Оберег от зверонравия

   Моя миниатюра "Эфмеизм", коротенькая, как анекдот, вызвала отклик
моего глубокоуважаемого и любимого писателя Зайнала Сулейманова, который,
в тему моей миниатюры о женщине-сплетнице и матершиннице, привёл слова Рассула Гамзатова.

   - Когда я писал поэму "Горянка", мне понадобилось проклятие, которое нужно было вложить в уста злой женщины из поэмы. Мне сказали, что в одном далеком ауле живет пожилая горянка, которую никто из соседок не может переругать. Я тотчас отправился к удивительной женщине.

   Добрым весенним утром, когда не хочется ругаться и проклинать, а хочется радоваться и петь, я переступил порог нужной мне сакли. Простодушно рассказал я старой горянке, зачем пришел. Так, мол, и так, хочу услышать от вас проклятие покрепче, я его запишу и вставлю в поэму.

   — Чтобы отсох твой язык, чтобы забыл ты имя своей любимой, чтобы твои слова не так понял человек, к которому тебя послали по делу, чтобы забыл ты сказать слова привета родному аулу, когда будешь возвращаться из далекого странствия, чтобы ветер свистел в твоем рту, когда он останется без зубов… Сын шакала, могу ли я смеяться (да лишит тебя Аллах этой радости!), если мне невесело? Дорого ли стоит плач в доме, в котором никто не умер? Могу ли я сочинить тебе проклятие, если меня никто не обидел и не оскорбил? Ступай, не приходи ко мне больше с такими глупыми просьбами.

   — Спасибо, добрая женщина, — сказал я и ушел от порога ее сакли."...

   По дороге я думал: "Если она без всякой злобы, так сказать, с ходу выпалила на мою голову такое виртуозное проклятие, что же она швырнет в лицо тому, кто ее по-настоящему разозлит?

   Я прочитала поток этой брани. Мне стало жаль того, кто может вольно или невольно вызвать на себя гнев кликуши, которая на ровном месте осыпала бранью
и проклятиями гостя, седовласого мужчину.

   И я тут же пожелала ему, как оберег:

   "Пусть твои уши забьют ватой и зальют воском,
чтобы не слышать эти непотребства вздорной бабы,
забывшей, как она сосцами питала детей своих и пела
им колыбельные песни! Но оставившей в сердце своём только
брань и злобу.

   Пусть твой слух станет глухим для пения соловья - лишь бы
не слышать карканья беспутной женщины, забывшей сладкий
голос матери, называвшей её ангелом, красотой её души!
Забывшей шёпот любимого и звуки поцелуев и ставшей заброшенной
скрипучей калиткой, в которую никто не входит и за которой
никто не смотрит!

   Пусть зарастут твои уши мясом и салом и не пропустят ни звука из уст
женщины, превратившейся в мерзкое животное, которая, как свинья, не различает
добра и зла, визжит и хрюкает непотребности, не понимая, что близка
к своему бесславному концу!

   Пусть глаза твои не увидят солнца, пока эта старая оглупевшая ворона стоит
перед тобой, чтобы только не видеть её!

   И пусть всё спадёт с тебя, как только ты выйдешь за пределы слышимости и видимости этой карги, изжившей в себе своим зверонравием женщину, мать, дочь,
любящую и любимую...

   Пусть твоя память хранит только ангельское пение, аромат цветов,
голос и рукопожатие друга, смех дочери и любовь жены!

   И никогда не вспомнит эту чёрную говорящую тень"...