Религиозная эмпирия и наука

Эта статья опубликована вне проектов, т.к. она имеет отношение к нескольким из них. Коротко обо всех проектах – в резюме на моей странице на proza.ru, о каждом - в Предисловии к нему.


Поскольку религиозным опытом может быть практически все, что угодно (там, где для одного серые будни, для другого сплошные божества, будды и боддхисаттвы), то я предпочитаю религиозную эмпирию, понимая под этим нечто более ощутимое, наблюдаемое, измеряемое или по крайней мере много раз засвидетельствованное "людьми с улицы", а не только отдельными святыми, как это произошло с околосмертным опытом. "Люди с улицы" как свидетели, на мой взгляд, принципиально важны, т.к. свидетельств великих, святых не достаточно, они слишком сильно, слишком свято верили в то, во что верили, а "человек с улицы", не имеющий никакой "предварительной подготовки", является более объективным свидетелем. Из всей религиозной эмпирии, которую только можно наблюдать в религиях мира, меня в первую очередь интересует та, на которую уже обратили внимание ученые. Внимание науки означает по мимов сего прочего, что этой эмпирией пройден некий фильтр достоверности. Однако, с другой стороны, внимание науки для меня не значит, что эта эмпирия и есть самая интересная с моей точки зрения, самое интересное (радужное тело/воскресение, великий перенос/вознесение) как раз пока вне поля зрения науки, но уже видны пути, по которым она может к нему подойти. В этом тексте важен сам факт внимания различных научных дисциплин к религиозной эмпирии.
 

Смотрел статью о дзогчен в новейшей энциклопедии по философии буддизма (титанический труд наших востоковедов объемом 1050 стр.) и обнаружил, что радужное тело там описано отстраненно-объективно: просто перечень характеристик. То, что такого не может быть для «среднестатистического» читателя  - мелочь, на которую автор не обращает внимания. Вот вам информация, думайте, что хотите. Насколько я знаю, даже в буддийской среде, т.е. не среди адептов тибетского буддизма, отношение к этому феномену неоднозначное.

Это удивительное без оценочное, отстраненное описание, ведь автор мог об этом вообще не упоминать, вернуло меня к тезису Дж. Полкинхорна, с которого я начал предыдущую статью: наука как место встречи религий. Меня интересует религиозная эмпирия и вот, пожалуйста, востоковед-философ мимоходом пишет в энциклопедии об экстраординарной, религиозной эмпирии… Один мой знакомый общался как-то в сети с американской религиоведом, которая писала книги о христианстве в Индии и о тантре в США, она высказала мысль, насколько я понимаю, хорошо согласующуюся – по крайней мере в то время -  с мнением, как священноначалия РПЦ, так и отечественных исследователей, что вероятность чудес возрастает с ростом социально-политико-экономической напряженности в регионе. Значит, религиозная эмпирия работает для таких ученых…


При ближайшем рассмотрении религиоведение оказывается весьма и весьма своеобразной наукой, т.к. религиями помимо него также занимаются история, философия, социология, психология, культурология, этнография/антропология и др. Если ограничиться только этими гуманитарными науками, то тезис Дж. Полкинхорна как бы автоматически и уже довольно давно реализован. Вроде бы ничего в нем особенного и нет.  Однако, это напоминает мне положение дел в зоологии, в которой есть энтомология, а в ней - липидоптерология, изучающая чешуйчатокрылых, т.е. бабочек. Их же очень много, всяких разных и очень красивых,  а наука в том и состоит, чтобы их всех подробнейше описать, изучить поведение, в том числе  чтобы знать, какие могут быть вредны или полезны для экономики. Опять же какие-то могут быть особо ядовиты, конфликтны и опасны для соседей, т.е. беспокоить власть имущих, следящих за порядком в своих вотчинах. Правда, в существовании бабочек никто не сомневается, а вот религиозная эмпирия часто воспринимается как сказки, вымысел.

