Белые, весёлые, опасные

     Вот жизнь была! Несколько раз топнешь – несут пиво чеш-
ское. «Не надо ли “Столичной”, закуси на уровне?» – поинте-
ресуются. Никаких глюков. Ха-ха-ха. Просто палубой ниже –
ресторан. Свои женщины знали: над этим местом каюта
трёшника. По их соображению – нужнейшего человека на
«пассажире».
    Кто будет по долговым записям с команды деньги вы-
считывать? Он, то есть я. Дойдёшь до пистолетной фамилии
Макаров. Н-да. Зарплата по нолям иль того хуже – доплачива-
ешь. Зато у заведующей отчётный ажур. Глазки состроит.
– Александр, голубчик. Ты у нас на спецобслуживании. Об-
ращайся. Рады, рады. Кстати, прислали новеньких. Не позна-
комить, шалун?
– А туристки, по-вашему, в культурном досуге не нуждают-
ся? Мерси, мадам. На всех меня не хватит.
    Отходили вечером в пятницу под музыку. Пристань и ок-
рестности накрывало преддверие русского шансона:

На Соловецких островах
Дожди, дожди...

    На борту оживление, какое способны создать 250 любопыт-
ных особей. Плюсом неучтённые родные и знакомые экипаж-
ников. К 20 часам, аккурат к моей вахте, всё устаканивалось.
Каждый свой интерес находил. Богаче на пару-тройку сотен
оседали за столиками. Победнее или неприкаянные до озноба
любовались Двиной, потом морем. Заранее и мелочи обдумав-
шие запирались парочками.
    Белой ночью белый теплоход скользил совершенным лебе-
дем. Неспящие чайки провожали его, зависая у кормы. С чис-
того листа, казалось, всё начинается. Прошлое ни для кого не
имело значения. Редкий настрой чему и приписать? Находи-
лись волновавшиеся перед встречей со святой землёй. Опять-
таки с белыми стенами соборов, церквей, колоколен.
    Про сотни тысяч замученных и убиенных никто не хотел,
да и не мог знать. Красные кромешники – герои чекисты.
И что СЛОН слону не товарищ, догадались бы редкие. Семи-
десятые, застойные годы. Какой с них спрос? Много позже
приснилось: заходим туда странно пустыми. Берега соловец-
кого не видать. Всё люди, люди... На них одежды белые...
    Самое спокойное место – ходовой мостик. Посторонним
вход престрого воспрещён. Разве что для знаменитости де-
лаем исключение. Простоватый мастер решал: достоин ли
артист такой-то по силе проявленного таланта? Киношные,
театральные почти все перебывали. Мужики из них пьют не
хуже нашего. Артистки скромны, почти неузнаваемы. Очки
наденут, платья нелепые и косят под библиотечных дурёх.
    Простой народ по генетической памяти валом пёр на Со-
ловки. Рейсы без всякой рекламы имели стопудовый успех.
Дешёвые каюты хватались, как пирожки с ливером у метро
«Автово». Пусть не всякие осознавали: почто тронулись? Но
всем, уверен, выходило во благо. Не сразу, так после.
    Шелестят сейчас деньжата – вали хоть на Гаваи. А толку-то
из того? Здраво тогда придерживали, чтоб не задурились
обаянием буржуазии. Как хочешь обыгрывай, парадокс сам
выпирает: от свободы многих недосчитали. Мелок в душе
человек и покупается за мелочь. Сманённых нежалко, да дер-
жава худеет. Не поддаётся счёту, сколько наивных девиц в чу-
жестранных борделях пропало, за дебилов по всему шарику
повыходило! Сливочные мозги Отечества шпицбюргеры и
шпицсэры отсосали. Один наш на «Е» спьяну бросил клич:
«Обогащайтесь»! В зеркальном переводе: «Крадите»!
    И это тоже цена свободы?! Бред срамной!
    Во какой у меня друг! За всё переживает! Сердце с того
никудышное. Не скуп, но привык к бессменному. На нём
красный джемпер из чекового «Альбатроса». Обновке лет
сорок. Да мы оба из кинолент прошлого. Потому-то спешить
с кухни некуда. Сидим часами. После квашенной
капусты в самый раз заварить чайку. Творю крепкий Ronne-
feldt, который он любит. Тема гонится дальше:
- Лоцманов на борт вообще не брали. Не торговые  захожане.
С таким частым повторением и теперь соловецкий слалом
разложу по элементам.
    Положенное отстоишь, не в редкость без капитанского
пригляда. Ведь не салага. На белые теплоходы в основном
козодёров ссылали. Сие значит – лучших кадров СМП с опытом
даже излишним. Иные по несколько навигаций на исправлении
морального облика задерживались.
    Что до меня касательно, справедливо с одним кэпом повое-
вал. Достал всех самодур своими придирками. Объяснились
друг с другом при последней смычке терпения окончательно.
Я его псом троекуровским обозвал. Откуда мне на язык сго-
ряча сравнение попалось? Сам смутно представлял. Школь-
ное что-то, пушкинское. Но так оно здорово задело. Словно в
жизни обидней не слыхивал.
    От неожидаемой кондрашки весь затрясся. Три дыры про-
бил в дипломе, сокрушаясь, что большего не может.
    Когда моряки с «Шенкурска», как с чумного, побежали, в
парткоме разобрались с ситуацией. Салазара того вывели за
штат. С новым мастером в первом же рейсе на причал нава-
лили. Да в Гамбурге! Скандал. Штраф в валюте. В «пентагоне»
рассудили: пусть будет безаварийный, чем порядочный. Ста-
ло быть, попятились и про меня деликатно забыли...
