Штрафной матрос

   В мало чем достопамятном 1972 году по министерской воле
СМП рассталось с «навашинцами». То были отечественные
суда-трёхтысячники, простые и надёжные.
   К тому времени я преодолел ступень салаги и был влюб-
лён по-моремански в наш «Якутск». Простите, липучку «лес»
намеренно опускаю. Перед дальней дорогой во Владивосток
многие сбились с меридиана. Уныние вползло в каждую каю-
ту, распространилось от мостика до нижних плит МО. Пер-
вого строгого помощника на каботажный рейс не полагалось.
Судовая жизнь держалась на осознанной необходимости и
чести, правда, в вольном её понимании.
   Вот тогда-то направили кадры матроса. Ничего такой из
себя: волосы чёрные, художнические – патлами, располага-
ющее киношное лицо, на которое сразу западают девчонки.
Само собой – вопиющий проступок, прихлопнутая виза. Ина-
че, хитрые, не послали бы.
   Швартовые держат опрятный до макетности теплоход у
причала Бакарицы. Идёт погрузка южной картошки. Грузчики
жульничают, тальманши-студентки производят впечатление,
а свои тормозят в счёте подъёмов и ящиков.
   Наш аристократичный капитан, питерец Адуальт Малы-
шев, видя творимое, выдаёт своё сакраментальное: «Осталось
столкнуться и застрелиться», запирается у себя. Только буха-
нье с подволока означало, что мастер на борту и прыгает со
скакалкой, сгоняя вес.
...Скука, безнадёга, халтурный стояночный ужин. В столовой
команды имелось пианино, до которого никто не дотрагивался,
кроме тряпки дневальной. Новенький поднял крышку – и как
шлягернёт в две руки: «Люди встречаются, люди влюбляются,
женятся…» Талант выдал ещё что-то и тем сразил.
Всем известно: для хорошего сидения такие места, как сто-
ловая команды, вовсе не годятся. Скоро в моей каюте собра-
лось избранное общество. Гвоздём был Игорь Иглин, по родитель-
ской воле названный замечательно точно. Гитара, которую я
мучил заигранными романсами, под пальцами И.И. обрела
ухарский, заводной характер.
   Славно полетело времечко. Но через пару дней ревностный
боцман Виктор Степанцев натянул крышки трюмов. Не дове-
ряя никому, подбил кувалдой клинья над ними по походному.
Ничуть не похудевший Малышев потребовал, как адмирал
Нельсон, каждому исполнить свой долг.
   Родные места проводили «Якутск» тихой предосенней по-
годой. Маленькие пологие волны почти всю полуторамесячную
дорогу кошками тёрлись о борта. Должно быть для разнообразия,
единственный раз штормяга поздорововался. Да однажды видели
льды и словно карауливший их линейный ледокол.
   Четыре через восемь разложили жизнь по тесным полоч-
кам, но и тогда ужатая душа не терпит поводков. Ищет и нахо-
дит малейшие щёлочки, где может проявиться.
   Так, в черновом журнале после записей второго механика
о работах на день тут же следовали смешные стишки третье-
го по номеру Юрия Журавлёва. В них чего только не было: и
комментарии, как приступить и что при этом подумать, зади-
рание «рогатых» (старинное прозвище матросов. – В. К.). Осо-
бым «изюмом» подавались отрывки из писем некого гусара к
кузине с изрядной долей эросного.
   Первым поутру их читал дед. Из вечно голодных мальчи-
шек военной поры, он не вышел ростом. Зато всё понимал.
Читатель поневоле отходил со всегдашним докторским ли-
цом: «Ну, что возьмёшь с ненормальных?»
   Игоря определили на «детскую» вахту, укрепив её разжало-
ванным штурманом. Заступая и сменяясь одновременно, мы
с ним не испытывали недостатка в общении. Оказалось, что
Игорь имел ещё талант сочинять бардовские песни. Одна из
них рождалась на моих глазах, заставляя душу с первых строк
и аккордов звучать в унисон.

Мне отчий дом не позабылся.
Я помогаю старикам.
Вчера из рейса появился,
Сегодня – рейс по кабакам.
А старикам послал посылку
И дал мамаше перевод.
Пускай положит рубль в копилку
И сохранит на чёрный год.

