Новгородские берестяные грамоты 2

ЧАСТЬ 2. ВЕЛИКИЙ РАСКОП



12 июля 1951 года со снятия грунта на территории бывшего Неревского конца Новгорода Великого началась история великой научной мистификации - открытия письменных источников XII – XV веков на берестяных грамотах.


Первые документально зафиксированные сведения об обследовании археологических памятников Новгородской области относятся к 30-м гг. XVIII в. В 1733 году участники Великой Сибирской экспедиции И.Г. Гмелин, Делиль де ла Кроер и Г. Ф. Миллер обследовали городище и сопки у с. Бронница (Новгородский р-н). В дальнейшем описание отдельных археологических памятников встречается в материалах путешествия ученого-энциклопедиста П.-С. Палласа (Вторая академическая экспедиция, 1768–1773).
В начале XIX в. академик Н.Я. Озерецковский по заданию Императорской академии наук обследовал территорию к югу от озера Ильмень и представил подробное описание природы, хозяйства и быта населения, обозначив при этом и замеченные им археологические древности.
Митрополит Евгений (Е.А. Болховитинов) в 1807 г. провёл первые архитектурно-археологические раскопки в Юрьевом монастыре под Новгородом, в результате которых были получены важные данные о погребальной обрядности.
В 1820–1821 гг. комплексные исследования древностей Северо-Запада России предпринял З. Доленга-Ходаковский. В результате полевых обследований и раскопок, работы с картографическими материалами З. Доленга-Ходаковским был описан ряд археологических древностей, в том числе и на территории современной Новгородской области. В поле зрения исследователя попали фактически все категории памятников – городища, курганы, жальники.

В «Список известнейших курганов России» (1837), составленный академиком П.И. Кёппеном, вошли сопки у с. Волотово, а также Бронницкое городище. Автор отмечает факт существования большого количества монументальных погребальных насыпей в Северной России и обращается к соотечественникам с просьбой присылать сведения о курганных древностях.

В 1844 г. Н. А. Ушаковым были проведены археологические раскопки у д. Пестово.

С 20-х гг. XIX в. начинает формироваться порядок учёта сведений о находках различных кладов и передаче их в Академию наук или музей. В научном архиве ИИМК РАН, в фонде Министерства внутренних дел сохранилось несколько известий, датированных 20 - 40 гг. XIX вв., о поступлении отдельных находок, прежде всего монетных кладов, из Новгородской губернии.

Таким образом, в начальном периоде археологического изучения Новгородской земли можно выделить два основных этапа.

На первом этапе (30-е гг. XVIII – начало XIX в.) новгородские археологические древности не являлись объектом особого целенаправленного изучения. Случайные и в целом бессистемные описания археологических памятников были получены в ходе разноплановых комплексных научных экспедиций. Внимание исследователей привлекали, прежде всего, памятники, располагавшиеся вблизи их маршрутов, выделявшиеся визуально. Описания носят, в общем, формальный характер, научные задачи отсутствуют, раскопки проводятся скорее из любопытства и желания добыть древние вещи. Тем не менее, именно на этом этапе начинается процесс накопления сведений об археологических источниках на территории Новгородской области.

На втором этапе (первая половина XIX в.) выявление, описание и фиксация новгородских археологических древностей становится составной частью конкретных научных программ, в ходе реализации которых значительно пополнилась источниковая база по новгородским археологическим памятникам. На этом же этапе положено начало первым научным раскопкам различных видов археологических объектов, в процессе которых формируется методика археологических исследований, предпринимаются первые попытки осмысления и обобщения полученных материалов.

В середине XIX века было положено начало созданию полноценного фонда данных по памятникам археологии Новгородской области.

Первая археологическая карта Новгородской губернии была составлена в начале 50-х гг. XIX в. по инициативе новгородского губернатора Ф.А. Бурачкова внештатным сотрудником Новгородских губернских ведомостей Р.Г. Игнатьевым. Она включала сведения о 209 памятниках археологии, что составляет около 10,5 % памятников, известных в настоящее время (современный каталог содержит 2003 наименования). В сводке были представлены следующие категории: курганные древности, городища, жальничные могильники, монастырища и городское поселение – культурный слой.

