Заповедные уголки. Птицы поют и в дождь

   
   Звонкоголосый птичий хор в тёплое время года ещё затемно так радостно и настойчиво приветствует и будит меня по утрам, что это небольшое ежедневное событие постепенно превратилось в особенное, значимое и почти ритуальное. В некотором роде оно, пожалуй, ассоциируется с древними обычаями  аборигенов, живущими в примитивных, продуваемых ветрами хижинах в естественной природе. Когда жизненный цикл изо дня в день и из года в год практически неизменен и ритмично повторяется. И что человеку, отнюдь, не надоедает, не делает его существование однообразным и скучным.

   Ещё в полусне, сладко поворочавшись в постели, поднимаюсь и не торопясь, босиком топаю на кухню - посмотреть, скоро ли взойдёт солнце? И когда его сочный малиновый диск начинает торжественно выплывать из-за горизонта, поспешаю  обратно через спальню на балкон, чтобы не пропустить волшебную картину освещения макушки  самой высокой горы в округе. Потому что всякий раз это происходит необыкновенно и сказочно красиво. Вершина горы не освещается, а мгновенно вспыхивает розовато-багровым светом. И вскоре вся поверхность горы заливается солнечным потоком, будто  нисходящей сверху вниз, постепенно светлеющей, солнечной лавиной.

   Временами просто не достаёт сил оторваться от созерцания волшебства восходящего божества и тогда появляюсь на балконе к моменту, когда солнце уже полностью освещает всю громаду пятиглавой горы. Но и тут есть своя прелесть. В очень короткий срок, буквально какие-то мгновения, розовато-малиновая гора начинает окрашиваться в золотисто-розовый  цвет, следом в насыщенно-золотой и потом уже являет свой обыкновенный вид - предстаёт в ненавязчиво-привычном  дневном свете. Если вернуться на кухню и взглянуть на светило, чтобы свериться в каком положении оно находится, то можно убедиться - лишь слегка поднялось над землёй и изощряется вовсю, заливая округу.

   Острая вершина горы каменистая и покрыта травой. Но по мере спуска древесная растительность, что называется, покорила пространство на высоте и непринуждённо буйствует вперемежку с реликтовыми породами и редкими лекарственными растениями.

   Если посмотреть на остриё горы, а затем опустить взгляд вниз к её подошве и далее, то появится ощущения бега деревьев с высоты на равнину и прямо под балкон, где он разом прекращается у отмостки дома. Умом я сознаю - по пути лес пересекается парой автомобильных дорог, школьным двором и детской площадкой соседнего дома, но мне за ближайшими деревьями этих проплешин цивилизации не видно и складывается живое впечатление, что лес сбегает с горы прямо под дом непрерывной двухъярусной волной. А вместе с деревьями спускаются к нам лесные жильцы, его обитатели - певчие птицы, бодрящие и радующие своим присутствием и неподражаемыми голосами.

   Когда на закате советских времён нам, законным очередникам, дали квартиру на окраине города и мы вселялись в неё в праздничный День защиты детей, то мне и в голову не могло прийти, что задержимся в ней надолго. Было желание заселиться, немного пообвыкнуться и обменять затем на центр города.

Однако вначале понравилась удобная планировка - в каждую из четырёх комнат имелся отдельный вход. Затем появилась привычка жить так и не иначе. Позже покорила божественная красота окрестностей и уединённость, ставшие поистине бесценными и насущно необходимыми. В конце концов сам собой пришёл вывод - нам крупно повезло. Невольно удалось расположиться и освоиться в крохотном, поистине райском уголке. Не оценить по достоинству такое положение вещей нормальному современному человеку было невозможно.

   Но самое главное - мы подружились с птицами. Не с одомашненными, принудительно посаженными в клетки, а с вольными, обычно не подпускающими к себе людей ближе определённого расстояния. С нашим присутствием они не только мирятся, но не испытывают особого страха, находясь совсем неподалёку, и порой позволяют в отношении себя даже проявление некоторой дружеской фамильярности. Независимые  птицы будто понимают с кем имеют дело и ведут себя соответственно.

   Вначале мы познакомились с голубями. Были он толстыми и ленивыми. Слетали с крыши соседней пятиэтажки в одиночку, парами или небольшими группами. Плавали по воздуху неподалёку и так же лениво возвращались на место обетованное. Угощение принимали спокойно и, вроде, как должное. И почему-то совсем не ворковали. Или же ворковали так, что нам не было слышно. И это казалось противоестественным. Не воркующие голуби как не мурлыкающие кошки. Будто животное у ног трётся, на руки лезет, еду просит, и при этом не мурлыкает.

