Светик мой

     Так хочется любви! Всегда хотелось. Хочется быть любимой. На кого-нибудь опереться, укрыться, быть как за каменной стеной. А не самой быть этой стеной, за которой укрываются другие.
     Дочь, например. Хотя сейчас она не хочет укрываться, гонит. «Хоть бы ты сдохла!» - говорит. А потом плачет, руки целует, прощения просит. Сама не знает что хочет! Тут нашла ее дневник. Прочитала. Лучше б не читала! Чуть с ума не сошла! Как так можно жить?! И это - дитя мое единородное, плоть от плоти, кровиночка моя, красавица ясноглазая! Пишет: «Боюсь ездить в метро. Хочется толкнуть кого-нибудь под поезд или самой броситься. Еще не решила».
     Вот почему она на метро ездить не хочет! Все время деньги клянчит на такси. Когда клянчит, а когда требует. Не знаешь, что лучше. Хотя первое, конечно, лучше, бесспорно. Когда требует, так страшно бывает! Кричит, слюной брызгает, оскорбляет! Мат-перемат стоит! А потом сама же плачет. Ужас! Ужас! И жалко ее ужасно, и себя жалко.

     Мы обе страдаем от одиночества, каждая в своей комнате, разделенные стеной.  Но не реальная стена нас разделяет. Разделяет стена отчуждения, она эфемерна, но непробиваема. Пытаешься пробиться, но видишь только невидящие глаза, а в них слезы и отчуждение – всё то же одиночество! Кричишь – молчание в ответ или: «Уйди, закрой дверь!»
     А ее крик - он под плакатом на стене, я нашла, когда убиралась, - написанное лаком для ногтей: «Help, help, help me!» - Помоги мне! 

     И что со всем этим делать? Куда им обеим податься? А некуда! Вот в чем ужас! Вся их жизнь - сплошной ужас! И ужас в том, что они одни на всем белом свете. Мать и дочь. Такие вот дочки-матери. 

     А давно ли она сама была дочкой, младшей, любимой, третьей девочкой в семье;  когда же старшие сестры замуж повыскочили, единственной маминой радостью. Леночка, Аленушка – папина и мамина радость. Но отец рано умер. Умер летом, ей только исполнилось пять лет. Жара в тот год была страшная. Воду горячую отключили на летнюю профилактику. Он пошел распаренный под холодный душ. И, нате Вам, сердечный приступ. Пока скорая приехала, его уже и нет. Что поделаешь! А ведь молодой еще был, всего сорок два года! Жить и жить!
     Она тогда мало что понимала. Говорила соседскому мальчишке, хвасталась: «Леня! А у нас гости будут три дня!» Все ее гладили по головке, жалели. Давали конфеты! Хорошо было!

     После смерти мужа мать отказалась от выгодных командировок - не с кем было оставить маленькую Аленку. Одна аленкина сестра вышла замуж в далекий город; другая жила с мужем на окраине, работала и училась. Помогать не могли. И стали они с мамой жить дальше вдвоем. Мама у Алены была энергичная, решительная - начальник отдела, на жизнь никогда не жаловалась. И плачущей Алена маму ни разу не видела.
     Алена выучилась в школе, закончила химико-технологический техникум. Влюблялась сама, влюблялись в нее. В тот юношеский период у них был любовный круговорот: Васька сох по Даше, Даша по Мише, а Миша кругами ходил вокруг алениного дома, сама же она страдала по Ваське. Вот незадача! Почему так бывает? Кто к нам всей душой, тот нам «не нать». Как у Пушкина: «Что нам дано, то не влечет!»

