Счастье

Аристотель говорил, что для счастья необходимо наличие двух родителей. Богатство, слава, карьера, успех, любовь к женщине (мужчине) – ничто не заменит живых родителей. Как пела Толкунова:
Дороже всех наград на свете
Мне песня тихая твоя.
И Жванецкий прав. Счастье, это не поесть в дорогом ресторане, а поесть то, что приготовила мама.
Какое это счастье, когда у тебя есть мама и папа! Все беды и неприятности – ерунда. Мама и папа есть, значит, всё можно уладить.
Какое счастье засыпать в кроватке под мамину колыбельную! Вся жизнь впереди! Всё будет хорошо!
Какое счастье, когда болеешь, а мама подула, поцеловала и сразу стало легче.
Какое счастье, забрасывать папу вопросами!
Какое счастье, когда папа катает на плечах! Или возьмёт за руки и кружит по комнате.
Какое счастье идти с мамой за ручку в детский садик! А ещё большее счастье, когда мама тебя из садика забирает.
Какое счастье, зайти с родителями в игрушечный магазин и получить в подарок игрушку! Или, бывало, папа заходил в магазин по дороге с работы. Вот сидим мы с мамой дома, вдруг приходит папа. А у него в руках – набор красненьких пластмассовых солдатиков или пенопластовый кукольный театр.
Какое счастье, когда мама или папа читает вслух книжку с картинками! Или без картинок.
Какое счастье, когда папа покупает мороженное!
– Только маме не говори!
Какое счастье сидеть рядом с папой, когда о печатает фотографии. Ванная освещена таинственным красным светом. Папа объясняет:
– Это – проявитель. Это – закрепитель.
И вот происходит чудо: на белом листе проступает изображение, становится всё ярче, всё чётче…
Мы жили в 11-метровой комнате в коммуналке. Когда мне было шесть, нам, наконец, дали отдельную двухкомнатную квартиру.
Зима. Сумерки. Мы стоим возле строящегося дома. Нашего будущего дома. Дом почти готов. Беленький! Наш! Какое счастье!
Мы сидим в новой квартире. Мы ещё не переехали, но ключи уже у нас. Родители занимаются обустройством квартиры. Я во что-то играю на полу. Мама говорит:
– Три денёчка осталось.
До переезда три денёчка. Какое счастье!
Мы переезжаем на новую квартиру. Новоселье. Первая ночь в своей отдельной квартире. Как мы счастливы!
Дом упирался торцом в лес. Мы с папой ходим в этот лес и папа выбирает молодые деревца, чтобы посадить их в палисаднике перед домом. Потом папа выкапывает дерево. Мы идём обратно, папа тащит деревце, а я несу лопату. Какое это было счастье!
А деревья эти растут до сих пор.
Какое счастье было идти первый раз в первый класс! Новенькая, только что построенная школа. И мама тоже там будет работать.
Какое счастье, когда мама утром будит в школу! Я хочу спать, но мама вытаскивает из-под меня подушку, потом отбирает одеяло. Смеётся. Приходится встать.
Какое счастье, делать с папой зарядку! Папа недоволен, как я держу руки. Всё равно хорошо!
Какое счастье вместе завтракать!
Какое счастье гонять с папой мяч!
Какое счастье, играть с папой в шашки или в шахматы!
Какое счастье, играть во дворе и вдруг услышать: «Дима! Домой!»
Какое счастье, смотреть, как мама раскладывает пасьянс!
Какое счастье, ложиться спать и видеть полоску света, пробивающуюся из-под двери: родители ещё не спят.
Какое счастье сидеть рядом с мамой, когда она вслух проверяет тетрадки учеников!
Когда я учился в младших классах, мама вела средние и старшие. Иногда, она брала меня на свои уроки и сажала на заднюю парту. А я слушал про причастия и деепричастия, про Чадского и про Пугачёва. Какое это было счастье!
Какое счастье идти домой из школы, зная, что дома ждёт мама!