   Потом голубей поубавилось и появились стрижи. Мы их ошибочно называли ласточками, много наблюдали за ними и рассказывали знакомым об их поведении и привычках. Но кто-то надоумил, что у ласточек хвостики прямые, а у наших птичек на фотографиях раздвоенные, с острыми концами. Такие бывают у стрижей. Не поленившись заглянуть в справочник, убедились в справедливости замечания и с лёгким сожалением переименовали наших ласточек в стрижей.

   Прилетают они по весне. В этом году ранним утром одновременно всей стаей  появились торжественно и празднично -  прямо в день Святой Пасхи. Дружно радуясь возвращению на Родину, единым строем взмывали к небу, где искусно разворачивались и проносились мимо нашего балкона, громко посвистывая и едва не касаясь нас своими узкими, чётко прорисованными, сильными  крылами. И казалось, они нас наверняка узнали и весело приветствовали. Им нравилось, что люди, всегда  любовавшиеся ими, пришли их встретить, чтобы в очередной раз восхититься своими пернатыми друзьями.

   Гостинцев стрижи не принимали, они их попросту не замечали. Пищу даже в самые сложные времена выкармливания птенцов добывали сами. А когда птенцы подрастали, родители выгоняли их из гнёзд и ставили на крыло. Это бывало поистине редкостное и незабываемое зрелище.

   В один прекрасный день наблюдатель вдруг понимал, что птиц во взмывшей стае гораздо больше обычного. И что по краям летающего пернатого коллектива особи значительно крупней тех, что были в середине. Приходило счастливое осознание - в нашем полку прибыло! Опытные папы и мамы обучали молодняк летать и находить себе пищу, готовили их к дальнему перелёту в южные края.

   Именно в такой период пришли взволнованные дети и сообщили - на земле нашли стрижа, устало бившего крыльями, но так и не сумевшего взлететь. Видевший падение птицы мужчина предположил, что это скорее всего неопытный птенец, проходивший обучение в летавшей неподалёку стае. Он, похоже, не рассчитал силы, сорвался с высоты и упал на землю. Теперь  его желательно не просто подкинуть вверх и тем самым помочь взлететь, а сделать следовало это на определённой высоте, чтобы он смог обрести уверенность и подняться. Лапки стрижей не приспособлены для передвижения по земле, ходить они совсем не умеют, способны лишь только цепляться коготками.

   Четвёртый этаж вполне подходил для задуманной цели. Я распахнула на две стороны огромное окно и мы увидели стаю стрижей, отчаянно свистевших и метавшихся не только со стороны балкона, где густо росли высокие деревья, но и периодически проносившихся мимо нужной нам, перпендикулярно расположенной стены, с большим и открытым воздушным пространством. Девчушка, заметив приближавшуюся стаю, изо всех сил подбросила птенца вверх и он, умничка, словно понял, что ему желают добра, раскинул крылья и тут же был подхвачен воздушным потоком искавших его сородичей. Птицы ещё  дважды пронеслись мимо нас туда и обратно, счастливо посвистывая и будто благодаря за своего, вновь обретённого, пернатого детёныша.

   Улетают стрижи так же неожиданно, как и появляются. И случается это в августе. Ещё вчера они носились вдоль балкона, стремительно поднимались ввысь и с силой срывались обратно, поближе к балкону, нашим фигурам, любопытным глазам и заинтересованным лицам, и вот, проснувшись однажды, вдруг всем своим существом, каждой клеточкой ощущаешь - что-то невосполнимо изменилось. На весь холодный сезон мы расстались с замечательными, украшавшими нашу небогатую событиями повседневность, птицами. Независимыми, деловито-стремительными, ощутимо делающими будничную жизнь людей маленьким праздником.

   Синички летом проведывают нас нечасто. Прилетят, посидят на проволоке для белья, покрутятся для порядка, что-то пощебечут и были таковы! Иногда не спеша  пропорхнут мимо балкона, слегка залетая на его территорию и как бы здороваясь с хозяевами. В летнее время им вполне достаточно козявок, червячков и иного корма в их лесных закромах. Зато они становятся постоянными гостями с наступлением холодов. Тогда появляются целыми стайками, клюют несолёное сало и умильно демонстрируют свою окраску и индивидуальные привычки.

   Некоторые настолько привыкают к нам, что могут с долей осторожности питаться и в нашем присутствии. Главное в это время не двигаться и пристально не рассматривать крохотных, забавных птичек. А поглядывать только исподволь, неприметно.

   С учётом того, что кормушка находится в центре шестиметрового балкона, а я стараюсь скромно примоститься на стульчике с его краешка, расстояния между человеком и птицами вполне достаточно для взаимного доверия. Конечно, без лишних, пугающих синичек телодвижений.

