Птичка-синичка

    В начале девяностых жизнь поменялась. И настолько ра-
зительно, что многие отдали концы. Причины пёстрые. Без
лекарств ли остались, от водки ли палёной. Кто месяцами
пенсионных ждал, тот с голода. Всё это называлось «шоковой
терапией». Не иначе, чтоб от капитализма для «своих»
у народа крыша поехала и всех ступор обезволил.
    Лишь свободы привалило в изобилии. Понятно, сразу пере-
кушались. Прежние порядки поругивали с ленцой. Хаять но-
вые мешал «кредит доверия» под одного заводного.
    Начинал господин-товарищ отважно. Наперво заклеймил
спецбуфеты и купил народные ботинки «Скороход». В том же
духе, в окружении репортёров, съездил на автобусе в обыч-
ную поликлинику. По телеящикам столько раз обсиропили
его харизму, что наконец-то «впарили».
    Затейные любил кремлёвец причуды. Например, когда ве-
личали царём Борисом. Некому было проверить мужика на
нормальность. А ведь не колхоз пропивал!
    В ту пору жил нестарый моряк, сошедший на берег. Шёл
ему пятый десяток. Не совпадая с годами – выглядел моложе.
На сухопутье работал в водной конторе, не бедствовал. Свою
печаль тайную волочил неотлучно. Одинок он был. По натуре
совестливый, по характеру тихий, в общении улыбчив. Только
всё равно судьба не задалась.
    От родителей досталась ему квартирка-двушка. Стояли
в ней чинно: резная горка, овальный стол, венские стулья
и кресло из прошлого. Висело несколько старинных икон с
прекрасными участливыми ликами. Конечно, кичились де-
шёвые сувениры, картинки от странствий. Ничего даже дви-
гать не стал из обстановки. Решил: пусть будет, как при
 маме и отце.
     В рамочках книжкой выставил на стол их фотографии. Поз-
же добавился переснятый со старой карточки красивый моло-
дой танкист. В 42-м погибшего дядю звали с ним одинаково.
Родство душ, верилось ему, существовало в обоих.
    В серебристой оправе улыбалась из далёкого дня жёнушка.
Прожили они мизерно мало. Ничего у них не составилось. Но
он был и за крошки счастья благодарен. Любя её мучениче-
ски, затянул перемены в личном. Она же свою судьбу вскоре
подправила. Однако продолжала жестоко-нежными письма-
ми тормошить, иногда позванивала. С утончёнными женщи-
нами всегда так.
В своём дальнем городе за чем-то ехала, а навстречу выле-
тела машина...
Пусто, бесприютно стало без неё на душе.
    Скрашивала быт разноцветная кошка Муська. Ласковая
мордашка, умница, говорить, к сожалению, не умела.
Вот, пожалуй, и вся картина маслом...
     Придёт с работы – Мусю накормит. Взглянет на портрети-
ки, расскажет, как день прошёл. Вроде, не один. Дорогие,
любимые (для него по-прежнему живые) переживали за него.
Даже слегка стеснялся, что выглядит теперь старше их
лучших лет.
    Нельзя сказать, мол, безвольный. Пытался взять на абор-
даж удачу. Но береговой роман подвёл. И того хуже вышло.
Свежая, яркая дамочка, симпатизировавшая ему, случайно
познакомилась с другим. Полным неровней: иностранцем-
коммивояжёром. Ни кастрюлки впаривал - СМП сбывал запчасти.
Сравнить по деньгам: он – пятачок медный против баксовой
сотенной.
    Сознавал, что время в несколько лет длиной потеряно. Новую
же попытку пересекает какая-то незримая черта невозможно-
сти. Годы – расходный материал. На всё отпущено с пределом.
Сник моряк. На себе крест поставил.
    Это-то всё и решило. Ну что тут поделаешь? Оставалось
вечерком по пятницам принять несколько успокоительных
рюмок. Избирательным путём установил: перцовка идеально
подходит к его варианту.
    На семиструнной романсы игрывал минорные. Сущая
правда: ничего повеселее он и не знал. Муська послушает,
послушает и неодобрительно под диван уйдёт. Видно, счита-
ла: зряшнее дело поддаваться настроению. Вот у кошек иной
душевный склад, потому и выживают...
     Очередная пятидневная моталовка закончилась. Задержан-
ную на два месяца получку выдали. Как порядочный сошёл с
трамвая. В ближнем магазине съестного набрал, не позабыл
бутылочку по извинительной флотской привычке. В подъезде
из почтового ящика бесплатные газетёнки вынул. На четвёр-
том этаже полез в карман за ключами. Именно с этого начался
памятный случай.
    Как обычно, первой хвостатая отужинала. На скорую руку
себе приготовил, винтовую пробку с «чиком» отвернул. По
молодости, бывало, заводился. Теперь же спиртное действо-
вало сонным средством.
    В благодушном настроении вздумалось газетки те глазами
пробежать. Для этого переместился на диван. Читать в подоб-
ных почти нечего. Сплошь пучилась рекламная бурда. Листа-
ет, радуется, что ничего ему не нужно.
