Архангельский испанец

    Иногда природа, раздавая характеры и лица, вдруг опре-
делённо повторит кого-то. Да ещё из забытой эпохи и другого
народа. Вот загадка!
    Воскрешённый держится в единственно представляемом
образе. С душой-двойняшкой выбирает совпадающее ремес-
ло. Надо оговориться, происходит это редко. Лотерея отжив-
ших судеб – не иначе.
    На старом «поляке» «Абагур» имелся её избранник. Имя ему
при рождении досталось подтверждающее: Константин (посто-
янный-де). Только жить начинал, то есть четвёртый механик.
    По моде тех лет носил длинные волосы. Не как у нас,
«битлов», – пооригинальней. Над ушами и шеей они выги-
бались чёрными волнами. На высокий лоб спадали, будто
подправленные ветром. Нос с благородной горбинкой. Сме-
лый насмешливый взгляд. Упрямые губы. Волевой подбо-
родок скрывала флибустьерская бородка, почти смыкаясь с
усами.
    Даже те выражали характер, обрывая концы вниз. Не метка
ли врагу на исход поединка? Кубинский прилипчивый загар
добавлял последнюю тонкую ретушёвку.
    Нет, нет. Не парень с архангельского Сульфата. Вылитый
корсар времён Франсиско Писсаро, для коих галион с золо-
тишком – приятный пустячок.
    Может, чуть я перехватил. Пусть не морской разбойник.
Тогда тот, который провопил с мачты «Санта Марии»: «Тиэр-
ра-а!!!» (Земля-я!!!)
    Гипюровые антверпенские рубахи задержались на его
стройном торсе, мало отличимые от кружевных нарядов гор-
дых идальго. Мы же повально перешли на джинсу. Тоже при-
таленную почти втугую, не заправляемую в брюки. Констан-
тин предпочитал широкий кожаный ремень по угадываемому
предназначению.
    Ну, там, пистоль просунуть, шпагу с абордажным кортиком
прицепить. Словом, и в этом нарочито выделялся.
    Парнем был что надо! К мотористам снисходил братски.
Стариков, вроде вечного юнгаша Виктора Рохина, почитал.
Строгостью, важной надутостью не пользовался. Первая и так
присутствовала в брутальном его облике. Для второй, хоть из
АМУ, да слишком разборчив.
    Мы всё прекрасно понимали и как могли Константину по-
дыгрывали. Сознаюсь, проявлялось это никудышно. Он обод-
рял скорее.
    Долгие кубинские рейсы изводили нас двойной жарой.
В ходу у крышек цилиндров «Зульцера» припекало под шес-
тьдесят градусов! На тамошних стоянках после заката кусало
комарьё. Отлично припоминается, куда злющей наших. Кон-
дишен без запчастей музейно отдыхал. Навязчиво казалось:
от Кубы не избавиться никогда.
    Стоило прийти в Ленинград, тут же ставили к причалу,
прозванному «кубинским». Несколько дней погрузки техни-
кой – и «пожалте» восвояси в гостеприимный ад.
    Утешительным средством за чертой тропиков полагалось
сухое винцо. Не без умысла его выдавали по пятницам. Па-
рочку семисоток на неделю.
    Пить по правилам, смешивая с водой, сумасшедших не на-
ходилось. Болезные разбивались на компании в лучших каю-
тах. Каждый за раз честно выкладывал полученное. Так про-
ходило общее оздоровление.
    Мотористская лекарня – жильё сварщика с лобовой сторо-
ны надстройки.
    Обливаясь потом, тянули мы креплёную светлую влагу. Не-
уклюже шутили. Буйные порывались плясать под маг. Галдёж
и сизый дым. Надо ли говорить, что четвёртый с нами.
    Офицерская среда устроена чопорно. С третьего механика
почёт начинается. Машинёрская проще — ей такой Констан-
тин в честь.
    Если мы выглядели мучениками, то он ничуть не страдал.
Напротив, свеж и радостен, как домой вернулся. Карибский
климат вовсе его не канал.
