Бассейн в туннеле

     Кто на чём горит. Пачка случаев огромна. Обобщать трудно,
скучно. Проще один вспомнить. Может, кому на ум западёт.
С того и убережётся.
    Прекрасное начало дня подозрительно не без основания.
К тому ж, если примкнуло настроение сделать классное и всем
помочь, – берегитесь.
    К сожалению, про то сейчас знаю. А тогда ходил у судьбы
недорослем, получая от этой несносной тётки обидные щелба-
ны. До того меня затуркала, что к выводам головушка была не
способна. И инстинкт пригибания потерялся в «козодёрской»
среде, то есть среди подобных. Хоть царила в ту пору на судах
жёсткая дисциплина, её ещё как обходили. Много больше уме-
ренного выпивали. В совпортах держали форс до последнего
рубля.
    Признать надо: пошлые глупости и рыцарские поступки
сливались в одну мешанину. За первые стыдно, вторые оста-
вим в покое. Потому как не поймут с нынешней религией пре-
стижных вещей и сомнительных состояний. Могут сказать
уничижительно:
– Они там что – все ненормальные были?
    Но не отнять у нас, ни при каких измышлениях, чести моря-
чить по романтике. Корысть тут вообще не просматривалась.
До того нам коммунисты скупо платили. Почти всё у них ри-
кошетило с заглавной буквы: «Нельзя». Ежели и дозволялось,
так по штуке за рейс, за долгое пропадание – по две. Касалось
то модных в Союзе париков, дрянных ковров, нейлоновых ру-
бах, прочего. Правила поведения советских моряков за грани-
цей вообще «ненекалка».
    Как ни странно, флот при этом рос. Имел мировой авто-
ритет. Главным его козырем были настоящие моряки. Такой
человеческий подбор восхитил бы всякого морского доку.
Чёрной завистью изошёл бы сам Онассис – владелец целой па-
роходной империи. Супротив нас его бродяги с ржавых трам-
пов – срамное отребье.
    Наше начальство в «пентагоне», сдаётся, не понимало, чем
и кем оно руководит. Иначе не тупили бы раз за разом.
    Не обменивали бы лучшие теплоходы на «фантомасов». Раз-
ве возводили за валюту так никогда и не пущенный кирпичный
завод? Подсуетились ли разрушить прекрасное старинное зда-
ние интерклуба на Поморской, чтоб отгрохать «содом»? Пре-
стижа ради завели бы вычислительный центр из множества
бесполезных «шкафов»? Много чего присовокупить хочется.
    К плавсоставу оные имели предвзятое отношение, как к
вечно оброчным. И всё-то без отговорок полосатые должны.
Список на этот счёт имелся длинный. Вот только несколько
извлечений в вольной подаче: выносят, пусть рискованные,
самовыгрузки; ждут больше года отпуска; довольствуются
инвалютными копейками; копируют идейных болванчиков;
само собой, всегда подтянуты, опрятны, трезвы, как портрет-
ное стёклышко с вождём.
    Уличённым в несовпадении прихлопывали визу, спускали
до каботажного дна. Не пронимало – выгоняли с чистой со-
вестью. Знали шельмы: моряков наготовят. Хватило бы бортов,
ежегодно пополняемых числом этак с привычный десяток.
Тут возможно возразят: «Министерская воля гнула. С того
и в дураках».
    Ан нет, мужики. Сами вперёд её бежали. Когда при полной
свободе очутились, не пароходство стали подпирать, а при-
нялись за его распилы. «Волосатые» ручищи, ещё в чести у
советской власти, ширкали без шухера. Пакистанец Сидики
вообще перл особый!
    Стало быть, тем мутным товарищам на отечественный
флот, сами понимаете...
    Славный экскурс получился! Без него трудно даже старые
байки воспринимать.
    Давнее – быстротекущее время отдаляет и отдаляет. Кон-
чится тем, что последний седой свидетель с палубы жизни сой-
дёт. И тогда любое, что бы ни заголили, на правду не потянет.