     На одном страничном развороте задержался. Душа преда-
тельски заныла. Сразу стало совестно и нестерпимо любопыт-
но. Предлагалось изведать визит «очаровашек», «ударниц»,
«фей» и прочих на выбор. Так одно из веяний новой эпохи ци-
вильно начало торговать пороком.
    Отложил занятие, но одолеть впечатление не смог. Мяг-
кий слишком человек, к тому же неприкаян. Кто живёт без
надежд, незаметно внутренне слабеет. Грешным делом не устоял.
    Броских телефонных номеров отверг необъяснимо не-
сколько десятков. Поскромнее поданный зацепил странным
предчувствием. Прокрутил диск по тем цифрам.
На неведомом конце провода сняли трубку.
– Извините, я по объявлению.
     Тут стушевался, покраснел и затянул паузу. Женский обхо-
дительный голос помог ему.
– Вам девушку надо? Нет проблемы. Адрес? Телефон?
     Кое-как с собою справился. Всё, что требовалось, сказал.
– Услуга 250 рублей за час.
– Да я не жадный.
     С волнением переоделся прилично. Чайник на газ поста-
вил. Вскоре звонок раздался.
     В распахнутые двери с улыбчиво-виноватым видом вошли
четыре девчонки. За ними мордастый качок. Со служебной
нагловатостью обшарил развозящий свинячьими глазками
комнату, затем предложил:
– Выбирайте. Какая глянется?
    Хорошенькие все. Но одна с особой изюминкой. Только
слепой не заметил бы тонкой, едва проступившей на юном
личике красоты. А чуть вздёрнутый задорный носик подтал-
кивал почти на товарищеское чувство.
Опять застеснявшись, скорее жестом, чем вымолвил:
– Пожалуйста, вот эту.
    Парень хмыкнул. Деньги за два часа взял. Компания пода-
лась на выход.
    Хозяин и гостья остались одни. Затикала первая минута.
– Давай чаю с шоколадкой попьём.
    На что она не без удивления согласилась. Сели на кухне,
как родные. Он деликатно схитрил: фарфоровую тарелку са-
лата подвинул. Выходило всё как-то просто и не пошло.
    Звали её Оксанкой. Про разное другое не спрашивал. Зато
она поинтересовалась. И поняла, словно знала давнишним
временем. Богом данная начиная с Евы чуткая натура – загад-
ка природы – жила и в ней. Не подозревая того, сам открылся
некозырным королём, подсмотренным за картами.
    На гитаре он ей сыграл с примерным по кошке впечатлени-
ем. Как это принято в приличных знакомствах, по комнатам
прошлись.
– Какая у тебя классная кровать! – восхитилась со значени-
ем Оксанка.
    Села на краешек, покачиваясь на пружинной мягкости. Он
намёк пропустил. Виновато оправдываться начал:
– Маменька румынский гарнитур, не подумавши, купила.
Я в море был. Теперь вроде бы и ни к чему такой.
    Обоим вдруг очень захотелось сказки. Она почувствова-
ла себя не привезённой девицей для оплаченного разврата, а
пришедшей случайно к хорошему человеку. Ему же предста-
вилось: наконец-то отыскалось заплутавшее счастье и теперь
останется с ним навсегда.
     Мечтатель люстру погасил. Зажёг прикроватную под стари-
ну лампу. Обстановка в комнате преобразилась. Сокровенный
уголок для двоих любящих ни дать ни взять. Он уже приду-
мал, как звать её будет. Ксанка – именно так. А случится ради
смеха, то по-гречески – Ксантина.
    Гостья нестеснительно платьице сняла. Видно, гордясь сво-
ей фигуркой, скользнула ладонями от груди до бёдер. Пропаще
как-то улыбнулась, расставаясь с лифчиком. Он бы наверняка
от такого поэтически смутился, если бы не поразился иному.
Часть нежной кожи, никак не подходящей, чтоб обозвать жи-
вотом, уродовала красноватая разлитость.
– Ох, что это у тебя? – вырвалось при всей его воспитан-
ности.
– Родимое пятно, – без огорчения отделалась Ксанка.
     Желая смягчить ляп, рассказал про одного судового меха-
ника. Красивый-де был парень, половина лица только порче-
на родовой краской.
– Считай, повезло. Природа наделала, но сама же и спря-
тала.
– Так и считаю, и ты в голову не бери. Давай теперь я тебя
пожалею.
    Проказливый смех колокольчиком звонким раскатился и
смолк от поцелуя.
    Им сразу сделалось хорошо. С ласковой требовательно-
стью она заставила его стать мужчиной. Почувствовав волну
надолго упрятанного желания, совсем потерял голову. Словно
вновь немного за тридцать. Только вчера пришли в совпорт.
Гульба в ресторане подарила встречу. Пьётся, плещется вино
радости, закусывается пряником печатным. И не где-то на 5-й
Пионерской в Ленинграде. У себя! Родные стены для всякого
отрадны.
     Наутро не надо добираться через весь город к причалу.
Опять в «коробке» напяливать робу и по трапам номерным
механиком в машинную яму.
    Потом месяцами с щемящей болью вспоминать ласки жен-
щины, которая наверняка забыла странного типа в загранич-
ных шмотках.
Теперь всё иначе. Удивительнейшее дело.
– О Ксанка! О Ксан-ти-на!
