Сокровища Аристарха

     Впервые  я встретил  этого человека в один из весенних вечеров. Точнее это было 28 марта  1964 года. Нет, я не обладаю феноменальной памятью нашего знаменитого шахматиста Алехина. Эта дата запомнилась не только мне , но и моей дорогой жене  Анастасии , поскольку  она знаменательна для нас обоих и является днем нашего бракосочетания, или попросту  свадьбы. Моя будущая жена и ее мать жили в то в то время в
большой коммунальной квартире недалеко от Смольного на
Ярославской улице, где они занимали довольно просторную комнату. Именно туда переместились торжества после церемонии посещения Дворца бракосочетаний. Мероприятие это было очень шумным и по русскому обычаю обильно смоченным советским шампанским и другими более крепкими национальными напитками. Собралось довольно много народа. Застолье достигло той фазы,  когда большинство гостей уже забыло зачем они на нем появились. В этот момент мы с только что состоявшейся юной женой потихоньку покинули шумное неуправляемое веселье и приподняв полы подвенечного платья спустились вниз, на улицу. Такси помчало нас по ночному весеннему городу. Настя объявила мне, что мы едем на Васильевский остров ,что Нина Устиновна сестра ее бабушки Насти уступает там свою комнату нам, причем до самого моего выпуска из военно-морского училища. Сама же переедет на это время к моей теще.Когда машина остановилась на углу Большого проспекта и 23 линии ,был поздний мартовский вечер и уличные фонари отражались в первых весенних лужах.Вокруг дивно пахло талым снегом и уже набухшими клейкими тополиными почками .Вечер нас заворожил .Мы стояли прижавшись друг к другу,как будто были одни ,только вдвоем в этом мчащемся куда-то мире.В это время раздался размеренный, не совпадающий с ритмом окружающих звуков стук. Мы на секунду отпрянули друг от друга и оглянулись. Мимо проходил старик с тростью, в широкополой серой со слегка обвисшими полями фетровой шляпе, в плаще , который своими складками сообщал нам , что хозяин его обладал когда- то менее сухощавой комплекцией.Старик  , проходя мимо ,остановился возле нас и как-то долго и внимательно посмотрел на Анастасию , после чего пошел дальше и свернул на Большой проспект. Мы тоже двинулись , только в сторону Невы, до третьего подъезда от угла.   Парадное в которое мы вошли , было довольно мрачновато, лестница , ведущая наверх была с выщербленными ступенями, а из углов на лестничных площадках пахло кошками. Лифта не было .Мы добрали.сь до четвертого этажа, до двери обитой коричневым дермантином и выкрашенными в такой же цвет притолоками. Настя  в полумраке долго не могла вставить ключ в замочную скважину. Когда наконец, дверь открылась ,мы оказались в тесноватой пустой прихожей , освещенной лампочкой без абажура , как-то очень прозаично висящей на электрическом шнуре. Слева и справа от входа , а также посредине в дальнем конце коридора были двери , ведущие в комнаты.Правая одностворчатая вела именно в ту комнату, дарованную нам теткой моей жены на несколько месяцев.Комната располагающаяся напротив нее имела более высокую двустворчатую дверь , которая произвела на нас весьма странное впечатление.На ней , не считая врезных замков ,висело еще два навесных.
