Дневник старой жены нового русского

***
Совершенно случайно у меня под рукой оказалась печатная машинка и куча    машинописной бумаги.
Так….  Проходила мимо: дай, думаю, куплю…
Что еще нужно человеку, чтобы совокупиться с человечеством?
***
Мысли. Мысли, пугливо роящиеся вокруг головы ли? души ли?
«Душили-душили, душили-душили!»
Позавчера Аннушка опять разлила масло. Сегодня похороны.
Сколько звездочек нарисовано на трамваях? "Пуля - дура,  трамвай - молодец!"
И будут сироты пугливо реветь,
Глядя в глубокий ров.
Грянет оркестра военная медь,
Их  заглушая рев…
***
"Душа горит и пахнет перегаром…". "Ты в душу наплевал. Не шевелюся - внимание 
твое я вытереть боюся."
Не могу налюбоваться на свои мозги: удивительные и прекрасные в своей неподражаемой серости.
"Не бросай меня, пожалуйста!? Я больше никогда-никогда не буду тебе возражать!"
В этом месте буквы должны уменьшаться в размере и сходить "на нет".

Вообще, это безобразие: у поэтов есть лесенка, у композиторов вообще пять линеек, а у прозаиков (эй,прозаики, я с вами!) одна бесконечная строка, смотанная в книжку.
Если строки будут вилять вверх,  вниз, вбок, то даже по внешнему виду страницы сразу станет видно,какие страсти-мордасти бушуют в романе.
Например, короткие, как пистолетный выстрел монологи моей дочери-подростка будут выглядеть так:
"МАМА! Где!! Телефон!!! (форте) "Да…ЧТО?!..Что?… (шёпот - пьяно-пьяно) Ну, ладно. Пока...".

***
Нормальные (советские) люди не поймут вопрос.
То есть как это: где телефон? В прихожей, конечно. На худой конец, в "зале".
А мы уже не совсем советские и, поэтому, у нас радиотелефон, трубку которого все время бросают где-попало в нашей большой мелкобуржуазной квартире.
Нет, сначала звонит нормальный телефон в углу спальни, но пока до него домчишься, он уже беспомощно гудит, а если успеваешь, то ерзаешь всем телом, чтобы  переползти через широкую импортную! кровать.
Казалось бы, не успел - и ладно: кто захочет - дозвонится.
А мне все кажется, все ждется чего-то, что вдруг позвонит Некто и будет СЧАСТЬЕ.
Особенно  это кажется, когда не успеваешь…

***
"Ой! - подумает тетя Катя, - Како-тако ешо щастье?
Фатера большущая. Денег,видать, куры не клюют… И чем не щастье?"
В доказательство правоты Эйнштайна, можно было бы, сгоряча, предложить тете Кате махнуть "не глядя".
Но, в придачу к обожравшимся курам - депрессию и ревность, битые стекла и похмелье, смерть близких и налоговую инспекцию, нарколовцов за детьми и синеглазых красоток, отчетливо ставящих на ваших мужиков, сопли и слезы, алкоголь и одиночество…

***
Разметать бы с балкона все доллары:
Пусть голодный народ набежит!
Воет псина, рыдает, но всё-таки,
Сторожит, сторожит, сторожит.

"Ой! - пугается тетя Катя. - Не… Уж мы уж как-нибудь сами… Видать и вправду не в деньгах щастье", - тихо радуется она.
Да, не в деньгах. А в том, что и следующим оказался не ты: просто твой трамвай еще не вышел из депо.

***
"У-умная!" - издевается муж. А сам-то,сам! Гвоздя вбить не умеет.

***
"Если ты такой умный, где же твои денежки?" - шуткуют новые.
И ведь в чем-то они, мерзавцы, правы… В глубине души "кажный вумный" хочет быть с
деньгами. Но,увы, к мозгам необходимо иметь "карахтер",т.е.  la spina dorsale.
Ну, это по-итальянски, вам не понять.
А чтобы вам понять, скажу проще - позвоночник.
У "моего", правда, позвоночник стал скрипеть  и постреливать, но три раза в неделю ему приходится скрипеть в спортивном зале, где слышатся только ядерные удары ракеток по теннисному мячу да покрякивание, сопение и топот  игроков.
Пусть президентская рать не обольщается: это не потому - время новое.
А теннис и вправду игра замечательная!