   Тогда собирается совершенно очаровательная, с нарядным окрасом семейка, клюющих по очереди и переговаривающихся между собой птичек, не уступающих своих позиций воробьям ни при каких обстоятельствах и охотно делящихся повседневным кормом с расписными бело-красно-чёрными красавцами дятлами и ещё добровольно-принудительно с беспардонно-нахальной, жадной серо-голубой сойкой. Последняя никак не поймёт, что кусок сала специально надёжно укреплён на металлической основе и всякий раз, резко дёргая его из стороны в сторону, пытается  оторвать смачный шматок целиком. Надо полагать, чтобы унести с собой. Многократные попытки не дают результата и она явно сердится. В такие моменты синичкам лучше не приближаться, дабы от пернатой лиходейки случаем не пострадать.

   Все птицы интересны и весьма притягательны. Однако, пожалуй, самое большое удовольствие, можно даже сказать наслаждение, доставляют певчие дрозды. Тёмненькие, малоприметные птички с жёлтыми, длинными и острыми клювиками поют так заливисто, что за отсутствием в последние годы в наших краях соловьёв, вполне их нам заменяют. Чего недополучаем, можем найти и послушать в интернете. Куда современнику деваться? Каковы времена, таковы и действия. Хотя ни для кого не секрет - уже сам вид живой, поющей птицы вызывает особенные, ни с чем не сравнимые чувства единения с природой, открытости к миру и приобщения к чуду земной красоты. Самобытное пение вживую и расценивается по высшей шкале, и запоминается надолго. Порой навсегда.

   Этот голосистый певец начинал свою карьеру в густых зарослях плодовых деревьев, стесняясь в первое время показываться принародно. Затем осмелел и стал распевать ещё и на угловых металлических отмостках то одного, то другого дома, находившихся примерно на одинаковом расстоянии от нашего балкона.

   Он не имел привычки заливаться непрерывно. Пропоёт куплет и ждёт от другого певца или певицы из ближайшего леса ответа. Внимательно выслушает и снова продолжит. Два дрозда как бы обменивались нежными перепевами. Общаясь взаимовежливо, талантливо и в высшей степени уважительно. Я любила подолгу стоять на открытом балконе и вслушиваться в их звучное, неназойливое пение.

   - Иди, там твой дружок прилетел, вызывает тебя, трелями рассыпается, - частенько приглашал муж на балкон, зная что использую любую возможность послушать нескончаемые птичьи рулады. - Вот видишь, он совсем тебя не боится, будто только и ждёт, что появишься.

   По утрам лесной концерт первым начинал разноголосый птичий хор, затем вступал со своим соло мой любимый дрозд. Пел он звучно и чисто, словно желая разбудить свою постоянную слушательницу и искреннюю почитательницу его признанного таланта. Потому что все мы желаем одобрения и поощрения своим праведным трудам и в душе  надеемся на аплодисменты.

   Но так случилось, что несмотря на разгар лета, надолго подвела погода. Несколько дней шёл унылый, нескончаемый дождь. Углы дома были залиты водой, металлические отмостки стали скользкими и ненадёжными, а сверху непрерывно сыпало и сыпало, как сквозь ветхое дырявое сито. Но ежедневно, упорно, пытаясь укрыться под отяжелевшими листьями орехового дерева, дрозд распевал свои великолепные песни, не ставшие нисколько хуже или мало значимей от ненастной, промозглой погоды. И меня привычно звали на балкон, в очередной раз послушать уверенного в своём голосе солиста и преданного друга.

   Он сидел на жердочке под отяжелевшими листьями, с которых ему на влажные пёрышки  периодически стекала унылыми холодными струйками дождевая вода и был настолько промокшим, что слипшееся оперение, плотно облепившие  птичье тельце, делало его совсем немощным и хилым на вид. И при этом голос его звучал задорно и  так великолепно, словно от силы и величия пения одной птичьей особи зависело будущее всего пернатого мира. Ответственность птички, пусть даже продиктованная древним инстинктом, была поразительной. Дрозд разумел, что нужно петь в любую погоду и он пел. И так же терпеливо ждал ответа лесного  друга или подружки, чтобы продолжить песнь любви. 

   Я откровенно и горделиво залюбовалась мокрой, слегка помятой и едва ли ни  жалкой на вид птицей. Вот он поразительный пример красоты духовной, которая всегда предпочтительней любых самых наглядных и вычурных атрибутов внешнего великолепия. И пусть  зависимость и уязвимость маленького пернатого от выкрутасов природы была стороннему  наблюдателю  достаточно заметной, но ещё очевидней проявлялась сила воли жизнелюбивой, упрямой птички, вызывающей исключительно положительные ответные эмоции и чувства. Чувства сродни невольному восхищению, почти  преклонению перед этим скромным, не особо приметным, но благородным созданием. Перед певчим дроздом, почти насквозь промокшим и оттого неказистым на вид, но всем сердцем любимым. Продолжавшим распевать и радовать своих слушателей в самый пасмурный день и не по-летнему холодный обложной дождь.