    Ну а я к случаю вернусь. Все попавшие на зимние штормо-
вые плавания – счастливы. Малость огорчает, что цементные
пломбы повыпадали, не прослужив и месяца после медкомис-
сии. Новые сверления зубов нас ждут опять на годовой. Мы
завидно здоровы даже при такой медхалтуре.
    Пошла сплошная загранка, заколоченная всем, кроме мо-
ряков и спортсменов. Переходы в старушке-Европе короткие.
В одном порту с кулёчком пройдёшь, во втором перетерпишь,
чтоб в следующем опять по «отоварке» ударить. С исключи-
тельно русским подходом, потом ту мелочовку прогуляешь.
Тем, определённо, нестрогих девиц порадуешь и тех, кто ку-
пит или выпросит. А сами на новый круг. Каждому вольно его
назвать как взбредёт – мытарств или благосклонной удачи.
    «Белозерску» периодами что-то требовалось. Скажем, про-
дукт природы, наречённый питьевой водой. Из рек уж никто
не пьёт – ни у нас, ни где бы то. Исключение – Енисей-батюш-
ка. Потому воду доставляют на суда цистернами. Стоит удо-
вольствие недёшево. Берут тонн этак шестьдесят, чтоб не рас-
страивать суперинтендантов. Правда, они тогда групповыми
механиками назывались. Потрафляя их значимости в «пента-
гоновской» иерархии, почтим корявым инязом.
    В голландском портишке ровно то количество взяли в ах-
терпик. Короткая стоянка. Ещё короче оказался переход. Те-
перь вот немецкий причал.
    Колода рейсов тасуется. Порты тузовые пока не выпадают.
Претензий к везению никаких.
    Начать, что ль, с завтрака? Хорошая прищепка для всего
дня.
    Памятным утром к манной каше, чаю со своим печёным
хлебом и маслу прилагался йогурт. На родине про него не слы-
хивали. Потому находились «отказники», загодя откладывав-
шие лакомство, доверясь артельному. В провизионной камере
стояли отдельно подписанные коробки с тем заграничным
угощеньицем. И без дедуктивного метода сразу видно по ним
женатых. Молодёжь на такое не шла, хранению предпочитая
уничтожение с удовольствием.
    Я свой заметал, кашу ковырнул, которая легче всего шефу
давалась. Вытянул большую кружку крепкого чая с мягчай-
шим белым ломтем, умащённым изрядно маслом. Особо
размазывать никто не утруждался. Иные нарочито наращи-
вали жёлтый слой до толщины мизинца, обсыпав сахарным
песком. После «пирожного» они и душой замасливались. Хо-
телось балагурить, быть центровыми и просто приятными
парнями. Что этим выдавали детство, лишённое маленьких
радостей, как-то не в догадку. В той эпохе раскусывался вся-
кий. Слишком она типична да убога. И сейчас по-своему не
лучше...
    Э, нет, сбиваюсь с рассказа.
    В каюту шмыгнул. Вышел в трусах, метко наречённых
«20 лет советскому футболу». К шкафам с робой завернул.
Там уже блаженствовала изрядная по дыму курилка. На штатном
 месте бронзовая пепельница старомодным украшением. Не
лишённая стильности, предназначалась она с постройки под
керосиновую лампу. Странновато для теплохода, но недурно
для польской кустарщины. Ещё первый экипаж приноровил
её под вредную привычку. Так она и отслужила самым востре-
бованным реликтом до конца.
    Вахтенных видно сразу. Они не прилепляются к скамейкам.
Не заводятся общим разговором. Удел их – в робу и пошёл.
Сегодня лично самого касалось. Дверь машины лязгнула за
мной клинкетными задрайками.
    Попадаешь в совершенный технический мир. На верхних
решётках главного двигателя обдаёт особым теплом. Выхлоп-
ные клапана «Бурмейстера энд Вани»* с коромыслами и штан-
гами выглядят сочленениями монстра. За ними выступают
серебряными штанинами коллекторы турбин. Пока безотчёт-
но рассматриваешь, у обувного ящика сменишь тапки на ма-
шинёрские. Вот теперь ты действительно на вахте. Твой путь
глубже: в «яму».
