Бесконечная беспечность

 






 
Рассказ.                Анатолий Статейнов.               

               Бесконечная беспечность.


    Хочется мне рассказать об Анатолии Ларионовиче Буйлове – добром человеке, замечательном  русском прозаике, похороненном недавно  на Овсянковском кладбище, на берегу Енисея, километрах в тридцати от Красноярска. Кладбище это у нас давно уж знаменитое.
 Сначала там похоронили самого юного красноярского писателя  Бориса Никонова. Он умер в двадцать лет или что-то около этого.  В одиннадцать Борис упал с кедра.  Все эти девять лет  мучился с переломанным позвоночником,  перенес уйму операций, но   писал и писал.  Уже после смерти автора у него вышла  уникальная книга очерков. Виктор Петрович Астафьев написал к этой книге предисловие.  Такую талантливую голову нужно было иметь Борису, чтобы его и сегодня помнили.  Теперь  ему со дня рождения семьдесят один год,  имя Бориса вписано в историю литературы Приенисейского края навсегда. Пробовал я  отыскать его родственников – не получилось.  Слишком много  в Енисее воды утекло. А имя Бориса в истории России.
 С 2001 года на этом кладбище  Виктор Петрович Астафьев. К столетию этого прекрасного автора наше издательство сейчас и готовится. Виктор Петрович лежит уже почти двадцать лет. Но печали о нем будто все случилось вчера. Часто бываю на его могиле, могу подтвердить, тропочка к нему протоптана до каменного гула. Когда бы сюда не приехал: в морозы  наши сорокоградусные, дождь или снег, у могилки Петровича обязательно кто-то есть. Тягу к автору время   не сушит.
   Самые  известные строители Красноярской ГЭС  на этом же кладбище лежат. Сейчас  вот и Анатолия Ларионовича упокоили на веки вечные. Неугасимая звездочка в русской литературе. Словотворец, каких ещё поискать.  Я не могу не сказать о нем.  Толя входил в литературу сам. Сразу после армии писать взялся. Ловил тигров на Дальнем Востоке и писал рассказы. В районную газету, областную,  местные журналы. Наконец в журнале «Дальний Восток» появилась в усеченном виде его повесть «Большое кочевье».  Повесть разу была отмечена какой-то журнальной премией. О Толе заговорили. Но  шероховатым он входил в литературу. С какими – то необточенными углами, неровными дорожками. Образование-то три класса.  Но писал продуманно, спокойно,  не  выкладывая  бесцветных словесных выкрутасов, которыми нынешние литераторы, из «очень умных», пытаются подражать Евгению Носову, Василию Белову,  Валентину Распутину. Ничего у них,  не сложилось и не получится. А Толя со своей «наивностью», в первой книге, с ещё совсем не отшлифованным языком,  сотворил  невероятное художественное полотно русского севера.  На нем  выписан  русский лад,  космическая духовность,  светлые российские души.
    И за всей этой красотой скрываются глубокие корни  философии славянской древности.  Он неплохо разбирался в истории России. Характер такой.  За что брался в литературе, обязательно доводил до логического конца. Я написал несколько толстых книг по истории Сибири, почти у всех них первым читателем и критиком был Анатолий Ларионович Буйлов. 
    Понимание красоты посеяно в его душу Небом.  Но искорка таланта ещё не костер, к которому тянутся погреться.  За божьим даром обязательно должен стоять  тяжелейший, в сто потов, труд. Буйлов именно так и работал.  Первым о творчестве писателя рассказал миру Виктор Петрович Астафьев. В 1985 году у Астафьева вышла книга «Всему свой час». Там есть благословление Буйлову и наставление ему жесткое. Ой как давно это было, но мы-то еще помним.
 - Если хочешь занять свое место в литературе, готовься к надсадному труду.   
 Это главное напутствие Виктора Петровича  Буйлову. Виктор Петрович прекрасно знал: ни один другой «конь» в серьезную литературу ни одного автора не привезет. Только собственный труд. Астафьеву было ведомо, что Буйлов первую книгу  вынес, что называется на зубах. День и ночь над  ней сидел.  Много читал, много писал, блокноты с собою разве что в постель не клал под подушку. Все записывал, что видел и что сам думал.
 Я тогда учился всего лишь на третьем курсе Иркутского университета. Но Буйлова уже читал. Русская литература в это  время царствовала во все мире.  Какие это были сладкие годы для нас, только начинающих. Сколько вокруг прекрасных и светлых имен.
 Астафьев  - на особицу.  Он переехал в Красноярск в 1980 году. Литературная жизнь края сразу омолодилась, зазвенела, теперь все крупные литературные события СССР чаще всего проходили в Красноярске. Вокруг Астафьева зрели и росли на берегах Енисея. Задереев, Пащенко, Русаков, Зикунов. Миша Успенский пытался стать на эту же скамеечку, увы не срослось. Не тот уровень.
   Зато выше головы в это время прыгнул Олег Корабельников. Такой психологизм, такое понимание существующего рядом с человеком разума. Вот про его творчество можно точно говорить:  его руками водило Небо. Их три врача числилось в молодых писателях Николай Еремин, Эдуард Русаков и Олег Корабельников. Если останется наша цивилизация живой через тысячу лет, Астафьева, Буйлова и Олега Корабельникова и тогда будут читать.
   Чуть позже, в это же время в Красноярск перебрался и Анатолий Буйлов. Обменял квартиру в Хабаровске на Дивногорск.  Только ради того, дабы быть ближе к Астафьеву. Мы с Буйловым  познакомились в 1990 году. А с Астафьевым они встретились лет на семь раньше.
   Они очень похожи судьбами.  Только Виктор Петрович родился более практичным, умеющим приспособиться к жизни человеком. Может детдом повлиял, где жизнь заставила  учиться  уходить от горя. Но ведь и Буйлов несколько лет мыкал горе в детдоме.