    В перегретом моём воображении зашёл Костя с корабля,
где пахнет сизалем, деревом, ямайским ромом. Под конец
пирушки совсем уверялся в несусветном. Вдобавок начинал
пульсировать в мозгу хрипловатый голос кумира.

За нами гонится эскадра по пятам.
Повален грот, и в трюмах наших течи...

Невольно по спине пробегали мурашки. А может, пот.
    На стоянках выпадало работать под его началом. Хозяй-
ство маленького механика, не в пример чину, большое. Что
характерно – страшно неудобное.
    Привелось в льялах с парившей трубой мучиться. Значит:
в три погибели, свет от переноски, маслянистая слизь днища.
Со лба стекают солёные капли, ослепляя в довершение.
Константин сверху кричит:
– Как ты там? Чего нужно?
    Чтоб снять напрасное беспокойство, откликаюсь:
– Танкисты Роммеля просят лишь горючки.
– Ладно. Гоните.
    Он доволен, и мне хорошо. Для русской чести не обидно.
Воевали те с англичанами. Вечными нашими коварными вра-
гами, даже в союзничестве. Гнали по Африке Монтгомери чуть
ли не до Александрии. Заправщики обсохли. Минная полоса
неодолимой ширины. И настал им энде* в песках пустыни при
явной храбрости.
    После той трубы попал я в фавор. Посвящён в некоторые
деликатные делишки.
    Сейчас теми никого не огорчишь. Можно расколоться.
Начать с того ли, что слишком молоды были. Половой во-
прос терпели с тайной стыдливостью. Сама система тогдаш-
няя помогала. Делая вид, что в СССР этого-то, проклятого,
нет. Хоть так, хоть этак – от природы не денешься. Тем более
Константин – ранний мужик на все сто.
    В начале одной стояночной с ноля спустился работу дать.
Смотрю, он держится странно. Слова подыскивает. Роскош-
ной своей шевелюрой тряхнул. Никак решился:
– Вдруг чего-нибудь стрясётся. Ты в каюту не звони. А ти-
хонько постучись, – четвёртый запнулся. Я отвёл взгляд.
    Ага, вот, стало быть, как. Стучаться надо к буфетчице. Хо-
док Костя!
– Всенепременно, но почивайте спокойно. Бдительность
усилю.
    Похлопал меня по плечу, ровно фронтового товарища, и
наверх под неслышный марш.
    Оставалось одно: присесть у пульта и припомнить свой
конфуз.
    Приятненькой, свежей дамочкой была та особа. До морей
и океана работала воспитательницей детского садика. Сама
доброта и редкостное понимание. С детишками же всё.
Жизнь, видно, не задавалась. К непутёвым, как мы, попала
в надеждах на лучшее. По тонкой женской душе жалела нас.
Отпуск у неё подходил.
    Однажды крутилась и за болевшую дневальную.
Вот моет после чая кружки. Зачем-то я припёрся. Пошутил,
да голос дрогнул. Тонкая кофточка с лирическим очертани-
ем груди подвела. Воспиталка цветочные анютины глазки на
меня вскинула – всё ясно ей стало.
– Хочешь потрогать? Мысли твои читаю.
    Я неосознанно дёрнул бестолковкой.
Тихо засмеялась колдуньей: «До счёта три-и».
Замирая, коснулся ладонью. Испытал дрожь, восторг и...
несчастность.
    Сойти на заграничный берег предпочитали в тройке Кон-
стантина. Тогда вроде свободным себя чувствуешь. Запреты
опадали осенними листьями. По нашим возможностям –
дразняще зрительно. С любимым командиром куда угодно.
Рассмотреть рисунки татуировок – запросто. Вдоль красных
фонарей – не слабо. Не было для Кости словца «нельзя». Но то
на «загнивающем» Западе.
    На Кубе торжествовал соцреализм покруче, чем на Родине.
Из всех вольностей Фидель оставил бары с местным сорбесо и
бакарди. Магазины воспринимались под бабье восклицание:
«Ах вы бедненькие!» Поэтому смешные песо не брали. Так
прогуливались по их захолустьям.
    Памятным случаем повёл он двух молодцов с вредными
привычками. Самое крайнее предположить: пивка выпьют.
