Белая сирень

До спектакля было еще два часа, а Катя уже стояла у входа в театр. Рассматривала афишу, давно знакомую ей наизусть, и полной грудью вдыхала пахнущий грозой и черемухой майский вечер. В руках она держала букет белой сирени — такой же свежий и нарядный, как и она сама. Умытые дождем деревья и клумбы, торопливые и праздные прохожие, тихая игра уличных музыкантов — все казалось ей сейчас праздничным и особенным. Она ходила в этот театр каждую пятницу, потому что по пятницам ставили оперетту, в которой она могла увидеть его. Он играл на скрипке в театральном оркестре, и Катя была уверена — не догадывался о ее существовании. 

Когда на улице зажглись первые фонари, двери театра призывно распахнулись для гостей, растянувшихся парами и небольшими компаниями вдоль украшенного лепниной фасада. Прежде чем переступить порог театра, Катя с благодарностью оглянулась на вечерний город, хранивший тайну ее ожидания. Она любила этот город, и этот театр, и все вокруг.

Внутри было светло, прохладно и очень знакомо. Даже с закрытыми глазами Катя могла угадать, где скрипнет половица или вырастет колонна. На стенах в несколько рядов висели портреты подающих надежды и уже прославивших родной театр служителей Мельпомены. Но его фотографии здесь не было, и Катя, безучастно минуя черно-белый парад славы, последовала ко входу в партер, около которого, дежурно выпрямившись и радушно улыбаясь, уже стояла пожилая билетерша.   

— Добрый вечер, Катенька! Какая прекрасная сегодня была гроза! Город умылся, и на душе веселее, — глаза женщины лучились теплом и радостью встречи.

— Здравствуйте, Варвара Николаевна! Гроза очень кстати, так легко и свободно сегодня дышится, — улыбнулась в ответ Катя и, достав из сумочки билет, вошла в партер. Как и всегда, она села у прохода в третьем ряду. Оттуда была хорошо видна оркестровая яма, и когда в конце спектакля по залу растекалась волна оваций, Катя могла без труда подойти к сцене поближе. Ради этих недолгих мгновений она и приходила сюда столько раз. 

Зал постепенно наполнялся зрителями, и наблюдать за ними было любимым развлечением Кати. Она умела читать на лицах людей то, что они пытались скрыть от окружающих и самих себя. За парадной улыбкой угадывала грусть, за восхищением — пресыщенность и скуку, а за холодностью — пылкость и страсть. Ей всегда казалось, что другим так же открыты ее мысли и чувства, а значит, рано или поздно, он заметит и поймет всё, что должен выражать и в самом деле выражал ее взгляд. А если одного взгляда мало, о ее чувствах расскажет белая сирень, которую она подарит ему сегодня после спектакля. 

Тем временем прозвучал третий звонок, зал затих, а в оркестровую яму начали спускаться музыканты. Он появился одним из первых, в неизменном черном фраке, со скрипкой и нотным альбомом в руках. Катя смотрела на него, не отрывая взгляда, и за стуком собственного сердца не могла расслышать оркестр. Она ловила каждое его движение, а он играл, уверенно скользя смычком по струнам скрипки и ее души.

***

На вид ему было около двадцати пяти лет, он появился в театре всего пару месяцев назад и почти не выделялся среди остальных участников оркестра. Он играл талантливо и энергично, но не был первой скрипкой, был статным и стройным, но не первым красавцем. Единственное, что в нем было особенно и могло пленить юное сердце, — задумчивый и глубокий взгляд, всегда скользящий поверх голов и полный какой-то тайной, будто бы обреченной грусти. Этот взгляд и привлек внимание Кати, а потом запал ей в душу и полностью подчинил своей власти. Сквозившие в нем одиночество и тоска казались ей знакомыми и понятными, и она очень хотела бы их развеять. Но сегодня взгляд молодого скрипача был другим, он искрился каким-то болезненным светом — будто он только что подбросил монетку, и от того, выпадет орел или решка, зависит вся его жизнь. Катя с волнением заметила эту перемену, и к ее восторгу вмиг примешалась тревога, а перетянутые голубым шелком ветви сирени взмокли под взволнованными ладонями.