В 1861 году выходит сводная статья о курганах и городищах Новгородской губернии за подписью члена новгородского статистического комитета А.И. Кулжинского. Трудно найти современную научную статью, в историографической части которой нет ссылок на этого автора.

В начале 50-х гг. XIX столетия И.К. Куприянов, по примеру столичных собирателей старины, предпринял несколько поездок по Новгородской губернии. Несмотря на то, что сведений о новгородских археологических древностях в трудах И. К. Куприянова немного тем не менее они позволили поставить несколько новых точек на археологической карте Новгородской области в результате чего, говоря его словами, «…археологическое путешествие по захолустьям нашей губернии не было бесполезным для науки».

Новый этап формирования источниковой базы по памятникам археологии Новгородской области связан с циркуляром Министерства внутренних дел от 27 апреля 1863 года о привлечении губернских и областных статистических комитетов к участию в сборе сведений о памятниках древности. В Новгородской губернии этот труд принял на себя секретарь губернского статистического комитета о. Н.Г. Богословский – известный краевед, создатель Новгородского музея, член нескольких научных обществ. Н.Г. Богословским была обследована значительная часть современной Новгородской области (20 из 21 районов). В результате был зарегистрирован 391 пункт с указанием объектов археологии, из них на территории современной Новгородской области расположено 322: 252 курганных могильника, 54 жальничных могильника, 14 городищ, местонахождение соляного источника («родника») и местонахождение древних вещей.

В начале 70-х гг. XIX в. значительное количество археологических памятников Новгородской губернии было выявлено студентом Петербургской медико-хирургической академии А.П. Волкенштейном (1870) и ассистентом кафедры анатомии той же академии Л.К. Ивановским (1871). Предпринятые исследования были связаны с подготовкой ко II Археологическому съезду в Санкт-Петербурге (1871). Благодаря их исследованиям существенно расширились наши представления об археологических древностях Южного Приильменья, а примененный Л.К. Ивановским метод археологической разведки памятников по берегам рек используется археологами и в настоящее время.

В течение 1877–1878 гг. Н.Г. Богословским по поручению Комитета по подготовке Антропологической выставки исследовались курганные и жальничные могильники. Антропологические материалы, полученные в результате этих раскопок, были им тщательно документированы и переданы в Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии. В настоящее время они хранятся в фондах Научно-исследовательского института и Музея антропологии МГУ.

В 1881 г. в двух номерах Журнала Министерства народного просвещения была издана работа А.В. Елисеева «К археологии и антропологии Ильменского бассейна», где представлены основные результаты исследований 111 курганных могильников и 12 городищ, многие из которых были осмотрены и зафиксированы впервые.

В 1888 г. археологические древности на северо-востоке Новгородской губернии в ус. Пробужа (совр. Любытинский р-н) обследовались слушателями Санкт-Петербургского археологического института. Впервые был упорядоченно описан уникальный археологический комплекс в долине р. Белой (окрестности современного пос. Любытино), представленный несколькими группами памятников. Всего исследователи зафиксировали 97 курганных насыпей.

Открытие и изучение каменного века в Новгородской губернии связано с именем В.С. Передольского, известного новгородского краеведа. Основные результаты его научных изысканий изложены в двух монографиях: «Бытовые остатки насельников Ильменско-Волховского побережья и земель ВеликоНовгородского державства каменного века» (1893) и «Новгородские древности. Записка для местных изысканий» (1898).