    В ноль-ноль вахту сдам. Сна ни в одном глазу. Не мучая
себя воздержанием, идёшь в ресторан. (Лишь комсоставу туда
захаживать дозволялось, причём по форме).
    К барной стойке пришвартуешься. В долг нальют коньячка.
Чувствую: спину жгут взгляды перезревающих Афродит. Труд-
но выносимое, сознаюсь, испытание мужских качеств.
Стакану тихо скажешь:
– За честь морфлота! А своя уж как-нибудь.
    Ночи подлинно искрили. Живая музыка под балдёж звала совер-
шать горячечные поступки. Ведь сам Владимир Резицкий (!) со
своей джаз-бандой и полным набором кабацкого репертуара.
    Танцы сближали, знакомя мгновенно. Симпатии вспыхивали
сухими спичками. Оставалось прикурить – поцеловаться на моменте.
Смущать давним не стану ни тебя, ни тех, кто меня ещё
помнит. Выберу скромнейший вариант, какового предпочи-
тал избегать. Всё ж случалось напороться.
    Короче, сближаемся. Восторженное существо успевает от-
щебетать про счастье средь Белого моря. Совершенно-де уве-
рилась: романтика существует. Не преминет капнуть совсем
лестное:
– Вы в профиль похожи на Высоцкого. О, обожаю его
песни!
И мне комплименты не внапряг:
– Вижу тонкую ценительницу настоящего. Но больше я
смахиваю на маму с папой.
    При шутливой пикировочке выясняется: путешествует с
родителями и желает познакомить с ними. Во всех подобных
случаях отец семейства был профессором. Отступать бестакт-
но. В какой клозет тогда сольётся отвага носивших гюйсы?!
Общее знакомство удавалось, благодаря благодушию и про-
двинутости компании. Мэтр каких-то там наук раскрепос-
тясь, дозаказывал коньяк, подаваемый за самый лучший. Зна-
ки внимания официантки с дифферентом на меня окрыляли
и их. Оставалось подыгрывать отпускному загулу. Насколько
соображал, тормозил намечавшийся роман.
    Со стороны бы себя осмотреть. Не быстрее ли всех катился
по наклонной? Следовала невинная просьба ознакомить с кораблём,
показать свою каюту.
– Всенепременно, – ответствовал этаким киношным мичманом Пани-
ным, – прошу!
    Культурнейшие люди, ценя чужое время, за тем пустячным
одолжением растроганно прощались. Думаешь, ночь пропа-
ла? Чёрта с два! Через секунды, отпущенные на развязывание
галстука, лёгкий стук.
– Можно?
    Всё та же столичная штучка живой картинкой, с прерыва-
ющимся дыханием:
– Родители позволили посидеть у тебя. Надеюсь, благород-
ный мореход не против?
    Такой финт только чокнутый выдержит. Слабо пробую ук-
лониться.
– Мне руководить ещё швартовкой на баке. Чуть бы по-
спать.
    Рот запечатывал жгучий поцелуй.
– Где тут у тебя выключатель?
    Оба перестаём подчиняться условностям. Так, наверное,
бывало на войне. Живи летящим мигом. Новым часом – без-
возвратно поздно. Лишь протащат по спискам потерь.
    Дожидаюсь прихода честно опустошённым, замученным
вконец. Профессорская «доча» заглянула за юность, доби-
лась, чего хотела. Теперь держится самостоятельной, благо-
дарной и не более того.
– Ну, мне пора.
– Мне тоже, штурман. Обещаешь на обратном пути расска-
зать про звёзды?
– Почему бы нет? – соглашаюсь, зная: она даже не подой-
дёт.
    Распустившаяся цветком женщина загадочно-диковата.
И кто я теперь для неё?
    Сто одним метром корпуса тихонечко притираемся к при-
чалу. До изящно отработанного заводим концы. Но это ещё
не амба. Иду к парадному трапу изображать трогательное
попечение о сходящих на берег. Наигранная улыбка никак не
крепится. Держусь вертикально из последних сил. Ведь они –
наши гости. Им нет никакого дела до несчастного гуляки.
В те минуты несказанно был благодарен безвестным предкам.
Великолепие гавани и вид кремля спасал от осуждающего рас-
сматривания.
    Ручей пассажиров тёк мимо, отвиливая к трапу. Страхуясь
от перегара, дышу через раз.
    Вот знакомое семейство. Чуть задерживается подле меня.
Дочечка капризно кокетничает, как положено нечто узнав-
шей. Учёный папаша жмёт мне руку, будто подающему боль-
шие надежды ученику.
    Я откликаюсь тем же. Каждый понимает состояние другого,
не находя нужных слов. Пользуемся неловкими, простыми :
– Счастливого дня. Приятных впечатлений.
– Благодарны. Всё замечательно.
    Былое благолепие монастыря поблекло, растерялось, унич-
тожилось. Оставшееся стоит в вечных строительных лесах.
Каждый год студенческие отряды обновляют ту оплётку.
И только-то. Церковных служб нет и в помине.
    Иллюзия дел настраивает на положительное. Партия рас-
старалась так по всей стране. Впрямь, как в анекдоте, раска-
чивали стоящий вагон.
    У туристов будут прогулки на лодках по связкам чистей-
ших озёр средь лесной красоты. Организованные топанья по
предусмотренным дорожкам. До предела вымотанные, они
вожделенно устремятся на комфортный борт. Не ёлки тебе
зелёные. Ведь там питают, развлекают, наливают. Многие со-
чтут: это и есть настоящая жизнь.