 Мои скитанья ненапрасны,
 Об этом знаю даже сам.
 И волны трепетно и страстно
 Несли корабль, припав к бортам.
 И от ревущих параллелей
 Я слал: «Привет. Здоров. Пока».
 Мы не тонули, не горели,
 Не зарывались в облака.

Да где-то шторм ребят измучил.
Маркони* бьёт в эфире SOS.
Для остальных удачен случай.
На моряков огромный спрос.
Пусть шмары взгляд мой пьяный ловят.
Балда кричит: «Ещё вина!»
А рядом двое счёты сводят
И спорят, чья теперь она?

   После трёх строф песня забуксовала без сюжетного конф-
ликта. Но как выйти на него, не знал, с того и мучился. На
его беду, я тайно рифмовал. Более того, пребывал крайне уязв-
лённым Надькой Жиравовой. Та в «Полярном» оскорбительно
вильнула шлюшкою французских лейтенантов с одним офицером,
припухающим на военной кафедре АЛТИ. Давясь обидою, предложил
своё виденье концовки:

– Послушай, друг, не надо шума.
Я помню зло таких обид.
Да всё то шалое минуло
И потому, поверь, счастлив.
Вы здесь в уютах кайфовали,
Я не был дома целый год.
Вы девок портили, меняли,
Забыв, что есть торговый флот.

Торговый флот в туманной дали.
Моя печаль как снег и лёд.
Но не сойдёт и не растает,
К другому с песней перейдёт.
В разладе фотки мы порвали,
Клочки их принял океан.
И сам, как грешный Стенька Разин,
Одну бы задарил волнам.

Торговый флот – свой брат, мужчина.
Я не скажу тебе прости.
Ведь ты, как часть, как половина
Моей немереной души.

