Святочный рассказ

     Дело тёмное, недоказуемое. Для тех, кто на веру примет, –
сущая правда. А всякого не убедишь.
    На «Воркуте», придерживаемой в углу Средиземки, ждали
рейс-задания. Когда оно пришло, радист от обалделости писк
просил повторить. Первой узнала новость «собачья» вахта за
ранним своим завтраком. Следующей поведала пекариха, к
которой морзянщик при желании стучался.
– Сколько булькаюсь, не припомню, – покрутил головой
секонд. – Стало быть, в Грецию под дамско-детские да стари-
ковские радости. И всё гладенько сдать после херсонских-то
портовых расхитителей! Как мило.
    Лицо резонёра сложилось в гримасу, возможную от погло-
щения целого лимона.
    Днём срочное комсомольское собрание состоялось. Тему
задал первый помощник: «Честь и достоинство советского
моряка».
    Говорить он был не мастак. Жанр партийного трибуна, тре-
бующий особого сумасшествия, ему никак не давался. Упёр-
шись локтями в столешницу, Ерёмин долго гладил ладонями
лысую головушку, словно разогревая, и выдал:
– Восемь дней уж, как Новый год распечатали. Чем, думае-
те, я занимался? Писал годовые на вас характеристики. Через
сутки зайдём в порт. Груз будем брать во все трюма: апельсины
и лимоны. Так что без нужды в местах погрузки не отираться.
Фрукты из ящиков не выхватывать. А то заснимут и сделают
провокацию с клеветой. Сам я на контроль против этого ста-
ну. Кто сейчас меня не понял, тому годовую расхерачу, пардон,
э-э перепишу. Пусть пеняет потом на себя.
Для того, чтобы красиво выйти из монолога, имелся у него
испытанный приёмчик.
– Комсорга прошу высказаться по основному вопросу по-
вестки.
    Подкованный недавний молодец из комендантской роты
отчеканил как надо.
    На изобильном острове Пелопоннесе, похоже, нас ожида-
ли. К груде заготовленного, юркие тракторишки с прицепами
подвозили роскошно наполненные ящики. Весёлые молодые
греки шустро и ладно укладывали их на поддоны. Старые важ-
но стропили. Затем почему-то все, вскидывая руки на «вира»,
смотрели, как снаряжённый набирает высоту.
    Тальманили и наши, и те. Спора никакого. Средь пряного
запаха и от близкой бирюзы моря чувствовалась яркая прият-
ность жизни. Но мы соотносились с ней дальним боком. По-
ходило это на завистливое рассматривание цветной чужезем-
ной открытки. Часто такое бывает.
    Один весь налитый энергией брюнет взял отборный ли-
мончик, чирканул ножичком и выдавил острую влагу в рот.
Ничего не скажешь, – впечатлительно.
    Низкий, пухленький Ерёмин дачником маялся на кормо-
вой барбетке. Оттуда замечательно просматривался причал и
куда апельсины грузили. Попробуй-ка поизображать интере-
сующегося чужой работой с утра до вечера! Не может быть,
чтоб он тогда свою должность не клял.
    Тысячи ящиков исчезли в вместительных трюмах старого
«поляка». Вот уже закрыли их по-походному. Несколько хох-
мачей приносят помполиту два больших пакета с желтым и
оранжевым разноцветьем, якобы просыпавшимся на палубу.
    Постовой номер один не стопорил удовольствие, выслуши-
вая комсомольцев. Безвыходно согласился похранить собран-
ное до выгрузки у себя. Как он потом возвращал? Никто не
видел.
    Между тем во всех каютах на главной палубе появились
представители витамина С. Источником служил люк из чет-
вёртого трюма. (По проекту – на случай войны полагался).
Хоть боцман и повесил на него замчище, ключ был не один.
Народная тропа ныряла в другой лаз и по скоб-трапу на ахтер-
пичной переборке спускалась вниз. Туннелем гребного вала
выходила в машину. Далее шла к матросам на правый, к мото-
ристам на левый борт.