Какое счастье слышать стук наружной двери (входная дверь у нас была двойная), а потом скрежет ключа в замке! Папа пришёл!
А какое было счастье, когда папа приезжал из командировки! Мы с мамой ехали его встречать в аэропорт или на вокзал, чаще всего, на Витебский, но бывало и на другие. И вот прибывает поезд и из него выходит папа, весь нагруженный чемоданами. Мы идём на стоянку такси. Едем домой. Папа рассказывает маме о том, как прошла командировка. Мама рассказывает папе, как мы провели время. И я всё пытаюсь вставить слово, чтобы рассказать о своих, детских делах. А потом мы приезжаем домой, и папа достаёт подарки: орехи, конфеты, огромные среднеазиатские дыни, копчёную рыбу, платок для мамы, игрушки для меня, но больше всего книг. Какие книги!
Какое счастье идти с мамой или папой, или обоими за новогодней ёлкой! А потом наряжать её. Какие у нас были чудесные ёлочные игрушки! Папа сам спаял гирлянду, сам покрасил лампочки (да!), сам сделал устройство, которое заставляло гирлянду мигать. А потом сидеть за столом и смотреть по телевизору новогодние передачи. Свет погашен. Только телевизор горит, да огни на ёлочке перемигиваются.
А дни рождения! Какое счастье!
А походы в гости! А поездки в парк или за город!
Павловский парк. Осень. Жёлтые листья под ногами. Как хорошо!
 За грибами! Мы идём по лесу, вдыхаем запах сырых листьев и хвои:
– Я вижу гриб!
У мамы в сумке – бутерброды с сыром и пирог. Первый привал – едим бутерброды, второй – пирог.
А музеи! Как мы любили ходить в музеи! Как мама и папа комментировали, разъясняли всё мне, ребёнку!
Какое счастье идти с папой или с мамой, или с обоими в магазин или в прачечную!
Какое счастье, когда папа заходит в ванную, чтобы потереть мне спину!
Какое счастье ехать с мамой и папой в поезде! За окном мелькают деревья. Мама открывает сумку. Достаёт курицу, бутерброды, масло в банке. Проводница разносит чай. До чего же вкусны эти обеды в купе!  Потом разгадывать кроссворды. Играть в карты или в игры со словами, в «Балду», например. А потом засыпать под стук колёс. «Тук-тук. Спать пора. Спать пора.» А утром проснуться, и снова видеть мелькающие за окном деревья.
А потом прибывать в очередной санаторий или дом отдыха, лежать на пляже, гулять по аллеям, ездить на экскурсии. Карабкаться с папой в горы (мама не решалась).
Да и возвращаться хорошо. После пальм и кипарисов, снова видеть за окном берёзки и ёлочки:
– Эх, северная природа! – говорит мама, – Простая, неприхотливая.
Как родители волновались, когда я готовился к поступлению в институт! Как они помогали мне готовиться. Вслух читали мне учебники. Мама надиктовала на магнитофон тексты сочинений, и я их многократно прослушивал. Как они ждали меня в скверике у института, когда я сдавал очередной экзамен! Когда я писал сочинение на вступительном, мама уговорила кого-то передать мне записку: «Дима, пиши спокойно!» И как они радовались, когда я поступил наконец!
В один из последних дней августа, когда я уже был зачислен, мы с мамой поехали в ЦПКиО и катались там на водных велосипедах. Какое это было счастье!
Какое счастье, сдать очередной экзамен. Звонить домой:
– Мама! Пятёрка!
– Умничка! Поздравляю!
А потом дома рассказывать подробности.
Помню, когда я сдал последний экзамен за 1-й семестр, мама встретила меня у института и мы пошли гулять. Могли сразу сесть на метро, но мама долго вела меня по заснеженному городу. Какое это было счастье!
Какое счастье, когда на работе дают продуктовые наборы! Звонить домой:
– Мама, брать?
– Брать.