Я дулась-дулась: опять он довольный ходит, опять радуется. То клуб, то баня, теперь еще - теннис этот, а там -  бабы.
Вот пойду, разведаю, что за радость такая по мячику часами лупить.
Никакую коротенькую юбочку надевать не стала: смешно же -  бабе сорок.

Приставил меня муж к стенке. "Играй, - говорит, - У стенки еще полезней".
Долго попасть не могла. Потом поняла: ни о чем другом, кроме мячика, думать
нельзя, ни о чем!
Вот он, мой маленький, желтенький, пушистенький! А вот я тебя по попке! Что, нравится? Получай!
Вот так и научилась. Всему можно научиться, если любишь…

***
  И с горными лыжами то же было непросто. Веревка от бугеля на палец намоталась: теперь второй мизинец сломан.
Первый - из вредности. Вино "с печалью пополам" в голову ударило. Обиделась, что 
через - чур  много красивых девушек вокруг. Может и двоиться начало. Душа заболела. Сначала словами прицепилась, потом за палец: пусть,
думаю и ему плохо будет, радостному. А он, вместо
того, что б вырваться, болевой прием применил, 
думал сдамся.
Ха-ха-ха! После говорит: "А зачем тебе мизинец? И без него еще девять пальцев
осталось".
Информация к размышлению: мизинцы нужны при плетении косы, а также при пересчете денег.

***
Драться стал. Наверно, зачем-то мне это надо - хоть мало-мальские  страсти на личном фронте.
19 августа. Возвращаемся из Казахстана - в гости к моему брату ездили. На ночь приютились  в гостиничке. Вдруг, слышим, Назарбаев убедительно обещает чрезвычайное положение у НИХ не вводить.
А где ж тогда?
-В России, говорят.-Там у вас ГКЧП какой-то.
Послушали по радио  "Лебединое озеро" и утром домой: отец в подполье, мать с детьми то ли в партизаны, то ли в теплушки. И, навстречу неизвестности, с удвоенной скоростью!!
А я скорости боюсь.
Раз сказала, два сказала - не слышит. По плечу побарабанила, вдруг, что такое: во рту солоно и "по-другому"?
К чертовой бабушке четыре зуба!
Жалко, что путчисты быстро испеклись, а не то б  мой Вовка… Ого-го!
Ничего, мы тебе еще лучше сделаем!
Лежат придорожные кости.
Их моет дорожная пыль.
На этом случайном погосте
О чем-то бормочет ковыль...    
О чем точно не знаю, но догадываюсь…

***
Молочные зубы были кривенькие и черненькие. Хорошо, что не две головы. У меня вся Родина из свинца и цинка.  Вернее из пустой рудной  породы. Дома, больницы, школы, дороги - все из радионуклеидов.
- Что у вас с зубами? - участливо спросил добрый стоматолог.
- Чернобыль, - коротко  ответила я. (Шернобыль).
- И что вы там забыли?
- Там забыли меня, - шутила я, обретая  голливудскую улыбку. (Жабыли).
"О, зубы, вы - женское счастье!", но стоило это счастье не дешево. Довелось мне почувствовать себя Зоей Космодемьянской.
- Здравствуйте, это - гестапо?
- Ждем-с, - веселился синеглазый доктор. Я стала его любимой пациенткой. В конце-концов это тоже приятно: среди множества шамкающих старушек я была самой «симпатишной». А ведь мне - сорок. Где ты, тетя Катя? Поменяемся?

***
Сомкни Времен разорванные звенья,
Впечатай в Вечность собственный курсив,
Останови Мгновенье на мгновенье,
Себя за локоть нежно укусив.