     Сладкая, приятная опустошённость овладела ими. Чудесно
подкралась дрёма.
    Привычка задавать время отозвалась в нём лучше, чем бу-
дильник. До явления свинтуса осталось минут десять. Пасто-
ральный самообман кончился. С осторожной деликатностью
коснулся девичьего плечика.
– Ксанушка, пора. За тобой скоро придут.
    Гостья прежней мечтой глаза открыла. Всё моментом про-
играла в памяти. Стало страшно, что её потащат по беско-
нечным лестницам. Каждый заплативший ублюдок волен ос-
корбить, потребовать исполнить любую гадкую похоть. Она
невольно сравнила его с другими, ужаснувшись потерять.
     Без подачи впечатления от одевания, решилась на то, чего
от себя не ожидала:
– Я бы пошла за тебя. Деток бы нарожала. Если бы вдруг
обругал, за обиду бы не приняла. Ты очень хороший. А я вот
пропадаю...
     Слёзки в голосе и неподдельную её искренность прочув-
ствовал он. В самое больное и сокровенное попала Ксанка.
Хоть и по наитию – да угодила в десятку. Порыв сравним с
открытием счёта нищему в банке. Остаётся лишь подождать:
скоро ли тот наведается за деньгами?
     Ей казалось, что призналась ему на пределе искренности.
Будто на самом деле сделала бы так. Он же, столько раз битый
жизнью, ответил жалкой, горькой улыбкой...
    Стал чудак невольно над этим потом раздумывать. Ниче-
го путного из мыслей не выходило, кроме одного построения.
«Даже если чудесное обещание не сбудется, то хоть спасу её».
В конце второй недели, утвердившись в намерениях, вновь
набрал запомнившийся номер. Попросил прислать именно её.
Эффектный торт из холодильника извлёк. Кагорчик выста-
вил. Сервировка на уровне. Джентльменом в зеркало посмот-
релся. Будь что будет.
    По тянувшемуся времени понял: на вызове его симпатия.
Оскорбляться – глупо.
     Когда её одну привезли, со старым впечатлением новое
не совпало. Ксанка несколько иная: усталая труженица того
фронта. Это меняло, так сказать, прелесть вечера. Сели в ком-
нате за стол, заставленный как для именинницы. Чокнулись
бельгийскими рюмками. Вот только настроя на праздник
встречи не было. Подевался куда-то или об него ноги вытер-
ли. Последнее вернее. Ну да ладно.
– Ой, давно тортика хотелось. Угадал!
Уморно стала Ксана его уписывать. Верхняя губка смешно
кремом заляпалась. Только тогда к ней вернулись прежние
милые чёрточки лица. Такую он почти уже любил. Спятил не
спятил – готов опять перечить судьбе. Ведь ошпаренных её
уроками всё равно не проймёшь.
После застолья предложил Ксанке поспать. Та благодарно
кивнула.
– Я, несчастная, у нашей бригадирши центровая. Измусо-
лили всю.
Сказала как о будничном, не испытывая стыда.
– Ложись рядом, друг мой добрый, – в голосочке пряталась
ласковая ирония.
Он обращение оценил. Простодушно улыбнулся. Лампу
зажёг. Оголённость по-домашнему удивила больше всего. На
голливудской фигурке напрочь отсутствовало уродующее
пятно. Опять не удержался:
– Ксантина, чудеса! – и показал рукой, как дурень.
– Порадуйся за меня. Зажило. Горячий утюжок слегка тогда
впечатался. Мы с единственного за неделю выходного не яви-
лись вовремя.
Я на коленях перед хозяйкой ревела, чтоб заступилась.
А Таньку отдали на субботник.
– Это как?
– Просто по братве пропустили, кто во что изволил. Гово-
рили: последний, двадцать пятый, побрезговал. Юбочному за-
водчику примерещилось слюнтяйство. В рожу тому дал.
– Ну и порядки в вашей конторе сволочные!
– Да уж, хуже детдомовских.
– А ты и там была?
– Представь, всё детство и чуть юности.
История Оксанки – грустный, даже в упрощении, расска-
зик.
Мать свою она не помнила, оттого что слишком рано убил
отец. Так спроста, в белой горячке, ночью водки захотелось.
Трущобный мир Бакарицы видал и не такое.
Слабых здоровьем детишек увезли в Вельский дом ребёнка.
Сестрёнка Оля почти ходить не могла. Братец, отъевшийся,
закачал права, мелким сестрёнкам покровительствовал.
Отцы у них были разные. Разительно непохожие, не нрави-
лись воспитателям. Да, по правде, те занимались больше сво-
ими огородами. Легче для совести считать всех запущенными
от рождения.
Ездила к ней только тетя Вера, овдовевшая старая женщи-
на. Гладила по головушке и жалела, как могла. Оксанка гор-
дилась «проведываниями», насколько получалось не обидно
другим.
Всех сиротских объединяла общая судьба. Если кто-то
средь них обижал, то рисковал быть порванным ночью воз-
мущённым братством. Учёба считалась тоскливым пустяком.
Всё равно потом сдавали всех в одну архангельскую гопу.
И она стала маляром-штукатурщицей. Только дома стро-
ить перестали и даже слегка подкрашивать. На смене эпох
всегда так.