 Когда Астафьев  понял, что уже авторитет в русской литературе – решил вернуться на свою родину, в Красноярск. Здесь ему дали в Академгородке квартиру, прикрепили за ним крайкомовскую машину. Если кто -то по молодости не знает, тогда власть в стране принадлежала коммунистической партии, КПСС.    Так вот, в крайкоме считали Виктора Петровича талантливым писателем и хорошим человеком.  Он их потом всех отблагодарил за это. Фашистами и чуть ли не суками называл. Шалил Виктор Петрович  часто.
   Но главное, уже в те годы Виктор Петрович понял, музей его должен быть не в Перми или Вологде, не в Чусовом, а в Овсянке. Он его сам и начал сбивать.  Построил с помощью Валерия Ивановича Сергиенко библиотеку в Овсянке, храм. Домик себе купил, где практически и жил летом. 
  Виктор Петрович и Анатолий Ларионович Буйлов – разные люди. Но у них много общего  в становлении писателями. Оба практически не имели образования. В Буйлова три класса, у Астафьева – неполное среднее.  Виктор Петрович пришел в литературу в двадцать восемь лет, Буйлов – на десяток лет  раньше.
   Астафьев видел талантливого Буйлова, хотел помочь ему, и посоветовал  Толе перебраться из Хабаровска в Красноярск.  Толя по моей просьбе написал об этом большую статью. Где –то мы ее печатали. Но у меня сохранилось всего четыре листочка  от этой  работы. Обидно, но я сам виноват.
  Толя был упорным в работе, но в жизни  наивный, доверчивый, совсем не практичный.   Уйму публицистических статей написал. А какие популярные его книги были в Советском Союзе. Их и за рубежом издавали, и у нас тиражами в сотни тысяч экземпляров.  Все расходилось. В то время он несколько государственных премий получил. Его и Валентин Распутин, и  Василий Белов, и  Евгений Носов,  Леонид  Леонов большим талантом считали. С Леоновым они долго дружили. И тысячи советских людей были солидарны с ними в оценке творчества Анатолия Ларионовича. О таком человеке нельзя промолчать. Талант! Вот и пришлось мне взяться за перо.  Тридцать лет друзья. Я достаточно хорошо его знал.
  Сам Толя ни когда не задумывался, где он в русской литературе.  Стал ли он на ступеньку лесенки славы?  Однако,  не себялюбивый, даже не эгоистичный человек,   писателем не станет. Только желание выпятиться, надуть грудь больше, чем у индюка, так и ходить на разные читательские конференции, нас писать день и ночь и заставляет. Утрирую, конечно, но любой писатель – эгоист. Кто другое говорит – лукавит.
 Тянулись читатели к Анатолию Ларионовичу, писались о нем мощные статьи  в литературных журналах. Буйлов всегда старался, чтобы его следующие публикации были более совершенными, по сравнению с  теми, что уже  изданы.      
   Ещё он всю жизнь был пропагандистом здорового образа жизни. Не пил, не курил. Его трясло, когда он видел пьяного молодого человека.  Никчемность пустозвона и предателя Горбачева, и здесь сказалась. Подонка  заставили направиться по пути якобы трезвости западные ненавистники Руси.  Дескать, пусть она, трезвость, станет ещё одним котлом  взбудороживания  Советского Союза. Чтобы запоганить само слово трезвость. Помните, целые области вдруг объявляли себя зонами трезвости.  Но Буйлов сам пришел в общество трезвости. Чтобы действительно увлекать людей здоровым образом жизни. Призывал всех нас, писателей, сделать это слово святым. Обязательным для каждого россиянина. Буйлов, как ни кто другой, понимал всю  грязь, вылитую Горбачевым на слово трезвость.   Поэтому и призывал молодежь отказаться от пьянства. 
    До кладбища Буйлов с  третьей семьей «царствовал» в большом деревянном доме  в посёлке Усть- Мана, что  рядом с Дивногорском. Красота там великая, как для богов местечко создано:  Мана   течет, горы кругом,  тайга по ним первозданная.  Воздух чистейший, на пихте и кедрах настоянный. Лес на горах, хоть зимой, хоть летом, полон зверья и птицы.  Когда я приезжал к Толе,   мы с кружками чая располагались  на крылечке его дома и подолгу  любовались на эту красоту. Дом его на пригорке стоял. Выходило крыльцо прямо на улицу. Мы всю Ману видели. 
 Потом неторопливо поднимались и прямым переулком  шли к Мане, садились на  галечный ее берег и молча смотрели на быструю воду. Так сидеть мы могли часами.   Волшебство Маны завораживало и собственные думки приводились в порядок.
  Ещё раньше, с семьей,  Анатолий Ларионович  жил  в Дивногорске. Тут у него была прекрасная  двухкомнатная квартира. Он в ней со второй  женой, Дарьей,  семейным  счастьем наслаждался.  Со временем  у него появилась  ещё и  трехкомнатная. Ему её бывший губернатор  Красноярского края Александр Лебедь подарил. Как многодетному семьянину и особо талантливому писателю.   После развода Дарья с семьей осталась в трехкомнатной, а они с молодой Лидой  -  в двушке. Так семья без ссор и ругани разделилась.
 Не судите, да не судимы будете.  Не хороший тон вмешиваться в чужую жизнь. Тем более копаться в судьбе талантливого писателя.  Как шло у Толи с Лидой все, так нами и должно приниматься:  двумя руками «за». Но Лида нехорошо  влияла на его творческую жизнь. Мы ведь говорим об очень  способном писателе.  Если раньше он надевал на шею маленький хомутик, к гужам которого были привязаны веревки от саночек. В саночках две шариковые  ручки, стопка бумаги и все. Шагай себе и шагай, пришла в голову мысль – записывай! То с Лидой на шее у него висел тяжелейший хомут, а в гужах хомута оглобли просторных саней. В них Лида, дети, голод, новости для Толи вечно неприятные. Не находилось того дня, чтобы Лидочка чего-нибудь да не отчебучила.
  Двухкомнатную Толя с Лидой  быстро обменяли на дом в Усть-Мане. Вот почему мы потом туда к нему в гости ездили.  Затем   Лида, уговорила супруга  перепорхнуть в Тайшет. У него, в третьей семье, с первого дня жизни стопроцентное согласие  с супругой. Анатолий  ее  на сорок лет старше.  Если не больше. Но жизненный опыт Ларионовича был  не в авторитете у молодой жены: что  сама сказала, то и будет.