    Берусь за поручни трапа. Скольжение на руках – почти
полёт. Пройдясь по средним решёткам, заглянешь в угол гид-
рофоров, посмотришь уровень в расходной. Теперь другой
трап. Внизу осмотра больше. Тут и котёл, стояночные насосы
динамок** и сами они. Не сквозняком миновать, а потоптаться
возле полагается. На том водомерные стёкла продуть, те по-
щупать, у работающей уровень масла проверить. К темпера-
турам присмотреться. Картерных крышек тыльной стороной
ладони коснуться. Напоследок нелишне в туннель гребного
вала заглянуть – не полон ли дейдвудный колодец? Да это же
нудность для придирных!
    Перебросившись парой слов с отстоявшим, сделаешь вид
оценившего ночное бдение. Себе в лёгкость. Ему в прият-
ность.
    Даже сейчас, ей-ей, завидую, кто теперь службу правит. На-
станет срок, и они те моменты обязательно помянут...
    Записал в черновой журнал:
    «Вахта с 08.00 до 16.00.
    В работе всп. котёл, ДГ № 2 , СНПВ, СНЗВ».
    Не спеша динамку смазал. Можно поскучать. Бестолковку
именно в такое время мысли посещают. Отнюдь не о работе.
Просто мечтается.
    Начинаю «обкатывать» будущий отпуск. К нему купить бы
штатовские джинсы «Lee». Придётся напрячься – дорогущие
падлы. Ещё хотелось везения, понимания, душевности. Стес-
нительно проталкивалось слово «любви». Мне за тридцать. Все
прошлые попытки заканчивались неудачей. Почему? Смутно
догадываюсь: «Знать, не судьба». Или на мне должен угаснуть
род. Раздумываю о причине. Откреститься от суеверности не
получается.
    Мать молоденькой до войны в органах работала. К очеред-
ной чистке рядов с трудом выскочила из системы.
    Порассказала печалей на свою и мою головушку. У них там
дикие задания практиковались. Например, за год разоблачить
каждому(ой) по десять врагов народа. Где ж столь сыскать?
Стало быть, указывали на невинных...
    По справедливости – за несостоявшиеся жизни мне пла-
тить. Она своё отдала малюткой Вадиком, умершим без ле-
карств, гибелью первого мужа. «Быковской» отчаяннейший
вернулся с финской лейтенантом. С той же бесшабашностью
Фёдор отправился на новую войну. Бабки не верили: удалец
удальцом и пал. Эк на каком-то там Одесском направлении.
    Выкупала мать грех и голодом, и нуждой, и страхом. Тем
ещё, что за покалеченного на Волховском фронте будущего
моего отца вышла. Дебет на небесах исполняется на
следующих. Я единственный, с кого сполна довзыщешь.
    Всё равно жалею и люблю маму. Она сама жертва сталин-
щины. Готов смириться.
    Те, кто нравился, прошли легко мимо, кроме одной. Но и с
той разминулись. Оставалось утешаться: «Пусть повезёт дру-
гому». А может, как-то и почему-то всё переменится?!
    Почти все романы об этом. Но моя фантазия буксует.
    До другой темы добраться не получилось. Телефон у пульта
на манер колокола громкого боя ожил. Старпомовский голос
наставил внятно, кратко:
– Из ахтерпика перепустить в двенадцатый под пробку.
    Как по-строевому, направился выполнять. У низкого про-
хода туннелю поклон отвесил, иначе в рост не сунешься. Уз-
кими плитами пошёл в конец гребного вала. Над головой и по
бокам короб, тянущийся через два трюма. Крашеная толстен-
ная «колбаса» возлежит на здоровенных подшипниках. У ах-
терпичной переборки заглядываю в колодец. Жиденькая пре-
рывистая струечка с дейдвуда не осилила его и вполовину.
    Рядом клапан перепуска в двенадцатый танк, с которого со-
сёт гидрофорный насос. На маховике штатная «косоражка».