   Друг одобрил, а может, просто пожалел. Тем временем зна-
чимостью географии прониклись все. Особенно хорошо ат-
тестовался по ней токарь дядя Володя. Теперь он делал в до-
мино «рыбу» под крик:
– Лапотком да по морю Лаптевых! Это вам не по Антрёпки-
ным шляться!..
   Подошли к устью Индигирки. Заход там с моря шире некуда,
но морским судам с осадкой плачевно. Встали на якорь.
    Плиз, картошка. Подвалили две самоходки. Рожи речников на них
колонистские, улыбчивые, как бы для показа золотых фикс.
Естественно, грузчиков за тамошним неимением не захватили.
   Пришлось мастеру превращаться в атамана, а нам в неопи-
суемую ватагу. К чести Адуальта Сергеевича, он работал на
равных, выпадая из трюмного типажа породистостью, и не
терпел неотфильтрованных выражений. Таскание тяжёлых
ящиков на поддоны и с них делало молодых радикулитчиками.
Такова одна из неизбежных плат за романтику.
   Напоследок находчивый в поступках и словах третий
механик привёл от речников наших судовых дурёх, добрых
и несчастных в поисках любви. Последнюю, затраханную в пьяной
отключке, доставили два курсанта-практиканта.
   Будущий начальник радиостанции, никогда не видевший
девушек аморального вида, жалился неведомо кому:
- Ой! Меня сейчас вытошнит!
    Амушник-судоводитель Алексей окураживал питерского:
- Ты, главное на моменте её перехватывай.
    Как только верхний мостик самоходки приподнялся на волнишке,
девица "стартовала" до фальшборта. "Перехватчик", растерявшись,
сплошал. В новой отчаянной попытке, пекариху полётно перегнуло
прямиком над родной палубой.
   Второй заход был в Зелёный Мыс, что стоит на реке Колыме.
 Выгружали местные. Ну, как не слюбопытничать:
– Отчего у вас вода такая?
– Потому буро-желтая, что в верховьях драги добывают зо-
лото, мутят.
– Ага. – И хорошо отметили в посёлке расширение своих
познаний.
   Тут и выяснилось, как накололи бакарицкие, обратив
все дорожные пропажи с Ростова в недостачу аж почти 400
ящиков! В последний раз довелось услышать легендарное:
«Осталось...»
   Нашего "Якутска" догонял шторм. В бухте с таинственным
названием Провидение следовало сдать секретные карты Севморпути.
Подошли к самой ночи уже при изрядной качке. Мастер, не особо
уповая на лоцманскую службу, которая бы отказала в заводке
до утра, а то и вовсе потянула, поступил по своему.
    Но перед тем, чисто флагмански, собрал штурманский состав.
Не был забыт и практикант Алексей, конечно же без права голоса,
зато с несомненной пользой на перспективу.
 - Прошу, начиная с третьего помощника, высказаться о заходе
в бухту без предварительного согласия портовых властей. -
изрёк, как бы между прочим, Малышев.
    И чтоб не давить даже внешне, преспокойно закурил.
Бойкий трёшник, не тратя секунды на раздумья.
 - Давайте, зайдём!
Второму помощнику уже было, чего терять. Сказал уклончиво:
 - Можно и спросить, ну а там уж...
Старпому в корень не улыбалось лишиться сдачи на
капитанский диплом. Потому скроил фразу, как будто двинув
по доске наискосок белого слона.
 - Нет. Ни в коем случае. Лучше носом на волну лечь.
    Скованный молчанием Алексей гардемарински розовел лицом.
    Малышев затушил болгарку и подытожил нестыкуемое:
 - Благодарю за высказанные мнения. Поступим, как должно в
ниспосланной нам Богом ситуации. Иначе в балласте уподобимся
игрушке для шторма. К тому же лишнего топлива у деда нет.
Все свободны.
    Да и с волевой брутальностью, что очень к нему шла,
самостоятельно проследовал до места якорной стоянки.
    Возмущённые запоздалые вопли портовых служб по укв
категорически оборвал:
 - Перегонный рейс до Владивостока. Команда на срыве. Все
решения за мной. Капитан Малышев. СМП. Конец связи.
    Ещё на вахте высовывался на шлюпочную палубу. Разглядеть хоть
что-то было невозможно. В «нолики» прямо в робе выскочили
ближе к лобовой надстройке. Редкие огни по берегам бухты
не могли даже обрисовать её. Ткнулся около приспущенного
трапа катер и растворился призраком. Дальше смотреть было
не на что. Все любознательные зашли в коридор.
   Сверху спускаются Игорь, что отстоял на руле, и сам мас-
тер. Лица довольны и улыбчивы, как у долго находившихся в
темноте рубки. Наконец-то они попали на свет, да еще в подо-
бие жилого.
Видя массовку, Малышев позволил себе разрядиться, ряв-
кнув княжеским флотским баритоном:
 – Штрафной матрос Иглин, – и, держа паузу: – Благодарю
за службу!
Подыгрывая, Игорь преобразился в чертяку с клипера:
– Рад стараться, Ваше капитанство!
Мхатовцы, да и только...
   Прекрасным днём вошли в пролив Лаперуза. Помню, про-
хлаждались по обыкновению у кормовой барбетки. Синяя