   У ней  главное требование к мужу – деньги. Ненавязчиво так  командовала седобородому мужу: вынь да положи. Перепроводит  пенсию мужа  в  свой  карман  и на недельку  исчезнет. И так двенадцать раз в году. Случалось,  частенько, поможет кто-то Толе  деньгами, она и помощь спустит в никуда.  А то, что дети на хлебе и воде, её гвоздик совести  в сердце не покалывал. А у Толи ни голоса громкого, ни кулаков.
 Хотя с прежними жёнами он всегда был властелином.   Это слово можно даже с большой буквы писать. У Дарьи, которая в Дивногорске живёт,  от Толи трое детей. Все выучились, все в творчестве, а точнее в искусстве. Толина школа, Толины гены, Толины советы. Всё это говорю не в осуждение Анатолия Ларионовича за его уход от Дарьи  и жизнь с Лидой. Мне бы в своей жизни разобраться,  шестьдесят семь лет, а живу один, в однокомнатной квартире. И с Анатолием Ларионовичем мы, как писатели, в разных весовых   категориях.  Его весь мир читает, меня только родная Татьяновка. Здесь меня даже хвалят. Дескать, первый ты у нас в деревне писатель.  По двунадесятым праздником, особенно в великий праздник: День усекновения головы Иоанна Крестителя,  каждый односельчанин норовит стопкой водки угостить: лестно татьяновцам с писателем выпить. Ещё и фотографируются со мной. Которые позадорней, любят пошутить: мы после твоей смерти улицу Трактовую в Статейнову переименуем.  Хочешь не хочешь, а подбородок сам вверх летит.
     Но уже с поворота из деревни на  Московский тракт  моя известность кончается. Ни каких намеков  на  большое будущее нет и не вспыхивают они. Шестьдесят семь лет, колени болят, руки трясутся. В любом кармане костюма сердечные таблетки про запас. Не сохранил здоровья, не берег себя и работал мало. Потому и похвалиться нечем.  Литература – сверхнадсадный труд.  Поберег здоровье, а Небо тебя из  ряда  возможных художников и вычеркнуло. 
 Но про меня как-нибудь позже.  Важно все-таки об Анатолии Ларионовиче поговорить. Книги Буйлова во всех крупных библиотеках  России хранятся.  И всегда там будут. Однако сожительство Толи с  Лидой окончательно убило в нём писателя. Сколько мы его не уговаривали  с  Олегом Пащенко «взяться за ум, не губить талант», как об стенку горохом: Лида, Лида, Лида!  Я без неё не могу!  Хотя он многое умел, требовательным был к себе. А на Лиду уздечку не надел,  ноги ей не спутал, чтобы далеко от квартиры не уходила.  Куролесила она и до сих пор чудит, теперь уже в ранге вдовы.
  Действительно, не мог он ее бросить.  Хотя ему ли было на отсутствие внимания со стороны женщин жалиться? Периодически кто-то на дачу приезжал, когда Дарьи там не случалось. Молодые поэтессы и  писательницы просили почитать их труды, дать оценку им. А заодно и самим авторшам.  Все встречи, опять же, шли на Толиной даче. 
   Он  в откровениях  со мной  жалился  на судьбу. Дескать, мама со своими мужьями, она выходила замуж несколько раз, но Толя ничего не уточнял,  никогда не сидела на одном месте, все переезжала и переезжала. И ему было трудно учиться, работать, постоянно догонять родителей. В школе он окончил всего три класса. И уже взрослым – литературные курсы в Москве.  Как смеются у нас в Татьяновке  над безграмотными: три класса и два коридора. Но самообразованием занимался всю жизнь. Кому водку завозили в оленеводческую бригаду вертолетом, ему  -  книги. Кстати, давайте ещё раз отметим  для сведения  факт из его образа жизни: за всю жизнь он не выпил ни одной стопки водки. Хотя отчим в его семье пил,  братья-писатели, что всегда рядом - пили. И я грешил  стопочкой, когда приезжали к нему с издательством. По стопочке да хватанем.
  Последняя  жена Буйлова  - Лида, до сих пор запивается. Полностью теряет контроль над собой. Сейчас, после смерти Толи, хотят у неё детей забрать в детдом. Скорее бы, мальчик старший,  трясется уже от пьянок матери. 
Вот как Толя писал о своем самообразовании
 - Как бы не складывалась моя профессиональная судьба, работал ли я сантехником, или газоэлектросварщиком, овладевал ли  профессией плотника, я всегда упорно занимался самообразованием и никогда не прекращал свих литературных опытов: рассказы и новеллы мои  публиковались в районных и областных газетах, звучали на радио.
   Это действительно так. Начинающему писателю нужно не плакать: дескать, меня не печатают. А стараться лучше писать. Больше рассылать свои произведения по газетам и журналам, сейчас и по Интернет – сайтам.  Искать своих единоверцев в писательской среде.
  У Толи был свой принцип жизни: учиться, учиться и учиться.  У нас ведь было да и есть много талантливых и высокообразованных литераторов, способных на писательских и читательских сборах так забасить – свет  в зале гаснет.  А люди к их крику остаются равнодушными.  Буйлова же молодым литераторам было слушать интересно.  И нам, почти его ровесникам – тоже.  Особенно, если перед этим почитать его книжечку.  Заметить чистоту его предложений, ни единого лишнего слова.    После первой книги шагал он по намеченной собственной   дорожечке.  Куда-то в прошлое уходили рассказы  со взлохмаченными  строками, не подчиняющимися воле автора.  В которых по семь запятых в каждой строчке. Становление Анатолий Ларионовича шло быстро. Он привлекал читателя душевным слогом, увлекательным сюжетом, небесной просветленностью своих книг. Но поведение его, особенно в последние пятнадцать лет, становилось каким – то неуклюжим, неповоротливым.