     Тетка ее пристроила на работу в Художественный фонд. Сначала ей было скучно: заставляли ходить на выставки, вернисажи. Потом она втянулась. Познакомилась с художниками, скульпторами. За это время подружилась с девчонками – секретаршами из других отделов, вместе было ходить веселее. Богемная жизнь понравилась, закрутила. Ее с подругами зазывали в мастерские, на крутые дачи всяких народных «дедов», где отрывались беззаботные внуки.
     Веселые беспечные девчонки многим нравились. Приятно было видеть их свежие, не стертые заботами, лица. В постель никто не тянул, только по обоюдному согласию.
     На одной из таких дач Аленка познакомилась с Сашей. Он был молодым скульптором, отпрыском скульптора старого и известного. Долговязая каланча с темной копной волос и синими глазами, он обращал на себя внимание, лукаво щурился и подтрунивал над их щебетанием по поводу своих и дедовых работ. Подружка Наденька восхищенно ахала, обходя вокруг золоченого хрупкого ангела с дыркой в виде звезды на месте сердца. Это была работа деда. Дед, кстати еще очень ничего, присутствовал и с удовольствием слушал надюшкины охи-ахи, вздохи.
     А Алену поразило сведенное судорогой лицо  пожилого солдата. Столько в нем было экспрессии, боли, решимости и мужества, что она сказала:
     - Здорово! Даже очень здорово! - и спросила, - а это чья работа?
     - Это моя, дипломная…- отозвался Саша, - сколько же я с ней бился, прежде чем получилось то, что хотел выразить.   
     - Знаешь, у меня дед на той войне погиб. Наверно, был похож на этого солдата в том своем последнем бою… Спасибо тебе! За всех солдат, что полегли на фронтах  Великой Отечественной!
     Она даже губу прикусила, расчувствовалась. Он понял, был тронут. Они помолчали.
     Потом Саша ее провожал.
    
     Они стали встречаться. Бродили бесцельно по городу, много говорили, смеялись. Саша так интересно рассказывал ей об архитектуре, что скоро она сама могла отличить его любимый «модерн» от других стилей. Иногда сидели в мастерской посреди леса фигур, глиняных бюстов, покрытых мокрыми тряпками, зажигали свечу и при ее неровном зыбком свете робко целовались. Допоздна Аленка не засиживалась, чтобы мама не волновалась.
     Так хорошо было! «Только утро любви хорошо!» Это они с Сашей у Цветаевой вычитали. Они тогда все бредили Цветаевой, Ахматовой, Мандельштамом. Да, так вот, об этой строчке, она была про них. У них не было обязательств, обид, груза совместно прожитых лет, а были только радость встречи, открытие в другом единомышленника, и его синие глаза с прищуром, и ее, серые и доверчивые. Как хорошо было!

     Как-то раз она шла по проспекту со школьной подружкой Региной. Они вышли из кафе-мороженого, громко фыркая от смеха, когда их окликнул Саша. Остановились потрепаться. И тут, откуда ни возьмись,  наволокло тучи, и закапал дождь, сначала редко, а потом все гуще и беспощадней. А у них ни зонта, ни плаща – с утра ничто не предвещало…
     - Побежали скорей в студию, здесь же рядом, горячим   кофе угощу! – предложил Саша. И они рванули!
     За окном бушевала гроза. Слышались громовые раскаты, яростно хлестали дождевые струи. А они сидели за толстыми стенами, им было здорово, классно! Сидели втроем, пили кофе, болтали.
     - Все, я пошла,  - сказала Алена и поднялась, - мне пора, мы сегодня вечером с мамой на море уезжаем, - пояснила она подруге. - Ей путевку на работе дали в санаторий в Туапсе. Почти месяц не увидимся!
     Саша тоже встал.
     - А мне хорошо - никуда торопиться не надо... Ну, счастливо отдохнуть, - сказала Регина, лениво потянулась и закинула ногу на ногу.
     Саша проводил Алену до дверей. Они вышли на ослепительный свет. Дождь уже закончился, жаркое солнце затопляло город своими лучами, на улице парило.
     - Счастливо отдохнуть! Месяц – это очень долго! Мне будет не хватать тебя, малыш! – Саша ласково отвел с ее щеки завиток и нежно поцеловал в висок.