***
О, прекраснейшая из умнейших, о, достойнейшая из отличниц!  Ты и   стихи пишешь? Надо же!
- Гниль болотная! Никуда от тебя  не денешься! Везде ты, везде - прошипела дочь. В глазах цвета хаки застыла классовая ненависть и  еще что-то странное.
Общение с "лохушками" не проходит бесследно. Их лексикон по-хозяйски расселся в нашем доме. Профессионально-техническое училище - это вам не институт благородных девиц. Вся атмосфера там пропитана борьбой за выживание и едким запахом пота.
Наверно их матери чуют только аромат молока и ландыша. Постороннему человеку, однако, хочется уткнуться в собственный воротник.
Впрочем,  это - дело привычки.
Однажды в Монголии моя тетка слышала, как луноликий абориген жаловался другому, что от русских "пахнет невыносимо!".
Наша деликатная  тетя Света как-то мучительно решала: попросить ли девушек с первой парты, чтобы не разувались на уроке (очень, ну просто очень!). Не
смогла: отодвинула учительский стол к доске…
А моя дочь сказала бы ,не задумываясь о  последствиях. А потом молча подралась.
Как это здорово,  в конце- концов,  быть самим собой: отматерить кого захочешь, получить острым кулаком в спину, а потом сесть в джип "Мицубиси-паджеро" и, не оглянувшись, умчаться в иной мир, благоухая молоком и ландышем.
Но вместе с этими ароматами в нашу большую квартиру в центре большого города вползает удушливый запах ненависти: "Гниль болотная! Никуда от тебя не
денешься. Везде ты. Везде!"
 
***
Люблю акынов я, но странною любовью… Что увидят, то - поют. На самом-то деле казахи хорошие, добрые, а степь большая и скучная.
Вот выглянет суслик из  норки - акын про суслика споет. Плюнет ли верблюд,
заржет ли лошадь, все замечает акын - старый хрен,всю природу на музыку переложил.
У меня нет домбры.
Вместо нее у меня печатная машинка и я могу без стыда и без совести перекладывать на бумагу свои мысли, снующие, как суслики, плюющиеся, как верблюды
и ржущие, как лошади.
Могу, например, прямо так и напечатать: а я - писатель! Каково?!
Надоело мне сидеть за печкой, как таракану, ждать, когда погасят свет, хозяева литературы уснут, нажавшись лавров, и умрут во сне от старости.
И вот тогда  я осмелею,  выползу на свет Божий и покажу, что и мы могем!
И читатели прослезятся от умиления, станут разыскивать меня через редакцию, и им
ответят, что справок не дают. Но все-таки они узнают, и позвонят,  и я закричу, как из пистолета:"Где! Телефон?!",  и помчусь в дальнюю
комнату с белой двуспальной  кроватью и, боясь опоздать, прокачусь животом по ее гладкому шелку и, путаясь в проводах и подушках, схвачу трубку и
крикну: "Але! Да! Да, это я…"
И наступит СЧАСТЬЕ.

***
-К тебе этот заходил, ну, рыженький! …Совершенно
напрасно ты нос воротишь:  порядочный, серьёзный…
-Ну, как я с ним пойду?! У меня же каблуки 10
сантиметров! Я за этими туфлями три часа в ЦУМе
выстояла!
 ***
Объявление
Продаются туфли, Франция, размер 24,5.
Обращаться в к.333
***
-Ну, дочура, смотри замуж не выскочи, учись, писать
не забывай!
***
-У тебя никого там в институте нет?
-Да нет!!!
***
-Ты замуж то не собираешься?
-Собираюсь.
-Отец, иди сюда!

*** 
Спрашивается, зачем мозги пудрить человеку? Он уже старый, ему почти 25!. Ему жениться пора, а я ещё ничего не видела. Какой-то он... обычный.

***
До чего глаза у него голубые! Это наверное, из-за нейлоновой синей-синей рубашки. Смотрит! Ну, что он так смотрит?! И снится ещё! Вот пристал!

***
 -  Что ты так торопишься? Что тебе там в общаге делать? Вечером в кино бы сходили, а завтра на электричке в город. Мать пирогов напекла.
-Нет мне нужно, я хочу уехать!
-Ну, что ж, пойдём, я провожу…
Эх, пироги! Кабы знать, где в вашем доме туалет...

***
- А ничего не будет?
- Если мужчина не захочет – ничего!
Ну, и где ваше торжественное обещание? А ещё взрослый, в армии служил!
- Ой, что-то меня тошнит! Наверное, компотом сливовым объелась.
   
***
- Что у тебя ребёнок без ползунков.
- Так тепло же!
- Ну, всё-таки – мужчина!
Какие студентки  были целомудренные.



***
Господи! Это я просила о любви. А влюбился он.
Бывает…
«Какая гадость! Какая гадость эта ваша заливная рыба!»
Расплывшиеся, так и не поумневшие, в двадцатый раз под Новый год,  таем, как эскимо без палочки.
Русская мыльная опера – бесконечная ирония судьбы.
Очнитесь, бабоньки – нас обокрали.
С лёгким паром!

