Квартира N 6

Кошкин Василий Николаевич* родился в воскресенье, 4.03.1979 года, в городе Никольский (или Никольск), Казахской ССР. Его воспоминания начинаются в одной из квартир двухэтажного дома этого города, расположенной в той его части, которую жители по сей день называют «низом». Место своего осознания в этом мире, Василий в своих воспоминаниях до сих пор называет не иначе, как «бабушкина квартира». Та, которая до сих пор наиболее часто снится ему в самых различных по сюжету снах. 
Это была двухкомнатная, достаточно просторная квартира. Архитекторы, которые проектировали двухэтажные дома на «низу» города Никольского, не скупились в метражах, поскольку не было тогда смысла экономить на площадях посреди бескрайней казахской степи. Поэтому жители могли свободно развернуться в своих жилищах, а дети, сознающиеся в этих местах, могли свободно разгуляться.
Васе всегда казалось, что он знает буквально каждый уголок этой квартиры, каждую частичку мебели в ней находящуюся. Он мог бы с максимальной точностью все описать, где там что стояло, где что находилось. Для него это всегда являлось большой важностью и ценностью. В любой момент он мог бы описать внешне довольно заурядную и обычную обстановку той квартиры с такой любовью, восхищением и трепетом, что мог бы посостязаться с самим Виктором Гюго, описывающим Собор Парижской Богоматери в своем одноименном романе.
В этой советской просторной квартире с высокими потолками было две жилых комнаты. Хотя, Вася очень долгое время думал, что шесть. Тут он в свое время попался на очень умелую шутку мамы. Как-то он ее спросил:
- Почему на входной двери в нашу квартиру нарисована цифра «6».
- А ты посчитай количество комнат в нашей квартире, - предложила мама.
Затем Вася начал считать вместе с мамой, загибая пальцы:
- Спальня (*или детская), коридор, большая комната (*гостиная), ванная, туалет, кухня. Всего шесть комнат получается. И именно поэтому у нас на входной двери цифра «6».
Мальчик в это поверил, ему это показалось очень логично, и он был после в этом почти убежден. Он потом был уверен, что в соседней квартире, где цифра «5», имеется всего пять комнат. А вот в соседнем подъезде жил его друг Владька, в квартире №7. Там было 3 жилых комнаты, поэтому логика и тут полностью совпадала. То, что в остальных жилищах в доме количество комнат не соответствовало цифре на входной двери его беспокоило, но не сильно. Главное, что все соответствовало относительно той квартиры, где жил он. Хотя он порой задумывался, что было бы забавно, если и в других жилищах было бы полное соответствие. Квартира №1 состояла бы из одной огромной комнаты без внутренних стен, в №2 был бы отделен санузел, в №3 появилась бы отдельная кухня, в №4 коридор и т.д. а после №7 в квартирах жили бы настоящие богачи с множеством комнат. 
Вот так мамина шутка, или желание заставить сына посчитать все комнаты в квартире породило у малыша долгие и плотные фантазии.
Итак, в этой квартире №6 было две жилых комнаты: гостиная и спальня. Вася называл спальню детской. Возможно, из-за ее размеров. Она была поменьше гостиной, соответственно лучше подходила под понятие его собственности. Его комната, как обиталище ребенка, естественно, должна быть поменьше.
Эта комната, площадью где-то 3*4 метра всегда была светлой из-за стен покрытых светлой краской (типа бежевого цвета) или светлыми обоями. Также она освещалась сквозь светлый абажур, вначале круглый бумажный, а затем, ближе к подростковому периоду Васи, он был заменен на светильник в виде висящей под потолком планеты Сатурн.
Обстановка этой комнаты периодически менялась, но Вася чаще всего помнил ее в деталях, описываемых ниже. Вход в комнату был через деревянную белую дверь. Над дверью находилось стеклянное, не открываемое окошко. Если кто-то находился в коридоре перед закрытой дверью в детскую, то он видел через это окошко, включен ли там свет. Также ночью комната частично освещалась светом с коридора.
