Люди бумаги

  Роман А.Макушинского «Город в долине» - одна из редких в наше время «читабельных» книг. Несомненно, это  «несвоевременная», без особой натяжки можно даже сказать «несовременная» книга — начиная с необычно (неприлично даже ) малого количества опечаток в столь же неприлично большом количестве французских и немецких  цитат, которые автор далеко не всегда заботится снабдить переводом,    и продолжая безукоризно выстроенными  древовидными предложениями-параграфами,  того сорта, который  современная литература, кажется, давно разучилась производить – как теперешняя промышленность  разучились производить  калоши и трости.  Автор впускает   в текст   любое, появившееся после 1960 года  –  если уж этого совсем нельзя избежать –   слово с аристократическим оттенком пренебрежения к нуворишу;  глагол «устаканиться» представляется ему гнуснейшим образчиком новояза.      Это книга  неторопливая, с повторами и паузами, заполненная городскими пейзажами, историческими ссылками и  выписками из Брокгауза, в которой  не упоминается, похоже,  никто, живший после Рильке и Юрсенар, в которой    протагонист, наш современник,  пишет рукопись своей повести о гражданской войне  авторучкой с золотым пером в общих тетрадях  – и копит вырезки из газет в  папках   – глубоко интеллигентская и вряд ли кому-либо,  кроме интеллигентов,  интересная.

           Герои  — дети культурных столичных  родителей, родившиеся в  60-х, из тех, кто в 20  лет  были диссидентами, а после 35 — эмигрантами. Протагонисты  (их двое — автор повествования, сам  Макушинский,   и его давний  товарищ,  Двигубский  ) преподают во второстепенных европейских университетах – они низший слой среднего класса,  планктон  современных научных фабрик; их уже мало что связывает с Россией, они чужие и в своих   Мюнстере или Дижоне, и глубоко по сути одиноки ( «в квартирах эмигрантов телефоны  почти никогда не звонят»). 

           Макушинский описывает — трудно, вероятно,  назвать это трагедией –  тупик  прослойки, не нашедшей себя ни в брежневской, ни в путинской России; людей,    оставшихся  (в отличие от нынешнего поколения смартфона ) поколением бумаги. Бумага и сопутствуюшие канцтовары – книги, рукописи, записки, тетради, архивные документы, скрепки, карандаши, закладки, цитаты, сноски    – занимают в жизни персонажей преобладающее, царское    место – они ходят по Москве или Парижу и непрерывно  говорят о  тех (сама фамилия Двигубский напоминает о непрерывном двигании   губами), кто здесь или об этом что-либо  написал,   либо сказал... Все их существование  вращается вокруг печатных и рукописных  страниц, они воспринимают пейзажи как иллюстрации к тексту (на Лазурном берегу жил Бунин, а в Париже Шестов... ), а обычных, повседневных людей — как помеху, поставленную  обществом на их дороге в библитеку или архив.

        Двигубский в книге  долго и безуспешно пишет повесть о расстрелянном большевиками белогвардейском офицере и в  конце концов   умирает от рака, так и оставив работу  незавершенной... Он, человек  бумаги, просто не способен написать о тех — carne y hueso  –   из мяса и костей –  которые нюхали кокаин, пили водку,  расстреливали белых или красных (в зависимости от политической ориентации) и брюхатили сельских учительниц. У него  получается лишь «литература», о чем  он непременно  вставляет заезженную как патефонная пластинка  фразу   Верлена «Et tout le reste est litt;rature »  (а все остальное — литература ).      Его как историка притягивают  героические и кровавые эпохи, странные личности куда-то кого- то  ведущие,  к чему-то рвущиеся, снедаемые страстями — но сам он не способен ни на что больше, нежели заглатывать одну бумагу и производить другую из обрезков первой; его герой оказывается  лишь alter ego  историка Двигубского, и у этого alter ego грубая пассионарная матросня отбирает в итоге  имущество, любовь и жизнь. 

         У самого Двигубского ни брутальные большевики, ни  грубые пассионарии перестройки (автор с ненавистью рисует портретец полукриминального сынка стукача, промышляющего  чем-то вроде наркотрафика  ) жизни не отбирали — он просто уехал с нелюбимой женой и читающей «Гарри Поттера»  дочкой  (он в ее возрасте читал Солженицына и Ницше ) в HLM парижского пригорода, откуда в хорошую погоду заметна  на горизонте Эйфелева башня... Сам перевод аббревиатуры в словаре крайне занимателен:
( Жилплощадь с умеренной квартплатой  –   жилье, предназначенное для обладателей скромного дохода...    )
               
      Неудивительно, что расстрельные страсти как метафора его маргинального существования в «парижской хрущобе»  - (это уже авторская расшифровка термина) — c est trop (чересчур...). Все  попытки  Двигубского  пробиться к живой сути произошедшего и происходящего в России кончаются ничем — он просто громоздит между собой и жизнью все новые бумажные горы.

       Типаж, без сомнения, выписан автором тщательно, с превосходным знанием натуры. Стоит ли такой тип  четырехсотстраничного романа, на две трети составленного из со вкусом подобранных цитат –  кто  знает... Однако,  на нынешнем скудном литературном фоне произведение,  как мне кажется, смотрится более чем достойно.