    Сбив охотку, усовестились. Наблюдался коллективный
подъём духа. Ведь рейс совсем короткий, с давно нужной
разрядкой.
    У меня особая причина в совпорту побывать – палец на
руке не заживал. Покалечил малость, потому что в каждом
начальнике видели авторитет. За ту наивность и поплатился.
Механик суетной подвёл. Мол, утопите с кормы бочку. Это он
к нам, двум случайным на палубе, обратился. По простоте ста-
ли тужиться. Чуть приподняли. Дальше ни в какую. Столько в
ней отслуживших железяк из машины! А пальцы заложены за
край днища! Сейчас обоим отдавит.
– Выхватывай! – почти кричу.
Товарищ свои выдернул. Бочка на одну сторону чуть опёр-
лась. Всё равно вес чудовищный. Моя очередь...
    Боли не почувствовал. Вижу, кончик среднего срезан и
кровь течёт. Опечалился: как на гитаре играть буду?
    Лечила буфетчица по кличке Каракола, похожая на то несча-
стное морское создание. В медицине она разбиралась: прослу-
шала когда-то один курс акушерского. Не тем ли мазала, то
ли солярил на вахтах повязку – палец гноился.
    Перед Грецией заходили в Порто-Маргеру. Рядом, представьте,
Венеция. Вызвал мастер агента. На модном лупоглазом мерсе пока-
тили в госпиталь. Там рану по-настоящему обработали. На
обратном пути на заднем сиденье вальяжно откинулся. Чем
не прообраз новорусского?..
    Прошли под строящимся мостом через Босфор. И наис-
косок в нашу запутанную советскую географию. По любо-
знательности помнил, что бился с турками за Причерноморье
славный граф Суворов. Теряя чудо-богатырей, сломил-таки
янычарское упорство. Деятельный князь Потёмкин, намест-
ник огромной завоёванной Новороссии, тут же основал и
Херсон. Был тот хлебной биржей России. При красных вождях
странновато в одночасье стал украинским.
   Как узнал позднее, сидело попеременно в нём и Харькове
на чемоданах "украинское правительство". Сидело оно, сидело
пока Красная армия билась с белыми, Петлюрой да Махно.
В довершении поляков из Киева вытурила. Наконец-то со всеми
счёты свела, угробив сколько русского народа, взятого по
насильственной мобилизации.
   Пожалуйте, мол, в Киев. Хитрые подумали и ответствуют: "Негоже
нам возвращаться из российского города. Гораздо лучше, если мы
со своего приедем. Тильки сделайте перемогу в сознании: объявите
Херсон с Харьковым допереча укранским". Ну, и порадели таким же,
как сами, шаромыгам...
    Чертовщинка, подумалось мне. И она аукнулась. Стра-а-а-ш-
но! Но всё чередом...
    Вот уже у причала. В порту во множестве милиция объяви-
лась. Секёт и тырит. Выгрузка без наших тальманов. Ответчи-
ка за груз успокоили не на щирой мове, придуманной коварно
для разъединения, а на исконно отеческом: «Напрасно вол-
нуетесь». (Было кому подменой языка озаботиться: польским
панам, крёстному отцу самостийности и русофобу Тарасу
Шевченко, большевикам, сдуру запутавшимся в националь-
ном вопросе. И так полонизируют и даже австровенгернича-
ют всякие Ющенки до наших времён).*
    От долгой заграничности нам не терпелось отметиться в за-
ведении с музыкой. Швартанулись пижонисто в «центровом».
Когда оркестр заиграл, и без того искрило веселье. Зажигала
стайка студенток-филологичек. По симпатиям – наши.
    К закрытию каждый потерялся. Я стал лёгкой добычей
двух подружек. Расчувствовавшись от поцелуйчиков осовре-
мененной блоковской незнакомки, подарил свой крестильный
крестик. По тем временам символ веры только за подкладкой
пиджаков моряки носили. Как пал в ослеплении? Сейчас не
отвечу. Маленький, алюминиевый, неказистый – только мне
и был дорог.