Дверь располагалась по короткой стороне комнаты в середине, а напротив нее выходило окно во двор, завешенное тюлью и светлыми шторами. В это окно заглядывало пышное дерево, растущее непосредственно под окном детской. Какое это дерево, Василий уже не помнит, хотя он довольно часто назло живущей под квартирой №6 (в квартире №3) бабе Анне, срывал с него листья целыми охапками. Просто ему было приятно при бесцельном шатании по двору, иногда зажимать кулаком ветку и проходиться рукой вниз, оставляя в ладонях множество листочков, и оголив таким образом ветку. Наверное, это был карагач, одно из самых распространенных деревьев в Казахстане, неприхотливых к недостатку полива. Листья этого дерева почти залезали в окно детской, можно было при желании достать до веток рукой прям из комнаты. На ветки дерева часто садились птицы, и они часто будили весенним или летним утром мальчика своим звонким пением. И это было его самое фантастическое пробуждение. Наверное, такое же пробуждение случается у тех, кто попадает в рай. Когда в солнечное утро в окно сквозь листву бьет солнечный свет, форточка открыта и через нее звучит звонкий птичий пересвист. А затем вдруг в нос ударял запах с кухни, бабушка решила на завтрак испечь блинов. После Васька, не раздумывая, поднимался и в трусах и майке, минуя туалет, ванную со всеми их процедурами, бежал на кухню. Затем уминал блинчики, с пылу с жару, почти со сковородки, бабушка только успевала их немного промаслить. Пока от пуза не наедался. А бабушке тоже нравился этот процесс и уминание внуком её нехитрой стряпни.
Слева от двери в углу располагалась детская решетчатая кроватка, которую Вася также отлично помнит, так что возможно его воспоминания детства уходят еще в глубокий лялечный период. Также он помнит маленький коврик на стене с изображением борющихся оленей в лесу, к которой была приставлена кроватка. Один олень, находящийся на картине справа, захватил своими широкими извилистыми рогами туловище другого, отчего последний, видимо испытывая адскую боль и досаду, поднял свою морду к небу и что-то вопил.
Васе запомнился момент, как он лежал в кроватке, проснулся от пения птиц, звучащих через окно и при этом чувствовал, что наделал себе в штаны (или в пеленки), ощущал, как нижняя часть тела находится в чем-то густом и влажном, как после над ним склонилась бабушка, и увидев его состояние радостно и по-доброму запричитала. Так радостно говорить от того, что кто-то обделался в свою кровать, можно только если это сделал достаточно маленький ребенок.
Еще Васька до сих пор помнит свой сон, который он видел, находясь в этой кроватке. Это возможно не самый первый его сон, но самый первый из запомнившихся. Как-то мама, которая в раннем детстве Васи еще училась в институте, поделилась в разговоре с кем-то (наверное, с бабушкой), что у нее от подготовки к экзаменам голова скоро будет деревянной и квадратной. И вот Вася среди ночи проснулся в кроватке, сквозь окно над дверью спальни-детской пробивался свет с коридора. В дверь постучали, бабушка пошла открывать. Приехала мама с сессии, затем зашла в детскую вместе с бабушкой. Бабушка села на койку, мама рядом на стул. Её голос звучал очень плаксиво и грустно от того, что с ней в итоге произошло во время сессии. Её голова стала деревянной. То есть на шее располагался деревянный «скворечник» трапециевидной формы, длинной стороной вверх. На деревянном ящичке имелись рот, нос, глаза, то есть все мамины черты.
- Мама, теперь ты так и будешь такая? – ужасаясь от увиденного спросил ее мальчик.
- Да, сыночек, - произнесла мама, — вот что сессия с твоей мамой сделала.
Вася в ужасе проснулся. Все также в своей кроватке, через окно над дверью горел коридорный свет, бабушка спала, похрапывая в койке. А мамы не было. Тогда Васька совершенно не понял, что это только что было, но затем, когда мама через несколько дней приехала с Талды-Кургана с совершенно нормальной человеческой головой, он понял, что это был сон. Тогда он и понял, что такое сон – то, что происходит в то время, когда спишь.