Во второй половине XIX века многократно на государственном уровне ставился вопрос о запрещении кладоискательства и формах борьбы с этим явлением. В течение этого периода в Археологическую комиссию и Русское археологическое общество из Новгородской губернии 23 раза поступали сведения о находках древних вещей и монет, монетных кладов. Найденные древности, изымались и, с сопроводительным письмом губернатора направлялись в Археологическую комиссию, а нашедшие получали соответствующее вознаграждение, а ценные артефакты передавались в музейные коллекции. Проблему кладоискательства отмечал и Арциховский, приступая к археологическим работам в Новгороде в 1929 г.: «Разведки эти обнаружили, что культурный слой там настолько испорчен кладоискательскими, - точнее, печатеискательскими, - ямами, что настоящие раскопки почти невоз-можны.»
В отчёте о результатах Неревского раскопа Арциховский отмечал:
«Находки монет недостаточно документируют историю торговли, поскольку на XII - XIV вв. приходится, как известно, безмонетный период, причины чего поныне должным образом не установлены. Но монеты Х - XI вв. довольно обильно представлены в Новгородской земле. Встретились они и в Неревском раскопе.
Особое значение имеет клад монет Х в., которому посвящена статья С.А. Яниной в этом томе. Это первый клад, который удалось найти при раскопках, и, таким образом, первый клад, полностью доступный для научного исследования. Монет в нем - 871. Преобладают саманидские, что для кладов Х в. типично, а обилие кладов этого века в Восточной Европе известно. Последняя монета относится к 972 г.; вскоре после этого клад был зарыт. Из городов чеканки на первом месте в кладе - Самарканд, на втором - Шаш (Ташкент), на третьем - Бухара, чем хорошо подчеркиваются исконные связи этих важнейших центров Средней Азии с Русью.» [1]


Переломным моментом в изучении новгородских славяно-русских древностей стала разработанная Н.И. Веселовским и А.А. Спицыным «Записка об исследовании русских курганных древностей». Одной из важнейших задач научного исследования, по мнению составителей программы, являлось изучение погребального обряда. В итоге, в 1899 – 1903 гг. Н.К. Рерихом, В.Н. Глазовым, Н.И. Репниковым, Л.Н. Целепи были проведены широкомасштабные исследования памятников археологии в Старорусском, Крестецком, Валдайском, Демянском, Боровичском уездах Новгородской губернии, Осташковском уезде Тверской губернии и Холмском уезде Псковской губернии. Большая часть изученных памятников располагается на территории современной Новгородской области. Основные результаты этих работ были позднее опубликованы в различных изданиях Русского археологического общества и Императорской археологической комиссии.

В целом в результате работ, предпринятых Русским археологическим обществом, по инициативе Н.И. Веселовского и А.А. Спицына на территории современной Новгородской области было обследовано 164 памятника археологии, значительная часть которых впервые была введена в научный оборот.
Прежде всего изучались погребальные древности: 19 жальничных и 46 курганных могильников. Помимо известных типов средневековых объектов, удалось выявить и исследовать некоторые погребальные памятники каменного века.

Как видно из представленного обзора, археологическая деятельность на территории Новгородской земли в 19 веке была достаточно активной, что позволило на высоком уровне исследовать погребальные памятники широкого временного интервала. Именно могильники могли быть тем местом, где имелась высокая вероятность нахождения берестяных грамот, но, к сожалению, ни в одной из исследованных могил берестяных изделий не было найдено, тем более грамот, не смотря на то, элементы хозяйственной утвари и украшения в них были не редкость. Это достаточно странно, если принимать во внимание гипотезу Арциховского о широком распространении берестяных грамот начиная в средневековье, и укрепление в это время христианских обрядов захоронения. В этом случае береста с текстом той или иной молитвы в могильнике должна была быть не редкостью. Но их за все время исследований до Арциховского не было найдено ни одной. Хотя в специальных погребальных камерах могли быть созданы все необходимые условия для длительного хранения такого хрупкого материала как береста.

Ещё задолго до Неревского раскопа Арциховский уже проводил археологические раскопки в Новгороде с 1932 по 1937 год, но на Славенском холме. По итогам пяти лет работ он отмечал, что были исследованы три хорошо сохранившихся различных ремесленных мастерски. Глубина раскопа составляла 18 ярусов и ни одной берестяной грамоты за все время работ на раскопе обнаружено не было.

Спустя 43 на том же Славенском холме работала другая археологическая экспедиция, которая за четыре года работы обнаружила много разных вещей средневекового периода, но среди них не было ни одной берестяной грамоты.

Таким образом, организовывая Неревский раскоп, Арциховский не имел ни каких вещественных доказательств подтверждения своей гипотезы и мог рассчитывать только на удачу, которая пришла к нему со стороны НКВД.