    Потом с отпускниками там устроили прощание. След-
ющим днём туда же наведались. Обобщая: выдали полную про-
грамму. Само собой – денежкам конец. В порт на такси послед-
ним разом шиканули. И организм подсказывал: дескать, пора
завязывать. Раз так – смотрел рассеянно по сторонам. О бога-
тейший в прошлом губернский город вытер ноги соцприми-
тив. Ну и война прошлась. Кое-где сохранившаяся стильная
старина немо вопила о пощаде.
    «Волга» вдруг свернула, и мы понеслись натурально по
кладбищу с двух сторон. Такой авангардизм отрезвил оконча-
тельно. Шеф, понимая нашу неподготовленность, успокоил:
– По новой короткой дороге везу. Власти у нас решили тут
путь спрямить. Покойнички не возражали.
    Мелькали кресты, пышные надгробья. Несмотря на скорость,
цепко проводило меня взглядом женское мраморное лицо. По-
казалось, губы дамы разомкнула полуулыбка. Талантливый, од-
нако, скульптор – заставил себя выпрямительно подумать.
    А шёпотом: – Чур, чур,чур.
    Вскоре на вахту с 16.00 заступил. После сомнительных
удовольствий так на ней хорошо пребывалось. За полчаса до
нуля спускается в машину Санька, с кем вместе ходовую стоя-
ли. Путано начинает излагать свои похождения. В отличие от
нас, любил он посещать места попроще. Вид имел такой, что в
любой гавани оставь – не пропадёт. Вологодская горячая кро-
вушка, ну и руки у парня из нужных мест росли. Невзыска-
тельный гуляка предложил составить ему компанию, то есть
сходить в гости. Мол, очень ждут и просят привести приятеля
для подруги. Когда я в третий раз буркнул «нет», шельма сме-
нил подход.
– Пускай меня там ножичком пырнут. Пропаду ни за что. Знать только
буду: Витька-то, корешок, сгузал, не пошёл. Ить ведь.
    И я сломался. Сдал вахту. Наскоро переоделся. Оба сунули
в карманы гостинцы, добытые секретными ходками. Из проходной
шагнули на площадь, где кроме редких фонарей ничего не на-
блюдалось. Дикое безлюдье, безмашинье. Предлагаю подчинить-
ся судьбе – вернуться. Александер, сопя, героически молчал.
    Словно по Булгакову, на площадь влетел шальной грузовик.
Приключение началось.
    Шофёр с ухмылкой головой дёрнул, услышав от отваж-
ного конечную точку. Приличные кварталы проехали. Фары
выхватывали из темени кривые улочки c убогими частными
домишками, где-то вблизи Днепра. Зилок тужился, прибуксо-
вывал, тряся на ухабах.
– Дальше грязь непролазная, тормозну. Бывайте.
    Слезли и почавкали в модных штиблетах по липкой гадос-
ти. На небе ни луны, ни звёздочки. В какой-то первозданной
тишине брехнула собака. Тотчас по округе раздался солидар-
ный повсеместный лай. Снова к Саньке с тем же предложени-
ем. Упрямец ничего не ответствовал. Пеняя себе за безволь-
ность, не фильтруя матюжки, подкалывал его частушками про
вологодских. По папеньке – и я из них.

Вологодские робятушки нигде не пропадут,
Если ноженьки отрубят, на ... домой придут.

    Чу, калитка близкая хлопнула. Кондукторский голос окликнул:
– Парни, сюда!
    Наконец-то блуждания кончились. Входим в халупу. Ви-
док предстал такой, что захотелось обратно во мрак. Из всей
обстановки – две железные допотопные кровати, покрытые
тряпьём. Подушки грязные, даже на взгляд липкие. Пол ка-
кой-то серый. Сообразил – земляной. В углу косая печка. Го-
лые стеночки. Из дверного косяка выглянула неопрятная ста-
руха и молча убралась обратно. Лишь на Санькину пассию
было забавно смотреть. По годам молода. Неумело напудрена.