***
Еду я как-то на джипе, плачу. Тихонько так.  Вдруг – гаишник.
«Вы, мадам, почему в темноте  едете? – спрашивает, - без света? А?».
- Ой, говорю, простите  меня  – задумалась. Меня, видите ли муж только что бросил. Вот я и не  заметила, что стемнело.
Помолчал парень, подумал, документы вернул и других ловить пошел.
Хорошо…  Назавтра смотрю, а документы-то чужие, с  чужой «АУДИ», в темноте перепутали. Что делать?
  Захожу в ГАИ, объясняю: так, мол и так. Вчера такая белиберда со мной произошла: сначала меня бросили, потом перепутали. Как жить?
Видят: тетка вроде умом тронулась. Очень душевно откликнулись. Полистали в компьютере, позвонили. Нашли парня, которому мои документы в темноте
попали. А он, оказывается, успел уже в другой город смотаться, километров за триста.
Его три раза останавливали: документы проверяли. Ничего не заметили.
Главное при проверке – это очень строгое  лицо сделать и  пристально на человека посмотреть.
Обычно преступники такого взгляда не выдерживают: суетится начинают, в сторону дышать. Тут им и  крышка. А если ты честный – езжай себе, мало ли, что там мелкими буковками напечатано.

***
-И как это все мужья гуляют? Мой сроду мне не изменит.
-Это почему это? – улыбаются.
-Господи, «почему»? Да любит он меня, любит!
-Ой и наивная же ты,               
Ваша взяла, бабы. Каюсь!               

***
   Пошла утром поискать. Нашла.
Джип стоит с шофером. Его нету уже: разминулись.
- Кого ждем? - спрашиваю.
- Да надо девушку одну на работу отвезти.
Надо же! Ну-ну, посмотрим.
Выходит краля наша на крыльцо, каблучками
постукивает. На часики поглядывает, довольная. А как же: такого денежного мужика отхватила!  А тут жена старая-больная.
Увидела меня, да как побежит! Я вдруг за ней. И про астму забыла. Сроду так не бегала. Как собака за кошкой.
Она на дерево не успела залезть.
-Только тронь! – кричит.
Да я, вроде и не собиралась. Но,  от огорчения контроль потеряла. За патлы ее и на тротуар. Она перекувырнулась, туфельки слетели. Ну ей что – молоденькая. Туфельки подхватила и побежала дальше на работу в банк, как ни в чем не бывало. Прямо босиком.
Видно опоздать боялась Работящая.

***
Слегла я от обиды. Лежу под капельницей. Думаю, может, пожалеет меня теперь. И он ведь не вечный.
Нет, посидел вежливо на стульчике, а взгляд, как на муху, что в борщ упала и дрыгается.
Хороший был борщец, да, видно, вылить придется.

***
Как ночь наступает  – тоска сердце прямо разламывает.  У форточки постою, потом за книжку схвачусь. У всех своя жизнь. У детей  - своя, у него - своя. А я ни мужу жена, ни черту кочерыжка.
Ну, на работу вернусь -  чай пить...
Я заходила как-то: все время чай пьют, хоть и капитализм. А на что мне та зарплата, если в сто раз меньше мужниной?
- Твою бы энергию да в мирных целях, - говорит. - Займись чем-нибудь, Хоть от меня отстанешь.
Вот и давай я общественной работой заниматься.   
"Надо, -  говорю, -  женщины, вместе детей от наркомании спасать, больше ведь некому. Государству некогда  все. Мужья от ужаса к другим бабам убежали – забыться.
Кроме матерей некому!