Выбор места исторического раскопа определялся другими причинами. В этой связи Арциховский отмечал:

«Наблюдения над водопроводными работами и изучение результатов маленьких раскопок Новгородского музея 1932, 1941 и 1948 гг. - все говорило об одном: в Неревском конце растительные вещества сохраняются лучше, чем в других районах Новгорода; к тому же толщина слоя и обилие уличных настилов создают здесь наилучшие стратиграфические возможности. Но это относится далеко не ко всей территории Неревского конца, а только к той его части, которая находится между городским садом на юге, улицей Декабристов на севере, Волховом на востоке и Тихвинской улицей на западе. Участки вдоль Волхова все застроены. Поэтому для раскопок был выбран большой пустырь вдоль Дмитриевской улицы между Садовой улицей и улицей Декабристов.
…
Условия нарастания культурного слоя на разных улицах Новгорода не могли существенно различаться. Это позволяет предположить, что Неревский конец в ранние эпохи был интенсивнее заселён, чем другие концы. Надо особо отметить, что общая толщина слоя зависит здесь, главным образом, от значительной толщины раннего слоя, датируемого Х-XI вв. Признаком этих веков в Новгороде является отсутствие стеклянных браслетов. Слой, лишённый этих массовых украшений, в других местах тонок или едва различим, здесь же он толще 2 м.
…
Береста, благодаря условиям сохранности растительных веществ, встречается в Неревском конце чаще, чем в других концах; она и при прежних раскопках возбуждала у экспедиции некоторые надежды, поскольку имелись смутные сведения о её применении для письма. На Ярославовом Дворище еще в 1938 г. участники раскопок начали разворачивать свитки бересты, надеясь увидеть буквы. В 1948 г. на минуту показалось, что буквы на бересте обнаружены.»

В последнем абзаце Арциховский смешивает (вероятно, осознанно) прошлое и настоящее. Бересту в Неверском раскопе находили уже после начала раскопок, причём в верхних слоях не глубже 17 века, а ожидание этих находок предшествовало началу раскопок. Берестяные свитки находили в новгородских раскопах и раньше, но никакой письменности на них не было, так как и не было уверенности в том, что они относятся к временным периодам старше 17 века.

Итак, 12 юля 1951 года начинается работа по вскрытию Неверского раскопа. При этом Арциховского не интересуют культурные слои выше 14 века и работа идёт практически по рытью котлована на глубину, когда открылся слой 14 века.

В отчёте 1956 года о результатах работ 1951 – 1956 годов учёт археологических находок начинается с 6 яруса соответствующего концу 15 века, где найдены две первые грамоты. Среди других находок этого культурного слоя отмечены: 11 стеклянных браслетов, 5 шиферных пряслиц, 1 керамика, 1 шутящая привеска, 2 кресала [2].

Колчин Б.А. [3] анализируя кресалы Неверского раскопа, отмечает четыре этапа изменения их конструкции от 15 века до 10-го. Аналогичные изменения вероятней всего были и между 15 и 19 веках.

Так как кресало, браслеты, пряслицы, керамика и другие предметы использовалось в быту вплоть до 19 века, то можно себе представить, сколько артефактов было выброшено в отвал в ходе вскрытия нужного Арциховскому слоя. Вред, который был нанесён при этом верхним культурным слоям, не идёт ни в какое сравнение с вредом «чёрных» копателей. Варварство, с которым Арциховский рвался к своему эпохальному открытию, было сопоставимо с чудовищной ложью, которое в последствие окутало его изысканиями Зализняка.

Арциховский для удобства датировки вскрытых культурных слоёв применил так называемую ярусную классификацию:

«1-й ярус относится к середине XVI в., 28-й - к середине Х в. 28 ярусов охватывают промежуток в 600 лет. Средняя длительность существования яруса - 20 лет с небольшим. Может быть поставлен вопрос, почему не найдены позднейшие ярусы, моложе середины XVI в. Это легко объясняется. Прекрасная сохранность новгородской древесины обусловлена обилием и составом грунтовых вод. Сырость сохранила нам дерево. По мере нарастания культурного слоя в Новгороде становилось сухо. С известного уровня это делалось препятствием для консервации растительных веществ. Бревна Х - XIV вв. сохранились настолько хорошо, что из них обычно можно и теперь построить домик и он простоит несколько недель. Бревна XV в. во многих случаях рыхлые и гнилые. От брёвен XVI в. сохраняется только древесный тлен. Бревна XVII, XVIII и XIX вв. сгнили бесследно или почти бесследно, и только от брёвен XX в. уцелели кое-какие следы.»

