно. А затем... Чак... А затем... и Миллер... Так не должны начинаться отношения. Так не должно начинаться ничего. Это приключение должно было быть о нас с вами. Но я не знала, что мы будем... такими. Почему вы никогда не рассказывали мне про эту сторону медали? Почему я никогда не думала о ней? Всегда так. Почему... Простите, Бенджамин, но я не могу жить с этим камнем. Надеюсь, вы сможете... Ребекка».

          Помните, Док, как я сказал: «такова судьба, этого не изменить»? Я до сих пор хочу выбить себе зубы за эти слова. Я всю дорогу с таким рвением и искрой в глазах рассказывал вам о загадках и о том, как их разгадывал, что... совсем забыл: я должен был корить себя за это, а не восхищаться. Но в итоге опять превратил всё в «ту самую классическую историю с Бенджамином Робертсом в главной роли».  Я уже говорил, что сорвался. Только толку-то? Я говорю, потом снова возвращаюсь на исходную. И снова говорю. Вот это моя судьба. А финал один... Пачка трупов.

          Я сжёг дневник. Вернулся домой и сжёг его к чертям. По радио играл Вивальди. Угадайте, какое время года? Всё верно. Эта музыка будет сниться мне в кошмарах. Я заслужил это. Я... я... простите, Док, за мои слёзы. Я... опять представляю, как будет проходить завтрашний день. Гроб опустится в землю, священник скажет стандартную проповедь, родственники усопшей примут меня там, как друга, но... я не смогу смотреть им в глаза. Я пропущу панихиду, Док. Я... приду на могилу, когда всё кончится. Я приду туда, встану... и буду молчать. Я буду думать...

          Что я стою не по ту сторону, какую заслуживаю. Что на этом надгробии должно быть моё имя. Боже, Док, как бы мне хотелось, чтобы на этом надгробии маленькими буквами было выведено моё имя. А ещё мне бы хотелось бы подвести черту... хоть какую-то, осознать хоть что-то... Но это будут просто слова... Это всегда просто слова, Док. Мы пытаемся сделать их пафоснее, говорим с серьёзным лицом. Пока дождь драматично разбивается о чёрный драматичный костюм, а на фоне играет репетитивная музыка Ханса Циммера... Но мы обманываем себя. Мы... мы...

          Мы все были на войне. На войне нашего лучшего нутра с худшим.  И ты была права, Бэк. Лучшего мы лишились... Я забыл, кем я был. С чего начал... и как. Я упустил из виду самое важное... Я упустил... Я столько упустил. Прости, что не знал, когда нужно остановиться. Ты поняла это раньше меня. Ты... поняла слишком поздно.

          И, знаете что, Док? Я рассказал это... и мне стало чуточку легче. И мне уже плевать на Боттичелли. На заговоры и эти ничтожные азартные игры. Я ни сколько не жалею, что сжёг дневник. Возможно, на последней странице таился финальный ключ. Который привёл бы нас к разгадке великой тайны... Да нахуй пошла эта тайна. Вы согласны со мной, Док? Док! Док, почему вы всё время молчите? Скажите хоть что-нибудь!

          – Боюсь, вам нужен новый психотерапевт.   


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2020
Свидетельство о публикации №220050300678



http://proza.ru/comments.html?2020/05/03/678