Непонятно с чего симпатичная мордашка огрубела. Трущоб-
ная леди старалась выглядеть расстроенной счастливым для
меня обстоятельством.
– Оксанка вас не дождалась, шмарится, стерва.
– Пустяки, подругу не ругайте. Я только спать хочу.
– Ой, да знаю, чего вы все хотите.
    Она по-детски прижала руки ладошками к груди. C пальцев
правой невольно прочиталось: "Нюра". Добитый этим, лишь
спросил:
– Какая кровать Ксанкина?
    Преодолев брезгливость, в чём был, в том и повалился.
Почти сразу Нюрка свет погасила.
    Под её оханье трёхдневное гусарство вырубило напрочь.
    Проснулся я от странной тревоги с тоской непонятного
свойства. Ночь боролась с рассветом. Все предметы в комнате
угадывались. Определённо что-то вблизи происходило. Страх
обдал волной. Стенка напротив размылась, как переводная
картинка, и из неё вышла девушка. Медленно, плавно двину-
лась ко мне, закутанная в белую материю с хаосом складок.
Чёрные волосы прелестницы ниже плеч разбросаны. Личи-
ко сладостной красоты. На сочных губках играет узнаваемая
кладбищенская полуулыбка.
    Мелькнули последние оборванные мысли:
– ...помолиться бы... слова связать... крестика нет...
    Тщетно: волю разбил паралич. Беззвучно заплакал от невоз-
можности быть собой. Видеть от слёз перестал. Пружинная сет-
ка кровати прогнулась с крайчика. Жалким трусом я провалился
в беспамятство. Сознание вернулось, когда она легко привстала.
Видение то ли уходило, то ли вплывало в свой тайный мир.
Лежал в полном отпаде, с признаками случившегося ин-
тима. Нет, нет, не снилось. Впрямь весь зарёванный. В трусах
липкость. Скорее, скорее бы утро!
    Парочка ожила. Снова Нюрка заохала. С натурной реаль-
ности замечательно приободрился. Когда те встали, Саньке
сразу о вахте напомнил:
– Соображай на скорости. Некогда антимонию разводить.
С восьми твоя.
    Грубый простак витязем подпоясался – и к выходу. Нюра
семенила за нами до калитки. Всё так же извинительно стара-
лась заглянуть в глаза.
– Приходите. Оксана вам понравится. Давече заметила: имя
прочитали. Порча это. Бабы со зла в лагере насильно наколо-
ли. Вовсе не так меня зовут.
    Остановилась жалкой, потерявшей себя. Слова утешения,
каюсь, погордился, не обронил. А с Саньки вообще никакого
спроса.
    Опять почавкали по грязи, больше всего радуясь свету.
К этому примешивалось великолепное ощущение – живой!
    Катили на первом, почти пустом, автобусе. Не удержался –
спросил Александера:
– Ничего тебе там не показалось?
– Ить ведь. Один раз проснулся, почудилось, зайти, што ль
кто должен. Вспомнил про поленья у печки. Не впервой – ото-
бьюся. Тут Нюрка навалилась сиськами. Снова досып.
    Каков счастливец! О своём же смолчал.
    Палец с гулятельной ночи сразу зажил. Что же выходит?
Неужели... Развивать дальше мысль становилось как-то не по
себе. Про близость с ведьмочкой никому не рассказывал, за-
ранее зная: обхохочут. Думалось и так и этак. Откуда они во
всей красе Гоголю были ведомы? В таких ли местах только им
водиться? Решил отложить умствования до зрелых лет...
    В море – будто всё заново. Гитару настроил. Сыграть по-
пробовал. Пострадавший палец срывался со струн. Прижи-
мать их как положено ему уже нечем. Ладно. Сойдёт брякать
за печкой.