Упираю её рога и страгиваю клапан толчком. Докрутив шток
до конца, разворачиваюсь. Опять телефонный вызов. Побе-
жал, уподобясь пуле в стволе. Теперь от второго механика вы-
слушал вводную.
– На фальштрубе трубочка обрезная дренажкой выходит.
Боцман жалуется, что от неё подтёк по белой краске. Натяни
по-быстрому кусок дюритного шланга и займись масляным
сепаратором.
    Первое задание понравилось. Второе понял: сгорбит до
конца вахты. Ну да ладно.
    Записать в журнал о проделанном не дал высунувшийся из
льял ремонтный моторист.
    Просит, бедолага, помочь завести в неудобном месте зава-
ренную трубу. Изрядно помучившись, совместили отверстия
по фланцам. Тут выясняется – прокладки он не заготовил.
С извинительной хитрецой меня подбил.
– Будь другом, сделай. Невмоготу от желаний: отлить, пить,
курить.
– Ладно, – отвечаю с простотой, – валяй.
    Он наверх по трапам. Я за штангелем. Потом опять нырнул.
Диаметры замерил. Снова на вторые решётки. Там по правому
борту располагалась универсальная во всех отношениях то-
карка. Дверь если прикрыть, не так шумно. Вентиляция воз-
дух освежает. Есть сидячие места. Её хозяин Николаевич что-
то выточил. Сварной Алексеевич от дел возвратился. Тому,
чем теперь занимались, верно соответствует лишь слово пи...
Но незаметно для себя свернули на серьёзную историю част-
ностей.
    Старые с какой-то стати запнулись о Германию. Обоим она
открылась ещё по сводкам Совинформбюро. Понятно – голод-
ным мальчишкам, злым на неё до крайностей...
    А вчера они на берег сходили и, так сказать, посмотрели
витринный рай.
    Развесил уши. Не спеша принялся за паронитовые кружки
с «языком». Стригу и внимаю.
    Продолжает Николаевич:
– Под Емецком в деревеньке жили. Помню, на крыльце ро-
гатку ладил. Смотрю, от сельсовета дед бежит. Забавным очень
показалось по годам-то его. Не терпя новости, кричит: «По-
беда-а, победа-а!» Я, глупый, не зная, как радость выказать, в
воробья прицелился. Бац. На лету пёрышки посыпались. Упал
комочком. Никогда не удавалось, а тут...
    Алексеевич перебивает:
– Шпанёнок сельский. А я в тот час бабам помогал меш-
ки с семенным зерном из вагона таскать. По малолетству и
слабосильности сзади лишь за углы поддерживал. Пара мильтонов
здоровяков могли б помочь. Дак не трудиться же на ту службу
поступают. И вот тут-то узнали. Что затворилось!
Женщины, тяжестями замученные, в пляс пошли. Мильтоны их щупать
кинулись. А я грудишку выпятил и под мешок встал. Качаясь
с ним пошёл и свалил куда надо. Больше уж за углы не держался.
– Вот ты ростик свой и придавил, – мстит за «шпанёнка»
Николаевич.
    Начали выяснять: много ль окрестных мужиков с войны
вернулось? В емецкую деревню – двое, и те инвалиды. На че-
тыре уличонки городка - семеро. Из них один с деревяшкою
вместо ноги и три одноруких.
    Местная цена победы и через десятилетия смутила. Обид-
ным показалось и то, что побеждённые живут не в пример
колбаснее.
– Да, – вставляюсь, – богатство впрок им не пойдёт. Оно
Древний Рим погубило с сотнями тысяч бездельников. И За-
падную Германию погубит с запущенными турками. А Вос-
точную мы социализмом испортим.
– Да ты заучился не по теме в своей «Макаровке». Брысь!
– Как скажете, аксакалы. Воробушка жалко.
    У края снятой плиты положил изготовленное.