Далее по левой стене комнаты располагалась пружинная койка, днем заправленная гладким розовым покрывалом с косичками по ее краям. Дополнительно на кровати торжественно размещалась взбитая в треугольник подушка, иногда две. Тогда эта койка, накрытая розовым покрывалом и с этой подушкой в треугольник, представляла собой композицию, которую ни в коем случае нельзя было нарушать. То есть, на такой кровати нельзя было сидеть, лежать и тем более прыгать. Только если кровать была уже расправлена, обычно ночью, и то рядом с бабушкой. Слева от окна всегда висел портрет девочки семи-восьми лет, которая, улыбаясь и чуть наклонив голову, прижалась правой щекой к цветку. Очень симпатичная девочка. Васька долго не мог принять и осознать, что этой девочкой когда-то была его мама. Он частенько, обычно по вечерам вглядывался в этот портрет. А как-то вечером, когда бабушка лежала в койке в очках для дальнозорких и читала толи книгу, толи газету, он подошел к ней и спросил:
- Бабушка, а что это за девочка на фотографии?
- А это, Васечка, твоя мама в детстве, - ответила бабушка.
- Где? – не понял Вася
- Жила была на свете очень хорошенькая, красивая девочка, - начала бабушка рассказывать «сказку», - очень воспитанная, умная и вот она выросла и стала твоей мамой. Выросла, - пояснила бабушка, - все когда-то были детьми, а затем вырастают. Даже я.
Для Васьки это было откровение, которое он проворачивал затем в своем мозгу долгие месяцы, а может и годы. Да этого он думал, что в плане возрастов все в этом мире статично. Всегда была бабушка своего возраста, всегда была мама. В определенный момент, по рассказам бабушки, они купили Васеньку в роддоме за коробку конфет и бутылку шампанского. А так они были всегда, такими какие они есть, и всегда такие, видимо, и будут.
Ан нет, этот мамин детский портрет слева от окна демонстрировал человеческую изменчивость. А еще был потрет красивой молодой женщины, висевший в этой же комнате на правой ее стене, которой была его бабушка когда-то. Очень красивая молодая женщина была изображена на этом портрете. И бабушка уже  была на нее совсем не похожа.
Справа от окна находился черно-белый телевизор на четырех ножках. Каналы тяжело и со скрежетом переключались круглым рубильником, находящимся на правой панели в самом низу. На телевизоре было еще несколько забавных рычажков, которые можно было водить по полоске для каждого вправо-влево. Одна линия отвечала за яркость от ночных очертаний людей и предметов до нахождения всего этого в бело-сером тумане. Другая линия меняла изображение от размытого до появления сверх чётких границ в виде мелких мурашек. Третья линия меняла звук от чуть слышного, до разрывно-громкого. Чуть меньше, чем у крайне правого нахождения этого тумблера бабушка смотрела фильмы и передачи по этому телевизору. Иногда, когда нечем было заняться, и когда его оставляли одного в квартире, Вася при включенном телевизоре часами вел туда-сюда эти рычажки, влево-вправо и обратно. Руководил светом, изображением, звуком на экране. При этом ему представлялось, что люди на экране по-другому себя ощущали в зависимости от положения рычажка, им было темно, светло, туманно или плохо друг друга слышно и Васька, словно бог, руководящий погодой, давал этим персонажам больше света или звука.
По правой стороне комнаты располагался стол, наверное, письменный. Хотя Вася не помнит ни одного случая, чтобы за ним кто-то писал. Только стоящий на столе пластмассовый темно-коричневый кувшинчик с тремя искусственными розами, создающую еще одну композицию, которую нельзя нарушать**. Зато Вася отлично помнит свой первый День рождения за этим столом. Не годовщину своей жизни, а тот День рождения, который у него отложился в памяти. Потому что он был оформлен и организован бабушкой ИДЕАЛЬНО.