Катя была права: сегодня у него был особенный день, один из тех, что делят жизнь на до и после. Он изо всех сил старался забыться в игре, перевоплотиться в звук и хотя бы на время спектакля не думать о том, что всего пару часов назад все его надежды и мечты превратились в пыль. “Она меня не любит”, — эхом раскатывалась боль в опустошенной грудной клетке. Из-за нее он приехал в этот провинциальный город, бросил прежнюю жизнь и родную столичную филармонию, в которой ему прочили большое будущее. Ей, старшекурснице театрального училища, предложили здесь главную роль, и, побоявшись ехать без сопровождения, она позвала его с собой. Позвала как старшего товарища и друга, но яркие искорки в ее черных глазах и не сходившая с лица кокетливая улыбка дали надежду, которой так жаждало его сердце. 

Он старался стать для нее незаменимым: утешал после неудачных репетиций, провожал после вечерних спектаклей до общежития и каждую субботу дарил цветы. А сегодня, спустя год после их первой встречи, решил признаться ей в любви и подарить букет белой сирени, столь созвучный его чувствам и мыслям. Дождавшись, когда она останется в гримерке одна, он вошел к ней с цветами и на одном дыхании выпалил речь, которую усердно репетировал последние две недели. Она посмотрела на него из-подо лба, не выказав ни свойственного моменту волнения, ни даже удивления, как будто ждала этого разговора и в то же время не хотела, чтобы он состоялся. По ее безучастному взгляду он угадал ответ еще до того, как она сказала, что не любит его, что ей жаль, но она хотела бы, чтобы он больше за ней не ходил и никогда, она повторила это слово дважды, не дарил ей цветов.

Он положил вдруг поникшую сирень на стол и без единого слова вышел из гримерки. Оглушенный отказом и бешеным стуком собственного сердца, он бежал по коридору, как раненный зверь. Но вместо того, чтобы спрятаться ото всех и зализывать раны, ему пришлось, как на эшафот, войти в оркестровую яму и ни словом, ни движением не выдавать того, что творится в душе. Только обреченный и сверкающий болью взгляд, который тотчас заметила Катя, обнажал его чувства. Продолжая машинально играть партию, он вновь и вновь проживал свою драму и хотел только одного — чтобы все это скорее закончилось. Среди мыслей об уходе из театра, побеге в родной город и рухнувших мечтах вдруг мелькнула одна глупая и отчаянная мысль, показавшаяся в этот миг единственным спасением: ночь, обрыв и река... 

***

Заметив в нем разительную перемену, Катя сразу поняла — что-то случилось. Сердце, настроенное на его волну, как пульсирующий приемник передавало сигнал о спасении. И если раньше она сомневалась, подойти к нему или нет, то в это мгновение твердо решила: сейчас или никогда. Будто что-то ей подсказало, что потом может быть поздно. Когда спектакль закончился, артисты вышли на поклон и по залу раскатился гром одобрительных возгласов и оваций, Катя вместе с другими восторженными зрителями подошла к кромке оркестровой ямы. Но пока остальные дарили актерам и музыкантам цветы, она смотрела на него, не решаясь обратить на себя внимание. Он был поникшим и опустошенным и, казалось, не видел никого вокруг. За несколько минут зал опустел, а он продолжал неподвижно сидеть на своем стуле, и Катя, больше не в силах ждать, будто здороваясь, взмахнула белоснежным букетом. Он заметил знакомую сирень и вопросительно посмотрел на девушку.

— Добрый вечер! Извините, я не знаю, как вас зовут, но очень хочу подарить вам этот букет. Признаться, я хожу на этот спектакль каждую пятницу, только чтобы послушать вашу игру и.. увидеть вас, — сказала Катя и вспыхнула ярким румянцем неожиданно озвученной правды.

Продираясь сквозь туман своих мыслей, он вдруг отчетливо понял настоящий смысл ее слов и подошел, чтобы взять букет.

— Спасибо, мне очень приятно, но сегодня я ухожу из этого театра.. насовсем, — он с любопытством посмотрел на девушку и увидел, как в ее глазах отразилась его собственная печаль. Протянув руку через парапет оркестровой ямы, он взял букет и явно ощутил задержавшееся на нем тепло ее ладоней. Нежный аромат белой сирени и почему-то такой знакомый взгляд незнакомой девушки пролили на его душу яркий свет и развеяли тяжелые мысли, всего несколько минут назад казавшиеся непреложными. 

Они вышли из театра вдвоем и всю ночь гуляли по освещенным полной луной улицам города. А через несколько лет на краю обрыва, где они встретили рассвет и, увлекшись беседой, забыли букет, вырос тоненький куст белоснежной сирени.

10.06.2020