Находка в коффердаме

     По забытой пословице: «Мужик десять лет на Москву сер-
дился, а она и не знала»...
    Если по порядку плести историю – станет немного дурно.
Каюсь, истешился на берегу. Никуда негодно постарел. Тут
же, пусть мысленно, надо в салажонка обратиться. Мазут-
ную напялить робу. У портомойки хлебнуть испитого чайку и
очутиться на собачьей вахте. В машинном грохоте выслушать
очередную задумку 2-го механика.
    Мозговитый тот Василенко сбивал все верхние планки для
ума. Попутно выучивая за четыре часа бдения десять англий-
ских слов, говаривал: «...ради процентиков на коньячок-с».
Новым питерцем он был. Сначала, конечно, местечковым бе-
лорусом. Когда же в ЛВИМУ учился, всё у него поменялось.
Интереснейший в своём роде человек, только вне работы.
В общем, правильно себя вёл.
    Вот стою, нелишне придерживаясь рукой за релинг. Среди-
земная качка ничуть другим не уступит. Василенко журналь-
ный столик локтём придавил.
    Для моего тайного кумекания, он - Петрович. Нет отчества
на Руси лучше. Что-то сейчас выдаст?
– Хочу тебя с устройством коффердама познакомить. Пока-
жу, какую плиту вскрыть. Нырнёшь туда с переноской, отыщи
ближнюю горловину. Гайки у неё, кажется, на 27. Когда вскро-
ешь, осмотри, сухо ли там. Не залупилась ли со стенок краска.
Короче, приступай.
    «Второклассники» для того, примерно, и предназначены.
Поднимаюсь в токарку взять ключи, ручник поувесистей, дру-
гого кой-чего. В ней более тихо, вентиляция прохладу гонит.
Потому-то и Валера Емельянов там покуривает. В развёрну-
той тряпице на коленях его блестит бронзой адмиралтейский
якорёк. Признанный искусник прикидывал последние штри-
хи надфилем по творению. Вещица кокетничала, чтобы её
поставили на комод, – щемить сердце былым.
– Куда с таким праздничным набором? – интересуется он.
– Ниже некуда, на изучение.
    Вижу на Валерушкином лице удовольствие осознавать до-
стоинство 1-го класса. Состоявшаяся возмужалость приятно
льстит. Смешинка сочувствия всё же проявилась. И на том
спасибо...
    Льяла недавно осушили. Перекатывавшаяся по ним вода
оставила грязную масляную плёнку. С переноской и всеми
причиндалами пролез за пучки труб. Объект отыскал. При-
мостился на корточках. На первую крашеную преграду ключ
накинул. Ну, думаю, сейчас вспотею. Однако гайка пошла по
шпильке с терпимым напрягом и тем приободрила. Штук
тридцать их, не меньше, в ведро покидал. Отвёрткой, напоми-
нающей клин, с удара ручника стронул крышку. Порадовался:
полдела справил. Ноги лишь затекли нещадно. Стальной овал
с резиновой прокладкой, как переплёт книги, раскрыл. Све-
шиваю в темень колпак лампы и сам следом.
    Разом три состояния в бестолковке отложились: сухо,
сплошь ржавчина, странный предмет. До него на четверень-
ках добрался. Рукой тронул – не видение ли?
    На малый опыт полагаясь, заключил, как пишут в актах,
следующее: обнаружен пятилитровый пластиковый баллон.
Подобные выписываются у шипчандеров по особому благо-
волению старпома. Белые пузатики в натуре заполнены чис-
тейшим бельгийским спиртом. Так-так.
    Пальцы о ветошь обтёр, нежно открыть попытался. В тес-
ной «лаборатории» воздуха почти нет (пропадающий металл
съедает кислород). Чувствую едва терпимую душиловку, но
любознательность сильнее. Пробка поддалась с положенным
сопротивлением. И, как только свинтилась, подтверждающий
догадку запах ударил наотмашь. Мотая головой, спешу за-
винтить и отравленным тараканом выползаю пред очи Петро-
вича. Невольно улыбаюсь. Наверняка его пряталка.
– Натерпелся? То-то. Что там?
– Сухо, ржавчины много. – Соображаю: выдать не выдать?
    Он нетерпеливо отсёк продолжение:
 – Всё понятно, задраивай до ремонта.
    Вновь лезу туда с диким недоумением. Обтягиваю гайки че-
рез одну. Предчувствие, что скоро предстоит к ним вернуться,
не покидает меня.
    Время вахты явно поджалось. Пора смазывать коромысла
и штока выхлопных клапанов на главном, пополнять лубри-
каторы.
    Как с маслёнкой расстался, прытко по трапам к фальштру-
бе. Дверцу в ней распахнул, выходящую на верхний мостик.