Именинник Васька был посажен во главу стола, напротив окна. За стол были усажены дети со двора. Из всех тогда сидевших Вася помнит только Владьку. Еще мама Владьки, тетя Наташа, привела его братика и сестренку, Лёшку с Маринкой, совсем еще малышей. Лёшка не хотел ничего есть, капризничал и вообще не понимал, что тут происходит. А все остальные сидели вокруг стола достаточно торжественно и молча. Бабушка что-то вещала, раскладывала на стол, угощала, дети ели и смотрели на именинника. Василий был тут главный, центровой. Впервые в своей жизни. Собрались ради него, именно его. И такой день называется «День рождения». Так он и до сих пор и определяет это день, когда собирается группа любящих людей ради конкретного человека. Подарки, программа, второстепенны. Хоть просто пришли и молчат. Главное, чтобы собрались вокруг центрового.
Иногда вместо стола вспоминается койка на пружинах, подобная той, что стояла по левой стене. А вместо телевизора – кресло. А у окна парта, когда у Васи начались уроки в начальной школе.
Что еще?... Да, и на стене, где стояла койка, висел красный ковер с орнаментами. Классический такой советский ковер, который висел чуть ли в каждой второй квартире в городе.
Коридор в форме буквы «Г» был очень длинный и широкий. Настолько длинный, что зимой бабушка в нем растягивала бельевые веревки, на которых развешивала белье для сушки. Вася очень любил ходить между этим развешанным бельем, наслаждаясь свежим, холодным порошковым запахом. Стены коридора были выкрашены темно-голубой эмалевой краской, на полу от входной двери до самой кухни стелился темно-зеленый палас. Тот палас, что продавался на рынке безразмерными рулонами, от которого можно было отрезать ровно ту длину, что необходима.
На правой стороне коридора и слева от входной двери в спальню располагался гардероб. Он всегда казался Ваське непомерно высоким. По крайней мере он всегда был лишен возможности самому повесить на вешалку что-то, что он снял с себя после улицы. И это немного ущемляло его, лишний раз подчеркивало его невзрослость. Если не поспевали взрослые, он просто кидал свое пальто или куртку на пол.
Напротив входной двери, в дальнем углу коридора находилась ванная комната. Помимо стандартного набора: чугунной ванны, умывальника, круглой стиральной машинки, от которой отходил зеленый резиновый шланг, в этой комнате находилось удивительное сооружение, которое осталось только в древних квартирах, построенных в советском периоде – титан! Это подобие современной электрической бойлерной, но отапливаемой дровами. Правда, именно в этой квартире этим круглым, массивным агрегатом, покрашенным в темно-зеленый цвет (как и стены в ванной комнате), идущим от пола до самого потолка, никогда не пользовались по назначению. Поэтому Вася долгое время думал, что это просто своеобразная большая емкость для всякого мусора, который в нее засовывался через маленький откидной железный люк в центре этой широкой трубы. Пока не увидел, как по-настоящему затапливали дровами этот титан в квартире у Владьки. И что иногда с некоторых башенок крыши шел дымок. Горячую воду в дома на «низу» подавали только зимой и поздней осенью, совмещая с отоплением. В остальное время жители либо топили титаны, если в семействе имелся мужчина, либо как в семье у Васьки просто грели воду.
Далее по верхней части буквы «Г» коридора и справа от ванны находился отдельный туалет. В нем находился обычный унитаз, а от него вверх шла длинная труба, заканчивающаяся сливным бачком. И труба, и бочок были покрашены в темно-зеленый цвет стен туалета. От бачка вниз шла верёвочка с ручкой, как от детской скакалки. Нужно было ее дернуть, и тогда все что находилось в унитазе сразу смывалось куда-то вниз, в широкую трубу навсегда и безвозвратно. Дергать ее часто для достижения магии шумного слива воды было бесполезно, к сожалению, для мальчика. После первого дергания и крупного, шумного слива нужно было подождать, слушая, громкое урчание внутри бачка, напоминающее звук маленького водопадика. Если терпения подождать хватало надолго, то Васька вознаграждался хорошим зрелищем и шумом нового бурного слива. Этим он иногда занимал время, находясь один дома, когда надоедало играться с рычажками телевизора. Вместо туалетной бумаги, в пластмассовую выемку для нее всовывались прочитанные газеты («Труд»), но чаще всего журнал «Человек и Закон», с забавными карикатурами на последней странице. Корреспонденция в этой квартире выписывалась регулярно и ее некуда было складывать, поэтому классическую туалетную бумагу в рулоне Максим видел только в чужих туалетах.
