Сигалов о Родомане

Михаил Сигалов

С РОДОМАНОМ – В ЛАНДШАФТЕ
ЦЕНТРАЛЬНОЙ РОССИИ

        Моё знакомство с Б. Б. Родоманом началось примерно 45 лет назад, когда я учился на первом курсе геофака МГУ. Родоман совершал с нами прогулки по московским окраинам в рамках кружка по изучению Москвы. Нас было немного, мы забирались в районы новостроек, чаще в строящиеся кварталы юго-запада столицы, наблюдая, как место рощ и дубрав занимают стройплощадки с башенными кранами. Эти уроки натурного москвоведения затем выливались в некие тексты – первые шаги географического изучения. Нам это так понравилось, что такие вылазки мы решили продолжать уже за пределами – и учебного года (надвигалось лето), и самой Москвы, окольцованной приснопамятным Лесопарковым защитным поясом. Маршруты подбирал сам Борис Борисович, сопровождая движение по местности живым рассказом об открывающихся картинах природы, и не только её одной, с непременным вниманием к деталям.
        Кто знает, может быть уже тогда в голове Родомана зарождались идеи осмысленного пешего туризма с познавательными и воспитательными началами, воплотившиеся через много лет в изящный и стройный трактат «Под открытым небом», дважды изданный отдельной книгой и ставший бестселлером для туризма высокой пробы [1]. Но тогда всё было просто – мы ждали выходных дней, чтобы отправиться «на природу» с нашим незаменимым поводырём.  Если предстояла ночёвка, то наше снаряжение тяжелело и возникали маленькие загадки круглосуточного общения с местностью, да и друг с другом. Студенческие годы засветились новыми красками, приобрели ещё один ракурс контактов со средой. Рождались стихи и песни, но, что не менее ценно, новеллы активного восприятия – и того, что рядом, и того, что далеко, но объединено некоторой типологической канвой.
        Уже был окончен университет, но расставаться не хотелось. Наши городские встречи переместились под своды Московского филиала Географического общества, где нашлось место необычным замыслам – всё можно было озвучить, о многом поговорить. Никакой субординации, ведомственной подчинённости здесь не существовало, авторитет зарабатывался метким суждением, искренностью высказываний и… полётом мысли. В синклите тамошних мудрецов Б. Б. Родоман блистал, покорял смелым взглядом, нетривиальными подходами, что прочитывалось и в его многочисленных публикациях – задиристых, полемичных, в графических полотнах, которые он собственноручно изготовлял в своей домашней мастерской. Я все эти годы был вхож в его дом и видел, как всё в нём было функционально выстроено, подчинено делу. Всегда на виду стоял увесистый рюкзак, готовый отправиться с хозяином в невесть какие края. При том, что Родоман не был аскетом,  – он слыл и поклонником красоты, и любителем удовольствий. Только красота у него связывалась не с домашним бытом и не с произведениями искусства, а с природой; удовольствие получалось от общения в ландшафте, от разнообразных затей, в которые вовлекались коллеги разного возраста из различных сфер деятельности, заболевшие тягой к тому, что «скрыто там, за горизонтом». И ещё запомнились панорамы необозримых далей с не задрапированных балконов его высокоэтажных «апартаментов», в которые наш герой переселился из коммунальной квартиры. 
        Мы с Б. Б. в начале 70-х годов отважились выступить в Географическом обществе с темой «Эмоционально-эстетические ресурсы окружающей среды», поставив вопросы о воздействии среды на чувственный мир человека и, возможно, вызвав настороженность у той среды, которая собралась нас слушать. А чтение стихов с трибуны этого научного общества и вовсе вызвало раздражение. Но джинн уже был выпущен из бутылки, вирусом комплексного видения ландшафта успели заразиться мы сами и кое-кого заразить. Кто бы тогда знал, во что эти внештатные забавы перерастут через два десятка лет. На наши географические посиделки стали забредать новые молодые лица, включаться в дискуссии – Слава Шупер, Сергей Тархов, Павел Полян, Миша Крылов (к настоящему времени все ставшие докторами наук), и, конечно же, мыслительно изощрённый, интеллектуально одержимый Володя Каганский, а также маститые гуманитарии из «смежных цехов» – философы, социологи, культурологи (М. А. Розов, С. В. Чебанов, А. С. Ахиезер и др.). Пересечения поколений и научных направлений на этих площадках были весьма продуктивны и перекочёвывали из плотных стен Китай-города на природу, обретая мобильность и физическую, и креативную, а иногда укатывались и подальше – в Эстонию (Отепя), на Украину (Одесса), а также на Волгу (Казань), где работала летняя школа по «математической географии» – выкладки Б. Б. Родомана попадали и под это интригующее словосочетание. Помню, как опробовал в нашей учебной группе на Геофаке свой экспериментальный спецкурс по этому направлению Ю. В. Медведков, которому, через годы, я, находясь в США, именно от Б. Б. Родомана передал большой привет.