     Загорелая, посвежевшая и похорошевшая она ехала в Москву, представляя их встречу. Дома, не успела она еще разобрать чемодан, ее настиг звонок Регины:
     - У нас с Сашей бурный роман. Все очень серьезно, как у взрослых. Я должна была тебе это сказать сама. Прости, если сможешь. Не звони ему лучше! – и повесила трубку.
     С окаменевшим лицом Алена слушала гудки, они разрывали ей сердце. Но она все-таки позвонила. Саша обрадовался:
     - Малыш, как я рад! Как же у нас все хорошо было! И как теперь у меня все запутано, сложно! Ты всегда будешь мой Малыш! Будь! Помнишь цветаевское «только утро любви хорошо!» Это в самую точку! Это про меня! – и он повесил трубку.
     «Только утро любви хорошо!» Она потом это поняла.  Она болела им, болело сердце, а потом выздоровела от этой любви. Иногда она встречала Сашу. У него был вид больной собаки. Он ссутулился, согнулся. Но встречаясь с ней глазами, теплел и распрямлялся. «Печаль моя светла!» Она узнала стороной, что у них с Региной ничего хорошего не вышло: был аборт, дрязги, взаимные обиды.
     «Только утро любви хорошо!» Это только про Алену и Сашу. Не про Регину, не про нее!

     Потом у нее был опыт Регины. И ничего хорошего! Потом она привыкла жить самостоятельно и помыкать мужчинами. Пока опять не обожглась. Влюбилась насмерть.
     Когда все начиналось, ей было не до смеха, не до смеха было и потом.

     Переполненный автобус качнуло. И мужчина по соседству всей массой наступил ей на ногу, а та была в открытой босоножке. Острая боль пронзила ногу.
     - Держаться же надо! Вы мне палец раздавили! – закричала она на соседа, подняла глаза и … замолчала.
     Это был Саша. Вернее не Саша, а незнакомец, разительно похожий на Сашу. Долговязый, слегка сутулый, с копной темных волос и большими ореховыми глазами с ласковым прищуром.
     - Простите, ради Бога! Везёт как дрова! Вы идти можете? - спросил он, стараясь не смотреть на темнеющий ноготь и кровь, брызнувшую из-под него.
     Елена попробовала переступить с ноги на ногу. Острая боль опять пронзила ногу.
     - Пожалуй нет, не смогу. Что же мне теперь делать? – Она с укоризной посмотрела на мужчину.
     - Меня зовут Сергей. Виноват по всем статьям. Повезу Вас к доктору. Подержите мой кейс, пожалуйста. Граждане, разрешите!
     Не успела она опомниться, как он подхватил ее на руки и вынес из автобуса. Лена с изумлением взирала не то на обидчика, не то на спасителя. А он в это время невозмутимо остановил такси и повез ее в травмопункт. По дороге еще шутил, что повезло, что она такая лёгонькая. Сделали снимок, палец оказался сломан, наложили гипс. Пришлось соврать, что на работе ей на ногу упал тяжелый стул, чтоб посчитали производственной травмой и дали бюллетень.
     После этого Сергей отвез ее домой, она сама бы и не добралась. Мама была на даче, он остался.
     Так начался роман ее жизни.

     Выяснилось, что Сергей уже «наженился и нагулялся». И охоты жениться больше не имеет, у него был печальный опыт, неоднократно. Но он же мужчина, и женщина ему нужна. Если Алена согласна на такие условия, будут жить вместе. Она ему очень нравится, кажется, он даже влюбился, но «в кабалу» больше не пойдет, поэтому считает своим долгом сразу расставить все точки над «и», честно обо всем предупреждает.
     Она согласилась, а что ей было еще делать? Подумала: будет счастливой без бумажек и штампов, раз с ними не получается. Через два года у них родилась девочка -  Светочка, Светланка! Сергей поехал в ЗАГС и признал отцовство. От дочери он не отказывается - честный человек! У нее получилось как у многих. До тридцати пожила в свое удовольствие и в тридцать родила себе ребенка. Хочется же семью! Да и потом будет поздно рожать!
     Вместе они ездили на море, вместе в гости к родне. А жили врозь, часто созваниваясь и встречаясь. Гостевой брак! К себе он ее жить не звал, а у нее  - была мама! Не при маме же! А мама, если вначале куда-то и уезжала, оставляя им жилплощадь, то потом, выйдя на пенсию, и вовсе престала выходить – ноги не слушались. По такому случаю и дачу продали, ездить особо некому. Зато мама готовила и возилась с малышкой.