Энергичная Вера Григорьевна, как сиротам, выхлопотала
жильё в сносной деревяшке на той же Бакарице. Поклеили
комнатёнку дешёвыми обойчиками, печь побелили, полы по-
красили. Вот только, на что есть-пить, Оксане не нашлось. Ра-
боты не сыскалось никакой. Детский дом вспоминался раем
обетованным – ведь там кормили! Младшая ещё в гопе на до-
вольствии стояла, за исключением выходных. В такие дни и
начали выходить на эксы.
Самый громкий – похищение крупной трещины. Присмот-
рели убогий магазинчик, изучили, куда задать стрекача. Труся
до пяток, вошли. Сестрёнка выбрала рыбину, продавщица на
весы положила. Тут Ольга её цап-царап и навылет пулей. Ок-
санка на шухере дверь распахнула. Бесфонарная темнота ок-
раины – третья соучастница.
Вдогонку раздался вопль несчастной, которой придётся от-
давать из своих скудных хозяину:
– Мокрохвостки паршивые, чтоб вам костями подавиться! –
и ещё одно крепкое словцо.
Прежде чем сварить, поревели...
С портовыми перезнакомились бедолажными девчатами.
Все раскованно курили, крыли матом. Обменкой друг у дру-
га наряжались в секонхэндовский форс. Соответственно по
житухе мало и редко ели. Многие обретались в поисках ра-
боты.
На предмет этого газетки просматривали. Спрос кое на
кого имелся, да не по их разумению и бумагам конченных за-
ведений. Из всего вычитанного выходило, что, кроме интима,
они никому не нужны. Такого хулиганки стеснялись больше,
чем иные чистенькие, образованные.
Дать по любви – само собой, в кайф. А вот взмокнуть под
какими-то чмо?!
И лепили девоньки ругательства вкуса настоящего горяче-
го шоколада.
Славные, неизвестные стране героини!
Повезло наконец: в частную пекарню устроилась. Слегка
протёртые изнутри сгущённым молоком завитушки пекла.
У жлоба хозяина полное бесправие. Чтоб работнички не раз-
бежались, паспорта отобрал. Выжимая копейки, «подлянщик»
среди подобных всё же не устоял. Бизнес накрылся. Нырнул
молдаванин в мутный ельцинский правопорядок вместе с их
паспортами. Знамо, южный человек продаст и подобранную
пуговицу.
Теперь без паспорта на рынке труда и толкаться нечего.
Жалиться, вечно клянчить деньги не хотела до отвращения к
себе. Оставалось одно: дотронуться до липкой паутинки. Кто
её осудит? Голод, известно, не тётка. Разумеется, решалось та-
кое на полный тощак.
Новым днём Оксанка была уже сытой...
Опять их время кончилось. Успел записать: «Вера Григорь-
евна, тел. .. - .. - ..».
...Жизнь приобрела борцовский смысл. Сумасбродные
предприятия поддаются приложенной воле. Он начал дейст-
вовать.
Из разговора с родственницей Ксанки вынес самое бла-
гоприятное впечатление. Героическая оказалась бабка. Даже
по телефону чувствовался характер. От своей истории не из-
бавила. И правильно. Заслуженным уважением только про-
никся.
Всю войну она колесила медсестрой санитарного поезда.
Сколько раненых навидалась! Сколько бомбёжек пережила!
С Карельского фронта обычно в Архангельск везли. Вокзал на
левом берегу. Тут же причал для переправы в город на паро-
ходике «Москва». По зимам путь прямо по Двине. Лошадки с
санями, грузовики на «печном ходу».
Ей до дома всего ничего. Она же местная. Идёт такая вся
ладная, в форме, почти фронтовичка. За плечами ловко пе-
ретянутый «сидорок» с угощеньицами. С голодухи от одного
вида их падали в обморок. Само собой, честь девичья, как и
стать, вне сомнения. Попробуй тронь такую!
В кармане блестяшка браунинг – офицерский подарок. Всё
едино в госпитале бы отобрали. Лихолетье – а честь никому.
А теперь? Чистый конец света. Разврат из всех щелей. В те-
левизор иногда плюнуть хочется. Родная племянница и та с
литером «Б».
Конец разговора имел важное значение. Договорились
спасти Оксану. Потом уж как сама решит. Вариантов-то у ней
немного.
Затем он позвонил хозяйке-бригадирше. До этого, оказа-
лось, с дамой диспетчером общался. Та, проникшись сочув-
ствием, подлинный номер выдала.
Разговор шёл туго до того момента, когда проявил неот-
ступность:
– Не знаю как, но я спасу её.
Видать, что-то дрогнуло в женской душе, чуть отмылось.
Последний довод-предостережение выставила:
– Больная она, намучаетесь только. Такие вопросы я не ре-
шаю.
– И на том вам спасибо.
Вера Григорьевна, узнав адрес порочного обиталища, за-
явилась туда.
Понятно, дверь ей не открыли. Только переполох и без того
случился. Заявлять свои права она умела и даже милицией
припугнула. Не трясущаяся, словно под красным знаменем,
повела атаку. Апеллировала, а лучше сказать, вопила несла-
бым голосом жильцам обычной пятиэтажки:
– Знайте: у вас тайный бордель открылся. Это так же дурно,
как с живодёрней соседствовать. Племянница моя там. Люди!