дорога искрила от солнца. Она казалась живой, чуть волную-
щейся, с лёгким и чистым дыханием. Пенистый след от винта
делал её ежесекундно короче. С левого борта не то виднелся,
не то угадывался японский берег.
   Невольно вспомнили Цусиму. Глаза наши встретились, как
у двух психов из шестой палаты. Заговорили разом о том, что
здорово было бы отмотать время. Вернуть его в субботу 28 мая
пятого года века. А под нами палуба ракетного крейсера, из
тех, что даром ржавеют ныне.
   Появились фантомом и разделали бы их прежде, чем че-
тырёхкратный тяжеловес по кораблям и орудиям адмирал
Того понял, с кем имеет дело. Сами собой отпали бы от России
беды и потрясения, притянутые на историческом шкертике.
   Через несколько дней увидели бы с бастионов острова Рус-
ский густые дымы эскадры. На уцелевших стеньгах парад-
ные андреевские флаги, поднятые ещё до сражения. Завер-
шается с честью в веках последний курс: норд-ост 23 градуса.
Принимай, Владик, броненосцы «Император Александр III», «Ослябя»,
«Князь Суворов» и другие цитадельные борта. Принимай крейсе-
ра-щёголи, рассчитанные под возможное столкновение
с Англией на морях. Закатывай широкий разгул всем городом.
Свистай на твои лучшие улицы ярких дамочек и барышень –
ведь пришли герои!
   Обидно, опасно, когда цвет нации не попадает в счастли-
вый вариант...
   Кончился поход. «Якутск» встал кормой к причалу в тесной,
забитой десятками судов владивостокской бухте с шикарным
названием. Заявился новый экипаж. Снялись с места и предъ-
явились на разных ходах, не теряя из видимости Золотой Рог.
Снова встали. Тут всё и началось. Передача дел и заведований
вылилась в нечто.
   Спускается в машину стармех Марков. Посмотрел на меня
взрослым мальчишкой из 43-го года и говорит:
– Кроме тебя, Виктор, стоять некому. Потерпи.
    Что делать, стою, раз самый молодой. Часовая стрелка по
циферблату третий круг наматывает. Появляюсь и наверху.
Там бедлам. Громкие голоса из всех кают, магнитофоны и пес-
ни вживую. Заглядываю к Игорю. У него общество из двух
красивых, другого экипажа, девушек. Сибирячки что надо!
Вижу: он их давно обаял собой и гитарой. На лицах гостящих
праздник.
   Я рад за них и уже причастился в паре кают. Но всё равно
чувствую себя бедным Полканом на привязи.
Наконец являются два деда и ведут отловленного молодца.
Марков улыбается:
– Вот, как обещал.
– Покажи ему что-нибудь, – просит второй.
   Свободен, свободен! Проваливаюсь в сон. С усилием воли
отделываюсь от его липких объятий. Столько надо успеть! За-
мечаю, на диванчике лежит гитара, значит, Игорь был. Захожу
к нему, а там другой – и как хозяин. Вопрошаю:
– Где старый?
– Да ушёл, музыкантская душа, совсем ушёл и нашу девицу
увёл. Ну, история...
   Мне всё понятно. Опоздал даже проститься. Пижоном из
70-х с гитарой сбегаю по трапу. Вдруг на портовых улочках
догоню друга, подарю семиструночку, пожелаю им счастья.
Но жизнь - ни кино. Не случилось.
   Брёл куда глаза глядели, удивлялся октябрьскому теплу и
цветам на клумбах.
– Отчего у вас так припекает? – поинтересовался, опреде-
лив интеллигента.
Он, казалось, только и ждал вопроса:
– Как иначе, если мы на широте Кавказа. У нас всегда так.
– Ага, – сказал я наше и остановился у заведения.
    Гардеробщик повесил инструмент, выдал номерок. Пона-
чалу пустой зал забился к вечеру гуляющим народом. Я си-
дел и не знал, что делать теперь одному. Раскованное веселье
не увлекало. Две зажигалочки профессионально подсели и
вспорхнули. На несколько минут – для остренького, долж-
но быть, – погас свет. Визг пощупанных девиц, хохот. Когда
лампы вспыхнули, дурным голосом запричитала официант-
ка. Испарилась целая компания! Ай-яй-яй. И тут живут вся-
кие люди.
   Не потеряв остойчивости, ближе к ночи вышел не на ту
проходную. Смешливая вохровка указала, как пробираться
дальше. Иду – и вдруг навстречу автобус, а в нём свои. Увиде-
ли, тормознули, обрушили шуточки. Что осталось в рундуке,
тому – адью.
   Утром в восемь вылетели на лучшем тогдашнем лайнере
«тушечке». Присаживались в Хабаровске, где вместо лимона-
дов в буфете частоколом шампанское. Вот везде бы так.
И в восемь утра того же дня были в Москве. Шесть часовых
поясов – широка Родина!
    В ожидании рейса на Архангельск, при пустых карманах,
стыдливо нагнулся за двадцатикопеечной монетой. Аккурат
на чай и пирожок. Глаза на мокром месте, душа болела…
   Больше не выпало встретиться с И.И. Ничего не знаю о
его судьбе. Но уверен: друг не пропал. Всё сложилось у него,
ибо талант, открытость и мастерство – бесподобные крылья!

*маркони (мор.сленг) - радист