Какое счастье, выбирать для родителей подарки на праздники!
Какое счастье сидеть с родителями у дедушки и бабушки и играть в лото или в «Кинга»! На деньги. Ну, не по-крупному, конечно, на копейки.
Какое счастье возвращаться из командировки, а в аэропорту встречают папа и мама!
В ноябре 1986 папе дали от работы путёвку на несколько дней в пансионат. Помню, за несколько дней до его отъезда мы гуляли с папой вдвоём по городу. Поздний вечер. Кафе. И в кафе только чёрный кофе без сахара. Ни булочки, ни коржика. Горький чёрный кофе. Последние горькие глотки счастья. Да, конечно, я приеду к папе в пансионат, и мы погуляем под соснами… Не сбылось.
10 ноября 1986. Утро. Я на работе. Начальница меня за что-то распекает. Вдруг звонит телефон. И надрывный мамин голос:
– Димочка! Сыночек! Папа умер!
Утром 9 ноября его нашли в номере. Вероятно, умер во сне. Сердце. Папе было 52 года.
И вот тогда я понял, как бы не сложилась моя жизнь, сколько бы хорошего в ней ни было, счастлив до конца я уже не буду никогда. Невозможно быть совершенно счастливым без папы. В Санкт-Петербурге на кладбище Памяти Жертв 9 Января покоится моё счастье, мой папа.
Но у меня осталась мама! Моя чудесная, милая, заботливая мама!
Какое счастье, возвращаться с работы домой и видеть с улицы светящееся окно кухни! А потом ужинать с мамой. Рассказывать ей о событиях дня и слушать её рассказы.
Какое счастье ехать с мамой в отпуск на юг или в Прибалтику!
Июнь 1989. Только что забрал сына из роддома. Две бабушки держат совет как ухаживать за ребёнком. Мы не вмешиваемся. Они опытные. Какое счастье!
1991 год. Голодный, тяжёлый, беспокойный. Мама запаниковала и стала уговаривать меня поехать вместе в Израиль. Я не хотел этого. Всю жизнь мы прожили в Ленинграде. Как ленинградцы любят свой город, как гордятся им, знают все. Есть религиозные евреи, мечтающие жить и умереть на святой земле. Есть сионисты, желающие жить в еврейской стране среди евреев. Ни тем, ни другим я не был.
 Но родственники надавили:
– У тебя мать больная. Тут она умрёт. А там, глядишь, проживёт и ещё долго.
И как я мог поступить? Я чувствовал себя очень несчастным, так мне не хотелось на чужбину. Ведь Родина – тоже счастье. Но я бы в жизни себе не простил, если бы получилось так, как говорили родственники.
11 декабря 1991 года мы сошли с трапа в аэропорту имени Бен Гуриона.
Да, чужая страна. Но рядом мама. И с ней вдвоём мы всё одолеем.
Какое счастье ходить с мамой на рынок и в магазины. Мама ходит от прилавка к прилавку, смотрит, щупает овощи и фрукты. Потом идёт по второму кругу, по третьему. Старается выбрать всё самое лучшее.
Какое счастье идти домой с сумками!
Какое счастье, когда мама собирает на работу. Даёт с собой бутерброды, обязательно завёрнутые в салфетку и в полиэтиленовом мешке.
Какое счастье под утро вернуться с ночной смены, а мама уже ждёт. Накормит и спать уложит. А потом, сквозь сон слышать, как она хлопочет. Или слышать приглушённый звук телевизора: мама смотрит передачи, но тихо, чтобы не разбудить сына.
Если мама видит, что я не сплю, говорит:
– Может, встанешь, позавтракаешь? Потом снова ляжешь.
Я почти всегда отказывался, мол, если позавтракаю, то второй раз вряд ли усну.
А какое счастье ездить с мамой в отпуск, за границу! Я всё рвался в Ленинград, и мы туда ездили почти каждый год. А ещё мама очень любила Карловы Вары. А один раз мы слетали в Литву.
 Какое это счастье, собирать че
моданы! Потом ехать в аэропорт. Лететь в самолёте. Рядом с мамой.
Какое счастье идти с мамой по Питеру. По родным улицам с родным человеком!
Бывало, я ездил и один. И мама звонила каждый день, беспокоилась. Какое это счастье!
А потом – возвращаться с мамой или к маме. Если ездили вместе, снимать со шкафов газеты…
В 2000-м году мама издала книгу рассказов. Как она радовалась! Как гордилась! И я радовался и гордился вместе с ней. Потом были многочисленные презентации книги в разных городах. И я ездил с ней на эти презентации, помогал ей. Какое это было счастье!