Верхняя часть буквы «Г» коридора была настолько широкая, что по правой её части свободно располагался холодильник, в морозильнике которого в особо счастливые времена могли находиться аж до 15 картонных стаканчиков мороженного. А дальше коридор заканчивался входом в кухню.
Напротив стеклянной кухонной двери располагалось окно. В него был очень хорошо виден почти весь двор. Кухонное окно было на той же стороне дома, что и окно детской, только последнее загораживалось листвой дерева, вид же с кухни был абсолютно чист. Именно под ним стоял Владька, когда звал Ваську гулять на улицу. Поэтому вид стоящего внизу Владьки наиболее связался в памяти у Василия с этим окном.
В просторной кухне находился умывальник, два стола: обеденный и тот, на котором находилась электроплита, а внизу всяческая кухонная утварь. Справа от окна длинный и узкий кухонный шкаф, в котором обычно находись всякие заполненные вареньем или сахаром трехлитровые банки. Иногда Вася добирался до одной из банок с сахаром и, как медведь из бочонка с медом, зачерпывал оттуда своей ладошкой сахар. Увлекшись этим занятием, он после обнаруживал себя сидящим на полу, весь в липком сахаре, а рядом лежала, покатываясь частично опорожненная банка. Еще на кухне находилась газовая плита, которой бабушка пользовалась, если ей удавалось вовремя заказать и получить газовый баллон, заказываемый по телефону «04» - служба газа. Баллоны развозила интересная грузовая машина, кузов которой представлял решетчатую, ячеечную структуру, набитую красными пухлыми баллонами одного размера.
Вход в гостиную находился на углу буквы «Г» коридора, левее от входа в ванную. Гостиная была обставлена богато. Роскошный, уютный вид ей придавали красивые большие ковры, один лежал на полу, а второй висел на правой стене. Первое, что встречалось при входе в большую комнату — это зеркальное трюмо, на столешнице которого находилась мамина и бабушкина косметика. Трюмо с тремя зеркалами, одно большое центральное, и два узких, поворачивающихся в стороны, было еще одним ярким увлечением мальчика, так как оно содержало в себе великое множество различных возможностей. В нем отображающийся Вася смотрелся и в профиль, и в анфас и наискосок. Смотрел куда-то в сторону и сколько оригинал не пытался, чтобы смотрящий в сторону, посмотрел прямо на него, это никак не получалось. А если Васька зажимал обе зеркальные створки трюмо и просовывал свою голову между них, то он тут же оказывался в царстве себе подобных. Тут было столько васек, что, считая их, оригинал все время сбивался со счета. И только один из них смотрел прямо на него.
А иногда в ход шла мамина косметика. Он красил себе губы, пудрил щеки, мазал тушью веки глаз, иногда даже напяливал женские вещи, платья, шапочки. Кривлялся, устраивал целое представление. До прихода кого-нибудь из взрослых обычно успевал все смыть и положить на место. Или почти успевал.
После трюмо в гостиной шел книжный шкаф, который взрослые с натяжкой называли «стенкой». На самом верху шкафа почти всегда располагались три большие кучерявые собаки. Одна большая белая, и две одинаковые рыжие* по бокам, размером вдвое меньше белой. К этим собакам у Васи было особое уважительное отношение. Во-первых, он почти не относился к ним как к игрушкам, поэтому они, наверное, и располагались на верху шкафа для красоты. С какого-то момента он помнил, как все игрушки приносились кем-то из взрослых и дарились ему. То есть он помнил факт их появления в своей жизни. А вот эти собаки не появлялись ни откуда, они всегда были, еще до появления Васьки. И мальчик ощущал их не менее полноправными обитателями жилища, чем он сам. 