  Из дверей в конце прихожей никто не вышел, никто не  поинтересовался пришедшими. Мы прошли в  свою комнату. Она была  невелика, узка, напоминала монашескую келью и единственным окном выходила  во двор колодец, такой  традиционный для доходных домов  старого Петербурга. Под потолком висела люстра-тарелка. У правой  стены  стоял длинный  стол, часть которого занимала ручная швейная  машинка «Зингер» в прямоугольном  футляре, инкрустированном  различным породами дерева  и с красивой  резной  ручкой. Слева  у стены застеленная одеялом, похожим на казенное, матросское , стояла металлическая  кровать с никелированными спинками и по всей  вероятности с панцирной металлической сеткой под матрацем. Не  считая  стульев это была почти  вся  мебель, размещенная   здесь.Осмотрев комнату , в который раз обнявшись , переодевшись , мы решили попить чаю . проходя на кухню мы обнаружили, что на двери , которая напротив , замки уже не висят и сквозь щели вокруг двери пробивается свет .Была уже полночь и мы, проходя мимо этой двери , услышали довольно странные звуки . Играли на мандолине очень знакомую мелодию , название которой я никак не мог вспомнить тогда.В это же время с боем курантов смешивался бой настенных часов, все это завершилось звуками гимна. Потом наступила тишина.Утром мы увидели обитателя этой комнаты .Это был тот самый старик , что встретился нам на углу , когда мы вышли из такси . Мы уходили и видели его только вслед, со спины, проходившим в кухню, но узнали безошибочно. Возвращаясь вечером в свое пристанище мы опять встретили его прогуливающимся по проспекту.Но в этот раз он был наверно проинформирован о нашем вселении и галантно с нами поздоровался.Он слегка жеманно раскланялся с моей молодой женой назвав ее при этом мадемуазель, но вскоре пробормотав что-то по-французски поправился на мадам.В полночь из его комнаты снова доносились те же звуки. Соседи из третьей комнаты –мать со взрослым сыном , были не очень общительными и неразговорчивыми.У них , как они считали, были полномочия на более обширное жилье , но власти решали жилищные проблемы не торопясь и в силу своих скудных возможностей.Старика в квартире они  явно считали лишним, тем более,что он занимал самую большую комнату и был якобы какого-то сомнительного по их понятиям происхождения .Наверно классовое чутье их не обманывало.Или из-за него,или из-за своей не очень большой грамотности приехавшие из деревни в послеблокадный Ленинград они называли его запросто Аристократом Ипполитовичем.Настоящее же его имя было Аристарх.Будучи как-то в гостях у тещи, мы естественно встретили там хозяйку нашего жилья тетю Нину –так мы ее называли несмотря на то, что она была сестрой Настиной бабушки .Когда мы спросили ее  о странном на наш взгляд соседе она поведала нам историю этого человека , ту часть конечно о которой сама была осведомлена .
       Когда-то до войны семья тети Нины занимала всю эту квартиру в доме на Васильевском, но родители и близкие ее умерли,кто-то перед самой войной, кто-то в блокаду.Жених ее ушел на фронт и как многие не вернулся оттуда .Осталась она одна. Ей трудно было находиться в пустой , нетопленной квартире, без света. Город был погружен во мрак блокадных ночей и освещалось его небо только разрывами снарядов , огнем зажигательных и осветительных бомб, которыми щедро осыпали его немцы. Н о о Нине Устиновне вспомнили и послали , как многих других женщин способных стоять на ногах , на лесозаготовки в пригородные леса .Пробыв там несколько месяцев и вернувшись домой она обнаружила , что в ее квартире осталась незаселенной только одна меньшая из всех комнат , та как раз которая единственным окном выходит во двор-колодец. Там ей и пришлось жить. На большее она не претендовала , да и время было такое, когда думать приходилось вовсе не о квадратных метрах жилплощади .
           В комнате напротив нее поселился пожилой мужчина , не очень разговорчивый , временами куда-то уходивший, снеизменным фибровым чемоданом с хромированными металлическими уголками .Добрую треть и без того тесной прихожей он занял какими-то коробками и свертками, и штабель этот одним концом примыкал к дверям соседа .Нина Устиновна в это время работала на заводе и днем не бывала в квартире. Однажды она пришла домой по какой-то причине в неурочный час и переступив порог обнаружила в прихожей ни больше ни меньше как многолюдье. Изможденные, худые люди держали в руках кто картину в золоченой раме , кто замысловатого литья подсвечник. С  ними о чем-то говорил сосед, прервавший разговор при ее появлении. Выйдя через некоторое время из своей комнаты , она увидела как сосед провожает « гостей «. Вещей у них уже не было, зато в руках они уносили как драгоценность по пакетику или кулечку каждый. Коробок и свертков в коридоре становилось все больше .Женское любопытство или блокадная бдительность заставили ее в отсутствии соседа заглянуть в одну из этих коробок. Там была завернутая в тряпицу изумительной красоты бронзовая статуэтка девушки с кувшином, в других коробках также был сплошной антиквариат .