При условии, что «сченчат» чего-то.
    Однако все пришли в пароходную дымину. Хорошо, кино
на судне катили. Помполит неупустительно восседал на почёт-
ном диване. И прочие начальствующие нарушение вопиюще
просмотрели.
    Константин ещё держался, придавая вертикальность гуля-
кам. Вахтенный матрос у трапа помог затащить их на палубу.
Рохина и другого тут же положили. Дальше ситуацию разру-
ливал Костя.
    С телефона у трапа звонок в машину:
– Будь другом, выйди к правому борту.
    Ветошью руки протёр. Немедля прибыл.
– Ё-моё! Какой образцовый вытрезвитель!
    Предводитель взял на себя крупного. Скурившийся до су-
хости Рохин достался мне. Потащили голубчиков вдоль над-
стройки. Затем по трапу на главную палубу. В матросском
коридоре решил перехватиться ловчее. Прислонил заточника
шуток к всегда замкнутым дверям фотолаборатории. На том
моменте подстерегла нас неожиданность. Дверь распахну-
лась.
    Ас Рохин удачно пролетел мимо подставившегося в тем-
ноте умывальника. Машинально вцепившись в доверенного,
я пикировал следом. Из-за разницы роста лоб испытал поль-
ский фаянс. Мамочка! Забери обратно! Больно-то как!
    Оказывается, поведал Константин, подвела наружность.
В пивнушке, куда они затащились обменять «Шипр», простой
сценарий поломался. Его приняли за человека Фиделя с сове-
тико амигос. То, что он отказывался говорить, нимало не сму-
тило. Наоборот, зажгло всех понятной секретностью. К тому
же старый юнгаш Рохин удивительно походил на героическую
личность. (Горячим воображением там наделён, по-моему,
каждый).
    Воссоздалась вживую пьеса «Ревизор». Вошедший в образ
«друг коменданте» хватил кулаком по столу:
«Патриа о муэрте!»
«Рот-фронт!» – добавил последней гирькой былой юнга.
    Непрестанно чокаясь, запивая бакарди пивом, те и примк-
нувшие надрались до предсмертного состояния. Константин
показал на часы. Поднял многозначительно палец. Веско про-
изнёс: «Фидель!»
    Подхватил товарищей и пропал с ними в южной темени.
    Когда дослушал приключение, лоб посинел до сочувствия.
– Эка тебя.
– Не говори. То меня таскают, то я волоку. Разозлюсь – по-
ступлю учиться.
– Здорово придумал. Знай: выпуски мореходок всё хуже
становятся. С последними человеколюбцами был наш. Новые
командиры затиранят. Помяни моё слово.
    Чтоб дружеский совет не пропал, назавтра собрал учебни-
ки, валявшиеся по каютам. Для начала испуганно полистал.
Потом вчитался. С того сухой закон себе установил.
    Отрадное услышали: «Ещё рейс, и от Кубы нас отцепят».
Ура! Настроение сразу взвинтилось. Так и задержалось, пока
особый причал не увидели. От радости, что с «кубинским»
прощаемся, многих подвигло выпить побольше и покрепче.
Информации, до какого точно дня расслабляться, не давалось.
Предполагая усреднёно, ошиблись на сутки.
    Поздним вечером лишь объявили: к ночи отход с ледо-
колом. На детской вахте Константина наспех «Зульцер» в
постоянную готовность. Моего механика питерского жена
доставила с перцовкой от насморка. Иначе ехать дуриком не
соглашался. Другие чудом подтянулись. Наскоро прошлась
таможня с пограничниками. Тифоном пробно рявкнули. Тро-
нулись. До нашей вахты минут пятнадцать.
    По машинёрской привычке у портомойки потоптался, чай-
ку хлебнул, и в «яму».
    Проверив мимоходом всё, что полагалось с верхних плит до
 нижних, подхожу к пульту. Там Костя отбивается от команд телеграфа.
Нет возможности словами перекинуться. Хочу отойти, а он
на управление «Зульцером» показывает.
– Теперь ты, – говорит.
– Замечательная шутка.