Отмеченный выше консенсус независимых экспертов лишний раз напоминает о том обстоятельстве, что религиозная эмпирия имеет тенденцию переходить конфессиональные границы, оказываясь чем-то вроде природы человека, а не только ложными воззрениями или культурно-историческим казусом. Так, по-видимому, обстоят дела с прошлыми жизнями. К сожалению, анафема христианской церкви, наложенная в свое время на теорию перерождения душ, не обладает достаточной магической мощью и анафематствованное не перестает существовать не в смысле запрещенного верования, а как самовоспроизводящийся опыт. Если бы хоть один аргумент скептиков был достаточно убедителен, включая гипотезу о том, что это бесы нашептывают детям их воспоминания о прошлых жизнях, то такой профессионал, как академик РАН К.В.Анохин, вряд ли стал бы тратить время на встречи с ЕСДЛ. В психологии и психиатрии этот выход религиозной эмпирии за конфессиональные границы можно обнаружить в аномальном опыте. Не знаю, может быть, психиатры развитых стран уже пересмотрели свои диагностические мануалы и учебные пособия для студентов, к чему уже довольно давно призывают независимые группы авторов. Так,  международная группа психологов и психиатров при поддержке американской психологической ассоциации (около 150 тыс. членов в основном из северной Америки) уже дважды издала сборник обзоров “Varieties of anomalous experience. Examining the scientific evidence”. С аналогичным предложением выступали супруги Гроф в сборнике «Духовный кризис», в котором на единичных примерах рассмотрено близкое, но не тождественное многообразие аномального опыта. На случае абдукции Грофы формулируют свой общий подход к аномальному опыту: как психологи, психиатры, психотерапевты они не претендуют на понимание истинной его природы, они только хотят помочь людям. Из всего многообразия аномального опыта к общепринятой религиозной эмпирии прежде всего относятся воспоминания прошлых жизней и околосмертный опыт. В первом сборнике также есть обзор, посвященный мистическому опыту, который, как предмет научных исследований,  обязан воспроизводиться с регулярностью, нужной исследователям, и поэтому генерируется фармакологически, если мне не изменяет память, псилобицином.

Другая научная дисциплина, этнография, описывает разные народы и их верования, для нее, скажем, ведьмы, колдуны или шаманы – это не враги народа, которых надо срочно сжечь на костре за то, что они отравляют его своим неправильным опиумом, а просто активные носители малых магико-мистических традиций народного язычества. Этнография знает много разных верований, есть мифы, сказки, былины, а есть былички, а также байки еще не вымерших старушек.   К быличкам, например, относят истории о русских колдунах, которым перед смертью надо кому-то передать свою силу. Это может быть случайный человек, даже маленькая девчушка, которая из любопытства зашла в комнату, где умирал старый колдун. Он попросил ее принести воды, когда она подала ему чашку, то он коснулся ее руки, сказав «на, возьми». «И я после этого все знать стала» - рассказывала уже взрослая ясновидящая этнографу. Если же сильному русскому колдуну не удается передать свою силу, то его ждет тяжкая смерть, со страшными корчами, которая может сопровождаться маленьким ураганчиком, даже сносящим крышу с избы, где он помирает.


Но это все – былички, снисходительная оценка их достоверности заложена в самом термине: ну, мало ли быличек всяких народ за века своего дремучего выживания понапридумывал. Философ-востоковед же подает радужное тело по-философски отстраненно, хотя мог бы и вообще не упоминать. Я слушал как-то лекции замечательного нашего востоковеда, переводчика, специалиста по индийской философии А.В. Парибка, изучающего дзогчен с 90-х. Он не сомневается в реальности этого феномена и даже говорит, что его друзьям-физикам не составляет особого труда его объяснить. Тут он, конечно, увлекся по той простой причине, что в физике нет активного сознания и уж тем более до такой степени. Но сам факт такого легкомысленного отношения со стороны очень продвинутого гуманитария, да еще и с четырьмя курсами физфака ленинградского универа в молодости, наводит на мысль о том, что его коллеги-гуманитарии, как и он, могут просто не понимать, насколько это экстраординарный феномен. Хотя вряд ли, конечно, думаю, все-таки, что автор статьи о дзогчен в энциклопедии прекрасно понимает, что радужное тело не лезет ни в какие физические ворота, но это не мешает ему объективно-отстраненно сообщать о нем.


Складывается впечатление, что философы, этнографы, религиоведами, а также культурологи к таким вещам в целом относятся спокойно. Это не их профиль, эти чудеса не опровергают основы их наук, поэтому они не будут из-за них крутить пуговицу профильному авторитету и говорить, «ну а как же, ну а вот». Это повредит успешной карьере и репутации. Тем не менее, как мы видим, экстраординарная религиозная эмпирия ими не замалчивается. Здесь, по-моему, очень важно различать ученого как человека и как профессионала, члена научного сообщества. Как человек А. Парибок, по-видимому, дозгченпа, а известный буддолог Е.А.Торчинов был последователем Карма Кагью. Но как ученые они подчиняются дисциплинарным нормам своей науки, а они, насколько я понимаю, предписывают им относиться к экстраординарной религиозной эмпирии в духе коллекционирования прекрасных бабочек, красивых сказок.  Их изучают не потому, что в энтомологии образовалась какая-то проблема, которую никак не решить именно без этих бабочек.