В Израиле люди в основном живут или в собственном жилье или в арендованном. Собственное нам не светило: откуда взять такие немыслимые деньги? Ипотеку бы мы тоже не потянули. А на съёме жить несладко. И дорого, каждый раз думать, откуда взять деньги. И на птичьих правах, в любой момент хозяину может понадобиться квартира и он может попросить съехать. Нет, конечно, он обязан дать время на поиск новой квартиры и на переезд. Но всё равно невесело. Есть ещё вариант: «Амидар» или «Амигур». Аналог государственного жилья в Советском Союзе. Живёшь пожизненно и платишь ежемесячно символическую сумму. Но получить «амидаровскую» квартиру – это как выиграть огромные деньги в лотерею. Социальное жильё (слово-то какое) в Израиле не строят где-то с конца 80-х. Жилой фонд есть, но он становится только меньше. В очередь ставят не всех, а только многодетных, очень старых и совсем инвалидов. И люди стоят в такой очереди десятилетиями. За счёт чего очередь, вообще, движется? За счёт убыли. Кто-то умер, кто-то уехал. Тогда его квартиру предлагают очередникам. Причём, если квартира не понравится, если будешь привередничать, тебя, вообще, могут вычеркнуть из очереди. Мама как раз попадала под критерии и возраст и блокадница, то есть приравнена к ветеранам II Мировой. Пытались добиться, но долго у нас ничего не получалось. Нам не отказывали, но и не предлагали ничего. Мы с мамой уже и не надеялись. Вдруг – звонок:
– Есть двухкомнатная квартира в Кирьят-Экроне. Смотреть будете?
– Конечно, будем!
Кирьят-Экрон – посёлок городского типа рядом с Реховотом. Престо великолепно. А то мы уже думали, что делать, если предложат где-нибудь далеко на севере или, хуже того, на юге, в пустыне.
Наконец-то у нас появится квартира! Какое счастье!
Какие это чудесные хлопоты, ездить, оформлять все документы на квартиру, потом – складывать вещи, договариваться с перевозчиками.
Сначала – ремонт (квартира была в убитом состоянии). Как это радостно, приходить в квартиру и видеть изменения. Вот новый пол укладывают, вот двери обновили, вот стены красят.
26 июля 2012 мы переехали на новую квартиру. За день до моего дня рождения. А потом – день рождения среди коробок.
А потом – покупка новой мебели и всяких других предметов. Какое счастье, обставлять квартиру! Ходить с мамой по магазинам, выбирать диваны, стол, шкафы!
А потом доставать вещи из коробок и раскладывать по шкафам. Мне особое удовольствие доставляло раскладывать книги.
Счастье!
Мы живём в новой квартире. Так, особенно, ничего не изменилось. Только в город мы теперь не ходим, а ездим.
Мама очень довольна:
– Утром открываю глаза и вижу, как за окном птицы летают. И ветку дерева вижу.
В Питер съездить не успели, но два раза отдохнуть съездили. В Нетанию (тут же в Израиле) и в Карловы Вары. Счастье!