    Не за тем раньше на монастырских пароходиках «Вера» и
«Надежда» с золочёными крестами на мачтах сюда добира-
лись. Окаянные свои души везли поплакать, помолиться. От-
давали себя в трудники на целый год. Опять-таки для спасения
души. На том утверждалась Святая Русь. Когда до сравнения
созреешь, стыдно становится. Отложенные мысли говорю те-
перь, а тогда и подумать было некогда...
    На последнем десятке сходящих молодая дамочка припира-
ет извиняющимся тоном.
– Я на каком-то вашем трапе оступилась. Маршрут мне не
осилить.
– На борту есть доктор. Сейчас вас отведу к нему.
– Не стоит беспокойства. Я сама медик. Кофе отлично то-
низирует. Одной в ресторан как-то неприлично, да он и за-
крылся.
«Язык – враг мой» выбалтывает:
– На этом лайнере для меня нет никаких дверей.
    Дождавшись концевой тётки в панамке, служебным ходом
попадаем в заведение. На нас смотрят с интересом. Что думает
про нас обслуга – по фиг.
    Заведующая лично берёт заказ. К кофию понимающе предлага-
ет прицепить двести грамм коньячка с лимончиком, салат и
сладкую выпечку. Вазочку с конфетами «Кара-Кум» – широ-
ким жестом от себя. Интересная медичка умоляет взглядом:
останься. Проявить бы характер. Да где там! Она начинает
мне нравиться. Чуть приоткрытая красивая грудь будит же-
лание увидеть всю. В чертах лица нежная открытость. Губы
покусывает – значит страстная. Познакомились.
– По коньячку, Лиля? – лучистые её глаза согласны.
    Спать расхотелось. Разговор приобретает приятность. Пус-
той зал идеален для странных пар. Неподдельный армянский
требует повторения. Времечко летит...
    Всем на свете довольные, идём ритуально осмотреть судно.
Почему-то доходим только до моей каюты. Раскованная Ли-
лечка, смеясь, задёргивает шторки...
    К вечеру на борт возвращаются набродившиеся. Стык
субботы с воскресеньем намагничивает активную их часть.
Гульба взбухает до предела. Танцевальная музыка заводит мо-
лодёжь. Она баранится под западное и млеет в истоме на мед-
ляках Ободзинского.
    Наша «Татария» в свете огней мерещится огромным тво-
рожным тортом. У противоположного края причала возвы-
шается таким же изыском «Буковина». Чистые воды гавани
Благополучия нежат покоем жемчужины СМП. Эх, это надо
видеть! Слова – всего лишь скрипучие костыли.
    Команда по-тихому и по-своему отрывалась, не выходя
из своего казённого пространства. Чем позднее был час, тем
больше росло долговых записей. Допработёнка из 80 штраф-
ных или невезучих фамилий не исчерпывалась никогда. Среди
них и вечные каботажники. Потом понял: то особого склада
моряки. Кроме почтения, никакая напраслина к ним не при-
лепится.
    Мастер наступающую воскресную ночь особо не жаловал.
Насупленным заглянув в ресторан, подался в рубку. Как раз я
прятался там от новых приключений.
– Александр Васильевич, ты что тут делаешь?
– Карту по последнему оповещению корректирую. Каран-
даши заново очинил.
– Похвально. Слышь, как наш плаввертеп разгулялся? Что
за комиссия, Создатель, быть капитаном при всём том.*
    Собираюсь слово вставить. Опередило распоряжение на
полном серьёзе:
– Ступай, Васильевич, в ресторан, проследи за порядком.
Должна же быть, какая-то пристойность в этом Содоме с Го-
моррой.
    Делать нечего. Отбываю на заранее провальное задание.
    К привычной стойке не приткнуться. Однако отвернуть
не позволяет честь. (Как в молодости она подводит, лишь в
старости раскроется). Поневоле изучаю зал. Тоскливое то
дело, когда бьёт фонтан веселья. Вспотевшие девицы козами
распрыгались. У всех глаза замаслены желанием сорвать удо-
вольствие. Я же статуей окаменел. Изображаю уставшего от
всяческих забав. Не рискуйте даже приближаться. Пока драка
не началась, беру жёстко петушащегося и делаю ему отсидку в
лацпорте. Там велосипеды хранились и такие субчики на пару
часов для остывания. Снова шерифствую, но как-то добрее.
Понимаю: когда ещё у них праздник будет? Шальной воскрес-
ный лишь нам набил оскомину.
    Пять, по виду бывалых, парней гуляют, как купчики. По
мне – так бестолково надираются. Пляски не привлекают ку-
тил по явной неотёсанности. Особо сорить деньгами, восхи-
щать собой никого не удаётся. Цены-то достаточно скромные.
И публика не та. Все норовят неповторимыми казаться.
    Здоровяки вперились в меня, вернее в форменную куртку.
Разом постигли, кого им не хватало. Простодушно подступа-
ют с повышенной почтительностью.
– Вы моряк? Кто по чину? Извиняемся: в нашивках не
секём.
– Третий помощник капитана.
– Ну а у нас Колька третий, в смысле возраста. Мы его на
койку отволокли. Вообще-то мы ЛЭП-500 в Сибири тянули.
Сейчас, э... стилягами отдыхаем. Очень просим на место сла-
бака Коляна. Уважь, а ?
    Отказать – себя уронить. Проверочный большой бокал
водки, не морщась, осушил. От закуски намеренно отказался.
За авторитет флотских сразу стал спокоен. Сибирские давай
упрашивать с ними посидеть, о дальних плаваниях загнуть.