Редко получалось не ширкнуться темечком о ребро её рамы.
И на тот раз не удалось. Больно-то как! С матюжка легчает.
    То была поистине наградная впечатлениями ночь. Те-
мень вдруг отступила на полморя от яркого блеска далёкой
молнии. Гром где-то странно прятался. Снова всё задёрну-
лось чёрным занавесом. Природа будто ждала аплодисмен-
тов. Новое рождение раскалённой стрелы потрясало тем же
безумным эффектом. Высвеченные ближние горбы волн и
пенные впадины сходились в страстном танце, пропадая на
третьем такте.
    Такую роскошь живых картин не увидеть на берегу, хоть
век прокантуйся. А плавающим она доступна с незапамятных
времён. С того-то и считаются божьими людьми. Да и дно сре-
динного моря всех обильнее кораблями устлано...
    Вниз машинной ямы пролетел по поручням на руках. Об-
тирку для приборки в ящике выбираю, незаметно Василен-
ко рассматриваю. Он начал расписывать работы «точиле» и
«сварному». Такое просто не даётся, если знать, что первым
листок читает дед. Значит, надо подвигнуть «аристократов» на
существенное, но так, чтоб не возроптали.
    Сдаётся, про моё ползание второй забыл. Это успокаивает,
оставляя свободу выбора. Скажу честно, труднейшего.
    Валера уже сходил за температурами. Теперь трёт на пер-
вом этаже «Бурмейстера». Лопушкам по справедливости до-
стаются горячие цилиндровые крышки и подтёки форсунок.
От близких коллекторов пышет раскалёнными печками. На
средних плитах тоже всё моё. Справился – будить королев-
скую вахту выскакиваю. Берушами тогда ещё не пользова-
лись. Обжимаю клинкетную ручку, в ушах звенит почти ти-
шина.
    Мы продержались! Здорово! Валера выйдет с доведённым
до совершенства символом надежды, Василенко – пополнен-
ный инязом. Сам прусь по коридору с распирающей жуткой
тайной. Будущие четыре через восемь кажутся почему-то да-
лёкими часами.
    После сонного отклика каждого из новой троицы появля-
юсь в столовой. Матросик секонда накрыл консервный пере-
кус, заварил кочегарский чай.
    Сообщить, что нас ждёт за столом, – моя добровольная на-
грузка. Минутой позже огорчаю своих:
– Опять «Завтрак туриста».
    На что следуют нецитируемые отклики. (Сейчас подай этакое –
бузы не избежать). Ничего, распечатаем новые сутки, утешимся
кильками в томате, а то и шпротами в масле. Мировые изыски!
    Засиживаемся гораздо дольше, чем потчуемся. Идти в ка-
юты, где совпадают с качкой занавески коек и воздух кислит
сыростью, не хочется.
    Старшие, перебрав темы от женщин до работы, находят по
настроению: постоять бы в портишке. Радист, важничая, сли-
вает новость нам раньше, чем капитану.
– Пока как вариант – в Сус направят.
– Да это же завтра к обеду, – оживляется штурман.
    Проседая под географией, спрашиваю Митрофанушкой,
чей, мол, будет на три буквы. Не совсем я один такой. Возни-
кает ехидная пауза. За своего вступается Петрович.
 – Зато вы про коффердам не врубитесь, а ему уж два часа
во всех тонкостях не слабо.
    Хохот выручает. Однако на моё лишнее знание едва не по-
кусились.
    Несмотря на кочегарский, всех потянуло в дремоту. Непод-
ходяще культурно пожелали спокойной ночи. Старшие и ав-
торитетные разошлись.
    Я задержался помочь матросу убрать со стола. Потом вмес-
те на приколотой карте Сус нашли в Тунисе.
– Пальмы финиковые – не ёлки тебе зелёные. Бывай, Суб-
ботин.
    На дневной и причалили. Чуть позже в гавань заявилась
французская подлодка. Судя по целости тёмно-синего окраса,
поход был недолгим. В её перископе наверняка и «Якутск» от-
ражался. Поди, условно торпеду заполучил. К борту «топите-
лей» сразу подкатил десяток кабриолетов на лошадиной тяге.
Форсисто, ничего не скажешь, желающие отъезжали развлечь-
ся. На субмарине под имечком «Janon» царила романтичная
флибустьерская жизнь, противопоставить которой вроде бы
нечего. Это-то и задевало.
    Нашёлся-таки поперечный человек – электрик Женька
Вотчиц. Он же воображающий фотограф-любитель. Ставил
нас поочерёдно на шлюпочной палубе, щёлкая на память. Что
в кадр лодка попадала, объяснял с заиканием:
 – И-искусство т-требу-бует д-деталей. Д-дураки!
    Речевой недостаток Евгений покрывал невозмутимостью.