    Распахнул рундук – запах кислый. Ба! Отборные лимон-
чики, кои хотел посылкой старикам отправить. Времени
не нашёл. Честнее сказать – забыл. Через иллюминатор от
гнилья избавился. Раздосадовав на себя, захотел на суки-
ного сына посмотреть. Зеркало показало обычный вид с
ушами.
    Всё равно сукин. Причесался и вышел в почти такие же ви-
новатые люди. Курилка обсуждала херсонскую стоянку, поми-
нутно взрываясь смехом. На той весёлой волне душа пришла в
равновесие. Да тем и утешилась.
    Догляд Ерёмина, ретивого третьего штурманца, застал 
врасплох. Списали меня с матросом Морозовым за ночную
самоволку в Болгарии. Так засыпаться! Невезуха полнейшая.
Забавно: у капитана фамилия Запорожец. В вольном перево-
де: гуляй не хочу. Где связь причинная? Да на виду лежит ди-
ванной подушкой.
    Ясный счёт: ангел-хранитель, обидевшись за крестик, на
время отошёл; не зря теплоход назывался «Воркута»; ведьмоч-
ка просто так не приласкает. Что чуть покалечился – тоже до
кучи. Стало быть – поделом...
    Целый год меня, как гнутый ломик, кадровики выправ-
ляли. Сначала кочегаром сдали в прачечную больницы «Се-
машко». Потом на полувоенное гидрографическое судно
«Крильон». Оказалось, козодёр пароходский в сравнении с
их особями – румяный пятёрочник. Затем ремонт на «Кузни-
це» «финна» пережил.
    Короче, трудом и годовым терпением новую характерис-
тику заработал. Опять жизнь колесом покатила...
    Признать надо: кое в чём советская власть нынешние вре-
мена опережала. Например, только заикнись про желание
съездить отдохнуть. Пожалуйста, во все приличные края ещё
необщипанной страны.
    Меня, отпускника, просто выловил в кадрах профсоюз-
ник. Там же, в коридоре, навязал почти бесплатную горящую
путёвку в Юрмалу. Июль месяц, синь залива, воздух из настоя
сосен и моря. О, дальше не буду. Кроме, кроме... хвоста хер-
сонского приключения.
    Курортная жизнь без романчиков невозможна, даже если
кто поклянётся в непорочности. На тот счёт никогда не запи-
раюсь. Знакомство на танцах в чужом санатории бурно пере-
росло в нечто. Сбор, составленный из гуляний, обниманий и
того, на что сейчас подумали, слаще ликёра.
    Вот променадничаем как-то с рижанкой Людой по живо-
писным местечкам. На душе беззаботность, птички щебечут,
речушка Лиелупе дремотно течёт. Истинно золотое времечко!
    Подружка при всех неотцветших женских достоинствах. Недаром
ей в плен сдался. Хорошенькая умница пыталась заново судьбу
устроить. Потому пробовала всякие варианты. Впечатлений
о мужиках скопила предостаточно. Особенно нравилось над
нашим братом посмеяться. Одну потешку мне выдала:
    «Послушай-ка, что один прикольный лётчик рассказал.
Снял он в Булдури дачу старую на лето. Семью решил вез-
ти не сразу, а одному пока пожить. Обустроиться надо – так
от жены отвязался. Сам же в первый раз задумал подлянку:
адюльтер. Создал гостевой припасец, нагладился и в ресторан
«Лидо» за красоткой двинул. Не повезло ему, был в тот вечер
перебор желающих. Обескураженный, поддатый, добавил
ещё с припасённого и, как был во всём, завалился».
    Дальше слово в слово пошла моя история...
    Одно уловил: шалуньи любят парадно одетых, избежавших
греха разборчивых сударей. И водятся они повсюду. Больше
про то, кроме Санькиного «ить ведь», сказать нечего.

* - Широкорад А. Россия и Украина. М.: АСТ, 2007.