Дабы дешево купить

 Как умница и красавец,
пират и любитель женщин
станет Папой Римским

Начало романа
http://proza.ru/2020/04/19/1512
Предыдущая страница
http://proza.ru/2020/06/30/540
Следующая страница
http://proza.ru/2020/07/06/787



      Теперь Урбану было необходимо загнать пирата в угол, то есть подвести к виселице,  а затем привлечь на свою сторону за минимальную плату.
       А в это время, Бальтазар Косса со своими спутниками, уже вторые сутки находился в камере размером два на два метра. Эта конура от пола до потолка была не более двух с четвертью метров. Вся она сработана из толстых, кованых стальных прутьев. Направленная к арестантам сторона решетки имела длинные, и острые величиной с палец зазубрины. В такой камере сильно не побалуешь и спиной к прутьям не прислонишься. В ней спать можно только поджав ноги.
Но и эти камеры для большинства узников были  недосягаемой роскошью. Они предназначались  для важных арестантов, впервые попавших в застенки. Те,  кто сознался в  том, что необходимо было церкви и папе, попадали в каменный мешок. За свое признание узники получали в пожизненное  распоряжение конуру высотой меньше полутора метра и в поперечнике метр на метр. В этих «хоромах» обреченный никогда не мог встать во весь рост и никогда не мог ровно лечь. Он вынужден  был сидеть на корточках или стоять на коленях, а спать свернувшись калачиком. И если, ему по счастливой случайности выпадала удача, он доживал до своего безумия, его выпускали. И шло это нечто в полу-присядку все сгорбленное и волочило непослушные руки по земле.
        Путники, увидев урода, крестились, стараясь побыстрей избавиться от наваждения.
        В конце коридора  находилась пыточная. Одна ее свободная от камней сторона тоже была изготовлена из кованного железа. Так, что одни арестанты, тем которым предстояло сознаться,  могли видеть и слышать весь процесс дознания, а другие  находящиеся в каменных норах только - слышать. Когда подземелье  проглатывало арестанта, никто не сомневался в его скором раскаянии. Однако, это вовсе не значило, что узник будет освобожден. В мрачном подземелье крепости узники умирали заживо. В десятках  камер сидельцы видели весь ужас предстоящих экзекуций. Еще неискушенным новичкам, вопли от пыток  пронзали барабанные перепонки. Глаза выхватывали холодящие душу сцены, когда на дыбе лопались    жилы, а от заключенных хотели  только правды и ничего, кроме правды.  И пытался узник спрятаться от созерцания, и слушания, охватив голову руками. Но звуки  кротом раздвигали пальцы, горном звучащим у самых ушей, иглами лезли в сознание:
       - Сознаетесь? - невыносимым бременем, пудовой гирей вис на шею узника один и тот же вопрос палача.
       - Нет, нет. - словно в бреду, цепляясь за остатки сознания шептали еле раскрываемые от спекшейся крови губы.
       - Нет? - и сдвигались  от сожаления брови дознавателя,  и неподдельная  жалость загоралась в его глазах.  Но рука, словно мимо воли делала знак палачу.  И дымилась кожа жертвы под раскаленным железом.  И   видно было,  как у узника выпирали глаза, пытаясь выпрыгнуть из орбит.
       - Сознаетесь? - и щипцы, ухватившие кусок живой плоти, поворачивались, причиняя невыносимую боль. И вот оно, долгожданное облегчение. На глазах у дознавателей узник  закатывал белки, ронял голову и терял сознание. Но счастье забытья так скоротечно. Ковш воды и снова голова, шатаясь из стороны в сторону, приподнималась над плечами и снова адская боль въедалась в каждую раненую клеточку тела. И в сотый раз:
      - Сознаетесь? - обухом в темя бил опостылевший вопрос. И вот он момент истины!  Сплошной окровавленный кусок мяса,  теперь ставший полу-калека,  переминаясь в собственных испражнениях, сознавался во всем. Губы, походившие скорее на раздавленный помидор, еле ворочающийся в пересохшем рту язык,  выдавали нечленораздельное:
      - Д-а-а, д-а-а, даа…
      И тут же рука писаря торжественно выводила: «Полностью признал свою вину». 
И гас на время адский огонь очага, на котором калились орудия пыток. Дознаватели, палачи и секретари покидали подземелье, чтобы хорошо подкрепившись, отдаться мирским утехам. А на утро, сладко выспавшись, вновь терзать…

       Но даже здесь, среди пыток и ужаса водилось особое, ни с чем несравнимое счастье - счастье обреченных. Хрупкое, как скорлупа ореха под тяжелым сапогом палачей. Зачуяв шаги, тело узника, свернутое в эмбрион, сжималось, пытаясь исчезнуть вовсе. Сердце билось так, что заглушало шаги.  И чем ближе ступали сапоги - тем сильнее  стучало сердце. От скрипа решетки  большинство теряли сознание, и только приковав к стене, и окатив водой, арестанта приводили в чувства. А когда шаги  затихали, пройдя мимо - это и было счастьем.  И миг превращался в годы. Даже когда  под лечебными пытками человек сходил с ума, становясь  безумным существом, или отрешенным от мира растением, он все равно хотел счастья - не быть раздавленным именно в этот момент. 


Начало романа
http://proza.ru/2020/04/19/1512
Предыдущая страница
http://proza.ru/2020/06/30/540
Следующая страница
http://proza.ru/2020/07/06/787