      Светланка была чудо как хороша.  Льняные завитки как нимб, ореховые папины глаза, реснищи на полщеки и чудные ямочки на щечках – ангел поцеловал!
      Алена одевала ее как куклу - средства позволяли.

      В этот период своей жизни Алена занималась строительством и ремонтом Домов творчества. И так лихо у нее все получалось, так толково она исполняла свои дела, что с гордостью всем говорила: именно она кормит весь отдел вместе с начальником, хотя и получает не в пример меньше него. Зря она на этом так зацикливалась! Получается у тебя дело – Слава Богу! Получаешь вторую по величине (после начальника) зарплату в отделе – Слава Богу! Говорят же: «не плюй против ветра»!   
      Дошли до начальника ее слова, эмоции и амбиции. И у него взыграли эмоции и амбиции. Он ее вызвал к себе в кабинет и сказал ей таковы слова:
     - Не усердствуйте так, Елена Николаевна! Без Вас обходились и обойдемся! Вы уволены!
 
     Был бы человек, статья найдется. Ее уволили. Елена не унывала, в строительстве ее хорошо знали, со сколькими конторами и начальниками дела имела. Найдет работу еще лучше! Но недооценила она начальника, проявил он завидную расторопность, всех обзвонил и сказал, чтоб не брали к себе его склочную сотрудницу – наплачутся. Никто и не взял! Пришлось им жить на мамину пенсию, детское пособие и алименты Сергея, точнее не алименты, а денежную помощь, весьма существенную. У него в тот момент какой-то мелкий бизнес организовался. Она сначала потыркалась туда-сюда, как же без работы? Непривычно! А потом оказалось - очень даже ничего! Можно с ребенком подолгу в парке гулять, водить дочурку по кружкам и студиям.
      Елена с головой отдалась материнству.
      Светочка и на музыку ходила, и на лепку, и на английский для малышей. Везде у нее все получалось. Очень способный оказался ребенок.

     А тут новая напасть: Сергей женился! На ком? Так, ничего особенного. Ни кожи, ни рожи - мышка серенькая! Чем только взяла? Елена подумала – авантюристка какая-нибудь! Но оказалось, что Сергей «авантюристку» больше года добивался, ходил сам не свой – не хотела «мышка» за него замуж. Что же это получается? Одни хотят – так калачом не заманишь, а другие не хотят – так их упрашивают, добиваются!
     Взыграло ретивое у Елены. Она и посуду била, и скандалы Сергею закатывала. А потом смирилась. Что поделаешь? Все равно ничего не изменишь!
    Сергей материально продолжал им помогать, только помощь стала меньше.
    Все ее терзания матери достались. Если б не она, старая, со своими больными ногами, может, и устроила бы дочь свое счастье. А то ведь и привести некуда. Никакой личной жизни!  Старая только носом шмыгала, возразить-то нечего! Только Светланка канючила: «Мам, ну не надо… Бабуля плачет!» Ее вот, Елену, только никто не жалел!

     Мама умерла, когда Светочка перешла во второй класс. Алена растерялась. Она осталась одна с ребенком на руках. И хотя мама ужасно всё захламляла и оставляла черные следы на линолеуме своей старушечьей клюкой с резиновым основанием, все-таки она реально помогала, присматривала за ребенком и жалела ее, Алену, свою несносную орущую дочь. Мама понимала, что кричит Алена от женской неустроенности, от бессилия что-то изменить. Жалела и помогала посильно, во внучке так и просто души не чаяла. А теперь Алена осталась и без мамы, и без помощи, и без маминой пенсии. Одни заботы! Как выжить и поднять ребенка?!
     Света, Светочка – единственный свет в ее окошке.

     Она стала активно искать работу. Светлану отдала на продленку. Наконец удалось устроиться в химчистку. Вот и пригодился ее диплом химика-технолога. Кто бы мог подумать? Да, нужно получать образование – выручает в трудную минуту.

      Работа была, а радости не было. Алена частенько думала о своей жизни: где, какой просчет она допустила? Что сделала не так?
     Светлане она желала только добра. И для дочери хотела другой жизни: яркой, красивой, денежной, как в глянцевых журналах.
 