Все происходившее тете Нине очень не понравилось. Она решительно направилась к соседям , которые на ее расспросы поведали ей , что они о соседе ничего не знают , но по слухам до войны он работал в каком – то ресторане поваром. Теперь она поняла все. Сосед скупал вещи у голодных людей за припасенные когда- то продукты. Ее пролетарскому гневу не было предела . С появлением Аристарха она выпалила ему все,  что она о нем думала и сказала чтобы он вернул все вещи их хозяевам, а не то она сейчас же заявит куда следует. Сосед побледнел и молча прошел в свою комнату. С тех пор склад антиквариата стал медленно уменьшаться . Люди приходили как и раньше ,но их стало значительно меньше.И приходили они , как правило за своим добром. За  многими вещами просто некому было приходить.Блокада  сделала  свое дело, некоторых владельцев  собранных Аристархом ценностей уже не было на этом свете. Кстати, блокадное кольцо уже  прорвали. Правда редкие посетители все  еще бывали в конате  напротив. Были  они разными.Некоторые даже благодарили старика ,говорили что он спас  им жизнь, но многие дышали ненавистью. Сосед здорово сдал, похудел и ссутулился даже, глаза стали какими-то тусклыми. Вещи он куда-то уносил, возможно искал потерпевших.Антикварный  склад исчез, а занимал ведь он не  только  часть прихожей, но и саму комнату. Однажды  исчез и сосед. Комнату он никому  не сдавал, она  была  просто заперта. Говорили, что он вернулся в прежнее свое жилье, в  еще большую коммунальную квартиру где-то на  Петроградской стороне. По всей вероятности стариком овладел страх перед людьми. У него было двоякое чувство.  С одной стороны его мучала  неловкость  «за  содеянное» , если говорить языком правоохранительных органов, с другой стороны вроде  как-бы существовала некая несправедливость, он независимо от способа спасал людей от голодной смерти. На  меня  он  произвел впечатление человека очень одинокого чуть ли не  с юношеского возраста. Большей частью он наверное встречал равнодушие окружающих  его людей, и вдруг, надо же такому  случиться, - ненависть. Это как говориться, осталось тайной и может быть для него самого.Толи он надеялся на  возврат прошлого, то ли привязанность к прекрасному, , которое  его окружало по  всей  вероятности  в юные годы оправдывала  его поступок. Так или иначе , реальность не очень приглядная заставляла его что-то предпринять. Вот этим что-то и стал его переезд на прежнее место жительства. Однако люди остаются везде одинаковыми  , и там его встречали не более приветливо чем на Васильевском, а прилетевшие как всегда вслед слухи еще более усугубили там обстановку. У него тогда как сказали бы теперь, слегка поехала «крыша». Бедный старик под влиянием обуявшего его болезненного страха закрывал на замок даже кастрюльки , когда готовил что-нибудь из еды на общественной кухне.В конце –концов он стал снова жить на 23 линии.Так что его и принадлежавшие ему двери с многочисленными замками мы увидели уже после его возвращения . Множество замков на двери ведущей в его комнату появилось не сразу после его возвращения. Этому предшествовало событие , которое страшно переполошило Аристарха. Его знаменитые настенные часы с боем однажды остановились. Заводил он их регулярно и ходили они до этого случая исправно. Встревоженный , он возомнил, что кто-то побывал в его комнате, после чего и появились злополучные замки. Часы же продолжили свой обычный ход и также ,как и прежде исправно отбивали время.
   Аристарх Ипполитович вел все такой же замкнутый образ жизни и отношение соседей к нему не изменилось, но у них укоренилось мнение, что в часах у соседа спрятаны наверно немалые ценности.
   В  комнате всегда было тихо, как и раньше и только   в полночь из нее была  слышна  приглушенная музыка. Я все-таки  вспомнил эту  мелодию- это был старый гимн «Боже  царя храни». Слава  богу уже  наступили времена, когда по этому  поводу уже не писали доносов. В общении с нами он оставался прежним. Также раскланивался  с нами, особенно с моей молодой  Настасьей, и все также  пристально всматривался в ее лицо. Наверное он считал наше знакомство с ним уже более тесным, и иногда здороваясь  с нами , он шарил в кармане  и протягивал Насте конфету  в изрядно замусоленной  обертке. Увидев меня  в  военно-морской   форме поделился как-то, что в молодости один из его приятелей также  учился   в Морском  корпусе. Увидев  как-то, как мы  выходили из трамвая, он припомнил, что видел в свое  время Толстого и Репина  на  конке, а потом  уже  одного Репина на  трамвае. Это было правдой. О таких поездках  Репин написал  в своих изумительных записках, а точнее в автобиографической  книге «Далекое и близкое». И когда я читал их уже  в 80-х  годах мне  вспоминался Аристарх Ипполитович.
  Время до выпуска из училища пролетело быстро и я получил предписание прибыть для прохождения  службы на Северный  флот. Уезжали мы  поздним вечером. Аристарх как всегда в это время  гулял по Большому  проспекту и пока мы шли на остановку долго смотрел нам  вслед.
   Прошло несколько лет. Нам  сообщили, что умерла Нина  Устиновна-тетя  Нина- и в ее комнате поселились  соседи, те  самые мать  с сыном. Мы  уже  больше  не бывали в этом доме. После 9 лет пребывания на  Севере служба  вновь привела  меня  в Ленинград, и продолжалась  вновь  в Военно-морском училище, которое  я когда-то закончил.