Да что же творится?
Крутой кипяток её слов пронял и держателей бизнеса. Ре-
шили: скандал с такой «ископаемой дурой» им ни к чему. Да и
живой товарец время от времени надо менять.
Так девчонка обрела свободу. А тётя – гордость от выиг-
ранной схватки с мафией. Наверное, в ней на минуту ожила
сестричка в шинели, с кудряшками из-под пилотки.
Дальше-то что делать? Посадить Оксану себе на шею? Так
это не по нервам и не по пенсии. Занавесок тоже жалко – заку-
рит до серости. Звонит ему:
– Поздравляю. Приезжай, милок, забери своё счастье. Чув-
ствую, как после войны. Вроде бы победа, да непонятностей
больше.
На волне захлестнувшей радости везде прибрался. Един-
ственным остался недоволен: батареи едва тёплые. Их толь-
ко что на начало октября оживили. К соседу выше поднялся.
Мол, не позабыл ли воздух спустить? Тот странно посмотрел
на него. Смешал снисходительное с инженерским:
– Теплоноситель нынче прямо пропорционален порядкам
в стране.
Пришлось согласиться...
Вот уже сидят на кухне Веры Григорьевны – чай пьют с ва-
реньем. Всё прекрасно составилось. Только огорчает наблю-
дательность. Видит: Ксанка вся на скрытых нервах. Два раза в
коридор к телефону удалялась. По обрывкам фраз понял, что
надеялась она на случай получше. Параллельный роман вос-
трила. Но неведомый другой не рискнул. Стало быть, ему под-
фартило. Значения не придал обидному. Выдержал приличное
благодушие до конца вечера. Стали прощаться.
Славная старушка пожелала им счастья. На ухо шепнула:
– Ты уж её пока пожалей, не домогайся. Пусть отойдёт.
– Так и будет. Честное слово.
Дома на лад у них пошло. Со всем своим маленьким хозяй-
ством познакомил. Показал, где деньги лежат, вторые ключи.
Дело к ночи, а наутро на работу.
«Может, всё наладится. Ксанка привыкнет. Не бесчувст-
венная же она. Когда-нибудь своё спасение оценит». На этих
успокоительных мыслях, чувствуя приятное тепло девичьего
тела, забылся сном.
В седьмом часу тихохонько поднялся. Муське путассу сва-
рил. Умываясь, в зеркало посмотрел, прикольнулся:
– Держись, молодожён.
За конторскими делами невольно о Ксанке думал. Хотел
позвонить, но удержался.
Домой поспешал – душа торопила. Непривычно нажал
кнопку звонка. От шагов за дверями браво заулыбался. Пер-
вым делом приложился к щёчке. И тут же радость упорхнула.
Выразительное личико подруги было дежурно скучным. Он
это приписал к маяте от долгого дня. Попробуй-ка вживись в
новый образ!
В самой большой кастрюле до верха пучились макароны.
Съесть их удастся разве что за неделю. Ладно. Деликатно ап-
петит поизображал. Ксанка в халате смотрела по телику вся-
кий вздор. Семейная жизнь явно началась.
Муся давала подсказку – вертелась у холодильника. В чу-
десном, по её понятиям, ящике для сдержанной фантазии
продуктов хватало.
– Сейчас, моя кисуня, вкусным попотчую. Сам-то сегодня
пролетел.
До благого результата – как до Гваделупы без компаса.
И будет ли он? Ему припомнилось, что и спасением утешить-
ся хотел. Присоединился к Ксанке для пустопорожней траты
времени. Забываться стала скверность одиночества. Теперь
баюкал покой, разбавленный восхищением от близости. По-
ложил руку к ней на плечо. Ксанка улыбкой поблагодарила.
Душа откликалась душе.
Дня через два сунулся в шкатулку за деньгами. Обнару-
жилась лишь одинокая десятка. Облом удручил неожиданно-
стью.
– Ксантина, тут вроде больше наблюдалось?!
– Подруга склянчила. Я и отдала.
Что делиться надо – знал. Случись самим не хватит? Че-
го- чего, а просить он совсем не умел. Раз голодом из-за этого
насиделся. Благо бы раздал на дело. Просто ещё не сманенной
обновки захотелось. Последние же пьющий двоюродный бра-
тец в ларёк снёс.
– Хоть хорошей отдала? – спросил, зная наперёд, что день-
жата ушли без возврата.
– Своя, детдомовская, ребёнок у неё от одного зека с Пир-
сов.
– Тогда спокоен. Аттестация классная.
Потом несколько серебряных ложек пропадёт от дневных
визитов. Он и это переживёт. Понятно: нужда, может, на-
следственные привычки. У всех они есть. Вот у него мягкий
папин характер. Иногда вовсе бы не так поступил, да что уж
заложено.
Компьютеры только-только в конторах появились. Не пре-
минул составить на нём календарь курильщицы. К концу ме-
сяца выходило вредную привычку изжить. Весьма довольный,
исполнился блаженной верой в педагогику.
Дни разбились на везучие и провальные. Тишь, гладь сме-
нялась, как в море, качкой. Возвращается он как-то с работы.