2013. У мамы обнаружили рак. Кончик языка. Вовремя хватились.
Вечер перед операцией. Я боюсь, что мама умрёт (о чём ей, конечно, не говорю). Прошу наговорить на диктофон. Рассказать о нашей семье, о родственниках, того, чего я, может быть не знаю. Мама наговаривает долго.
Операция. Я жду возле операционной. Выходит врач:
– Всё в порядке. Операция прошла успешно.
Счастье!
После операции. Я сижу рядом с ней в палате. Всю ночь. В 4 утра меня сменяет подружка. Пару часов сплю в вестибюле на стульях и – снова к маме.
Всё в порядке! Угрозы нет. Через несколько дней едем домой!
Потом мы ездили в ту больницу на проверку раз в 3 месяца, потом раз в полгода. Наконец нам сказали, что больше ездить не надо. Угрозы нет. Вот счастье!

Мама всю жизнь была человеком беспокойным. Если я уходил куда-то, она звонила мне по нескольку раз в день, а то и в час, что меня, честно говоря, очень раздражало:
– Ну, где ты там?
–Я уже проехал Ришон.
– Ещё только Ришон?
– Мама! Автобус – не самолёт! Ты звонила 10 минут назад.
– Ну, я же беспокоюсь!
Но вот какое это счастье, когда мама вот так названивает!