     И тут Алену осенило. Ее красивую длинноногую дочь нужно определить в модельный бизнес. Она нашла школу моделей, навела справки и отдала туда девочку. Туда брали всех, только денежки плати. Светочка начала постигать премудрости модельного мастерства.
      - Идем красиво, вышагиваем, где осанка, держим спинку, не сутулиться! – покрикивали преподаватели.
      У Светы получалось хорошо. Прошло не так много времени, и маленькой старлетке понадобилось портфолио за хорошие деньги у хорошего фотографа. Модельная обувь, стильная одежда тоже. Где взять на все деньги? Бедная Алена изворачивалась как могла.
      И вот пошли первые деньги: десять долларов за показ, двадцать долларов, сорок долларов, сто долларов. Алена воспряла.

      Но с сорока долларов начались проблемы.
      - Не буду учиться в девятом классе. Я  сорок долларов за час зарабатываю, а ты за месяц с твоим образованием. Оно мне надо? Не буду учиться!
      И дочь бросила школу.       
      Алена пыталась бороться, убеждать:
      - Век модели недолог! Что потом будешь делать? Учись!
      - Отстань. Я все решила. Ты – нищая, и мне не указ!
      Как об стенку горох! Что с ней делать?! Себе дороже! Алена вспомнила, как два месяца назад со Светой случилась истерика.
     Дочь пришла домой и разрыдалась:
      - Надо мною сегодня на показе все девочки издевались. Кричали: «Смотрите все: у нее трусы с рынка!» Все тыкали в меня пальцем, задирали мне юбку и хохотали! Ненавижу тебя! – рыдала Светлана.
      - Я при чем? – пыталась защищаться Алена, не зная, что ей ответить. Хорошенькие кружевные и совсем недешевые трусики действительно были куплены на рынке. И она не понимала, чем они хуже магазинных. Вряд ли там у них дочери олигархов дефилируют в качестве моделей.
      - Маленькая моя, успокойся, перестань. Они – жестокие дуры, не обращай внимания, - пыталась она пробиться к дочери через стену отчуждения.
      - Ненавижу тебя! Зачем ты меня родила, если не можешь содержать достойно. Мне стыдно сказать, что моя мать работает в химчистке. Стыдно! Поняла, я тебя стыжусь! Не прикасайся ко мне! Я бы училась в закрытой элитной школе в Подмосковье: там маленькие классы, постоянно вечеринки, поездки за границу, - я слышала про такие. Что же ты меня не отдашь в такую школу? Денег нет? Зачем ты только меня родила!
     И она опять горько зарыдала.

     И вправду, зачем она родила дочь? Она родила ее на счастье, себе на радость. Она любила ее отца, Сергея, и хотела от него ребенка. Хотела иметь существо, которое не обманет, не предаст, будет любить ее трепетно и бескорыстно всю жизнь – будет навечно с ней связано самыми крепкими в мире, нерасторжимыми узами. Со всеми людьми жизнь сводит и разводит. А с родными разве может развести? Мать есть мать! Всегда! И для матери дитя всегда дитя, родное, любимое!
     Она вспомнила, как ей первый раз принесли малышку на кормление, смешной маленький кулек в распашонке с зашитыми рукавами. Она разглядывала крошечное личико. Темно-синие с поволокой глазки щурились от света, почти как у папы. Позже они и цвет изменят на папин, ореховый. Легкий завиток прилип к вспотевшему лобику. Губки вишенкой. А когда Алена выпростала из рукава маленькую ручку, то увидела крепко сжатый кулачок, и он никак не разжимался. Уже тогда она любила этот маленький кулек под названием «ее доченька» самой беззаветной любовью. Она любила ее еще раньше,  до рождения, когда они были одним целым, и Алена еще не знала наверняка, что именно дочь толкает ее под сердце маленькой пяточкой.
      Думала ли она, что пройдет всего четырнадцать лет, и ее прекрасная подросшая дочь будет кричать ей такие отчаянные страшные слова.