В зимней темени уже родным двором идёт. Под курсовым уг-
лом Ксанка почти на столкновение.
– Откуда ты, прелестное дитя?
Видит, ей не до шуточек. Сам тем же секундно проникся.
– Твоя тётя ключи отобрала.
– С этого места, пожалуйста, подробней.
– Ко мне подружки пришли потусоваться. Ну, немного шум-
но от мага. Я на звонок дверь открыла. Стоят две бабки все в
претензиях: «По какому такому праву вы тут находитесь?»
Одна сказала, что тётя твоя. Про другую догадалась: со-
седка. Девчонки, кем только не пуганные, сразу смылись. Она
квартиру закрыла и отдала ключи той наводчице. Вот жду,
мёрзну.
Последние слова, ловко завёрнутые в жалость, могли тро-
нуть любого. Определённо, в Ксанке погибала великая артист-
ка. А он для её дара был беззащитно простоват.
– Ничего, сейчас всё выправим.
Пришлось, неловкость преодолевая, объясняться с почтен-
ной Серафимой Николаевной. То, что она не поверила ни еди-
ному слову и за развратника посчитала, сомнениям не подле-
жало. Многолетняя репутация погибла на корню.
Когда у себя очутились, слегка Ксанке попенял:
– Тише бы могли. Зачем к тебе столько сомнительных девиц
шастает? Видела, что из этого выходит?
– По-твоему, я должна взаперти жить? Клеток не терплю!
Слёзки закапали. Обличитель растерялся. В самом деле, в
чём-то она права.
– Конечно, ты свободна, но зачем меня подставляешь? Та-
кой жалкой роли просто не вынести. Честнее будет тебе уйти.
Ксанка серьёзность момента уловила и через всхлипыва-
ния: «Мамушка, несчастная я какая-я-я...»
 Пока её успокаивал, ужинали, пили чай – подкрался позд-
ний вечер. Виновница в телевизор уставилась. Он же решил за
благо уткнуться в спасительный от неприятностей сон.
Важное таки обозначено. Каждый понял другого, хоть и
казалось, будто бы всё по-прежнему. Ни один только не смог
догадаться: беда в большой разнице лет. И это мрачнее мрач-
ного. Почти приговор.
С получки обновок Ксанке накупил. То-то она была рада!
Вертелась у зеркала, новым своим образом любовалась. Доб-
рохот доволен, что высек такой восторг. Дарить от сердца –
приятнейшее занятие. Несколько дней прожили в тихой бла-
гости. Опять приподнялась его душа и в сказку поверила.
На просьбу съездить тётушку проведать только улыбку до
ушей сделал.
– Всенепременно навести. Поклон от меня и привет пере-
дай. Я сам о гостинцах позабочусь.
Ксантина пропала на три дня. Справился у Веры Григорьев-
ны – не появлялась. Такое унижение всякому проглотить труд-
но. Не зная будто себя, её вещички в пакетах у дверей выста-
вил. К забытой уж совсем перцовке приложился. Не помогло.
Объявилась, наконец, дорогая пропажа. Виноватая, гото-
вая ко всяким ругательствам, вместе с тем вид прекрасно-не-
бесный. Он с трудом мужества набрался:
– Забирай своё и уходи. Здесь не гостиница для (продол-
жить духу не хватило).
Назвала по имени.
– Ладно, пойду. Замёрзну где-нибудь. Поделом детдомовке.
Мамочка, забери меня к се-бе-е-е.
Представил бредущую ночным безлюдьем, почему-то к
реке подо льдом и снегом. Холод свёл пальчики. Обессилен-
ная, вот-вот ткнётся в сугроб. Личико уже начало белеть. Не-
зримая душенька заметалась...
– Оставайся, – махнул рукой, презирая себя.
Не в долгих Новый год подошёл. Гулять так гулять. Ксанка
удивила праздничными блюдами, которые к тому же удались.
Одно даже розочкой из свеклы украсила. Солидно, стало быть,
в Вельске давали домоводство. Он со своей стороны закупил-
ся, учтя всё. Последнее она подсказала:
– Нужны красивые бусы под жемчуг.
 Исполнил. Принарядились, будто в ресторан собрались.
Кавалер в лучшем своём английском костюме. Для последне-
го штриха симпатичную медаль «300 лет российскому флоту»
нацепил. Ксанка чуть-чуть косметикой мазнулась, обернув-
шись артисткою главных ролей. Чёрное платьишко с новым
украшением облегало её по-парижски. Настроение под стать
событию. В 22.00 за стол сели и как отплыли на своём «Тита-
нике».
Старый год провожая, несколько раз чокнулись. Водка на
бруснике, если запивать томатным соком, легка. По ящику
сплошной концерт. Под заводные шлягеры танцевали. В но-
лики, вместе со всей Россией, по бокалу шампанского. Вовсе
заискрило веселье.
По наитию, что ей понравиться может, исполнил на гитаре
единственную отрывную:

И я была девушкой юной.
Сама не припомню когда.
Я дочь ловеласа драгуна
И этим папашей горда...

Ксантина вся распахнулась от остро романтичной песни.
Вошла в образ любившей напропалую отважного барабанщи-
ка с барсучьим султаном.
Нарочно, налегая на рычащие Р, сам исполнитель поддался
настроению:

Мундир полыхает пожар-ром.