Нашли мы место подходящее, на горке. Сосны вековые шумят, солнце что летом, что зимой светит ласково. Церковка Николая Чудотворца внизу сверкает, как пасхальное
яйцо. Домик,  где раньше, видно,  земский врач жил, столовая каменная, сараи, огород.
- Живите, ребята, трудитесь! Тут вас никто не тронет, отраву не принесет, родные вы  наши, разнесчастные.
А те кивают, со всем соглашаются. Мол, благодарим вас от все нашей души. Мол, об этом только и мечтали, где бы нам потрудится и от дури отойти.
- Спокойной ночи вам, матери! -  И шланг для капусты на самогонку поменяли.
 Мало показалось. Пошли в бункер секретный, что рядом оказался: у часовых водку требовать.
А наше отечество известно кто сейчас охраняет: такие же губошлепы как эти. Подрались. Ясно, что солдатикам больше перепало. Но, те не пожаловались.
Спрашивать надо: «Стой, кто идет?!», а не открывать кому зря.
И так то одно, то другое: то наши чего-нибудь сопрут, то деревенские. Только насос новый выпросили вместо развороченного – трансформатор сперли.
Нет, надо им директором мужика. Чтобы строгий был.
Нашелся такой. Раньше зэков охранял.
- Я, говорит, их породу хорошо знаю. Трусы они, говорит, и подлецы. Они не то, что друг друга, родную мать заложат, если что.            
Вот случится что – он допрос учиняет по одиночке. Те друг друга закладывают с большим удовольствием: лишь бы не их в город домой   отправили.
Не то, что они так наш «Родник» полюбили, а кредиторы там – они же всем вокруг должны. Вот и попрятались в лесу. Ленивые – ужас тихий. Вруны несусветные. Наша президентка – журналистка, психолог по образованию, и ту «обули»  запросто.
Видят, что она им верить хочет. Что они ей в таком пустяке откажут, что ли? Ну, доверяй- доверяй, раз охота. Все денежки из кошелька и видеокамеру обменяли на что-то хотели и ходят, а глаза голубые-голубые и честные-пречестные.
Тоже ищут и удивляются: куда это все запропаститься могло?               
Надо было не камеру покупать, а корову. Она покрупней и следы от нее остаются. А то: "Видеотренинги будем проводить!".
Вот и потренировались.

***               
Подарили им карту Испании, большую такую. Девчушка ее на дворе разложила и любуется. Солдатик на  лавочку присел. Она его и просит:
-П окажи на карте, где твоя часть стоит. Парень смотрел-смотрел.
-Да здесь не по-русски написано.
-Так доллар-то подорожал, - отвечает,-  вот и не по-русски.               
Ой, палец тебе в рот не клади, девонька!

***
Уторкали мы пацанов. Домой звоню. Нету.
И не помчишься проверять: сто сорок километров зимой, да ночью – не шутки.
Назавтра приезжаю, спать легли. Заснул и во сне за коленку трогает. Потом очнулся
и отпрянул: коленка-то не та оказалась!
Уж тратила я тратила энергию в мирных целях, но  все одно по морде очень треснуть хочется. А  потом завыть по-волчьи пока сердце не разорвётся
   
***
Ушла я от него, набедокурила и ушла. Потом захотела телевизор забрать. Вижу  у порога сапожки – не сапожки. Приоделась, девушка, думаю.
Гляжу: не та, но тоже стройненькая, еще  моложе, чем основная. Отвернулась  и сидит на диванчике.
Пришла, дурочка, на диванчик. Тут жену-то выжили и тебя выживут. Больно ты скромная по-сравнению с главной.
Та молодчинка...  Он, мол, всё-равно с тобой жить не будет. Потому, что я – мудрей!
Правда, насчёт мудрости у меня другое представление, но в смысле житейском, конечно! И спорить не буду.
По её   голосу сразу догадаться можно: там он или нет еще.
Если уже пришёл, то голос, как у Багиры  из «Маугли»:  «Ало-о-у... Мр-р-р.. Да-а-у...»
- Задавлю я тебя как-нибудь, говорю. Поберегись, когда на остановке будешь стоять
-Нет, говорит, это я тебя раздавлю, как гниду.
Поняла? 
  Да, что уж тут не понять, когда она сразу с трамвая
на джип пересела, а в нем три тонны с половиной.
Раздавит вместе с трамваем… 

***
  Наткнулась на машину его, у банка стоит. А в
нем укропчик, зонтик и красивое что-то. Молодца
девчонка. Под хозяюшку косит, огурцы консервирует.
  Интересно, взорвутся у нее банки или нет?
 