Душа наша – та же пленница. Смягчаюсь.
– Ладно, побалагурю. Часто только не наливайте…
    Отчётливо помню окончание рейса. Схожу почти гипертоником
на причал у Петровской горки. Законное право теперь повидать
домашних. Чуть опережая меня, бледный, выжатый радист.
Насколько бедолага смог, лёгкие воздухом заправил:
- На воле-то какая красота!
    (Ещё бы. Трое суток с московской мазохистской!)


     Пожалуй, свернём повествование про весёлую жизнь за
красивыми обводами бортов. Вдруг сложится впечатление о
вечном празднике. Амурщина с выпивончиками, танцами, 
показ каюты – просто затравка...
    Главным творилось иное: в целости и сохранности всех об-
ратно в Архангельск доставить. Да так, чтоб гости приятных
впечатлений не растеряли. Само собой, и свои белые тепло-
ходы на соловецком слаломе уберечь.
    В том ключе пришлось разговорить другого. Годами он
Александра-пистолетного старше. В означенную пору ходил
старпомом. О чести думал несколько иначе – правильнее. На-
счёт сладких утех так же строг. Полагая ещё со службы в ВМФ:
любой корабль не для этого. Очевидно, сам Николай Чудотво-
рец обязал именно такого на «Татарию» направить…
    Он и сейчас хоть куда. Статный гвардейский мужчина.
В лице читается воля, способная к поступкам. Не курит. Рюм-
ку держит, но достойно, без увлечения. Одевается щеголевато,
легко, не опасаясь простудной погодки. Живёт с совестью в ла-
дах. Доволен, что Родине в своё время пригодился. И что люби-
мым делом был занят: матросил, штурманил, капитанил. Ро-
дом вологодский – значит отчаянный. Звать-величать: Грачёв
Анатолий Васильевич. Остальное из дальнейшего поймёте.
    Тут бы ещё маленькую оговорку ввернуть. Люди-то, ока-
зывается, разные. И кто больше в себе уверился – осрамится.
Непреложное, надо заметить, правило...
    Начал старый моряк так: «Говорю как на духу, нимало не
заботясь о толкованиях. Потому что история больно проста.
В ней то волосы дыбом, то посмеяться хочется. Одним сло-
вом – занятная. Дарю на память.
    Из всех судов пароходства чаще вспоминаются сёстры:
"Татария” с “Буковиной”. Их вообще-то не для катаний пост-
роили. Изначальное скрытое предназначение – госпитальные
суда. (Была фишка – на случай войны всё под рукой иметь).
Стальных красавиц ленинградцы спроектировали по-умному.
И под северный театр военных действий, и под «пассажиров»,
не отягощённых кичливым комфортом. Однако, к счастью,
красных крестов на бортах так и не носили.
    Мировая потасовка всё откладывалась. По второму вари-
анту им выдалась судьба. Сожалеющих об этом встречать не
доводилось.
    Третья ипостась – сугубо тайная. Кто знал – помалкивал.
Обязывала подписка о неразглашении. Ну, да теперь можно.
    Перед испытаниями на Новой Земле военные забирали
корабли, как дети свои игрушки. Все имеющие отношение к
ядерному щиту гостевались на них. Жаль, нельзя было завес-
ти альбом для почётных росчерков гениев. Плавучие приюты
уходили в бухты подальше от взрывных штолен. Случалось,
забивка не выдержит, вырвется облако. Посмотревшего на
косматое, безотчётный озноб пробирал.
    Точнее всех сорочила женская часть экипажа. Вне конку-
ренции все становились королевами с приданым. Сверхза-
секреченные учёные мужики, скучая, добивались благосклон-
ности камбузных и дневальных Дульсиней. Прямо с подушек
те знали, когда взорвут. Какова сила в тротиле? И прочее, для
бабьего ума непостижимое.
    Время до и после взрыва напрочь опустошало винную ар-
телку. Экономия наблюдалось, неудивительно, на съестном.
Никто не перечил авторитетному мнению: водка выводит
радиацию. Даже записные трезвенники старались жить на-
клюкавшись.
    Прощание не обходилось без слезинок и без
последствий тоже. Через отсчитанную с тех дней семилетку в
архангельских школах появлялись круглые отличники. Каза-
лось бы: мать – простушка, отца нет, бытовые условия фиго-
вые, а вот поди ж ты…
    Сам начальник кадров, с сугубо флотской фамилией Кочегаров,
 ежегодно наставлял судового помполита:
 - Смотреть в оба! Если число беременных превысит пределы
разумного, пеняй на себя. Спишем к такой то матери за допущение
явного ..ядства.

     Отрадней было видеть двух белоснежек на манящих древ-
ностью Соловках. Будто в незнаемых пазлах, картина без них
не составлялась. Причал под прямым углом к берегу усиливал
близость пришвартованных сестриц. Был ещё «Тамарин» для
«пассажиров» поменьше. Почему эдак обозван? Так ведь
куча историй с дивичьими любовями.
    (Голос расcказчика проседает от смешка). Разом полтыщи
народа со всех концов и серединок Советской страны сходили
на землю. Музейщики разбивали их на 14–16 групп и вели
уматывать впечатлениями.
    Начальная миссия наша обретала временный покой. Я бы
заметил, относительный. Капитан был к службе сугубо ретив.
Склонен быстрее взыскивать, чем хвалить. Порядок предпо-
читал держать основанный сверху пирамиды. Оправдывающий
резон: команда почти из штрафников. В основном стиль-жесть
срабатывал... Но, чтобы всё состоялось, надо суметь удачно
зайти в гавань Благополучия.