  На маму  обижался, но и сам как  мама: кочевал, кочевал, кочевал. И по Дальнему Востоку, и по Камчатке. Кстати, свою последнюю жену Лиду нашёл в Эвенкии.  Прошедшие  пятнадцать лет он писал  только публицистику.   Все ушло на невзаимную любовь, переживания, слезы.
  Лида с дивногорскими выпивохами шарашится, он за ребятишками ухаживает, кормит их, поит, стирает и убирает  в квартире.  Ночи напролет у окошка любимую дожидается: когда это она наиграется и домой  вернется.
  История  знакомства его с Лидой до сих пор  обрастает разными домыслами. Хотя он о своем  счастье несколько раз рассказывал публично.  Всегда по-разному, однако вывод один: я её люблю и Лида  - мой первый помощник в творчестве. 
  Вроде бы, Владимир Толстой, тогда он возглавлял музей Льва Толстого в Ясной поляне, или кто-то из красноярских предпринимателей, дали ему денег. Серьезных денег. И Ларионович отправился на  север, собирать материал для очередной книги. Человек он таежный,  опытный, легко переночует на берегу реки, озера, под кедром или прямо на  болотной кочке. В Эвенкии он шёл по берегу реки найти какую-то переправу. Рюкзак за плечами, фотоаппарат на одном плече, ружье  - на другом, на ногах сапоги болотные. Поверх теплого свитера, на севере без него даже летом ни как, штормовка. Увидел на той стороне, чумы,  людей, покричал, ему отправили лодку.  Ехала в ней Лида. Детство в голове его последней жены до сих пор пикает. А тогда оно просто замирало от восторга.
 Анатолию Ларионовичу было что-то заметно  за пятьдесят, точнее  к шестидесяти накатывало, ей  -   и восемнадцати не случилось.  Тут, прямо в лодочке у них якобы и произошло брачное соитие.  Недели две или три он жил у любимой в чуме, потом  привез Лиду домой. На этом его путешествие   в поисках материала для новой книги кончилось. Ничего для литературы из этой поездки не родилось.  Деньги добрые люди потратили зря.
   Дарье сказал, что Лида будет поступать в Дивногорское  медицинское училище. Поскольку  у него было две квартиры в Дивногорске, Дарье оставил большую, сам  ушел в двухкомнатную с будущей студенткой. Так он думал. Но у Лиды в голове Дивногорское медицинское училище, а главное сама учеба, ни когда не стояли.  Она была любительница выпить где-нибудь в парке, на природе. Поплясать, пообниматься, одуреть на весь вечер от случайного счастья.   
   Анатолию Ларионовичу  семьдесят два года, на семьдесят третьем умер,  но три последних ребёнка от его, по моим подсчётам, третьей  жены Лиды, как говорят в лесенку. Первая дочь у бабушки её законного отца, ей там легче. В Лидином  бардаке она бы выжить просто не смогла. Сильно хворает девочка.
   Сын ходит в восьмой класс, отличник. Ни одной четверки.  Самому маленькому нет ещё и годика. Лида беременна четвертым.  Толя последние годы  жил слепым, немощным. Больше лежал на диване, пользовался  для нужд горшком.  Со слов Лиды, конечно. Мы говорили с ним по телефону за два месяца до смерти, Лида передавала трубку. Хвалился  очередным сыном. Но семья –то всегда  жила в дикой нищете. А в это время особенно. Как ему послать денег? Получала их Лида, тут же сожжет их с местными пьяницами.
      Перед самой смертью Анатолия Ларионовича  донеслись слухи из Тайшета, -- о маленьком скандале, в котором оказался замешан Толя.  Местная журналистка, раньше она работала в Красноярске, у Олега Пащенко, в «Красноярской газете»  опубликовала  интервью с ним. Написала, что Анатолий Ларионович   такой талантливый, где-то рядом с Астафьевым. Толя, говорят, обиделся, почему я  «где-то рядом», я такой же, как он. Сам-то он уже ничего не видел, Валентина Кайнова, журналистка, зачитывала ему интервью. С дуру бы он такое не понес, не тот человек, может, не понял чего?
  Рассказ этот  вызвал смех в Красноярске. Друзья мне звонили,  поведали об этом случае. Я в  слухи просто не поверил. Толя к этому времени уже был слеп совсем.  Может, что-то не так прочитали. Или он по болезни не смог мысль точнее выразить. Не помню за Толей ни какого зазнайства, тем более – яканья. Самые памятные наши встречи – долгое сидение молча на берегу Маны. Толя скромным был, любил слушать, а не говорить. Если оба молчим, он никогда тишину первым не нарушит.
   Все-таки я тридцать лет писателя знал.  Он, действительно: неповторимый прозаик. Его  романы:  «Большое кочевье» и «Тигроловы» - очень  увлекательные  вещи. Когда-то ими зачитывалась вся наша могучая страна, особенно молодые советские люди. Буйлов – лауреат многочисленных всесоюзных премий. Это сейчас премии дают или за родовую принадлежность к нашим руководителям или за то, что хвалишь их. А тогда в большинстве своем все-таки за дело, за талант.  Самые титулованные красноярские писатели – Астафьев и Буйлов.
   Не  «Последний поклон» Астафьева «Тигроловы» и «Большое кочевье»,  но  где-то рядом с ним, это точно. Сейчас я,  в оценках книг собратьев, именно на эту вещь Виктора Петровича  опираюсь. «Последний поклон» весь из золотых буковок  и слов золотых.   Попробуйте назвать что-то равное ему. Разве только «Тихий Дон» Шолохова или «Калина Красная» Василия Шукшина.  «Деньги для Марии» - Распутина, «Чифирок» - Валерия  Шелегова.
  В России целая гора имен, которые действительно «рядом с Астафьевым». Равной русской литературы в мире ничего нет, нам всегда было чем гордиться. Русские писатели не Гете, не Дюма, не Гейне. Хотя этих суют нам во все щели: только читайте.  И уж тем более не наши революционеры семнадцатого года, которые гнали пургу  для дураков или для тех, кого хотели сделать дураками. Самый яркий пример тому: пустозвон Демьян Бедный.