***
  И чего поперлась я больницу, спрашивается?
Лежат в обнимку, телевизор смотрят. По-домашнему
так. Мало ли, что в дочки годится, так-то ей за
тридцать.
  Порадоваться бы мне за любимого человека. Все у
него хорошо. Вот и ухаживают за ним получше моего и
палата отдельная, просторная.
  Только радости мало произошло. К вечеру
пива наклюкалась, машину ихнюю  дихлофосом устряпала
и к нему.
-Пустите, говорю, меня к мужу! К мужу хочу! Ну,
пожалуйста!!  Ах, и вы такие-разэтакие с ней за
одно! Все вы тут толстосумам жопу лижете! А если вас
через тридцать лет на помойку. Думаете сладко?!
  Делать нечего. Вышел. В пижаме ( я ему на 23
февраля подарила), с телефоном.
  Я на крыльце решила в обморок упасть.Надеялась,
что сердце дрогнет.  Ага, щас…
"Это, говорит всем, - моя жена, бывшая."-
и звонить
стал, чтобы дети мать забрали.
Задушить мне его не удалось: на помощь санитары
дюжие подоспели и с крыльца вытолкали…
В милицию потом ходить пришлось, объяснение писать,
почему угрожаю гражданке и в ее семейные дела
вмешиваюсь.
 И он тоже приписку сделал, мол, за машину не в
претензии, но жена, действительно, того-этого:
хулиганит, обижает вышеназванную гражданку. Правда,
сам он не видел, но подтверждает и просит оградить.
Хорошо, что вместо тюрьмы можно в психбольнице
полежать. Там люди хорошие, добрые. Только очень
много женщин, которые  мужиков своих кончить хотят.
В крайнем случае, кастрировать.

***
Очнулась я через несколько дней. Гляжу – не одна:
щенок под одеялом возится. Год прошел: ну, не
собака, а  копия -  я. Без внимания жить не хочет.
Ко всем ластится, прыгает, норовит в морду лизнуть.
-Да отстанешь ли ты, наконец! Вот, елки-палки! Куда
ни шагнешь – везде ты. Везде!  Подарить тебя, что ли
кому-нибудь! Да кому ты нужна?
Лежит, смотрит. Не ест, не пьет…
- Умираешь ты что ли? Вот и ладно!
- Э-э-э! Ты кончай уже придуриваться!  Ешь
давай! Ешь!   Ну, на, Сонечка, покушай, хорошая моя
собака, хорошая! Да ты что и вправду заболела, что
ли? Господи! И нос горячий и не встает, и лапку
поднимешь – роняет.
-Ну вот кусочек сосиски съешь? Вкусно!
Горестно и осторожно проглатывает, глаза
внимательные. Вдруг с дивана на пол: прыг! И в нос
языком! Выздоровела…
***
Мы выдрались из бычьего года, как Мюнхгаузен из болота, судорожно вцепившись в собственные волосы.
А, может быть  само Время, не заметив такого пустяка, походя,  рвануло нас за патлы, и болото бедствий, пузырясь и  гневно чмокая, выпустило наши зачумленные души…
Кто знает: надолго ли? Нынешний год, похоже, и вправду полосат до
чрезвычайности.

***
Мулен Руж, Елисейские поля, тихая гостиничка на бульваре Сан- Мишель  (Св. Архангел Михаил!) - разве не светлое многообещающее начало нового года? Разве
не парижский январь размягчил озлобленные сердца, когда отчужденные и  угрюмые, уставшие от взаимной вражды, двое, наконец, уснули, обнявшись, как 10 лет
назад, сплетя ноги венком, и, счастливо, как наплакавшиеся дети,  прижимаясь щекой и губами к почти забытой ладони…
Сердце пульсирует. Природа не изобрела  колеса и жизнь не умеет двигаться плавно, нежно поддерживая нас под задницы.
Если она и делает это иногда, балуя и снисходя, то мы норовим так или иначе разрушить это равномерно-поступательное движение, ерзая и раскачивая корзину воздушного шара, невзначай поднявшего нас в воздух.
Если бы сердце, продолжая работать, затихло, мы бы умерли от страха.
Мы нервничаем от однообразия, диким своим инстинктом ощущая, что надо пульсировать, чтобы выжить.
Надо косить глазом на соседние пастбища, помня, что свое мы всегда успеем
общипать.
Надо пройти через кровь и через боль прежде, чем отнять не созданное нами…
Лучше через чужую кровь и боль. Правда, иные предпочитают лить свою:   
уж не от страха ли?
***
Есть страх перед чужой пролитой кровью
Есть страх чужих не каждый раз пролитых слез.
Но снова штык вонзён в глаза коровьи
И вырезан не заданный вопрос.
И, красное, темнея и сгущаясь,
Зрачок затянет вязким сургучом,
И мы бифштекс, нимало не смущаясь,
За Божий дар, насытившись, сочтем.