        Между тем текущая жизнь меня с Родоманом упорно разводила. Так, при моих занятиях сибирскими регионами в госплановском НИИ элегичные прогулки по Подмосковью сменились частыми полётами на Восток, где я заодно собирал материал для диссертации. Я стал реже видеться с Б. Б., который продолжал покорять Среднюю полосу России, в то время как я пересекал тайгу. Но там, приняв позицию Б. Б. Родомана, я однажды на тот самый Восток не залетел и не заехал даже, а… заплыл по Северному морскому пути, проведя неделю на ледоколе в полярных водах. Родоман же, как мне известно, в передвижениях по окраинным землям Отечества не чурался лошадей и верблюдов, а за пределами нашей страны ездил и на слонах.
        В 1973 г. ярким событием явилась докторская защита Б. Б. Родомана в МГУ, где диссертант проявил недюжинные качества борца за свои идеи, вступив в открытый, но, увы, неравный бой с учёными мужами. Подобную схватку мы наблюдали раньше, когда В. А. Анучин защищал единую географию в самой большой аудитории Московского университета на Воробьёвых горах – в его актовом зале. И неприятие нового, тогда и теперь, было столь сильно, что положение не спасло даже выступление Н. Н. Баранского в первом случае и отрезвляющая речь Э. Б. Алаева – во втором. Своей независимой позицией наш Б. Б. успел нажить себе недоброжелателей. Вникнуть же в суть его теоретической географии было дано немногим. Но при всей своей строптивости Б. Б. Родоман никогда ни на кого не смотрел свысока, критический запал его выступлений не переходил на личности, но обиженные всё равно находились и выпускали ответные стрелы. Между тем эти драматические события не помешали Родоману преуспеть в трансконтинентальных перемещениях – он путешествовал по Камчатке и добрался даже до Командорских островов. По возвращении с Тихого океана он снова продолжал зазывать меня в подмосковные чащи.
        Наконец, и мне представился случай «козырнуть пространством» – достойно ответить Б. Б. Родоману по линии путешествий. В смутном 1991 г. я затащил мэтра в свои сибирские «владения», устроив грандиозный авиаперелёт через всю Россию. Я оформил Бориса своим помощником в деловой поездке по стране с одним важным интеллектуальным продуктом. Помню, как мы бродили по деревянному старому Томску, где я не был со студенческих лет, и по Чите, где попали в гости к забайкальскому географу А. М. Котельникову, и по Хабаровску, где заглянули к П. Я. Бакланову, и, наконец, завершающее плавание по Амуру до Николаевска.
        В Москве между тем наступили неласковые времена. У меня «накрылась» работа в отраслевом институте (закончилось бюджетное финансирование). Заодно распадалась и моя семья. Руку помощи протянул Б. Б. Родоман. Он устроил меня в Лабораторию туризма и экскурсий, где сам нашёл убежище после изгнания из МГУ, включил в свою тему, и я стал ездить на Сходню, увлёкшись новым делом под присмотром Родомана, и вроде что-то у нас получалось. Потом это направление перекочевало в Институт наследия с тою же группой специалистов.
        Тем временем назревало событие, связавшее нас всерьёз и надолго, – Б. Б. Родоман пригласил меня в один скромный новорождённый институт, где надо было написать учебное пособие по географии нового типа – не по стране в целом и не по какой-то её области, а по региону Центральной России. Мы лихо взялись за дело, начав с объезда «вверенного» нам края, и вернулись «на круги своя» с гордой миссией «землеописателей». Совершили поход вдоль реки Жиздры, попадали к местным краеведам, находя отклик своим задумкам. В Москве же натыкались на всякие препоны, недопонимание из-за «межпредметности» текста, не укладывавшегося в рамки школьных учебных дисциплин. Учёным-географам наша работа понравилась, но учителя её забраковали. От этого у нас опустились руки, и мы тогда не смогли довести рукопись до издания. И хотя полученный грант Фонда Сороса нас немного приободрил, мы, каемся, вновь разошлись по своим кельям, но клеймо фирмы «Центральная Россия» на нас осталось, мечта закончить книгу временами оживала…
        Я занялся преподаванием в вузах, обкатывал кое-что на студентах, выводя их на подмосковный ландшафт. Родоман же продолжал парить в теоретических высях, но и дрейфовал в сторону публицистики, нисходя на грешную землю. Но главное – мы помнили про начатое. И погрузились в эту тему вторично, и уже с головой, в начале XXI в., привнеся в неё новые ресурсы, полученные в автономных плаваниях. К ним можно отнести и путешествия каждого из нас в разные уголки планеты – поездки, что-то добавляющие в наши тексты, расширяющие поле сопоставлений.