  К моим оценкам можно не прислушиваться.  Но  эти мысли я более пространно изложил в книге «Вечный свет слова», истории литературы Приенисейского края.  Готовил её примерно  шесть лет. Периодически публиковал отрывки  в разных книгах, журналах, газетах, на литературных сайтах в Интернете.  Потому  перечитал  труды многих братьев по перу.  Если автор упоминается в этой книге, значит, я его читал, обдумывал, сравнивал. И не мельком. Толины книги цитировать могу, настолько близко с ними знаком. Господь так сподобил, что все писатели немного с чудинкой.  У Толи это безумная любовь к женщинам. Правда, в отличии от кавалеристов, влюблялся он всегда надолго. С Лидой   промучился лет пятнадцать. Любовных романов на один вечер он сторонился.
  Хорошо, что у него уже был литературный запас из двух романов.  Поэтому и писал я  в  «Вечном  свете слова», что Астафьев, Буйлов. Черкасов, Шелегов  -  одна линеечка интересных российских авторов конца двадцатого и начала двадцать первого века.  В России, после Астафьева,  настоящими лириками можно было считать  целую  горку великих, одним из первых там, Анатолий Ларионович.  Его язык доступен и легко понятен  ребенку и пенсионеру. Но каждый видит в его строчечках  свое.  Сейчас, мне кажется,  его философия спасения человечества от одиночества глубже,  понятней, чем у Виктора Петровича. Толя не отрицает науку, все более современную технику, другие сверхдостижения человечества. Для этого мы кем - то и созданы. Но в начале человечество должно объяснить своим потомкам, что такое Совесть, Нравственность, Культура общения. Это и есть то самое самоуважение личности, без которого  мы скатывается в вечное одиночество и, в конце – концов, в распад.
  Преградой деградации мирового общества всегда была Россия. Тысячи и тысячи лет. За что ей  черные люди второй  раз за век   свернули  голову. И нам, оставшимся, поставили таких же черных, как сами, руководителей.  Обрадовались победе лукавые, изо всех сил стараются добить нас.  Нам же защищаться практически нечем: ни промышленности, ни сельского хозяйства, ни единения нации. Если у нас интеллигенция появляется бойкая, ей быстренько, опыта много, сворачивают головы. Толя не гнулся.  Писал, как думал. Но угробил он себя сам.
У провинциального читателя, особенно у нас в Сибири, такое мнение, если человек -- писатель, то он умнющий из умнющих. Это не всегда так, даже чаще не так.  Когда господь дает кому-то тягу к перу, это не значит, что он ему и  для личной жизни ума палату отрезал. Сам работай, развивайся. Как говорил в свое время прекрасный красноярский художник Анатолий Байзан: ум развивается, как и мускулы, тренируй. Истину эту Анатолий Байзан доказал на собственной практике.
Он делал картины из пера. Некоторые из них сейчас стоят по три -  пять миллионов рублей.  На осваивание техники у  Анатолия Байзана ушло много лет. Но вот освоил!  Сработал  настоящие шедевры.
Из этих авторов, которых я назвал, по-настоящему государственное мышление, разносторонность и глубина взгляда  у Астафьева. Об ошибках его не будем пока говорить.
Следующий Буйлов. Уже за ним -  Черкасов, вспомним его трилогию: «Хмель», «Черный Тополь», Конь рыжий». Все большие события в селе ли, на хуторе, он увязывает с переменами в стране. Он обдумывает  будущее державы.
 Кто-то может считать по-другому. Его право. Анатолия Ларионовича обязательно будут издавать.  Его романы -  слово писателя из простолюдин. Извините за  смешное  словосочетание, но оно из жизни. Литературный язык Буйлова лишен любого наносного мусора. Если ты всю жизнь купался в грязной и мутной воде, а потом попал в хрустальное озеро - тебе нужно к новой воде привыкнуть. Ходить и бегать по  теплой земле босиком одна радость, а на асфальте  танцевать – совсем другое. Удобней, ничего не мешает. Трудно только потом пятки отмыть. Да и опасен асфальт. Рак от него быстро образуется. Как говорили раньше древние русы: достойно войти в мир можно только узкими вратами.  Когда научишься преодолевать такие препятствия, тебе уже многое по плечу. Но большинство по-другому думает: легче на асфальте, на нем и будем танцевать.
 Так и к книгам Толи. Его язык – сладость чистой родниковой воды. Во всяком случае, мне, для вживания и понимания  его литературных образов,  время не потребовалось.  Сразу потянуло к его книгам. Я ведь тоже из деревни, простолюдин, им и остался.  Интеллигент во мне, может, и выкуклился. Но слабенький, одной жизни для этого мало.
   Слава Богу, и «Тигроловы и  «Большое кочевье»  в моей библиотечке есть. Все с дарственными надписями  Анатолия Ларионовича. Отнесу эти книги с автографом автора в Красноярский литературный музей.  Сейчас «Большое кочевье» и «Тигроловы»  с автографами автора – уже история. Толя – тоже   лицо великой русской литературы двадцатого века. Возьму в руки эти две книги автора и сам себе улыбнусь: талант Толя, неугомонный талант. Большое спасибо Небу, что свело нас.
 Анатолий Буйлов  родился 25 мая 1947 года в бараках Комсомольска-на-Амуре. Его мама, «спасаясь от нищеты и голода», в 1937 году завербовалась вместе со своими старшими подругами на строительство этого города. Ставили его люди вербованные, заключенные, бывшие кулаки  и  чудом оставшиеся в живых представители русской интеллигенции. Пытанные, мученные, с расстрельными статьями. Забитые уже, наголодавшиеся,   которых вот такими стройками и старались превратить в скотов. Кто сопротивлялся, там и похоронены. Без могилок и любой другой памяти о себе. Будто мы и не рождались на этой земле. Не прославляли, не воспевали.  Вот у нас в Красноярске учудили, решили  поставить памятник Михаилу Успенскому. Его и при жизни ни кто не знал, а сейчас, тем более. Не Алексею Черкасову, не талантливому  поэту Анатолию Третьякову, не Алитету Немтушкину – Успенскому!  Их сотни таких, пытавшихся оседлать коня по имени Пегас, но так ни куда они и не уехали. А вот премий у них – выше крыши.