Он фактически не помнит ни одной своей игрушки, которой он игрался в детстве, а вот этих трех собак до сих пор помнит очень отчетливо. Каждая из них была настолько кучерявая, что ребенку было их очень жаль, что они не видят мир из-за больших синтетических кудрей застилающих их пуговичные черные глаза. Его даже тянуло выстричь у каждой место вокруг глаз, но он так и не решился это сделать, хотя до ножниц он добирался часто. Однажды он порезал мамины фотографии после ее поездки в Абхазию, которая та оставила на полке шкафа, пытаясь вырезать из них изображенных на них людей. Сделал это не особо задумываясь. А вот собак уважал настолько, что он так и не тронул их ножницами. Эти пухлые пёсики в итоге так остались жить в «бабушкиной квартире» после ее продажи. По крайней мере, уже даже повзрослевший Василий на это очень надеялся.
В углу комнаты, слева от окна, находился огромнейший, пухлый цветной телевизор «Горизонт», на которой стояла статуэтка орла со склеенным крылом. На самом деле этот телевизор появился значительно позже, чем Вася себя начал помнить, он и был последним богатым приобретением этой квартиры. Вася отлично помнит, как это чудо техники кряхтя и потея заносили двое взрослых мужиков, которые очень боялись нечаянно уронить это сокровище. Как ставили его на тумбочку, настраивали антенну, пока не появилось четкое ЦВЕТНОЕ изображение, показывающее в тот момент фигурное катание. И это было настоящее чудо и дорогое приобретение того времени. И Вася это ощущал. Особенно когда на него прикрикивали, чтобы он пореже к нему подходил и что-то в нем трогал. Но он все равно его трогал, когда его в очередной раз оставляли в квартире одного. Там не было рубильника и черных рычажков. Вместо рубильника было 8 кнопок на три имеющихся тогда канала, на выдвигающейся с правой панели полочке, а вместо рычажков, крутящиеся по часовой или против часовой стрелки тумблеры. Помимо настраиваемых возможностей черно-белого телевизора, здесь была опция создания синеватых, зеленоватых или красноватых изображений. Так что в бога на этом телевизоре Васька играл гораздо чаще. А вообще он очень любил смотреть телевизор. Первый канал назывался «первым», второй или «вторым» или «российским», именно по нему всегда шло «Спокойной ночи, малыши», а третий был казахский местный, по которому русские актеры советских фильмов говорили на чистейшем казахском языке и при этом отлично друг друга понимали.
Еще Вася помнит, как приходя со школы в обеденное время (когда учился в первую смену, с утра) он включал этот телевизор, в надежде увидеть на нем что-то интересное, но на всех каналах отображалось одно и то же скучное, но цветное изображение заставки, напоминающее панель пилота самолета. И какая-то тетка, не переставая говорила одно и тоже сообщение тоном, которым объявляют пришествие поездов на вокзале, прерываемое высоким противным писком. Вася тогда, не снимая школьную форму, садился на ковер в позу йоги и через некоторое время в унисон с дикторшей и писком повторял, что слышит с телевизора:
— Это канал звукового сопровождения центрального телевидения… пииииииииииииииииииииииииии, это канал звукового сопровождения центрального телевидения… пиииииииииииииииииииииииииии, это канал звукового сопровождения центрального телевидения… пиииииииииииииииииииииииииии.
Через некоторое время мальчику это надоедало. Женщина имела гораздо большую усидчивость, что никогда не уставала произносить изо дня в день одно и тоже.
Окно было также как и детская завешано тюлью, но только темными шторами, а также у окна стояла «берёза»: металлическая, сварная конструкция, окрашенная в белый цвет с черными вкраплениями. От ствола отходили тонкие прутья, заканчивающиеся ободками, в которые вставлялись комнатные цветы в горшках. Бабушка очень любила комнатные цветы, ухаживала за ними, поливала. Да и вообще она была не равнодушна к зеленому цвету. У нее некоторые пальто и плащи даже были зеленого цвета.