Надо от механика задания выполнять. Поднялся на верхнюю
палубу. Сначала путешествующим Печориным окинул пано-
рамный вид. Немецкая аккуратность, помешанная сплошь на
сером цвете, показалась скучнейшей. В погоде осуждающе на-
шёл сиротскую промозглость.
    Затем глянул по существу ничтожной проблемы. Точно.
Трубочка буквой «г».
– Обожди, сейчас вернусь – красивой сделаю.
    Когда кусок шланга натянул, решил художнически оценить.
Для того спустился на шлюпочную. Выбрал удачную точку.
Чёрная кишка дюрита показалась короткой, портя стальные
пропорции. Не поленился сгонять в машину за новым обрез-
ком. И повторённый просмотр не удовлетворил. К досаде, не
чувствовалось сочетания совершенств. Ведь «Белозерск» вос-
принимался как ходок-стиляга. Безумно нравилась его мор-
ская классика форм. (Крайне удачным был отечественный
проект В-45, отданный на обогащение польского судостроя.
После такого подарка ни у нас, ни у них стальных шедевров не
родилось). Мучимый стыдом внести досадный ляпсус, решил
добиться лепоты во что бы то ни стало.
    С четвёртой попытки уловил удачное сочетание до мил-
лиметра. Покрутился, убеждаясь. Эффектная, замечательно
скруглённая фальштруба приняла малюсенький штрих дю-
ритки.
    Единственно – портила её несуразная марка: красная по-
лоса и приваренная парочка молота с серпом. Не только ни
моряцкого, вообще чёрт знает какого разлива.
Но это уже относилось к политике и строю. Взыскательное
рвение запнулось.
    Спускаясь, вижу между лебёдками третьего номера и кам-
бузом: двое грызут мослы. Значит, обед вскоре. Не получи-
лось-таки «по-быстрому натянуть».
    В машине уже никого. Присел на табуретку у пульта. Стал
настраивать себя на сепаратор. Многодельное лучше начинать
поевши.
Столовая команды, чем не разрядка. Некоторые уже отстрелялись
и свалили в каюты.
    Обязательный кусок клеёнки на сиденье стула положил.
В робе как-никак. За поварёшку взялся и восьмёркой в супни-
це крутанул. Оправданно получилось.
    Обеды от трезвого дяди Васи – нечто отменное, настроен-
ческое, со спрятанным смыслом. Всё замечательно проглаты-
ваемое, вспоминаемое на вкус до сих пор.
    Сам он, по странности стариков, любил выходить к публике.
Благодарности пустячной ждал. Был готов и к подначкам.
Рядом зачищавший тарелку под вторым блюдом вопро-
сил:
– Дядь Вась, а почему сегодня татарское азу выдал?
    Шеф колпак сдвинул, прищурился, будто навёл винтовку.
– Этось, чтоб, когда в город пойдёте, помужественней смот-
релись. А то совсем обитломанились. Стыдуха мне с вами...
Помню, комбат попросил татарина: «Сготовить своё смо-
жешь? Глянь, конь убитый. Понимаешь, мне рожи зверские к
атаке нужны». Тот и впрямь горящее в глотке азу ихнее спра-
вил. Нам по двести грамм водки плеснули на брата. Перерас-
ход на будущие потери командиры списывали.
    Все жевания на стоп.
– А дальше-то что?– не утерпел кто-то.
– Да взяли мы предмостное укрепление. Фрицы, хотя тоже
отчаянные, предпочли до конца не биться. На суконках кого
завалили – серебряные значки за рукопашный бой. Матёрая
часть, а сдрейфили или торопились мост взорвать. Всю заслугу
мы татарину приписали. Да Анкудинову уже было всё равно.
    Под впечатлением выправительного азу в машину спустил-
ся. Посидел, опомнился. Однако пора сепаратор раскидывать.
Швейцарский «Ла Валь» при отработанных навыках лёгок
в разборке. Доходит очередь до мытья в соляре «тарелок» –
приходится покорпеть. Чистую строго по номеру надеваешь
на этакую «башню». Трёшь губкой следующую. Прилипчивая
чернота не очень-то поддаётся. Разит дизелюхой не только из
противня, но и от рук с закатанными рукавами, от пропахшей
робы. Скрючившись, терпишь да подгоняешь себя.