У этнографов есть еще одна особенность, которая также связана с религиозной эмпирией и в то же время со знаменитым субъект-объектным разделением. Когда этнографиня, скажем, пишет диссер или книгу о славянских ведьмах, то ей, как и журналистке, просто «по штату» положено хоть в какой-то мере пропустить ее опыт через себя. Что она и делает, становясь на какое-то время ученицей ведьмы, а потом в научной статье рассказывает, как у нее мороз по коже бегал от ее ведьмачества. Это типично этнографический подход полного погружения в изучаемую среду. Этологи живут и с волками. Хорошо известный не только в шаманских и трансперсональных, но и в академических кругах шамановед Майкл Харнер сам является шаманом. Именно он присматривал за Карлосом Кастанедой, когда тот писал свой диссер по антропологии магов, из которого получилось, кажется, первых два тома его многотомного собрания сочинений о Доне Хуане и Доне Хенаро.


Другими словами, подход этнографа к объекту своего исследования – «расскажи и научи». Для естественных наук, у которых объектом исследования традиционно является нечто не живое, с которым можно делать, что захочешь, - более типичен подход «покажи и докажи». Это, конечно, далеко не всегда так в условиях не-публичности, когда речь идет не о заседании комиссии в пиджаках и при галстуках, а о возможности личного опыта из простого человеческого любопытства, - но на уровне научной публичности это так. Я не видел ни одной статьи, чтобы работающий физик, да еще и со званиями и регалиями, в рецензируемом престижном физическом журнале рассказывал, как научился, скажем, психокинезу и поэтому наконец-то понял, как это объяснить с точки зрения физики. А ведь в результате диалога наших ученых с ЕСДЛ, правда, не с физиками, а со специалистами по мозгу и сознанию, была принята именно такая программа синтеза субъекта и объекта: монах-исследователь или ученый-практик. По-видимому, из соображений простоты и эффективности был выбран первый вариант, да и физиков среди ученых не было.


Возвращаясь к фармакологически индуцируемой религиозной эмпирии, напомню, что в своих научных публикациях шаман и шамановед М. Харнер, о котором я уже писал, засвидетельствовал, что используемые в его шаманской традиции для достижения транса бубен и традиционно легитимный наркотик дают один и тот же результат, только наркотический опыт не контролируем. Этнографы и антропологи накопили огромный материал использования традиционно легитимных наркотиков магико-мистическими традициями народного язычества. Я очень удивился, когда увидел на первом месте в списке средств, ведущих к радужному телу, который привел голландский геше (последователь тибетского буддизма), вовсе не практики трекчо и тогел (они следующие по порядку), а наркотик ибогу. Ибогаин запрещен в РФ, но не в Голландии. Растение ибога встречается только в Африке и используется некоторыми африканскими племенами в религиозных целях. Навскидку очевидно - где Тибет, традиционный регион практики радужного тела, и где Африка - что это средство скорее голландского происхождения, чем индо-тибетского. Здесь же уместно вспомнить о панораме трансперсональной психологии, представленной В. Майковым и В. Козловым в их книге об этой под-дисциплине психологии. В частности, они приводят свидетельство главного нарколога Ленинградской области о лечении алкоголиков кетамином (общий анестетик), вызывающим религиозные переживания. На их фоне алкашам внушают, что водка - это зло.


Если подвести промежуточный итог, то можно заметить, что экстраординарная с точки зрения физики или просто здравого смысла современного "цивилизованного человека" эмпирия религий давно известна целому ряду гуманитарных наук. Хотя, по-моему, их интерес к этой эмпирии вполне в духе интереса энтомологов к бабочкам.


Однако в случае диалога наших ученых с ЕСДЛ это уже не так, поскольку есть возможность поставить критические для оснований своей науки вопросы, ведь именно так оценил академик РАН К.В. Анохин соотношение его науки о сознании и теории перерождения.  В этом принципиальное отличие подхода этих ученых к религиозной эмпирии: для науки о сознании буддизм – это не еще одна бабочка, которую надо добавить в коллекцию, а вызов ее основам. Думаю, что это понимают все, но мало кто реально работает в этом направлении, кроме наших ученых в нем есть еще  А. Уоллес, о проекте которого я писал.


С моей точки зрения, это начало настоящей реализации тезиса Дж. Полкинхорна о том, что наука является местом встречи религий.