Раз в Певеке чудо выдал. Другому заикаться пришлось.
Трясёт его 2-й помощник с мольбами, криками.
  -  Вставай, змей заикин, тальманить! 
Жека поднимается с койки ожившим покойником.
Чистейше себя рекомендует:
      -   Я Гарри Купер. За всё долларами плачу.
      -    С-сори, е-е-с оф кость.
    Живучие пары местной Зубровки вновь гасят «американца»...
    Эх, зачем он, завязав с флотом в 90-тые, в предприниматели
полез? С его-то упёртым характером? Ясно, что бандитам за крышу
отстёгивать отказался. Убили нашего Женьку.
    Извиняюсь за этакое отступление. Совесть не позволила
горькой подробностью пренебречь.
  ... Через день сделали пешедралом большущую петлю. Снача-
ла топали тройками до города, бесцельно плутали по Медине,
плелись восвояси. Зимнее солнце вовсю палило. Мы в своих
единственных чёрных костюмах. Разница в деталях. Кто помо-
ложе, на том брючата узкие и корочки поостроносей. Объеди-
няющая черта – отсутствие в карманах даже мелочи. Липучие
попрошайки зря радовались, завидев столько белых людей.
    Чуть повезло торговцам фруктами. За пачку сигарет отва-
ливали на глазок «вес» отборных апельсинов. (Родной мерой
заостровских бабок с картошкой).
    Вечером высунулся в раскрытый иллюминатор – ахнул от
яркости оранжевых корок на чёрном бархате воды. И только.
    А на покинутой красотке «Жанон» маялся часовой в гет-
рах и беске с красной помпошкой. К ночи извозчики до-
ставляли вдрызг набравшихся дебошанов. Ничто не меша-
ло им ещё погорланить и разодраться, прежде чем пропасть
в рубке.
    Наэлектризованный сравнениями не в нашу пользу, мучи-
мый тайной, постучался в каюту Володи Редько. Парень он
что надо. Всё сходило ему с рук. Потому как моторист настоя-
щий, нравом весёлый, собой ладный. По малороссийской
привычке носил усы. Поглядеть на споро работавшего в ма-
шину специально спускался дед. Удовольствие в этом для себя
находил. Юморной Вовка, финишируя, не упускал момента
шкодно вопросить:
 – Почему же, почему все ругают так меня?
    Поговорив о том о сём, невольно свернули на французов.
Дескать, понты их раздражают. Всегда с ними так. Не зная, чем
подкрепить, оборону Севастополя завспоминал.
– Отъявленные канальи! Представь, намеренно молча на
Малахов курган кинулись. В обеденное-то время?! По старым
понятиям – форменное святотатство. И ничего потом с ними
сделать не могли. Отсиделись за тотлебеновским редутом.
С того нахального коварства и закончилась Крымская война.
    Сейчас подобным рассмешишь, но тогда воспринималось
иначе. С мягким южным подходцем вздохнул товарищ:
– Да чтоб запить такие обиды, никакой горилки не хватит!
– А литров пять спиртяги?
– Вполне, – он заулыбался, приняв за подначку. Даже смах-
нул невидимые капельки с запорожских усов.
    Тут-то я и приоткрыл чужую тайну. Знаю-де возможность
изъятия. Только как с хозяином разочтёмся?! Володька замет-
но окаменел. Бойкость изменила ему.
– Где заховано, можешь не говорить. На кого думаю, точно
не вернётся. А мы утрёмся нищими.
    Железный довод порвал сомнения...
    Ночная береговая вахта начиналась с Редько. Спускается
чуть за ноль в машину дежурный 4-й механик Виктор Пузин.
Уважительно, как спецу, предлагает необременительное поде-
лать. С удивлением слышит отказ с мотивировочкой:
– Вода быстро в льялах копится. Наверняка свищи в тру-
бах. По собственному почину, как комсомолец, займусь. Хоть
всю ночь под плитами прошукаю!
    Похвальные по восприятию слова дошли до Василенко,
засидевшегося за домино. И тот, разогретый азартом, обязал
4-го написать о поступке в стенгазету. Мало того, при «коз-
лятниках» обещался ходатайствовать за будущего ударника
комтруда.
    Так фортуна избирательно метит счастливцев почти всеоб-
щим правилом. Надо только сказать запоминающееся.
    Генерал Мак-Магон на Малаховом тоже театралил:
«Я здесь нахожусь, здесь и останусь». Маршалом, президен-
том Франции потом стал...
    Обстановка в каютах на главной палубе по левому борту
изменилась. Особенно приятно сиделось у Редько. Цвет ма-
шинной команды собрался именно там. Жалко, 3-й механик
Юрий Журавлёв в отпуске. С блеском бы обыграл этакое в сти-
хах. Зато был Пузин, набиравшийся вдохновения перед пору-
ченной заметкой.