    Приснопамятным случаем “Буковина” пришла первой.
С прикидкой на течение следовало ей причалить правым
бортом. Была в «гонке» о том договорённость. Чаще же все-
го воображаемая «Голубая лента» доставалась “Татарии”. На
сей раз коронное её место, увы, заняли. Оставался заход за
нами. На мостике полная подтянутость. Время едва за семь.
Восходящее солнце не то что дорожку раскатало – ковром
света гавань залило. От лёгкого ветерка – нежнейшего бриза
на воде рябь. По верным приметам, чудеснейший обещается
денёк. Уж точно: замечательной солнечной яркости и голу-
бизны небесной.
    Пока же не до красот. Ими пассажиры из нетерпеливых на
палубах любуются. А мы, благодаря Ангарским створам, по-
падаем в канал. Ширина его 36 метров. Наша 14,6. Конечно,
это не нитка в игольном ушке, всё же большой аккуратности
требует. Только сдвинься – враз пропорешь днище. Притоп-
ленных валунов огромный там избыток.
    Точно по курсу на каменной глыбе возвышается маяк
«Крест», монахами когда-то сотворённый. Правее от него ос-
тровок с другими створами. На них всё упование, когда по-
ворот делать.  От солнечных лучей, ударяемых в воду, и ряби
слепящее мерцание исходит. Предметы на том фоне потеряли
чёткость форм. На них карнавалят рыже-голубые несчётные
зайчата. Обыгранный до затёртости заход оборачивается не
пойми чем. Очки с тёмными стёклами по-тогдашнему – бур-
жуазное пижонство. Для каботажника вовсе вещь нехарак-
терная. Семидесятые годы. Сами, небось, отведали.
    Скосился на мастера. Почитатель собственного «Я» забес-
покоился. Всё же не настолько, чтоб себя перепроверить. Да и
как?! Скучающий номерной штурман на нас надеется. Матрос
тупо в руль вцепился. Ну, камикадзе долбаные.
    Острее горчицы в три слоя близость беды. Догадываюсь:
секундами располагаем. Бинокль к глазам поднёс – также сле-
пит. Чуть повыше его приподнял, блики отсеялись. В тот миг
створы сошлись.
– Пора поворачивать!
– Нет, нет. Ещё нет.
– Да как же нет, они заство-ри-лись!!! – срываюсь разом со
всех катушек.
    Спорить – в полной глупости расписаться. Подскакиваю к
матросу. Резко руль вправо на борт крутанул.
– Ты что-о! – дачником за забором взъярился кэп, – да-а я
те-бя!!!
– Что, что – смотри! Где «Крест»?! Метров двадцать, чай.
    Теперь и он прозрел и онемел одновременно. Судно по-
слушно описывает горку, спасая чьи-то жизни, форштевень с
днищем и диплом капитану.
   Видя состояние стресующего судовода, слегка сдался на
задний план.
– Командуйте, Роберт Богданович.
    Пришвартовались. Ковчег наш после завтрака пустеть стал.
Предложением удостоился лестным.
– Зайди-ка.
    В капитанской каюте непредосудительно приняли двой-
ную дозу. Никто не мог похвастать, что Богданыч ему когда-то
наливал. Так уж вышло: первому и последнему – мне. Полег-
чало. А вот угощающему ничуть. Сгусток нервов – не человек.
Очень даже то понятно. Чтоб вернуть его в себя, предложил
обыкновенное:
– Возьмите удочки, прочее. Сходите на рыбалку. В благо-
стной тишине посидите. С души всё скатится.
Здравый совет не пропал. Кэп так и сделал. Собрал свой
неподъёмный рюкзак, напоминающий торбу для верблюда, и
потопал в идиллию святых мест. Да и заночевал там...
    Ночь прошла. Утро, день минули поочерёдно. Туристы
приходили-уходили. Кто-то в ресторане на главной палубе
заякорился. Иные любовью, не выходя, занимались. Особо к
книжкам пристрастные просиживали скамьи. Тройку изряд-
но поддатых до протрезвления закрыли в лоцпорте. Словом,
всё катило колесом до вечерней поры отхода.
    Ни раньше, ни позже предписанного сверили телеграфы,
прокрутили дизеля на воздухе и топливе. Испытали бас ти-
фона. Всякую мелочь учли. Капитана только нет. А отходить
через тридцать минут. Забеспокоился я в неведении, что из
этого стрясётся? Не случилось ли чего? С крыла мостика на-
чал всматриваться в идущих с берега. Уже двадцать минут до
отшвартовки. Уф, наконец-то. Волочится, голубчик. За плеча-
ми та огромная торба. Из неё удочки торчат. Сущий тормоз, а
не поклажа. Только не для Богданыча. Чуть чего – он силу духа
подключал.
    Надо править к своему борту. Он же выбирает буковин-
ский. Героически пошатываясь от усталости, одолел шести-
метровый подъём трапа. Странно поведший, по-прежнему в
обзоре и в пределах частичной слышимости. Вахтенный мат-
рос его останавливает. Заученно примерно говорит:
– Ваша путёвка.
– Какая путёвка?! – доносится львиный рык.
– Путёвка – пропуск на теплоход. У вас нет путёвки?
Не очень-то церемонясь, попросту отталкивает его. Раз-
даётся знакомое:
– Да-а я те-бя!!! Ты что-о придуриваешься?! По приходу, к
чёртовой матери, спишу!
    Набор угроз не кончается при поспешном залёте туда на
разборку. Обращаю на себя, сколь возможно, ненавязчивое
внимание.