  Умело, очень умело террористы - революционеры в начале двадцатого века резали горло русской интеллигенции. Если из тысячи один выживал, уже радость.  Но у  россиян удивительная способность рожать новые и новые таланты в глубинке. В семье выпивох и безголовых прежде всего. Я уже писал в одной из книг: все великие писатели России двадцатого века  из села. Шукшин, Астафьев, Носов, Буйлов,  Черкасов, Шолохов, Белов, Шелегов, Хайрюзов, Есенин. Подобных фамилий можно не отходя от стола страницы четыре написать.  Папа у Виктора Петровича Астафьева законченная выпивоха, беззаботный человек, самый настоящий ветродуй, таким до самой старости оставался. Зато, какого сына родил? 
   И Толя Буйлов в раздерганной семье  появился.   Родной папа бросил мать, когда Толе было всего четыре года, отца он не помнил.  А тот и не пытался найти сына. Зато хорошо  осталось в памяти мальчика, что два года он прожил в детдоме в Уссурийске. Тогда многие мамы, особенно одиночки, сдавали своих детей в детдом. За это они платили, но главное – деты выживали. А мамам их было просто не выкормить. Мой дед по отцу умер рано. Два брата и сестра остались на семнадцатилетнем моем отце. Как их было прокормить. Пришлось на время отдать в детский дом. Когда женился, сразу забрал их к себе.
 - О детдоме у меня воспоминания сложные и противоречивые, - писал Буйлов, - ибо много я там повидал и плохого, и хорошего.   
   Потом у него появился отчим и  Толю из детдома забрали.  Отчим, по воспоминаниям Толи, был неусидчивым, из категории шабашников - неудачников. В тщательных поисках длинного рубля, семья  за пять лет объехала Дальний Восток. Пролетели на курьерских целину Казахстана, Киргизии, потом направились искать счастья в Якутию. Судя по всему, отчим на словах был хорош в поисках счастья, а зарабатывать, хотя бы обычные деньги, не мог.
 Детство писателя прошло на Колыме. Работал в старательской артели, в топографической экспедиции. В 12 лет Анатолий Ларионович  уехал в поселок Ямск Магаданской области. Отчим стал пьяным поднимать на него руки.  Как было жить с ним?  В Ямске провёл семь лет среди оленеводов-эвенов, только на отдаленных пастбищах жил.  Занимался оленеводством, охотой, рыбалкой. Представьте себе, с двенадцати до девятнадцати лет в оленеводческой бригаде жил   чужой   всем мальчик.  Без мамы и отца. Пас коллективных оленей. С  родными он уже устал метаться по стране. Потом армия, снова Дальний Восток.  Ужас. Но Анатолий Ларионович эти потрясения в своей жизни в книгах в благодатный огонь превратил. У него в романе уйма добрых людей.  Ни  Плюшкиных, ни Маниловых, ни матросов Железняков, ни Корчагиных.
  Как и всякий  одаренный  писатель, умел не только видеть, но и проанализировать виденное.  Мысль его всегда жива, глубока, притягательна.
Мы с Анатолием Ларионовичем, как познакомились, так и  были тридцать лет друзьями.  В книге “Писатели Сибири и Дальнего Востока” (издательство “Буква Статейнова”. Красноярск, 2012 год) опубликован монолог Анатолия Ларионовича о себе. Готовил его к печати я. Кажется, материал получился.
Рассказы и очерки Буйлова публиковались в коллективном сборнике писателей Сибири и Дальнего Востока “Проза Сибири и Дальнего Востока”, (издательство “Буква Статейнова”, Красноярск.  2013 год). В нашем издательстве в электронном виде вышла его книга “Тигроловы”, 2014 год. Толя — частый автор наших коллективных сборников. Редакторы издательства постоянно бывали у него в гостях.
   Анатолий Ларионович - бессеребренник. Родился им, таким и оставался. Гостей всегда привечал тепло и охотно.  Пащенко когда-то к нему на дачу всех именитых гостей возил.  Распутин  частенько  отдыхал, Валентин Григорьевич  любил говорить с Толей. Ночами они просиживали за чаем.  Пащенко, я и ещё человек десять  из писательской братии Красноярья у него частенько гостевали. Иногда мы к нему ездили на дачу всем издательством. Жизнь, чаще всего, шла не по планам Толи, но говорить с ним было  всегда интересно.
  В постоянном обиходе его вполне можно относить к людям, которые не умеют жить. Некоторые литературоведы так и пишут.  Но это только на первый взгляд, мещанский вывод, в том числе и мое  мнение где-то рядом. От скудоумия это. В двенадцать лет он стал самостоятельным.  Мои  молодые родственники к этому не готовы. Да и ваши, уважаемые читатели – тоже. Ц сам я в двенадцать лет был далек от забот о себе.  Родители за меня думали, особенно мама.  К какой самостоятельности она могла меня приучить? Сама всю жизнь чужим умом жила. Как скажет младшая невестка, так и будет.  Мы, трое, детей,  вроде бы для неё уже и не дети оказались.
  Толя жил так, как умел. Иногда, как подскажет Лида. У большинства наших писателей по одному ребёнку, а то и этого нет. Мне не совсем тактично считать детей Толи, да и по суду можно ответить за вторжение в его личную жизнь, но их около десятка. Всех он любит, все считают его прекрасным отцом и другом. Пусть и не все дети  от него.   
  Неуклюжим он был только  в обращении с деньгами. Любая его семья именно так, в голоде, и жила. Наше издательство постоянно помогало ему. Каждый месяц возили какие-то деньги. Потом  девчата редакторы засомневались, что деньги эти доходят до детей.  О весёлом образе жизни его жены уже многие знали. Стали возить продукты.
 Пащенко ему помогал постоянно, ещё  раньше нас.  Олег любил его талант. Всячески поддерживал Толю. И тот суд, о лишения Лиды материнства, Буйловы выиграли только с помощью Олега.  Какое-то время, в девяностых, Буйлов  даже жил у Пащенко дома, пока менялась квартира в Хабаровске на Дивногорск. 