    К финишу вахты аппарат собрал, протёр пузатые его бока,
убрался рядом. Работающую динамку в надлежащий вид при-
вёл. Амба. Без пяти 16.
    Свобода имела куцый отрезок. Ужин, киношка, часик про-
кемарил. С ноля по расписанию снова проворачивался. С за-
метной вялостью проделал то же, что утром. Сменённый мах-
нул на трапе рукой. Держись, мол.
    В журнал вахту записал. Работу дежурный механик задал
ещё с вечера. Для заводки себя по нижним плитам круг сде-
лал. Заглянуть, что ль, в туннель? Неупустительно то проде-
лал и ... застыл.
    Ровнёхонько под комингс горизонтальной клинкетной
дверцы успокоительно блестело зеркало воды. Чистая её гладь
простиралась, докуда позволяло зрение. Ясно – вся эта рос-
кошь упиралась в ахтерпичную переборку. У расточительного
чуда был конкретный автор. Я сглотнул слюну, показавшую-
ся с привкусом будущего наказания. Одновременно гвоздём в
мозг: делать-то что?!
    Позвать механика – глупо. Только распустит горло, деда
подымет. И тот ничего не решит и также заведётся. По зако-
ну подлости, некуда откачать воду. Осушительная система с
балластной не связана. Остаётся гнать за борт. А что если в
трубах остатки прошлой льяльной откачки? Тогда огромный
штраф иль тюрьма немецкая. Зачем перед этаким выбором
людей ставить. Отвечай заодно, несчастный украшатель.
    У поршневого осушительного насоса клапанную коробку
вскрыл. Водицы в горсть ладоней взял. На свет посмотрел.
Вроде не маслянистая. Выходит, из-за борта за борт прогна-
ли напоследок. Морщась, закрыв глаза, лизнул на пробу. Влага
отдавала солоноватостью, железной затхлостью и резиной. Не-
много стало спокойней. Вариант качать через сепаратор льяль-
ных вод, огромным цилиндром возвышавшийся рядом, отверг.
Уж с ним точно вляпаюсь. Бесполезной техники образец.
    На место всё поставил, гайки обтянул. Будь что будет.
    Эх, тогда бы пробку на мерительной трубке двенадцато-
го посмотреть. В каком положении? А винтовая бронзовая
крышечка на цепочке висела. Усмотрел на бегу. Ну не любили
матросы при замерах, чего там ещё крутить. Ахтерпик высо-
ченный, а двенадцатый донный. Вот перепад-то и попёр пет-
родворцовым фонтаном. Наверно, бил красиво. И дюриточка
отменно вышла. Лишь оценить не пожелает никто.
    В одном случае забывчивый дурак, в другом – дурак по
вдохновению. Сложить – выйдет идиот. Ещё разоритель стра-
ны. В очередной пятилетке бедолажная напряглась. Стучит,
точит, рубит, добывает. Покрывается стружками, пятым сор-
том, терриконами.
    «Но находятся товарищи, – сказал бы всякий помполит, –
которые продолжают ломать американские свёрла или выка-
чивать валютную воду. Пашку Корчагина припоминаете. Как
отжучили за сверло?!»
    Клапана откачки приготовил, подсос из-за борта стронул.
Пусковая кнопка обожгла палец. Дрейфить поздно. Стрелка
манометра дотянулась до четырёх килограмм. Убрал подсос –
такое же давление. Видать, нравится качать настоящую Н2О.
    Захотелось посмотреть на действо снаружи. Фонарик в
руку – и направился на палубу надстройки по правому борту.
В черноте ночи низкий водопад щадил остекленение бухты.
Слабый луч не выдавал цвета изливаемой воды. Кроме рит-
мического уханья напора, ничего не проявлялось в окрестной
тишине. Черны были и иллюминаторные стёкла штурманских
кают. Единственный четвёртый механик по тому борту также
безответственно спал.