        К настоящему времени вышло уже два издания нашей «Центральной России» [2], на очереди – третье. Трудностей при переработке книги и сегодня не меньше – ведь она расположена на стыке многих дисциплин, не узко направлена, отличается широким охватом – и территории, и событий. Избежать ошибок при изложении столь разнообразных фактов невозможно, специалисты и просто местные жители найдут, к чему придраться, и будут правы, но…  взявшись за распространение наших книг, мы отчётливо видим их широкую, читающую публику, которой это нужно,  – тех,  кто не хочет останавливаться в своём образовании, жаждет расти, познавать, развиваться, и поэтому не опускает руки.
        Благодаря Родоману я соприкоснулся с рядом интересных людей, коллег, с некоторыми последствиями для меня. Так, друг Бориса Игорь Михайлович Любимов (1930 – 2004) предложил мне преподавать у него в Московском областном пединституте (ныне – Московский областной университет), и меня серьёзно захватило это новое поприще, ставшее в конце концов моим главным делом. Кстати, мы с Игорем в толпе молодёжи торжественно извлекали Бориса из подмосковной пещеры (катакомбы), в которую он добровольно себя заточил на целую неделю в декабре 1979 г. в порядке эксперимента. Занесём это событие в разряд ландшафтных игрищ Родомана, которые скрепляли наше цеховое братство, наше исчезающее профессиональное меньшинство географов (и по «корочкам», и по духу).
        После таких похождений я реально мог представить Бориса Родомана и на Северном полюсе, и в Антарктиде, что вполне реализовывалось у многих геофаковцев (В. М. Котляков, С. П. Капица) и у однокурсников Б. Б. Родомана (З. М. Каневский, легендарный полярник, ставший писателем, популяризатором Арктики). Я знаю, что Родоман страстно любит Арктику и до сих пор не расстался с хрупкой мечтой побывать на Шпицбергене, куда посчастливилось в 1996 г. попасть мне, а Бориса в эту экспедицию не взяли.
        Одни знакомые Б. Б. Родомана приютили меня в Лондоне, другие повели по романтическим закоулкам ночного Иерусалима. Но и Борис вслед за мной забирался в экзотические места под тропиком и экватором. Сегодня у российской географии, увы, нет лидеров; география как современная наука остаётся по-прежнему неизвестной, но у неё всё же есть свои маяки, и Б. Б. Родоман – безусловно один из них.
        В кругу моих старших коллег, помимо официальных научных руководителей (по дипломной работе – И. И. Белоусов, по диссертации – А. Г. Агранат) есть те, кто по жизни оказывал помощь, консультировал, поддерживал, так или иначе влиял на профессиональное созревание, кого можно назвать учителями. Список этих дорогих имён я приберегу для другой публикации, а здесь первым поставлю Б. Б. Родомана – из нетитулованных, но подлинных наставников. Родоман же не раз тепло высказывался о своём учителе Д. Л. Арманде, с которым сам же и познакомил меня на заседании Научного совета по кибернетике А. И. Берга в Доме учёных в далёком 1965 г. Тогда все были увлечены идеями Н. Винера, системными представлениями о мире. До того я был знаком с женой Давида Львовича – Галиной Васильевной Арманд-Ткаченко, руководившей нашим кружком юных географов при Зоомузее МГУ. Родоман и по окончании Геофака участвовал в походах юнг с Г. В. и её питомцами.
        А какие фолианты мой старший друг мне преподносил – один проект БАМ 1945 г. чего стоит! [3]. Этот труд помог при подготовке статей, диссертации, а затем и первой книги [4]. Не секрет, что многие наши талантливые коллеги принесли свои научные занятия в жертву карьере на государственной службе или в бизнесе. И заходя к ним в респектабельные офисы, тешу себя тем, что и нам кое-что перепало от их сногсшибательного имиджа. Но Родомана никто не видел в обществе бизнесменов и чиновников. Его можно было повстречать в иных местах – в полях, в лесах, в горах, в электричке, в тряских грузовиках и автобусах на пыльной грунтовой дороге, ну и… в комфортабельных «Боингах» над Средиземным морем, Индийским океаном и Атлантикой.
        Если оценить всё сделанное Б. Б. Родоманом для науки и просвещения, то видна его почти маниакальная приверженность одной страсти, одной музе – географии, которой он вдохновлён и никогда не изменяет, не мимикрирует, не прикрывается более престижной личиной экономиста, социолога, политолога, культуролога и т. п. Сквозь многие десятилетия география органично вписалась в круг его жизненных интересов, ценностей, устремлений. Своё восьмидесятилетие Б. Б. Родоман встретил в единственно возможном для него выверенном и выстраданном статусе – классического географа. Своё благодарственное приношение юбиляру хочу завершить стихами Риммы Казаковой, которые, на мой взгляд, отражают его жизненное кредо, масштабный опыт созидания и странствий.