– Сам-то не видишь – Данилки** и твоего нет.
    Капля в капле – ни единого. Четвёртый выразительно щёлк-
нул себя по кадыку.
-  Понятно.
– Действуй, как на войне без убитого Ваньки-взводного.
Пуск так. Реверс так. Все хода в журнал записывай. Оборота-
ми играй по тахометру. Если по «берёзке» чего вякнут, ляпни
по обстоятельствам.
    Опускаюсь до ехидства:
– А всех поубивает. Тогда как?
– Я на мостик. Ты в машине. Дойдём хоть до Гваделупы.
    В тот миг Константин был великолепен. Все чёрточки кас-
тильского лица совпали с характером романтических безум-
цев под парусами. Оставалось чуть подзарядиться от него.
– Была не была! А Рохин твой где?
    Снова жест по кадыку.
– Сколько же убиенных?!
    Продержался, отбился. Вахта третьего явилась уже соглас-
но уставу: целиком. Направился проведать своего второго механика.
Перед тем, как завернуть по коридору, вижу: стармеховские
двери настежь. Из темноты каюты тянет сильным морозным
ветром. Белые занавески стоят от его напора. Стёкла прямо-
угольных иллюминаторов также показывают обратный курс. Где-то
внутри смотрит дед полярный сон.
    Ни с того, ни с сего очутился на льдине. Вокруг зимовщики
с Папаниным. Представляется:
– Данилка. Холодно как тут у вас.
    Избегая недоразумений, добавляет:
– Фамилия у меня такая.
    Мой спит порядочным человеком. Катается у рундука пус-
тое средство от насморка. В руке зачем-то фонарик. А-а... на
вахту собирался.
    Вынесли и этот поход. Не верится. Мы в Гамбурге! Конс-
тантин, Рохин и я определяемся, в каком баре бросить якорь.
Подобно людям, поднакопившим деньжат, капризничаем. По-
давай нам с изюминкой!
– «Оушен бойс»*** – вычитывает вывеску Костя. – Подходит?
– Нормальный ход, – соглашается юнгаш в авторитете.
    Кроме пива потягивает отведать знаменитые сосиски с кис-
лой капустой.
    Перехваленными оказались. Ещё по пиву.
    В нашей программе значится пункт: приодеться. В магазине
с распродажей уговорили Рохина купить себе куртку. Очень
та его облагородила. Да он и так выглядел классным старым
мореманом.
– Как, Сергеевич, напомним, кто победители?!
– По пене, что ль?
    Снова слышим про тот же ход.
    До лавок, где польские эмигранты втюхивали дрянь, мы не
добрались. Но все другие там отметились. Решил и Данилка с
умом марки потратить. Только не в тряпки вложить, а купить
подержанный экспортный жигуль-комби.
    (Тогда это выглядело престижно. Поначалу с разрешения
первых чинов пароходства дозволялось).
    Посредниками в сделке выбрал он обходительных панов
из тех «москатексов». Дал задаток и стал предвкушать сча-
стье обладания. Не в его натуре пассивно млеть. Дед заторчал
у трапа. Не подруливает ли желанный автомобиль? Обстанов-
ка не менялась, кроме признаков скорого отхода.
    Настал разменный час стоянки. Сам не свой Данилка запа-
никовал.
    Наконец-то! Газует древний «фольксваген» с тележкой. На
ней – зелёная мечта.
    Два пана рассыпаются извинениями. Мол, в полиции вы-
правляли документы. Потом, что есть мочи, бардзо спешили.
Тут счастливец с деньгами расстался. Бойкие сунули под
«жигули» специальные штуковины. Немцу крановщику свис-
нули. Шины коснулись причала. Всё.
    Только маклаков и видели.
    Стрелу боцман вываливает. Дед с добровольными помощ-
никами взялись покупку толкнуть под вылет. На удивление не
смогли – колёса не крутились. Озадаченный владелец дёргал
ручной тормоз. Пытался заводить. Костя откинул капот.
    Дурным анекдотцем поражает несуразное. Движок одним
боком обнажил шатуны с насмерть заклиненными поршнями.