Мама стала больше уставать. Ей всё тяжелее справляться с домашними заботами. Всё реже её удаётся вытащить на улицу просто погулять. Хотя, на рынок, в магазины мы ходим вместе. Но всё чаще она отправляет меня одного. И всё чаще она попадает в больницу. По разным поводам. Зато какое счастье, когда её выписывают! Я поднимаюсь в палату. Мама переодевается. Проверяем кровать, тумбочку: не забыли ли чего. Потом оформляем документы. Прощаемся с соседками по палате, с персоналом. Идём по коридору. Спускаемся на лифте. Снова идём по коридору. Заказываем такси. И – домой! Мы дома! Какое счастье!
2016 год рубежный. Начало конца. В декабре 2015 мама попадает в больницу. 31 декабря её выписывают. Как хорошо! Мы дома. Стоит наряженная ёлочка. Готовимся встретить праздник. Вдруг маме становится плохо. Снова едем в больницу. С собой я успеваю взять маленькую пластмассовую ёлочку. Новый Год в больнице. По Израильскому времени встречаем вместе. Но мама настаивает, чтобы я взял такси и ехал домой. Новый Год по Московскому времени мы уже встречаем порознь. Мама в больнице, а я – дома.
А через несколько дней мама снова попадает в больницу. Отказывают ноги. Она не может ходить. Страшные боли. Мама кричит. Диагноз – межпозвонковая грыжа. Будь мама моложе, ей бы сделали операцию, но в её возрасте и её состоянии нельзя. Маме дают морфий.
И тогда же в январе 16-го врач отзывает меня в сторону:
– У Вашей мамы диффузная атрофия мозга. Отмирают клетки. Это не лечится. Можно только постараться замедлить процесс. Постепенно она будет терять память и навыки. Потом перестанет узнавать людей, разговаривать. Сделать с этим ничего невозможно.
Страшный приговор. И что делать? Как жить дальше? А что делать? Как говорят израильтяне «– Ма лаосот? – Лаосот!» «– Что делать? – Делать!» Жить. Постараться сделать так, чтобы мама прожила насколько возможно долго, чтобы мучилась как можно меньше и память сохранила как можно дольше. И радоваться, что мама есть. Потому что если раскисну, то не смогу маме помочь.
Мама то дома, то в больнице, то снова дома. Иногда стонет, иногда кричит. Ночь. Сижу рядом. Слушаю, как она стонет. Вот, вроде, стала стонать потише, вот, вроде, уснула… Нет… Опять стонет. Хочется дать ей лекарство, но нельзя превышать дозу. Точнее, есть капли для экстренных случаев, но как понять, какой случай экстренный? Ей всё время плохо. Снова перестаёт стонать. Считаю её дыхание раз, два… 55, 56, 57, 58… 100. Спит. Можно и мне вздремнуть. Какое счастье!
Институт Боли. С огромным трудом попали туда. Маме делают укол в позвоночник, который избавит её от боли аж на 3 месяца. Это не просто укол, а по сути, операция под местным наркозом. Маму увозят. Жду. Наконец маму возвращают. Ей очень больно, но самоё тяжелое позади. Теперь ей будет легче. Мы мечтаем, как поедем в Ленинград. Мы счастливы.
Укол помог. Но врач сказал, что особых надежд возлагать на него не стоит. Раз в несколько месяцев укол повторяли. Боли притупились, но не ушли совсем и, конечно, мы не смогли никуда поехать. А какие прекрасные мечты были!
И всё-таки мама жива. Мама дома. Какое счастье, с мамой завтракать, обедать, ужинать! Какое счастье целовать маму на ночь:
– Спокойной ночи, мамочка!
Февраль 2017.  Мои подруги, которые дружат и между собой, уговорили нас поехать вчетвером на Мёртвое море. Мы едем в машине. Гостиница просто шикарная. 2 номера наши. В одном – мы с мамой, в другом – девочки. Вид из окна прямо на море. Мама ещё немного ходит, но с трудом. Просим для неё кресло-каталку. Возим её в столовую, на прогулку, на пляж. Один раз даже купаем в бассейне. Хотя, мама предпочитает проводить время в номере у телевизора. А утром над морем встаёт рассвет. Счастье!
Мама почти не ходит. Даже по квартире. И с памятью всё хуже. Убирает и готовит няня, хотя и мама иногда пытается что-то приготовить. Я не работаю. Почти всё время мы вместе. Какое это счастье: мама дома, рядом!
Лето 2018. У мамы на ногах началась гангрена. Врачи сказали: дома её держать нельзя. Сначала – реабилитационный центр, потом – дом престарелых. Страшное словосочетание! И стыдное. Некоторые дети сдают туда своих родителей, чтобы не мешали, чтобы не тратить время и силы на заботу о них. Ещё когда мама была на ногах и в памяти, некоторые «доброжелатели» спрашивали: «А почему ты её не сдашь?» И очень удивлялись, что я категорически отказывался от такого простого решения. Но бывает и так, что это – единственный способ хоть немного продлить старому человеку жизнь. Мне врачи сказали однозначно: «Вы не справитесь. Дома она умрёт. А в доме престарелых – обученный персонал, врачи, медсёстры.» Это было очень тяжёлое решение. Если бы у меня была хоть маленькая возможность, я бы оставил маму дома. Ни за что бы не отдал!
 На работу я не пошёл, чем очень удивил «доброжелателей».  Разумеется, я приходил каждый день (за редким исключением) и старался проводить с мамой максимум времени. Получалось меньше, чем думалось. Всё-таки дела. Я живу один. Надо и покупки сделать и в поликлинику сходить и в банк, да и в гости тоже (но это вечером). Но несколько часов – с мамой. Мы гуляли… В смысле, я её возил в кресле. Беседовали. Я принёс ей фотоальбомы и часто спрашивал: «Кто это? А кто это?» Почти всех она узнавала. Какое счастье это, гулять с мамой, разговаривать с ней, угощать её чем-то вкусным!

С сознанием всё хуже. Принёс игральные карты. Даже в дурака сыграть не получилось. Показываю фотографии родственников. Если раньше вспоминала почти всех, то теперь узнаёт только меня и свою младшую сестру. Но узнаёт! Если раньше меня огорчало, когда она что-то не помнила, то теперь я радуюсь, если она помнит хоть что-то. Начинаю песню, а она продолжает.
– Умничка, мамуленька!
Какое счастье!