Справа от окна находилось другое чудо техники – магнитофон или проигрыватель пластинок. Это был не просто граммофон, а он мог в полном праве считаться музыкальным центром своего времени, так как в нем еще было два входа для магнитофонных кассет, резко открывающимися, при нажатии на одну из широких кнопок, а внизу в отдельном корпусе было радио с частотам КВ и УКВ. Этот прибор видимо был ровесник трех собак на шкафу, то есть был в этой квартире еще до того, как Вася в ней себя помнит. Ребенку почти не досталось время, когда этот прибор адекватно работал. По рассказам бабушки и мамы когда-то проигрыватель работал и причем довольно складно. Об этом свидетельствовала лежащая в тумбочке под прибором гора пластинок, из которых Васе запомнилось множество дисков ВИА «Самоцветы», «Старая мельница» с Игорем Николаевым, Высоцкого.
При Васе этот аппарат почти не работал, или очень недолгое время, когда его чинил какой-нибудь дядя, пришедший в гости. И то тот восстанавливал только работу проигрывателя пластинок и радио. Ребенку казалось настоящим чудом, что если поставить иголку проигрывателя на одну из полосок пластинки, то заигрывала бодрая громкая мелодия, под которую очень хочется плясать. Обычно музыкальная вечеринка начиналась с «Богатырской силы» ВИА «Цветы».
Радио было бестолковым и почти никогда не слушалось. Как-то он увидел фрагмент из фильма «17 мгновений весны», который к небольшому разочарованию Васи показывался черном-белым на цветном телевизоре, (почему-то этот фильм, как и многие фильмы про войну, супер-аппаратом никак не раскрашивался). В фильме Штирлиц склонился у радиоприемника, с которого шли странные звуки, которые тот после расшифровывал. Вася был почти до подросткового возраста убежден, что через их радио в квартире также проходят шифровки, которые он при желании может расшифровать. Когда «музыкальный центр» был в рабочем состоянии, то он мог долгое время крутить туда-сюда широкую ручку радио, вслушиваясь в странные, улюлюкающие, почти инопланетные звучания и пытался понять, что они означают...
Но рабочее время проигрывателя было очень недолгим после ремонта. Зато однажды Вася открыл еще одно чудо этого проигрывателя, которое действовало, даже в сломанном его состоянии. Если иголку поставить на пластинку, а затем диск крутить вручную, круговыми движениями пальцев, то с пластинки шла тихая музыка. Можно было таким образом прослушать всю пластинку, если только не уставать вручную крутить диск. Причем не просто крутить, а с одинаковой равномерной скоростью. Потому что если крутить очень медленно, то исполнитель начинал петь крайне низким, утробным голосом, словно медведь из берлоги. А если наоборот быстро, то певец переходил на высокий детский визг. Таким образом мальчик добавил в свою коллекцию еще одну забаву этой квартиры: управлять голосами исполнителей.
Была еще одна забава этой комнаты и в целом квартиры, которая запомнилась мальчику – это висевшая под потолком двухуровневая люстра, с которой свисали прозрачные, фигурные, пластмассовые «сосульки». Когда вечером включался свет, преломленный свет от лампы сквозь эти «сосульки» отражался по потолку интересным, фигурным и круговым изображением. Вася часто сбивал эти сосульки, когда играл в комнате с мячом, подбрасывал котенка, а иногда и вовсе, нарочно старался их сбить с помощью скомканной в кружок бумаги. Затем, он вставал на стул и еле дотягиваясь, устанавливал «сосульки» на место в паз для каждой. Постепенно от всех этих игр, люстра становилась все более «щербатой», пока ее не заменили на другую, которую Вася уже не помнит.