Выгода - вот, порой, наша искренность, наша любовь,
наша верность, наше чадолюбие.
***
Сольюсь ли с подсознанием своим,
Вручив инстинктам жезл верховной власти?
Доверюсь ли  безумно древним, им-
Своей безумно-древней лучшей части?
И покачу беспечным колобком
Свободой щекоча себе в носу
Росу потрогав мягким языком,
Споткнусь о задремавшую лису…
***
О, лисы и куропатки! Куры и гусыни! Львицы и слонихи! Лошади и кукушки!
О, бабы и девушки! О, женщины и леди! О, жены и не очень!
Не отсутствие ли корма делает нас очаровательными блондинками? не жажда ли власти над кормушкой одевает нас в вуаль бесконечного очарования? Не черт
ли нам брат? Не сам ли Черт нам не брат?

***
Ох, уж эти мне цивилизованные отношения! Ну, не
даются они нам, особенно мне.
Сына начали женить, невесту выкупают, а я свекра
рассматриваю. Живот такой твердый стал, круглый, как
глобус, костюм – умотаться, а глаза все время мимо
19
да мимо. Не цивилизованно как-то!
-Что это у тебя за вмятина на капоте? - спрашивает.
-Да молодуха наша еще  год назад стукнула.
-Да. ладно! брось, говорит. (В смысле:  «не
заливай».По культурному: « не лгите, мадам»,  а по
цивилизованному: «не надо ля-ля»).
  Свадьба в  разгаре, а у меня тушь потекла.
Надо было протокол стразу составить, да она с места
происшествия быстро скрылась – джип, он верткий.
Я ее на своей « старухе» все равно догнала.
 В Голливуде бы обхохотались: через наши трамвайные
пути поперелетай!  Бабслей, блин!

***
Перекрыла я ей дорогу, да поздно: от ее работы
слишком близко – банк-то солидный и охрана там
соответст венная.
Сотрудники ее  опять же в пробке оказались - смотрят.
Не удалось мне ее из машины выковырять, только палец
ей показала, по-голливудски.
Она-то ему, конечно, другое кино прогнала. А кому
мужик поверит? Да уж, разумеется  той, что на подушке.
 Она же, оказывается, даже материться не умеет, а
если, что и было неэстетичное, так это от волнения,
с перепугу.
Действительно, как нежной малышке  такой злой тетки
не бояться!
Робкая ты наша, тихая, застенчивая, целомудренная.
Взляд вот только не мимо, а в упор: «Ну, что,
старая. Съела?!»
А за костюмчик, уж, прости, родной!
Само собой как–то вышло. Мадеру лью-лью, а
мерещится, что на кудри её белокурые.
Да и что за свадьба без скандала?

***
ТРИ КАРАСЯ (в сметане)

Господи, Боже ж ты мой!
Мне все казалось и казалось.
Что судьба у меня случайно покосилась, что
неможет-неможет-неможет это быть со мной взаправду!
Как это? Я же вот она я!
Куда этот взгляд упирается? В телевизор – а там и нет
ничего! А вот я сейчас гладильную доску передвину….
Нет. Не получается.
Ненависть лучше равнодушия. Там вглядом испепеляют, а
тут взляд исчез. Ау! Где ты взгляд, взор голубенький
с девичьими ресничками – глуповатый от любви и
нежности. «Ты меня любишь?»
- Любишь-любишь.
Что-то я зря дергала плечиком…
Да-а-а. Не хва-та-ет в-з-г-л-я-д-а. И воз-ду-ха.
А этот взгляд дамасской стали я узнаю. Это она так смотрит. Просто переселение душ. Холодно, презрительно и жутко. Туловище то же, а зрачки чужие.
- Ну, заходи, дорогой, с добрым утром!
Вчера пьяного закрыла в квартире на все замки и сидела во дворе. После выпустила. Деньги и документы потихоньку из «титек» вытащила – потеряет еще пока до
любовницы доедет.
-На вот забери свое добро – все цело!
О! Смутился!