– Роберт Богданович, вы зачем сюда зашли? Это же “Буковина”.
    Полминуты остолбенения. До него доходит изначально яс-
нее ясного. Но он уже не властен не стравливать пар гнева.
– Ты что-о?! До сих пор гуляешь на чужом теплоходе?! Не
готовишь судно к отходу. Да-а я те-бя!!!
– Всё подготовлено, вас ждём.
    И боком, боком, рассекая спешащих на борт, спустился на
причал.
    Последняя запаздывающая группа старается разом про-
толкнуться по трапу. Все приметно московские, берущие у себя
автобусы штурмом. Сверху несётся, как в громкоговоритель:
– Калхозник, куда с дабром абратна прёшься?! Пасудину
перепутал, хрыч катомчатый... Пехтура несчастная...
    Уязвлённый до дна души проколами, Богданыч чуть по-
добрел. Пуще прежнего лайнер берёг. В зените усердия дул на
воду. Напасти сами стали его бояться...
    Не в долгих ветеран сошёл с мостика в невостребованный
запас. Переживал, конечно. Но сантименты о капитанах –
вещь фальшивая. И не о каждом притча-быль остаётся.

    Когда я “Татарию” принял, похлеще случилось. И где? Всё
в той же гавани на отходе. По-всегдашнему, надо пятиться
задним ходом левого двигателя. Когда форштевень сравняет-
ся с углом причала, пуск правого на передний ход. Место для
разворота – только-только. Работая враздрай винтами, всё же
ухитрялись. Это бы и проделать. Так через свой канифас-блок
черти подводные вмешались. На тахометре правого – стрелка
осталась на тихушном ноле. Даю полный ход – двигатель не
запускается. У всех, кто на мостике, адреналин зашкалил без
анализа. Назад скорость лишь увеличивается. Корма вот-вот
сплющится о ближайший каменистый островок. Левый “стоп”
с переводом на ППХ.
– Боцман, отдать якорь!
    Левый на топливе так и не принялся. Лишь тот, не зря вы-
ражающий надежду, уцепил дно лапами. Сдержал чудовищ-
ную силу инерции намертво. До природной наковальни оста-
валось меньше тридцати метров.
    Опять секунды всё решили. Слава Богу, пронесло. Назва-
ние с карты – исключает иной исход. Надо только и самим не
плошать.
    Дед на полусогнутых в рубку с докладом. Форсунки, мол,
плохо прокачали.
– Всем задал! Ух, задал!
    А сам косит Крамаровым. Ждёт, когда его вздрючат?
Граждане не раскусили манёвры. Уже по морю скользим. На
душе отлегло.
– Ладно, – говорю, – больше не подставляйте. Последний
раз в орлянку сыграли.
    Двое главных надёжнейших “Русских дизелей” ни до, ни
после не подводили. Наоборот, их подвели – предали отечест-
венную марку-легенду».
    После этих слов, мы по рюмке накатили. Рассказчик тему
свернул, удивив вопросом:
– Почему, желая о прежнем сказать хорошее, сбиваешься
за упокой?
    Ответа ни тогда, ни сейчас у меня нет.

    Стал автор – ваш покорный слуга припоминать, что о тех
сёстрах знаю? Удивился очевидному: не всякий капитан им
подходил. Симпатии, как ни странно, не только меж людь-
ми. Изрядно пожившие на свете оспаривать загадку не будут.
    После того как «Буковину» в Швеции облагородили высо-
кой трубой, кучу разностей привнесли, её стало не узнать. На
месте грузовых стрел шикарный ресторан. На второй палу-
бе в корме бар. Интерьеры с заиканием на роскошь. Прямо
«Оушен стар» какая-то.
    Захотелось начальству и «Татарию» заманчивой звездой
видеть. Но, так сказать, не внаклад – за рубли.
    В «Красную кузницу» на зимние месяцы поставили лебё-
душку. Соломбальские Самоделкины не хуже шведов срабо-
тали. Под финиш, наново белоснежная, засияла роскошной
игрушкой. Отличие меж той и этой – бар в трюм спустили.
Продуманный шах заграничникам. И труба нисколь не хуже.
Суровые заводские мужики и те ахнули: «Могём, стало быть!
Эва как!»
    К первому рейсу озадачились выбором капитана  красот-
ке. Сразу на ум пришедший – в опале. По набережной проху-
дившимися ботинками шаркает. (Такова наша национальная
особенность). Грачёв в отпуске. Несколько подходящих не под
рукой. Поневоле остановились на к. е. – какой есть. Очень,
очень даже напрасно...
    Был Юрий Васильевич Лучинин мужиком видным. Лоск
приобрёл, уверенность, знакомства. Службой мореплавания
за «Оку» прощён и рекомендован.
    Предъявленного для соловецких тонкостей прискорбно
мало. Всё равно что любителя-лыжника обязать ринуться по
горному спуску. Высказаться по-морскому: поспособствовали
добрые дяди вылететь ему из новой теперь трубы. Архиваж-
но иметь наитие на опасность. Как и кем оно даётся – мнения
разделятся. Положим, капитанов-монахов бы с «Веры» и «На-
дежды» спросить, рекли бы смиренно:
– Сие от Господа.
    В тот год рано задумали открыть народную линию. (Почи-
ны дурацкие держались в моде). Не дождавшись, пока Белое
море ото льда очистится, распорядились отправить сестриц
в рейс. Понятно, первой пошла «Буковина». И там на отходе
первой была. Бывалый её кэп, как мог, советами делился. Спо-
собный к выучке Лучинин гладко следовал им. На обратной
дороге каждый лайнер пенил море в одиночестве.