     Детка любимая, свет очей моих, доченька моя!.. Она - как весенний ветер, как солнечный луч, очаровательная своей детскостью, чуть припухшими веками и розовыми капризными губками, сейчас агрессивно накрашенными ярко-красной помадой. Я горжусь ею, ее снимками в журналах, скупаю номера и дарю родным; все кивают головами и говорят: «Хороша, не отнимешь».

     Живу ради нее, ей одной дышу. Без нее жизнь смысл теряет. А что в ответ?
     - Отвали! Отвяжись! Отстань! Надоело! – только и слышишь с утра до вечера.
     Ты к ней с добром, она к тебе с вилами. Ничего-то ей сказать нельзя: хочешь поучить уму-разуму и только ругань в ответ слышишь.
     Один раз, правда, тихо так спросила:
     - А я вообще что-нибудь правильно, нормально делаю? Тебя послушать все не так и не эдак.
     Я сразу сама заткнулась.
     Точно! Все она делает неправильно! Одеться толком не умеет! Такие деньги на одежду тратит!!! Сапоги сумасшедшие купила за  сумасшедшие деньги – шесть квартплат стоили!  Три раза одела, валяются! Юбчонку странную, сама выбрала – две квартплаты! Тоже швырк, разонравилась! Вкус специфический – никому не пристроишь. И так большинство вещей! Оденется иной раз так странно, что не выдерживаю, вмешиваюсь, боюсь за нее:
    - Нельзя в таком виде на улицу выходить! Так никто не ходит! Тебя в милицию заберут!
    Злится:
    - Не твое дело! Пошла ты…
    Хлопнула дверью, ушла. А я всю ночь не спала, волновалась за нее, на мобильник звонила. Да она разве ответит матери родной? Как увидит, что я звоню, все! Молчок!
     Делать ничего не умеет и не хочет! А зачем? Я же есть!
     Жить, устроиться в жизни – то же. Сорвала важный контракт: накануне съемки остриглась чуть не наголо и в зеленый цвет выкрасилась. Ее со скандалом поперли из агентства. Устроилась в другое - и там хамит. Нет гибкости!
     Учу ее:
     - Сдерживайся, потерпи! Тебя же уволят! Никто с тобой нянчиться не будет. Будь подобрее со всеми, похитрее, в конце концов! «Не плюй в колодец – пригодится воды напиться».
     А она мне:
     - Почему я должна быть доброй? Со мной никто не добр! И вообще ты сама жить умеешь?

     На этом вопросике у меня слова поперек горла встали. Разве я живу? Выживаю!
     Если ее, «свет очей моих», из моей жизни изъять, ничего-то у меня не останется. Что останется? Стареющая, никому не нужная женщина…
      Хотя, что я кисну? Очень трудно бывает, но и радостей много. Теперь радуюсь всему, на что раньше и внимания не обращала, что было само собой.
     За квартиру удалось в очередной раз заплатить – радость!
     Еще месяц худо-бедно прожили – радость!
     Обнову себе на рынке купила – радость!
     Соседка туфли свои подарила почти неодеванные, практичные, каблук наборный устойчивый, можно в дождь ходить – радость!

     А сколько кругом хороших незнакомых людей, оказывается, живет! Звонят:
     - Мы из Петербурга, приютили Вашу девочку, уже три дня у нас живет. С улицы замерзшую привели. Сегодня вечером в Москву отправляем, сейчас ей билет купили, так что встречайте!
     Я лепечу слова благодарности в ответ, спрашиваю адрес, чтоб деньги за билет выслать.