Усы палашами тор-рчат.
Недаром, недаром, конечно, недаром
Тебя я любила, солдат...

Когда же от счастливой поры рассеялся пороховой дым,
выдал с грустным перебором:

Но миром кончаются войны.
Я с нищей сумой побрела.
Голодная, с дрожью запойной,
В корчмах я под лавкой спала.

От переживания за героиню на бусы капнула искрою сле-
зинка. Последний жестокий куплет был честно ею выстрадан:

И как-то у самой дороги,
Где нищие строятся в ряд,
Тебя повстречала, безрукий, безногий,
Мой прежний красавец солдат.

– Ты классный парень!
Поцеловала с порывом особенно сладко и принялась до-
плакивать на его плече.
У близкой старинной казармы усилилось бабаханье из ра-
кетниц. Всемировая кутерьма захватила и Архангельск.
– Ну что ты. Это всего лишь поэт талант проявил. Давай
лучше к окну подойдём.
Чёрный полог неба оживляли армейские красные и зелёные
ракеты.
Оба заветное загадали, пока облюбованная звёздочка тре-
петно догорала. Опять всласть посидели. Едва держась от впе-
чатлений праздника, отбыли в опочивальню.
На широкой кровати, благодарная за всё, с нежной чув-
ственностью прижалась. Первой задрожав от волны страсти,
зажгла и его. Ещё как бы играя, убедилась, что и он желает
того же. Немного помучила предвкушением сладких минут,
целуя и постанывая.
От незадёрнутой шторы в комнату проникал тусклый свет
фонаря. Он видел волшебную матовость любимых чёрточек,
девичью непадающую грудь. Терпеть недоставало сил. Ксана
уловила момент особым своим даром. Скользнула по нему
змейкой и очутилась нагой всадницей. Миг восхищения кра-
сотой, достойной кисти живописца, и ощущение проникно-
вения в неё. В ритме сокровенного танца тел почувствовали
приближающееся взрывное наслаждение.
– Мамочка! Мамочка! – как в безумии, через стоны вскри-
кивала она.
– Люби меня, люби, – выдавая тайное желание, шепнул он.
Мгновение опустошённости кинуло их опять в объятия
друг друга. Чтобы никто не усомнился в честности яркой бли-
зости, одна душа попросила:
– Прости, прости, дуру.
Гладя рукой по мокрым завитушкам, обладатель другой
смироволил:
– Прощаю на веки вечные. Аминь.
Похоже встретили и старый Новый год.
Опять всё пошло не по резьбе. Ксанка заскучала. От это-
го нет рецептов, кроме как чем-то заняться. Она и аккорды
на гитаре учила, и за шитьё садилась. Пустое. Не увлеклась.
Читать ей предложил. И тут конфуз – печатное одолевала по
слогам. Ай, да кто-то учит!
Ему от её настроения вовсе худо. Благое – паспорт выпра-
вили.
– Улыбнись, Ксан, он теперь твои крылышки.
Из тех же газетёнок, что забивают почтовые ящики, узнали:
«На Сульфате есть работа для штукатуров-маляров. Только
необходимо являться со своим инструментом». Ксанка замет-
но духом воспрянула. Балованным ребёнком заявила:
– Хочу!
Отправились в нужный магазин. Купили два шпателя,
круглую кисть, пару флейсов. Последнюю свою морскую робу
задарил и гэдээровские крепкие ботинки.
– Ну, Ксантина, вытаскивай Родину из болота.
– Да запросто.
Стали по утрам вместе на работу ходить. Она спозаранку, по-
тому как далеко попадать. Бутербродов наделает, чаю нальёт
во французскую банку с прижимной крышкой и отбудет. Воз-
вращалась его позднее. Попервости новости выкладывала.
Начальство-де жулит, в авансе отказывает. Женщины в бри-
гаде пожилые, хорошо к ней относятся. К ним плотник при-
ставлен: козлы мастерит. Сам рыжий, матерщинник, только
что из армии. Да ещё и сульфатский. Тут Ксанка какую-то не-
ловкость почувствовала, сгладила сказанное:
– Рыжих не терплю...
Уже запросто сестрёнка Ольга гостила. Гопу их знаменитую
к весне заканчивала. Была она доброй тихоней, застенчивой
к тому же. Несимпатичное, угреватое её лицо ничуть не на-
поминало Ксанку. Фигурка, правда, не подкачала грудью вы-
пирающей, дразнящего размера. Характером прочитывалась:
домашним, мягким, верным.
Старшая не преминула поучать в хозяйственности, в глаж-
ке белья. Мелкие придирки Оля сносила, не занозясь, больше
улыбаясь. Наверное, зная, что сама наставница не очень-то к
подобным делам склонна.
На этой почве невезучие объединялись, удачно подтруни-
вая над Ксанкой.
От шуточек смеялись втроём. Приколисты сразу. Задетая
их мишень чуть погодя. Хорошо, словом, ладили.
По обыкновению, ему с февраля отпуск дали. И даже от-
пускные! Целую пачку пятидесятирублёвок! Показал Ксанке
с Ольгой – приподнялся в авторитете. Решили по справед-
ливости: отпускнику парихмахерскую посетить. Ксантине
купить потрясный плейер. Скромной гопнице – материи на
юбку. Конечно, после недурно и обмыть.