Мама почти не работает руками. Ложку уже и не пытается держать. Её кормят. Надо что-то делать. Положил перед ней лист бумаги. Дал ей в руки ручку. Пиши «Дима», «мама», «папа». Сначала у неё ничего не получалось. А потом стала писать вполне разборчиво. Какое счастье!
Прихожу к маме каждый день. Мама всё хуже. Разговаривает мало, односложно. Катаю её по улице. Стараюсь развлечь. Включаю ей телевизор. Через «Ютуб» включаю музыку. В основном – старые советские песни. Сам пою ей песни, которые она пела мне в детстве. Какое это счастье, вот так, катить кресло-каталку с мамой и петь!

Бьют барабаны,
гремят барабаны,
зовут барабаны в поход.
Эх, горною кручей на бо-ой неминучий красный отряд идёт.
Вперёд! Вперёд! Под зна-аменем красным!
Бьют барабаны и марш в поход.
Эх, горною кручей на бо-ой неминучий красный отряд идёт.


Пандемия корона-вируса. 2 недели к маме не пускали вообще. Ну, и это правильно. Старикам болезнь особенно опасна. Смертельна. Звоню каждый день, спрашиваю про мамино состояние. «Всё по-прежнему. Без изменений». Несколько раз маме даже давали трубку. Какое счастье!
Разрешили свидания. Мама внутри, я снаружи. Мы оба в масках. Дверь открыта. Между нами – 3 метра. Разговариваем. Мама почти не говорит. Отвечает односложно. Но я могу видеть её, разговаривать с ней. Какое счастье!
Мама в больнице. В доме престарелых разрешали свидание 15 минут в день, и то на расстоянии, а в больницу, как ни странно, можно. Не было бы счастья, несчастье помогло. Сижу рядом с маминой койкой. Разговариваю с мамой. Глажу её руки. Счастье! Звонит Галя, двоюродная сестра. Ставлю телефон на громкую связь. Галя рассказывает:
– Звонила Элла. Спроси маму, она Эллу помнит?
Спрашиваю. Мама молчит.
– А тётю Иду помнит?
Мама чуть заметно кивает. Помнит!

Маму выписывают, но не в дом престарелых, а в реабилитационный центр. В тот самый, где она уже была. Большая палата. Много света и воздуха. В палате 3 койки, но мама лежит одна. Есть телевизор. Мне разрешают посидеть с мамой. Какое счастье!

Реабилитационный центр. К маме пускают раз в неделю. Сижу, разговариваю с ней. Точнее говорю я один. Мама не говорит давно. Говорю ей ласковые слова. Пальцы у мамы скрючены. Пытаюсь разнять. И вдруг она чётко говорит: «Оставь!» Два месяца не говорила вообще! Звоню всем. Какое счастье! Мама снова заговорила.
… Больше, правда, она не сказала ничего.
И всё-таки, счастье, просто осознавать, что у тебя есть мама. Больная, немощная, уже не говорит и не реагирует. Но она есть, она дышит, она существует.
5 июля 2020. Мне звонит врач. Маму везут в больницу. И сразу – в реанимацию. Внутрь меня не пускают. Сижу у двери. Выходит врач-женщина:
– Состояние очень тяжёлое. Сидите здесь, я буду Вас информировать.
Сижу. Нет, больше хожу взад-вперёд.
Снова выходит.
– Она дышит сама. Мы переводим её в палату интенсивной терапии.
Угроза миновала. Какое счастье!
8 июля. Больница. Сижу возле маминой койки. Вот оно, моё счастье, моя мамуленька! Мама тяжёло дышит. Каждый вдох – усилие! Поглядываю на монитор. Пульс высокий 100-140. Зашкаливал и за 190. Вдруг начинает снижаться. Я обрадовался.  Но пульс резко пошёл вниз. Потом упал до 0. Я крикнул медсестру. Она врача. Стали делать непрямой массаж сердца. К сожалению, не помогло.
Вот, вроде был морально готов к этому и говорил с людьми спокойно. А потом прикоснулся к ней, а она тёплая. Вот тут я расплакался.
Всё.
Нет больше у меня счастья.

13 июля 2020. 5 дней без мамы