    Спустился в машину. Скорбно стою у насоса. Ну, думаю,
наплавался, Виктор. Такое не прощают. Жалко будет расста-
ваться с лучшей частью жизни. Мы все испорчены мореман-
ством. На берегу пресная тоска. Но не обессудь. Всё поделом,
всё в строку.
    Поршневой силач несколько раз судорожно глотнул. Стрел-
ка вакуумметра и другая упала на ноль. Стоп откачка. Можно
прогуляться в тапках по туннелю.
    Крашенные зеленью плиты блестят осокой после дождя.
Пробка мерительной, конечно, в открытом положении. Кры-
шечка висит. Колодец у переборки замечательно пуст. С за-
позданием более чем на 15 часов закрываю клапан выдачи с
ахтерпика.
    Ничем не отвлекаемый, собираюсь писать объяснитель-
ную. Не оправдаться желаю – проформы ради. На пол тет-
радном листочке содеянное уместилось.
    Наутро деду в коридоре передал. Он, не читая, сунул в кар-
ман. Очевидно, приняв за канючку об отпуске. А я спать по-
дался.
    Ни после обеда, ни вечером стармех меня видеть не поже-
лал. Подобное удивительным не показалось. Возмездие будет,
без сомнения, по полной. Поди, уж замену вызвали и приказ
по судну готовят. Ничего против этого у меня не возникало.
    Вторые, третьи сутки прошли в неясности. Новый рейс
утешительным призом: в старую, добрую к нищим морякам
Англию. За синими дверями секонд-хэндов к нам относились
как желанным покупателям. Столь редкое уважение и про-
пащие ценят...
    Ходячим правилом всегда прогуливался после вахты у кор-
мовых трюмов. Когда штивало, просто стоял подле двери, ста-
раясь не прозевать волну.
    Одевался по моде, то есть в дерматиновую двухбортную
чёрную куртку с поднятым воротником. Глубоко, сколь воз-
можно, натягивал французский берет. Только в таком виде,
казалось, не порчу общей картины.
    На тот раз вышел – морюшко отдыхало. Приличия ради гна-
ло заигрывавшую волнишку. Облачка валялись на отбелённой
синеве. Почтовый голубь присел на трюмную крышку. Значит,
умника устраивал наш курс. Солнце баловало весенним теп-
лом и светом.
    Смело по палубе шествовал до кормового трапа и обратно.
Старался всю красоту дня взять на память. Что-что, а моря,
даже никогда невиденного, почему-то всем не хватает.
    Иду к надстройке. Вижу, занёс ветер несколько бумажных
клочков. Поравнялся. На них почерк знакомый. Ба! Да это моя
писанина. Не успел справиться с удивлением, как те, вновь
подхваченные, унеслись за вырез фальшборта.
    В растрёпанных чувствах навёлся порядок. Упал камень с
души. Не иначе, раз прохожу по тяжёлой статье, лёгкие не в
зачёт. Кому мистика смешна, совсем простое объяснение. Дед
в убытие воды лишь старпома посвятил. Прикинули – себе
дороже кашу заваривать. Ведь на выводы «пентагоновцы» не
скупились. Указали бы и на плохую организацию вахтенной
службы. Ретиво догрузили бы всем в порицание. А доложив-
шим это надо?
    Всё же слабенький отзвук прозвучал. Пустячок пустей-
ший – со сварным на палубе встретились. Алексеевич отвёл
глаза и как бы, между прочим:
– Опасаюсь забыть – лоскутик обтирки на палец наматываю.
 Первейшее средство. Жаль, от тараканов не помогает.
– Чуть бы раньше поделился, – отвечаю, готовым к покаянию.
    Но поверенный в тайны подхватил трубу с дыркой от сви-
ща и попёр на излечение.


* Чуть обрусевшее название главного двигателя «Бурмейстер энд Вайн».
** динамки – упрощённое название дизель-генераторов.
= фото нач. радиостанции, питерца Александра Васильева. Фальштруба старого
 "поляка". На заднем плане Босфорский мост.