   Галя Пащенко, жена Олега,  рассказывала: даст ей Олег пять тысяч  купить продукты  для семьи Толи. Потом кричит: обожди, вместе сходим в магазин. Боялся, что Галя не на все деньги подарки купит. Хотя в семье Галя  сама тратила деньги на нужды, и он ни когда у неё не спрашивал: куда и на что ушла зарплата.  Тут же боялся, что обидят как-то друга.
 Владимир Толстой помогал, он был тогда директором музея Льва Толстого в Ясной поляне (сейчас советник президента), казаки помогали. Больше всего, конечно, Толстой.  Он сразу присылал по сто - сто пятьдесят тысяч рублей. Толя мне сам об этом рассказывал.  Но помощь эта никак не сказалась  на благополучии  семьи Буйлова. Все куда-то расходилось, разъезжалось, рассыпалось.  И когда с Дарьей жил, потом с Лидой.  Первую его жену я не  знал, и он о ней не вспоминал. Хотя, думаю, там точно такая же ситуация была.  Толя-то не менялся.
  Многое из того, что он начинал в хозяйстве, так и не доводилось до конца. Помню, Толя мне все уши прожужжал, из каких толстых бревен он рубит дом на даче. Вернее, это даже не дача, а участок в четыре гектара.
 - На века рублю! Такой дом!  Одному не обхватить бревна, -   восторгался он собственной находчивостью, - и детям останется, и внукам, и правнукам. Листвяные брёвна. Казаки подарили на дом.
 Но деревянный я человек, не согласен был принимать восторги Ларионовича.  Тебе дали трехкомнатную квартиру совершенно бесплатно, для того, чтобы ты что-то писал. Он же мог лето с топором за поясом проходить на своей стройке, питаться только хлебом и квасом. Летом ещё луком, который  садил в изобилии.
  Дача у него, действительно, была хорошая. То  ли четыре гектара земли, то ли что-то возле этого. Генерал Лебедь ему выделил участок, бывший красноярский губернатор. Сейчас очень там дорогая земля.  Все кончилось тем, что дачу он продал, а деньги ему ушлый покупатель не заплатил. Что-то там ухимичил с договором.
  Построил Толя там теплицу, ещё до дома, чуть ли не в сотню метров длины. Собирался выращивать  саженцы облепихи.  Я всё это хорошо знаю, кого-то ещё расспрашивать не нужно. Он там, на даче, делился со мной технологией выращивания саженцев, рекомендовал покупать их именно у него и сгоношить в Татьяновке облепиховый сад, на весь мир ягоды хватит. А я, естественно,  обеспечу деньгами себя и всех своих родственников, может и друзей.
- Нужно наломать мелкие, мелкие веточки, - показывал он мне  свой ноготь, с который и должны быть веточки, -  чуть- чуть втолкнешь ее в землю и хватит. В теплицу  пять раз  в день  буду сифоном  вдувать воздушно-капельную смесь. Чтобы там постоянно  стоял лёгкий туман.  Два месяца, и саженец готов. На рынке в Красноярске ему цена сто рублей.  Считай денежки.
 Зная собственную дурь в попытках любых денежных оборотов, я давным-давно уже никуда  не лезу. Я в магазине – то,  за рублем в карман сунусь, десятку при этом  на пол уроню. Потому  пишу себе и пишу. Но бойких и энергичных люблю послушать.  Как-то спокойней становится за будущее России.  Увы и ах! У Толи и тут не получилось.  Теплица эта в первое же лето работы треснула в середине, обнажились её слабые ребрышки. Ничего не продумал Ларионович, когда её сбивал на живульку. Какой постоянный туман, суховей через эту дыру по теплице гулял. Авария эта начисто отбила начинающего садовода от  саженцев облепихи и теплицы в целом.
  Когда мы снова приехали к нему с  девчатами  издательства,  было это  в конце лета, он в сторону теплицы уже не смотрел, и гостей к ней не водил. 
В месте  перелома хребта теплицы  торчал какой-то саженец,  одолел, сволочь, за лето больше метра, но ягод на нём ещё не было. Рядом с этим неугомонным саженцем лепились осот, красный корень и прочая дребедень.  Не дали они подняться облепиховой молоди. Как сообщил мне на ухо маленький  Толин сыночек,  в теплице завелась горихвостка, птенчики уже чирикают и скоро должны вылететь.  Толя давал ему бинокль, и парень издалека подглядывал за птенчиками.
Помню, пытался он  на этой даче развести коз и залить Дивногорск  козьим молоком.  Опять же, сшибить на этом солидную копеечку. Мы, издательством, привезли ему на эти четыре гектара из Татьяновки целую машину зерна, тонн  пять. У меня тогда ещё свое фермерское хозяйство было.  Сейчас у Дарьи, той многодетной жены, с которой  они оттолкнулись,  две или три  козы остались, может и больше. Да Бог с ней, этой теплицей, а заодно, и с дачей, с домиком, у которого комли бревен шире, чем зад у самой сладкой женщины. Все это: дом, участок, он продал за копейки. Не нужно ему было браться за торговлю, не его это дело. Но так получилось.
  Писателя жалко, Толя мог бы написать больше, чем Виктор Петрович или Валентин Распутин, но не получилось из-за таких вот начинай. Ничего вечного не  вышло из дачи. И получиться не могло.  Это лучше всего знает баба Прыся из нашей Татьяновки, которая уже который год подряд подкармливает меня веснами и летами, чтобы я только писал и не отвлекался ни на что другое.
Добрых книг у Анатолия Ларионовича всего две. А слепым что  напишешь,  да если ещё Лида рядом. Она ему только мешала. С момента соития в лодочке и до последних минут жизни таланта убивала в нем писателя.
