Ильич

Адрес известен, и нет его проще:
полночь, Москва, Красная площадь.
Небо черней гуталиновых вакс.
Ворон кричит: «Марло Каркс, Марло Каркс!»

...
И меж двух часовых по их заколдованной тени,
отозвавшись на ворона крик, на зов костяных губ,
мавзолей покидает вполне сохранившийся Ленин -
основатель ВКПбэ, отменитель души, неприкаянный труп.

...
Неживей неживых, он египетской мумии нос
капитально утёр - наши мумии всех впереди!
Мелким шагом, как прежде к жене в Наркомпрос,
по брусчатке потопал. Режим: полежал – походи.

В неживой голове даже вертится мёртвая мысль,
будто время ушло, навсегда утекло на покой.
День и ночь не нужны, отменяется их коромысль,
ты остался один - и нигде, двух вселенных изгой.

На московские стогны для трупов закрыты мосты,
и апостол глухой в небесах затворил ворота.
Безбожественный мир, что для всех проектировал ты,
стал навеки твоим. Воплотилась больная мечта.

И другого узилища в безднах наверное нет.
Для чего? И мараться об это охота кому?
Человек - сам себе министерство и оргкомитет.
Что построил в душе, умерев, получи наяву.

Хоть проекция ада, конечно, легла на живых.
Замполит их учил, их пытали тюрьма да сума,
и страна умирала от ран пулевых, ножевых
(тут нормальный покойник от мыслей сошёл бы с ума),

но Россия под саваном красным осталась живой
и воскреснет, отринув несчастья, грустна и бела.
И мерещится Ленину в полночь вопрос роковой:
«Отчего, отчего я тебе так была не мила?!»

Для подмоги зовёт он учителя: "Марл, Марл,
я партийную мысль не могу удержать на плаву,
мой остыл саркофаг, да и ваш пьедестал подъустал,
почешите мне голову, то есть прочтите главу!

"Разлюбил я материю - липкого тела тулуп,
но меня на церковные свечки расплавить нельзя
(хоть врачи-палачи без конца парафинят мой труп),
ибо запах пойдёт, и старушки воскликнут: Улья!"

И торчит мавзолей посредине огромной страны,
словно пуля в аорте, как шляпка гвоздя на кресте,
и блуждает по кругу картавый слуга сатаны,
это Тленин без Трупской гуляет в родной темноте.