    На борту лоцман. Во-вот подвалит буксир. Мы атасно, чуть
ли на руках подтаскиваем жигулёнка.
– Вира!
    У  нашей троицы мысль: «Не чурайся, Данилка, приличных мест».
По приходе в Питер Константин стал отпускником. Какого-то
юнца послали, подтверждая незабвенное: «Новые командиры
затиранят».
    С тех самых пор встретиться с Костей не доводилось. Знал
лишь, что он теперь стармех.
    Не случись одного печального дня, может, и не свиделись
бы вовсе.
    Оказывается, был у нас общий хороший приятель. Я-то по
совместной конторской работе его знал. Во время отпуска на-
шего механика-наставника подменявший. Ну а так ходил тоже
дедом. Чаще под чужими флагами.
    Деятельный, весёлый, расположенный ко всем.
    Как обухом по голове известили: «Не стало Сергея Василь-
евича. Надо проводить».
    В известном многим дворе областной больницы кто-то не-
лепо окликнул:
– Танкисты Роммеля?
    Оборачиваюсь, а это Константин Козлов обзывается.
По- давнишнему похлопал по плечу. Обошлись без улыбок,
раз на горькое дело собрались.
– Пройдём на прощание. Скоро Серёгу вынесут.
    Когда ехали на Южную Маймаксу, узнал для понятности
историю сначала. По-настоящему корешились с Сергеем в мо-
реходке – он и Вешняков.
    (О, странность! Тем часом тот нёсся из Талаг важной крем-
лёвской персоной. В известиях о них и в дружбе не нуждав-
шийся).
    Они же товарищеской юной привязанности не изменяли.
Выпадет возможность – встречались! Конечно, приятное ка-
раулило их в отпусках.
    Константин без вреда окружающим осушал этак  погре-
бок на задворках Малаги. При этом патриотично держась
в пределах левого берега реки Кузнечихи. Занятие по душе
Сергея – крутить баранку.
Чтоб зазря не гонять, с удовольствием подвозил того, кто
семафорил.
    Двоих доходяг пожалел по простоте...
    Машину нашли за деревней Боброво. Водитель убит. Рядом
пустой кошелёк с секретом. Кожаный только мелочь отдал
убийцам.
    Уголовка намекнула: дело – глухарь. Зятья, которым по-
мог материально на ноги подняться, пробили по братве. Она-то
чётко сработала: нашла и, заслужено битыми, в ментовку доставила.
Подонки оказались наркоманами.
    Но всё ужасное свершилось. Сергея не вернёшь…
    Южная Маймакса зрилась огромной пустошью из крестов и
памятничков. Как будто четверть архангелогородцев туда от-
была.
    Константин удивление подтвердил. Ещё несколько лет на-
зад тут ивы росли. За ними кладбище немецких военноплен-
ных – ударников сульфатской стройки. Нынче ни тех зарослей,
ни того фридхофа.****  Рекорд заселения лишь виден.
    Предали гроб земле, вернее, неглубокой могиле сплошь из
сырого песка. После родных мы подошли поклониться. Теперь
уж кресту Сергея Алфёрова.
    Обратную дорогу молчали. Каждый ушёл в себя до Ильин-
ской церкви.
    На панихиде стояли с зажжёнными свечками. По кому всё
это творилось, никак не вязался с покойным. Столько деятель-
ной силы было в нём и подлинного человеколюбия. Не с
того ли раньше всех добрался до берега вечности и покоя?
    Взглянул на Константина. Опять он для меня раздвоился.
Словно из мрака времён, предстал босым в соборе Барселоны
со свечою в руке. Горестный колумбовский испанец среди вер-
нувшихся из Нового Света. А что жалкими смотрелись – по-
добающим сочли перед очами Сохранившего. Чувство трудно
переводится словами, да отлично понимается.
    Пока живы – мы все босые.


* энде  (нем.) - конец
** - нахождение стармеха в машинном отделении обязательно: на отходах,
     подходах, в узкостях, в маневренном режиме.
*** Оушен бойс  (анг.) - океанские мальчики
**** фридхофа  (нем.) - кладбище