     Не думайте, я не махнула на себя рукой, нет. Еще надеюсь найти свое женское счастье. Я еще ничего! От этих нервов похудела, выгляжу как подросток.
     На днях мне подруга позвонила, предложила подработать: испанцу Москву показать. Он чуть-чуть говорит по-русски. Я согласилась, все равно сейчас в отпуске. У дона Хуана бизнес в России наметился. Он так сказал. Или я так поняла? Может, не поняла что-нибудь?
     Три дня я с ним провела. Достопримечательностей за эти три дня увидела больше чем за последние десять лет. Мы, москвичи, разве куда ходим? Зачем? Во-первых, всегда успеем, во-вторых, некогда. А тут очень мне наша Москва понравилась.
     Обедали в кафе, ресторанчиках, на чашечку кофе заходили в кофейни.
     В конце он так расчувствовался. Стал оказывать мне знаки симпатии:
     - Я, - говорит, - имею трехэтажный палаццо.
     - Я, - говорю, - тоже на двенадцатом этаже живу.
     Он кивает:
     - Си, си, сеньора.
     Договорились, как он в следующий раз приедет, так обязательно мне позвонит. Чтоб я ждала! И на море приглашал приезжать.
     А я:
     - Си, си, сеньор, непременно, обязательно.         
     Как в сказке те три дня пронеслись!

     Отпуск мой закончился, вышла на работу. И покатилось, понеслось! На работе устаю и дома не легче. С доченькой и так тяжело, а тут она заревновала, занервничала. Хоть домой не ходи. Скандал по любому поводу. Особенно из-за еды. Придешь усталая с работы, еле живая, принесешь продукты, доползешь до кровати, повалишься как сноп. А продукты уже летят тебе в голову. Картошка и свекла.
     - Опять эту дрянь купила! Мне нужны свежевыжатые соки, морепродукты, соевый соус! А ты хлеб, картошку, майонез! Ты что, издеваешься? У меня уже целлюлит начинается.
     И летит мне в голову та картошка. Нарочно старается в голову попасть. Я теперь картошку крупную не беру. Убьет ведь дочурка. Какой целлюлит у юницы в шестнадцать лет? Какой целлюлит, одни кожа да кости, попки и той нет.
     - Доченька, я устала, мне утром опять на работу. Дай мне отдохнуть, а то свалюсь, на что мы жить будем? За квартиру ты же не платишь, продуктов не покупаешь!
     - Ишь чего захотела, мне и так денег ни на что не хватает. Мне ходить не в чем! От тебя же не дождешься!
     - Да все шкафы от твоих вещей ломятся!
     - Ты – дура, дура. Это прошлогодние коллекции! Их нельзя носить! Какая же ты дура! Не понимаешь ничего!
     - Я спать хочу. Иди к себе.

     Тут я не выдержала, встала, развернула ее за плечи и дверь на кухню, где я сплю, закрыла. Только прилегла. Шум, звон, грохот, крик. Открываю глаза. Из кухонной двери стекла сыпятся, это она ногой стекло вышибла и сама же порезалась, нога в крови. Сон мой как рукой сняло. Перекись, бинты, скорая. Хорошо сухожилие не задето оказалось. Ножка забинтованная, тоненькая, тридцать девятого размера - акселератка моя! Обняла ее за худенькие плечи, прижала к сердцу, слышу, так гулко стучит – испугалась строптивая моя. Плачем вместе над своей горькой судьбой. Говорит:
     - Уеду я от тебя. Мне с тобой тяжело.
     - Куда же ты уедешь, глупенькая? Кому ты кроме матери нужна?
     - В Питер, - говорит, - у меня там парень знакомый есть. Дай мне денег на билет.
     - Дала бы, да нет у меня, ты же знаешь. Получка только через неделю.
     - Ну, так я так уеду! 
     - Как же это?
     - Автостопом! Встану на Ленинградском шоссе и буду голосовать!
     - На Ленинградском? Да ты знаешь, кто стоит на Ленинградском? Ой, какая ты у меня дурочка маленькая! Тебя подберут, подвезут, используют и выбросят. Вспомни, как тебя чуть не изнасиловали, когда ты в прошлый раз голосовала. Ты из машины на ходу выбросилась, хорошо не сильно расшиблась, руки-ноги, голова целы, только мобильник совсем разбился. Не надо автостопом. Я получу, я тебе дам денег, любимая моя.
     И мы с ней плачем, обнявшись. И чем все это кончится, один Бог знает!

       Да, Бог! Я теперь все чаще о нем задумываюсь. Стала в церковь ходить: постою в храме, свечку поставлю – легче делается.
      Господи! Боже мой! Я же хотела как лучше! Только добра, только блага! Я счастья хотела, Господи!