  Однажды так  получилось, что я пришел для  заступления на дежурство значительно раньше  установленного срока. Стоял погожий  мартовский  день, и я решил в это выдавшееся свободное  время прогуляться  по Большому  проспекту. Когда  я был у 23 линии, что-то подтолкнуло меня к знакомому  подъезду, туда где  мы начинали  свою незамысловатую  семейную жизнь. И вот знакомый  полумрак, лестница, на которую так долго не  ступала моя  нога. Дверь мне  открыла соседка. По всей  вероятности, чувством, которое выражало ее лицо , было недоумение. Я  ей  сказал, что служу  рядом, на  14 линии, вот и решил заглянуть  к Вам.
   На  мой  вопрос, как  поживает Аристарх Ипполитович, она показала на  его дверь. На  ней в этот раз не было многочисленных замков, зато висел кусок  фанеры  с  пластилиновой  печатью. Соседка сказала, что он умер не так  давно и истово перекрестилась  при этом. Так  нас  напугал, такой   страшный  грохот раздался  в полночь. Оказалось, что это разбилась  мандолина. Разбилась  от того, что он упал вместе  с ней.
   Мы  помогли ему  подняться  и уложили в постель. Сын мой побежал вызывать скорую, у нас ведь так  и нет   телефона. А  Аристарх все  силился   что-то сказать, но не мог. Тогда  он глазами  стал показывать на  висевшие на  противоположной от кровати стене старинные  часы, те  самые, которые  оглашали полночь в комнате соседа  своим боем. Я  выдвинула находящийся в нижней  части их корпуса  ящичек  и достала оттуда старый пожелтевший  от времени конверт. Он взглядом показывал  мне, чтобы  я продолжала. Пока я  вынимала из конверта  содержимое, Аристократа  не  стало.  «Что же интересного было  в конверте?»- не удержался  я.
-Шкатулка  осталась  у меня - ответила  она - Сейчас  покажу. Сходив  в комнату, она  вынесла ее. Это был небольшой плоский  ящичек  темного дерева с  чеканной  медной  крышкой и посеребренным узором из  цветов.
 В  конверте была фотография  с  картонной подложкой и небольшой  листок  бумаги, исписанный  аккуратным почерком. Не знаю, запиской  или  письмом это  можно было назвать.
    Там было написано : «Здравствуй мой любимый, мой милый Аристарх, здравствуйте  дорогой граф! Пользуясь  случаем, передаю тебе  это письмо. Я  встретила  на днях твоего приятеля из Морского корпуса кн. Штокмана. Он говорил, что видел тебя  в Боткинских бараках, выздоравливающим после  тифа. Он же  помог мне  договориться насчет  места на пароходе, уходящем  завтра  в Турцию. Это, правда стоило мне половины моих драгоценностей, но кольцо подаренное тобой при помолвке я бережно храню. К Одессе вплотную подошли  красные, я не могу больше  здесь оставаться. Штокман же  решил во что-бы то ни стало вернуться  в Петроград, надеюсь он передаст тебе это письмо. Надеюсь  также, что мы  переживем эти ужасные времена. Думаю, кошмар этот кончится и мы  встретимся  в Париже у наших знакомых, адрес  их у тебя  есть. Люблю, целую. Храни тебя Господь.Твоя  Анастасия.»
Дочитав письмо, я  взглянул на  фотографию. На  ней  юноша  в белом парусиновом   костюме стоял рядом с  сидящей на  каменной  скамье девушкой в белом же  платье и соломенной шляпе. Скамья была с мраморными подлокотниками в  виде  львиных голов. Девушка кого-то мне пронзительно напоминала, вдруг меня  осенило - ведь она  копия, один  к одному моя  дорогая  жена Анастасия. Вот почему Аристарх Ипполитович  так  внимательно всматривался  в  черты  ее лица, когда  встречался  с нами.
  В дополнение ко всему  я вспомнил место, где была сделана  эта  фотография. Да это была мраморная  скамья  у  входа  в Ливадийский  дворец, та  самая, на  которой потом во время Ялтинской  встречи фотографировались Сталин, Черчилль и Рузвельт, и где даже  я  со  своей  Настей запечатлелись, когда  отдыхая  в Крыму мы  бывали  в Ливадии. Но между фотографией Аристарха  и теми, которые хранились в нашем семейном  альбоме было  почти полвека. Я никогда  не видел  у соседа этого фото, этой  драгоценности, которую хранил в  своих старинных часах Аристарх.
   Из задумчивости меня  вывел скрипучий  голос соседки. Вот это все, что осталось от Аристократа, надо же ему было хранить такое под пятью замками.
         Мне было пора  уходить.