    Курс оторвавшегося к горизонту перегородила льдина со
стадион. В машину – «самый малый». Нежно носом в сахар-
ную кромку упёрлись. Давай дорогу в Архангельск показы-
вать. Та заупрямилась и свалила за левый борт.
    Идёт «Татария». Может, оная навстречу. Решение за капи-
таном. Светский лоск ему пригодился. Захотел её, как даму,
галантно пропустить. Не сбавляя хода, отвернули в сторону.
Какая-то минута... и «пассажир» пошёл, словно по кочкам. Ут-
робным скрежетом, частым припадочным содроганием кор-
пуса многим улучшил воображение.
    Ощущением могу правдиво поделиться. С тем же Лучини-
ным на «Оке» в переделке был. С пробитыми балластными
танками волоклись от Кеми до «Кузницы». Так лишний раз мы
в Англию не сходили. Никуда вообще месяцев пять...
    Вот и «Татарии» ничего не оставалось, как малыми ходами
с перепуганными туристами на завод.
– Ай-яй, – посетовала крановщица, мать-одиночка, со сво-
ей верхотуры у слесарного цеха, – красивых игрушек нельзя
давать в руки. Поломают. Моряки те же дети...
    Так и не так. Если допустить вольность, что судно – дерев-
ня, в которой всяк про всякого знает, выйдет иное. Только в
расследовании аварии про чувства не пишут. Изложение тон-
чайшей материи – застолблённое право романиста. Всем про-
чим неловко. Я же разве что вскользь, деликатно.
    Окрылённый назначением, тут же взвинченно влюбился.
Зряшное дело – удивление выказать. Цветник женщин на
«пассажирах» какой! Она ходила на «Буковине» по ресторан-
ной части. От одного её вида у него захватывало дух. Делая
визиты к коллеге, неупустительно захаживал в образцовое за-
ведение. И манящая ответно вспыхнула щёчками. Стоянку на
Соловках бурно пережили вместе. Теперь недавняя близость
жгла его. Хотелось напоминать о себе с частотой секундной
стрелки. Огромный разрыв в расстоянии действовал на нер-
вы. Может, сейчас она видит с кормы позор «Татарии». Что
съязвят о нём как о капитане? Как это кольнёт её. Задор гонки
равных понятен всем. Ход огорчительных мыслей прервала
злокозненная льдина…

    Грачёва из отпуска досрочно вызвали. Основной командой
пережили вновь ремонт. Дольше всего задержались в доке.
Когда всплыли с почти новым днищем, составилось мнение.
Ни в коем случае «Татария» порознь с Грачёвым ходить не
должна.
    Чем вывод шплинтовался? В «татарской» истории два раза
без него по камням проехались. Два раза с ним явной беды
избежали. У своих в головушках и у ответственных за кадры –
отложилось.
    Встали опять на линию. Всё привычно, за малым уточнени-
ем: средь путешествующих объявились монахи. То послабле-
ние Русской православной церкви вышло от властей. К пору-
ганной святыне не только ездили, но пытались вдохнуть в неё
воцерковлённую жизнь. От популярности рейсов трудности
с билетами всегда. Несколько бородачей в чёрных рясах к ка-
питану за помощью обратились. Анатолий Васильевич пасса-
жирского помощника вызвал.
– Можем ли помочь?
– Одна четырёхместная каюта по броне.
– Распорядись в лучшем виде.
    По прибытии те попросили провести к благодетелю. Ин-
тересный у них завязался разговор. Выяснили: неверующий
он – и всё же помог. И со всеми по возможности так. В недо-
умении от одного: какие могут быть в простом заслуги?
    Странные гости понимающе с улыбками кивнули.
– А хотите мы судно освятим?
    Повисла пауза. Сцена приобрела статичный сюжет для жи-
вописца.
    Нашёлся, как всегда.
– Согласен. Наверное, дело благое. Только, если надо будет
креститься, не смогу. Во-первых, левша. Правой как бы не за-
путаться. Во-вторых, чтоб без оглядки на меня, каждый выбор
сделал.
– Прекрасный, честный ответ. Сродни игуменскому. По ва-
шему морскому – истинно капитанский.
    На обратном пути в Архангельск торжественное освяще-
ние имело место быть. На мостике собрался весь комсостав.
Монахи пели трудно понимаемое на слух: «...Спасе, сшествуй
и ныне рабам Твоим, путешествовати хотящим, от всякаго из-
бавляя их злаго обстояния: вся бо Ты, яко Человеколюбец, мо-
жеши хотяй...» Брызгали по лицам и мундирам святой водой.
Командиры стояли руки по швам. Глаза их бегали, не находя
устойчивой точки.
– Перекреститесь!
    Все разом, удивляясь себе, осенились крестным знамением.
Даже помполит такое проделал. Умным оказался. Смекнул,
что он не золото партии, которое куда-нибудь пристроят.
    Не прекращая творить молитвы, прошлись по кораблю.
Окропили «Во имя Отца и Сына и Святого Духа» многое, даже
в машину спускались. Среди примкнувших к удивительному
действу и газетный корреспондент. Ревностно всё в блокнот
занёс. Смягчённая редакторская цензура дала добро.
    Когда о том в «пентагоне» прочитали – растерялись. Жизнь
явно перегоняла. А ведь каких-то пару лет назад об этом страшно
даже бы помыслить. О времена!
    Однако Грачёва вызвали. Лица сделали прежними: сукон-
но-партийными.