Со скольких мест, со скольких мест
Срываясь, чтоб опять сорваться,
Покинув пограничный Брест,
Куда-нибудь под Южный Крест,
Куда не так легко собраться!

Какой отпущен мне метраж
На киноплёнку о дороге?
Что истина, а что – мираж:
Мой дом – или Париж, Мадрас,
Хангая чёрные отроги?

И в общем истина проста.
Прости, страна моя лесная!
Но – незнакомые места,
Но – отсвет Южного Креста!
Как быть мне с ними? Я не знаю.

18 декабря 2010 года


Примечания
(в оригинале – подстраничные сноски)

        1. Родоман Б. Б. Под открытым небом: О гуманистичном экологическом воспитании / Биб-ка ж-ла «Здравый смысл». – М.: Росс. гуманистич. об-во, 2004, 184 с. – 2-е изд. – М.: Т-во научн. изданий КМК, 2006, 184 с.
        2. Родоман Б. Б., Сигалов М. Р. Центральная Россия. География, история, культура. – М.: Гелиос АРВ, 2007. 504 с.; Центральная Россия: Ландшафт, поэзия, культура / 2-е изд., испр. и доп. – М.: Гелиос АРВ, 2009. 496 с.
        3. Байкало-Амурская железнодорожная магистраль / Бампроект НКВД СССР. – Комсомольск-на-Амуре, 1945, 284 с. – Этот «фолиант» (27 х 35 см) с портретом Л. П. Берии Игорь Любимов добыл в спецхране МПС в 1957 г.
        4. Сигалов М. Р., Лямин В. А.  Железнодорожное строительство в практике хозяйственного освоения Сибири. – Новосибирск: Наука (Сиб. отд-ние), 1988. 136 с.

        Опубликовано: // Проблемы теоретической и гуманитарной географии: Сборник научных статей, посвящённый 80-летию со дня рождения Б. Б. Родомана. – М.: Институт Наследия, 2013; с. 65 – 72.

        По тексту из бумажной книги набрал на компьютере Б. Б. Родоман 30 июня и 1 июля 2020 г. Напоминаю, что редактором, корректором и дизайнером переплёта этой книги в 2013 г. (тираж 500 экз.) тоже был я. – Б.Р. 1.07.2020.