   После службы в армии Анатолий Буйлов работал в Приморье тигроловом. Ловил тигров для съёмок фильма “Дерсу Узала”. Окончил в 1987 году Высшие литературные курсы в Москве. Первый рассказ “За соболем” он опубликовал в районной газете “Рассвет Севера”  в поселке Ола, Магаданской области. Первая книга - роман “Большое кочевье” - увидела свет в 1982 году. Положительную оценку роману дали в то время Виктор Астафьев и Леонид Леонов. С этими писателями он много общался, хотя ссор с Виктором Петровичем избежать не удалось.  А кто с ним тогда не спорил. Жена  Астафьева, Мария Семеновна, в те времена меня, например, фашистом навеличивала. За то, что о Ельцине  плохо пишу.
 Это после смерти Виктора Петровича мы с ней стали большими друзьями. Три фотоальбома вместе сделали,  два о Викторе Петровиче, другой – о ней. За это она не один раз сказала мне спасибо.
  Впрочем, это судьба многих друзей Виктора Петровича. Анатолий Ларионович сильно переживал разрыв с Астафьевым, но от своих убеждений всё равно не отказался. В конце концов, они  вроде бы, помирились. Когда Виктор Петрович уже сильно болел, Толя ездил к нему. Проговорили они в тот раз долго, врачи развели.
   Астафьев много чего написал о Буйлове.
 - Учиться, учиться, все время учиться, всю жизнь быть в трудовом творческом напряжении всякому, кто смел взяться за перо в русской литературе. И Анатолию Буйлову – тоже. Судя по письмам ко мне, всегда обстоятельным, раздумчивым, Анатолий  понимает, что следующая его книга должна быть лучше первой, а третья – лучше второй, и прочитанные мною  отрывки из его новой книге, подтверждают, что он уже многое преодолел в работе. 
Астафьеву нравились романы Буйлова  “Большое кочевье” и “Тигроловы”. Оба произведения вызвали целый ряд одобрительных статей в центральной прессе. Анатолий Буйлов -- лауреат Всесоюзного литературного конкурса имени А. М. Горького на лучшую первую книгу молодого автора (1983 г.), премии имени К. Федина за лучшую книгу о рабочем классе и современной деревне (1984 г.). Член Союза писателей России. В Красноярском крае жил с 1987 года.
 Автором написан роман “Сквозь дебри” размером в 1200 страниц. К сожалению, эта трилогия так и не доведена им до конца. Книга пока не опубликована. Дай бог, чтобы  кто-то нашёл возможность это сделать. Сам он уже ничего не выпустит. Если будет такая возможность в нашем издательстве, то книга Анатолия Буйлова обязательно увидит свет.  Но я не смог забрать рукопись у Лиды.  В телефонном разговоре  со мной Толя  дал согласие отдать мне рукопись. Дескать, пусть Лида тебе отправит. Я  просил у него эту рукопись, ещё  когда он  уезжал в Тайшет. Не  согласился: доработать нужно.  Он уже серьёзно болел, совсем плохо  видел,  никакой работы не просматривалось. Но кое-что видел или надеялся на счастье, когда болезни оставят его.   
Жена его, Лида, из Тайшета уже, обещала мне выслать рукопись.  Месяца три назад, я ей посылал деньги, намного больше, чем на посылку, она звонила, что отправила, но мы  так ничего и не получили. Врачи, со слов  Лиды (она мне говорила об этом при каждом  разговоре),  давали ему совсем мало времени на жизнь. Я  старался за это время забрать у них рукопись.  Жаль, пропадет многолетний труд автора, но, говорят, не пропал.  Прекрасных 1200 страниц будущей книги частично живы.
   Да и все врет Лида: рукописи  лежат где-то в гараже.  В чьём гараже, почему там, а не дома? Вот так мы, писатели, относимся к своим трудам. А Лида -  далекий от литературы человек. Она десятилетний труд Толи  бумагой для растопки печи считала. Но  все-таки не сожгла. Кое-что забрали дети, когда вывозили  тело Толи из Тайшета.
В суде,  в Дивногорске, когда Анатолий Ларионович просил усыновить Лидиных детей, как оказалось не родных его детей, звучали слова, что Лида много пьёт, может покидать дом, детей  и невесть где шляться. Её ещё тогда хотели лишить родительских прав. Заявление в суд подала комиссия по делам несовершеннолетних  Дивногорска и бабушка родного отца девочки, тоже  «свободного» человека. Но Толя, который никогда не пил и не собирался  этого делать, как-то  добился совсем другого решения суда. С помощью Пащенко. Однако людской гнев не унимался, молва  носила самые черные слухи о Лиде. Это и побудило её  убедить мужа уехать в  Тайшет.  Дескать, там нас ни кто не знает.  Сегодняшняя ситуация говорит о том, что в детдоме мальчику было бы намного лучше. Болит у меня сердце о нем, потому и пишу. Если бы Дивногорский суд принял решение не в пользу Толи, мальчик бы от этого только выиграл.   
 Я боялся, что  могила выдающегося русского писателя, с талантом от Бога, останется в Тайшете.  Кто и когда к нему там  придёт? Кстати, могила его матери  там же, где похоронен  Виктор Петрович Астафьев.  В полутора метрах. Теперь Толя на все века рядом с Астафьевым. Он лежит рядом с матерью.
  Как-то, лет десять назад,  Олег Пащенко завёз меня  на могилку матери Буйлова. Поставили свечечки покойнице. Могила была забыта и заброшена. Кроме нас  к ней  уже давно  никто не подходил. Но Олег эту могилу помнит, иногда  там бывает. Он и оградку на эту могилку поставил на два человека. Выходит, застолбил место для Анатолия Ларионовича. 
   Все на этом свете мгновенно. Уже нет, и не будет, Анатолия Ларионовича. На этот раз мы с Олегом  положили цветы на его  могилку. Мир праху твоему, брат. 
  Пишу вот, а душу давит. Там ни чем хорошим мы и не смогли ему помочь. Мы, конечно, виноваты, но больше Толю постоянная беспечность подводила. Не исключено,  и она от Неба.  Как можешь, так и понимай судьбу автора. Кто сумеет разобраться в правде?  Да и есть ли она в  этом мире – правда?  Особенно после 1917 и 1991 годов.