    Впритирку расселись на диванчике и койке. Единственный
стул неспроста уступили Емельянову. Душевным гитарным
перебором он создавал купание для огрубевших душ. Песни
какие знал! До сих пор волнуют.

У Геркулесовых столбов лежит моя дорога.
У Геркулесовых столбов ходил сам Одиссей.
Меня забыть ты не спеши, ты обожди немного.
И вина сладкие не пей, и женихам не верь…

    Посиделки приняли системный, затяжной характер. Часть
народа перестала посещать вечерние киношки. Всё вкупе
подмеченное насторожило помполита настолько, что нашёл
повод расхаживать по нашему коридору. В конце его была
гладилка. Теперь он зачастил носить туда рубашки и, покуда
нагревался утюг, прислушивался. Двери кают на штормовках
уже не держали. На стук никто не откликался. Какие, к чер-
тям, сомнения?! Ноги в руки и на доклад.
– Адуальт Сергеевич! Неладно на судне: машинёры пьют.
И где только взяли?
    Иронично-интеллигентный капитан Малышев предпо-
читал защищаться фразой: «Осталось столкнуться и застре-
литься». Но симпатичное его лицо выражало, что вот этого-то
не дождутся. Желая успокоить первого помощника по всякой
ерунде, ситуацию примаслил:
– Полагаю, французы виноваты. Дурные их примеры.
Сами изволите видеть. У нас в сравнении с ними тихо, бла-
гостно.
    (Где кэп набрался правильного понимания? Задержите-ка вдох.
 В Порт-Артуре(!) отбитом у японцев. Представьте класс из пяти
 ребятишек.  Училки - офицерские жёны. Каждая не без таланта.
«Англичанка» знала инглиш на домашнем дворянском уровне. Выше
 некуда. АП! Не уроки - беспрерывное «упал — отжался». С диким
 криком от переучивания, наконец-то выбегут прочь. Тут же попадают
 в плен не такой уж давней истории.
    На рейде, казалось, проступают силуэты русской эскадры. Огромное
кладбище покоило лучший отбор сынов Отечества. Было, было на чего
отозваться детскими сердцами. Как они взаимно соприкоснулись? Тайна
того и нашего мира. Немыслимое передалось, пока не облекаясь в слова:
«Душу - Богу, сердце - Даме, жизнь - Государю, Честь - никому».
    От эдакого девиза выпал пионерик Адька из советской системы.
И повзрослев, казённо не тупил. Порт-Артурская прививка? Не иначе). 
    Уязвлённая наша компания чужих подводников простила.
Во-первых, не до того. Во-вторых, и врагам надо воздавать
должное. Ну и модное понятие тогдашних политиков «пари-
тет» явно соблюдалось.
    На последний графинчик пригласили во главе с драконом
Графа и Субботина. Сжалились: от вида гуляк с «Жанон» те ал-
лергиками стали. Напасть волшебная жидкость сняла мигом.
    Причальная стенка, в визитках с кончиков матросских кис-
тей, пополнилась ещё одной.
    Конец погрузке. «Ни часа простоя!» Досадившим поначалу
пожелали также доблестно править службу. Правда, они про
такою учтивость прознать не могли.
    Великолепнейшей погодой, про которую острят: «Евреи бы
плавали», к тем столбам и направились, с каждой вахтой всё
чаще встречая на параллельных курсах стальных бродяг. На
мачтах их незримо трепетали знаки судьбы. Каждому – соб-
ственной.
    Уготованное «Якутску», как и тем, не читалось. Даже в
страшном сне не примерещилось бы прощание с ним. Что
будет он ходить по набору дальневосточных карт. И когда-то
одолеет в Азии последнюю до разрезки милю...
    Мы гордились своим красивым, ухоженным «шестилет-
ним». Многим из нас едва перевалило за двадцать. Принима-
ли жизнь радостной, феерической штуковиной, где печаль
смешна.
    Ан нет. Обманулись...
  ...Всё перемололо время. Всему концы подобрало. Даже до-
велось познакомиться с хозяином канистры. Случайно разго-
ворились. Тот всё ждал, когда «Якутск» зайдёт в Архангельск
в удобное отпускное время. А министерские возьми да и рас-
порядись передать навашинцев в другие хорошие руки. Долго
от этой новости он отходил...
    Стыдно заканчивать на скрипучем настроении. Гораздо
лучше представить дыхание спокойного моря. Пронизанный
солнцем ласковый штиль. Догонялки дельфинов, оседлавших
волну от форштевня. Эскорт мальтийских чаек за кормой
«Якутска». Весь, весь беспримерно огромный, волшебный
цветной мир.