Справа от двери располагался вещевой шкаф, где на вешалках висели различные платья, халаты и даже несколько пальто. В одном из пальто бабушка прятала деньги. И если в квартиру забирались воры, когда Васька нечаяно оставлял ее открытой, уходя гулять на улицу, то они точно знали, где лежит бабушкина заначка и лезли именно в конкретный карман. Ох и доставалось тогда ребенку шлангом от стиральной машинки! Оставить дверь квартиры открытой было самое большое преступление в его семье.
По правой стене гостиной находился раскладной, «гостевой» диван, самая нелюбимая часть мебели в этой квартире. Редко Васе приходилось на нем спать, и он не любил ночевать в большой комнате в принципе. Во-первых, потому что окно комнаты выходило на внешнюю улицу, на проезжую часть. И если ночью по дороге проезжал автомобиль, то по потолку проходили светлые лучи от фар, которые мальчику очень не нравились, потому что исходили от чужих людей, которым почему-то не спалось в ночное время. А ночью могло не спаться только каким-нибудь злодеям и бабайкам. Во-вторых, в этой комнате отсутствовало привычное частичное освещение через окошко в коридор, вследствие чего ночные чудовища могли подкрасться к ребенку незамеченными.
А в-третьих, поскольку этот диван был гостевым, то этот предмет мебели являлся для него наиболее чужим. Вася был брезгливым, и он брезговал на нем спать. На нем часто спали гости, которые оставались ночевать. Иногда вместе с каким-нибудь гостем дядей на этом диване спала бабушка, реже мама. Тогда кто-то из них двоих отсутствовал в квартире, чаще мама, а вторая плотно закрывала дверь гостиной на ключ. И Вася тогда очень ревновал и бабушку, и маму, так как ему тогда приходилось спать в детской одному, а не с кем-то из них. Ему было обидно, что вместо того, чтобы спать в одной кровати с сыном или внуком, они спят на диване с каким-то чужим дядей, пусть даже если он является их очень хорошим знакомым. Что тот, один не мог поспать на таком просторном диване, особенно когда тот раскладывался?! И главное обе всякий раз наказывали ему не рассказывать о госте тому, кто отсутствовал. Но он, из какого-то сладкого чувства мести, почти всегда сдавал обеих друг другу.
Вася помнит, как он однажды проснулся поздно вечером. Бабушка работала в ночную смену, поэтому рядом с ним должна была спать мама, но ее не было. В гостиной были голоса, один из низ мамин, другой мужской. Он пошел заспанный, в трусах и в майке в гостиную. Мама суетилась на кухне, а на диване сидел, одетый в светло-серый костюм, красивый улыбчивый дядя со светло-русыми волосами. Перед ним на журнальном столике стола бутылка шампанского, пару фужеров и коробка конфет. Он поздоровался с мальчиком, предложил конфету, а потом даже был не прочь побеседовать. Но прибежавшая с кухни мама начала шикать и ругаться и затащила сына снова в спальню, и приказав больше не высовываться, заперла его на ключ. В этот момент мальчику стало очень одиноко, обидно и немного страшно. Но он все-таки уснул, ожидая, что его снова разбудят утром солнечные лучи, пробивающиеся сквозь дерево, и поющие птички.

Пояснение.
*Имя персонажа вымышлено, совпадение случайно.
Автор нарочно писал не о себе (то есть, не от себя), а о ребенке, которым он был когда-то. Сделано это было с целью передачи максимально голых и чистых воспоминаний без интерпретаций взрослого человека, что вряд ли получилось, если бы он писал от «Я».  Хотя, кое-где без взрослой интерпретации воспоминаний детства не обошлось, за что, извиняюсь перед читателем
Описание представляет собой склейку-мозаику из фрагментов воспоминаний разных лет, от самого раннего до почти подросткового возраста. Поэтому здесь описан фактически не один и тот же ребенок, что, наверное, затрудняет восприятие.
** Кувшинчик с розами чаще стоял на одном из телевизоров.
* Собак было две (белая и рыжая). Напомнила мать после прочтения.
*** Кажется раньше в гостиной вместо цветного телевизора стоял черно-белый, который после покупки нового был перенесен в спальню.