– Что вы себе позволяете?! Кто вам право дал? Кто счёт, на-
верняка огромный, оплатит?
– Лично заплачу.
– Да мы вас!!!
    Тут Анатолий Васильевич, припомнив «Да я те-бя-я!!!» –
заулыбался, как от похвалы. Это и смутило. Вдруг и впрямь
перегнули. Прокашлялись от конфуза.
– Идите.
    Бумажная пресса друг у друга про то освящение перепеча-
тала. В целом приятное для пароходства щекотание репута-
ции. Пугающий счёт запропастился с концами. Совсем пре-
красно. Решили всю пассажирскую эскадру окрестить. Так вот
смело! В духе перестройки.

    Плавания наладились лучше прежнего, правда, ненадолго.
Пришло осознание, что в тучных временах проживали. А они
возьми и скончались здоровенькими. (Если не считать гриппа
краснобайства с тяжкими осложнениями при Горбачёве).
    С краёв державы сразу свинтились щедро пестуемые рес-
публики. Промышленность встала за ненадобностью. Через
границы спирт «Ройял» хлынул. Народ прослышал о неведо-
мых петрушках: олигархах. Самое обидное – деньги те спыле-
сосили. Сберкнижки грохнул министр финансов. Пустышками
ваучеров обессмертился Чубайс. Больше всего кремлёвских
почему-то волновало объединение Германии. Советники аме-
риканские прибыли, чтоб ничего Ельцину не упустить. Тало-
ны от мыла до водки. Повезёт, так съестной западный эрзац
наборчик получишь...
    На этаких житейских волнах туристы в потенции совсем
обеднели. Новые богатые устремились на забугорный отдых,
предварительно затвердив: «Ай вонт ту бай...»
    Лайнеры ходили заполненными на четверть. «Татарию»
решили поставить в отстой. «Буковина», как более люксо-
вая, осталась при чахлом деле. Анатолий Васильевич Грачёв
огорчительно перешёл на меньший, скукоженный болгарами
«Юшар»…

    С той поры порядком минуло лет. Всё изменилось. Страна
другою стала. Даже учёные в тупике. Какой-де общественный
строй ныне? Или по понятиям? Слава Богу: некоторые свиде-
тели закатившейся эпохи живы и здравствуют на свой харак-
тер. В том числе наш Анатолий Васильевич.
    Александр Васильевич до конца жизни ничуть не остепенился.
Вся судьба его – череда перемен.
    Флот оставил старпомом. Офицером милиции был. «Луч-
ший среди худших» – так ревниво о нём начальство отзыва-
лось. Прищучивал майором ОБХСС «лесников». Потом отдел
лишним оказался. Всюду запахло невозбранным криминалом.
    К спиртному прошедший огонь из табельного макарова, труб-
ки лага и питейные заведения был уже равнодушен. Совсем ни
капли. Говорил: «После сна того». Порядочный бывший мент
сокрушался, что Родину одолевает воровство и паче из казны.
Хотел вновь стать кирпичом закона, о который бы больно запина-
лись покусившиеся. Возвращать деньги и так обобранному
русскому народу почёл бы за честь.
    Ещё грела его мечта. Да разве исполнишь! Простая вроде
бы: съездить в Норвегию, где на мысе Нордкап ресторан с об-
зором. Прощально по-штурмански всмотреться в знакомую
даль моря. И, как в лучшие дни молодости, топнуть ногой...
    Анатолий Васильевич неизменен в честной открытости.
Последние годы служения провёл на ледоколе. В должности,
с половиной названия совпадающей, – «Капитан Косолапов».
    Чего только не бывало! Но это «не створится» с рассказом.
Много уже прочитал из того, что должен одолеть лет трид-
цать тому назад. Классики на полках свободного его времени
дождались. С ними хорошо – отсекается суета. Другое заня-
тие – продолжателей фамилии наставлять. Всё вместе мудро и
по-человечески.
    Юрий Васильевич при переменах не растерялся. Обменял
плавательские невезения на предпринимательский талант.
Кой-какой капиталец нажил. Успел-таки им распорядиться.
Сменил город на южный. Старость защитно встретил ферзём.
Та красивая женщина с былой «Буковины» разделяла с ним
жизнь до конца...
    Незабвенных родимых в 92-м году сбыли по сомнительной
цене черноморским воротилам. На руку сыграло и то, что «ре-
форматоры» паскудили военных. Бедствие страны, оказыва-
ется, лучше сталкивать на прошлую власть и бессловесных.
Стало быть, госпитальные суда и плавприюты для атомщиков
не демократическая дурь. С «пассажирами» – морока. А тут
живые денежки... и необязательно в оттопыренных карманах.
    Сестёр видали в зачуханном от небрежения южан виде.
Возили они челноков – возникший забытый тип мешочника.
Тьма юрких людишек промышляла турецким шмотьём. По-
мрачиться можно, до чего базарная саранча лайнеры загадила,
вернее, замешочила...
    Воссоздадут ли архангельских стальных красавиц? Откро-
ют ли истинно народную линию вновь? Пока вижу – госу-
дарственникам не до этого. А у кого сопоставимые капиталы –
предпочитают личные яхты размером чуть не с крейсера. Те и
эти опасно тупят...
    Белой ночью белый теплоход скользил совершенным лебедем.
От повторенной фразы у автора мокнут глаза.
Я начинаю разделять мечту покойного Сани.
    Попробуйте-ка норги не подать: пива чешского, «Столичной»
и закуси на уровне!

 *Что за комиссия, Создатель,... - чуть переделанная фраза из комедии "Горе от
  ума".