Трубку не отбил. Слышу пьяное ля-ля. Долго вслушиваюсь – ничего толком не понятно – два часа ночи.
Вытаскиваю пеленгатор из своих ушей, еду. Не первый раз – найду!
А-а-а! Точно.
-Сидим-с?
-О-о-о! А вот жена моя! (Первая!) Садись, малыш!
Сашок, Хеннеси! Повторить!
Ага, щаз-з. Так тебя, дурака, и будут в «Трех
карасях» в полтретьего дорогим коньяком поить.
Энергичный топот, шум плаща – та нарисовалась.
-О-о-о! А это – моя жена (вторая!). Одна у меня –
тала-а-нтливая! Вторая –практичная!!
Любимая поморщилась и ловко сцапала очередной взнос
за «Хеннеси». Ручка в кольцах, жесткая. Р-раз – и в
свой кошелек! Ах, ты ж, сучка! Я даже зааплодировала.
Это у моей мамы был кошелек-гомонок, а здесь
бумажник. Все солидно. Переспективный банковский
служащий. В чем-чем, а в деньгах сечет.
Сидел-сидел, рухнул с высокого стула. Коза из кафешки
выскочила, снова цокает - ведет двух гастарбайтеров.
Поволокли за руки, за ноги, в джип засунули, прямо на
коленвал спиной.

- Он же спину сломает!
- Не сломает!
Вжик – повезла добычу!
-Ну и что ты приехала?
А черт его знает. Такое ощущение, что заглотила
сосиску на веревочке, а веревка у него к ноге
привязана, как бирка в морге.
- Помочь, - вдруг сообразила я.
Двери в машине распахнули – может очнется от холода?
Светает, конец сентября...
Знако-о-ом мне этот подъезд...  Сколько раз тут караулила, дура.
Заглядываем поочереди в джип. Ждем: довести можно, донести – нет.
Он ошалел – не понимает, кто над ним участливо склоняется. То ли Малыш, то ли Другой Малыш.
Вдруг жалобно просит: «П-п-поцелуй меня, Виова!»
О-о-о! Бедолага ты наш!
Выволокли, ведем к крыльцу.
Взрычал, вцепился в завивку, голову к себе развернул: «Люблю, тебя!»
Ну, естессьно!
- Прости, малыш! (это мне).
- Прощаю, иди давай уже! В гости? Нет, спасибо. Я домой…

И полегчало! Я! Сама! Отвела его туда. Вместе с его сосиской! И с моей биркой.
Весь день ликовала – свобода! Свобода! За восемь лет - свобода!!

Вечером звонок по телефону.
-Мама! Молись!
-Что стряслось, сынок?
-Папа сейчас был у меня. Он идет домой!

***
 Лучи прожекторов скользят по тяжелым волнам будущего, стараясь выхватить нечто определенное изаконченное в их грозном непостоянстве. Мы  вглядываемся в даль безнадежно отыскивая нечто незыблемое,неизменяемое, вечное, чтобы броситься к нему плавь, задыхаясь от ужаса,добраться,наконец,до отмели и, почуяв опору под ногами, жадно  припасть  всем телом к тверди.  Все ли доберутся?

***
Да что, в самом деле, происходит? На что  истрачена жизнь? Почему от неё остаются лишь междометия, знаки препинания, обрывки и лоскутки?
Чем укрыться от стылых ветров одиночества? Не лоскутным ли одеялом из собственных оправданий, мокрым от самолюбивых слёз, но всё же согревающим во мраке ночи? Повесить ли его над кроватью, что бы удобнее было разглядывать перед сном? Или, переложив нафталином, упрятать в кованый сундук в качестве приданого неизвестно кому?
Так или иначе, но жизнь, перекочевавшая на бумагу, продолжается по иным законам, нам уже не подвластным. Она, как и биологическая,  оберегаемая каким-то новым инстинктом, стремится  к своей главной цели: к иным глазам, к иным сердцам,  пока
ещё неведомым, но уже любимым. Она живёт по законам духа. И если она искренна, то достигнет.
***