В первое же воскресенье отправились за желанными по-
купками. Дольше всех понятно для кого выбирали. Остано-
вились на броско блестящем, да ещё и от «Sony». Наушники
к нему тоже выискали в стиль. Ксанка счастлива, как если бы
подарили полмира. Из «Орбиты» вышла, растворившись в
музыке и в своей продвинутости. Ольгу в «Тканях» осчаст-
ливили.
По ходу подались к набережной. Право, именно стали сви-
детелями истории. Трудно представить, что на такое можно
напороться. Тем не менее воочию – московский десант от
Лужкова. С ними архангельские первые лица с хитроватым
армянином-модником. Последний не хухры-мухры – новый
владелец автозавода «Москвич»! Солидные мужики топта-
лись, расхваливая с кисловатыми улыбочками товар. Несколь-
ко «Святогоров», «Князь Владимир» выставились предметами
предложения.
Среди рекламщиков глава областной администрации Ба-
лакшин выглядел поотвязнее. Приметив Ксанкину яркость и
смешно простоватую её сестрёнку, зацепил словечками:
– Ну что, красивые, поехали кататься?
Одна кокетливо глазки состроила. Вторая рот раскрыла.
И он остался доволен.
Случайная на все сто, беднота зрела редкостное происше-
ствие. Машинам же оказывала внимание побочное, хоть они
превосходили формами и содержанием советские «москви-
чи». Кто-то, может, отмечал непривычную патриотичность
названий. Вот только почина не наблюдалось...
Скрытое до поры, узнаётся чаще на посрамление. Так якобы
спасала отечественную марку казна столицы. Для того же напоказ
раскатывал мэр по Москве на служебном «князе».
Пустое. Обанкротились не поделом, а по-общероссийской
бизнес-методе в несколько хитрых ходов.
Дорогущие линии, прочее хозяйчик затем вывез. По-воровски на-
родное за границей толкнул. Отец названий, ярый государ-
ственник, ещё долго тряс Москву. Потом и сам свалил вместе
с жёнушкой, поимев миллиардные интересы.
Не счесть, сколько всякого по державе продуманно грохнули?! Чис-
тое помрачение! На том капиталы надувались, депутатство в
Думе покупалось. Но это так, к познавательному слову...
С чего-то стало у Ксанки всё из рук валиться. Раз на кухню
по-отпускному припёрся – под раковиной газета. Недоумевая
страницы приподнял. Батюшки-светы! Кокнулась та банка, с
которой малярша ездила. Хитрулин почерк – на чуть, но зата-
ить. Припомнилось: маменька особо любила в ней варенье. Да
уж теперь всё едино пропадать. Стеклянной выпало раньше.
Ему, возможно, позже. Нет ли в этом какой приметы? Заду-
мался.
Долго жить предположениями не пришлось. К пятнице
Ксантина открылась:
– На Сульфат скоро перееду, – и тотчас опасливо смолкла.
– Трубы с запахом нравятся?
– Не представляешь. Я полюбила!
И для него такое было сильнейшим утверждением в жизни.
Других за это уважал. Только головой мотнул, как от пощё-
чины.
– Не тот ли плотник? Вроде рыжий, говорила.
– Не издевайся! Мне выбирать! – бровки на гордый взлёт.
Полный провал. Благо есть вторая комната и книжки...
Собирание в счастье началось: ванна, завивка, маникюр.
Сумку уложила с несвойственной аккуратностью. По при-
вычке денег стрельнула. У зеркала повертелась, хороша, как
фетовские настроенческие строчки:

Рояль был весь раскрыт,
И струны в нём дрожали.

Мартовский холодный ветер стучал чем-то на балконе. Он
держался отвечающим за Ксанку до последнего. Знал наперёд,
чем выручить. Из заграничных шмоток любимым был берет
с задорным галльским петухом на подкладке. Протянул его и
даже помог придать шик посадки на бедовую головушку. Ос-
тавалось присесть попрощаться.
Неловко ткнулись губами, будто на пристани или перроне.
Стук каблучков по первым ступенькам – и всё...
К лету, обманувшаяся в чувствах, вернулась. Точь-в-точь
колонистка – без вещичек, форса и приглядности.
Мать-де грызла, сеструха его шпыняла. Сам творитель шат-
ких козл «придёт с работы, швырнёт в лицо грязное рваньё:
зашивай, потаскуха»...
Ксанка то уходила, то возвращалась несколько раз. Нового
в тех историях было мало. Подробности и обиды только раз-
ные.
Чем не птичка-синичка? Попользуется добротой и улетит,
как Бог её создал.
Старый мореман давно с этаким смирился. Тревожась, от-
пускал в жестокий мир, где должна обретаться любовь, совпа-
дающая годами.
Однажды Ксанка не вернулась. Может, нашла желанного?
Может, вовсе пропала?
Только про Оленьку ему известно. Скромница вышла за-
муж. Нарожала деток. Живут большой семьёй в рубленом
поморском доме. Из окошек видна стальная полоска Белого
моря. С этого «полюшка» кормятся. Всё у них просто и хо-
рошо.