Таким образом, по заявлению самого Арциховского брёвна, начиная с 19 века по 17 век исчезли бесследно и лишь бревна 16 и 15 веков оставили после себя следы разрушения, но с 14 века бревна сохранись столь хорошо, что и сегодня пригодны для использования. (!?)

Описывая 13 ярус, Арциховский пишет:

«13-й ярус. Мостовая Великой улицы сохранилась почти на всем протяжении раскопа. Она была сделана из массивных широких плах, которые сильно изношены; в некоторых местах имеются выбоины. Ширина настила мостовой - около 5 м. Мостовая Холопьей улицы - значительно лучшей сохранности. Сооружена она из толстых плах-полубревен шириной до 35 см. Ширина настила улицы достигает 3, 6 м»

На фотографии сопровождающей это описание видно, что вдоль настила присутствуют остатки срубов. Т.е. когда люди ходили по этой мостовой воды не было! А иначе как бы они ходили?

А поскольку на этом уровне есть остатки построек, то, следовательно, люди по мостовой не только ходили, то и посещали какие-то сооружения - дома, бани, мастерские. Т.е. люди здесь жили. И о каких «грунтовых водах» можно вести речь, если воды на этом уровне ещё не было - это была сухая поверхность.

Соответственно, грунтовые воды на уровне 13-го яруса появились тогда, когда этот уровень уже был под землёй. Сколько времени прошло, прежде чем этот уровень оказался под землёй в «грунтовых водах» и без доступа кислорода?

Как утверждают историки, новгородцы эксплуатировали этот ярус около 20 лет. Совершенно очевидно, что в течение этого времени плахи очередного яруса подвергались неблагоприятным воздействиям. Здесь замораживание/размораживание, что приводило к растрескиванию и последующему ещё большему разрушению, постоянное увлажнение, грязь, плесень, точильщики/пилильщики -  в общем полный комплекс категорически неблагоприятных условий эксплуатации.

Прошло 20 лет. Укладывается следующий ярус (он у историков обозначается как 12 ярус - счёт ярусов идёт сверху). Уложили очередной ярус, и опять в течение 20-ти лет эксплуатируется уже 12-й ярус. Он так же находится в неблагоприятных условиях - тут и износ поверхности плах от колёс телег, тут и испражнения животных, тут и всякая живность, которая не прочь полакомиться древесиной... А что же 13-й ярус? А он тут же, совсем не глубоко - вот он, сразу под текущим ярусом... И он так же, фактически, на сухой поверхности, на глубине не более 15 - 20 см. И на этой глубине все то же самое - и дожди, и снег, и морозы, и грязь, и точильщики/пилильщики, и прочая живность, которая ест дерево, грызёт, точит, одним словом уничтожает дорогу.

Прошло ещё 20 лет эксплуатации 12-го яруса, и укладывается очередной ярус – 11-й. И с ним то же самое! А что же исходный, 13-й ярус? А он рядом, и не на какой-то глубине, где «грунтовые воды», а он на глубине штыка лопаты, около 30 - 40 см. А там что? Да на этой же глубине все то же! И сырость, и черви, и грызуны, и жучки, и вся та же плесень, гниль...

Прошло ещё 20 лет эксплуатации уже 11 яруса... Укладывается очередной, 10-й ярус. Исходный 13-й ярус все тут же, не очень глубоко, на глубине не более 45 - 60 см.

А теперь посчитаем, сколько прошло лет, прежде чем исходный ярус оказался на глубине в около 0,5 метров. Прошло 60 лет и 13 ярус продолжает постепенно, медленно, по мере накопления культурного слоя погружаться в землю все глубже и глубже. И лишь дойдя до глубины около 1 – 1,5 метра, он начинает встречаться с «грунтовыми водами», которые обильны и постоянны.

Любой здравомыслящий человек сразу же задастся вопросом, а как там с разрушением дерева и гниением во время этого многолетнего дрефа?

Наш 13-й ярус, прежде чем окажется на уровне грунтовых вод, по всем здравым представлениям должен полностью сгнить! А мы что видим? «Бревна Х - XIV вв. сохранились настолько хорошо, что из них обычно можно и теперь построить домик...» - древесина мостовых в очень хорошем состоянии.

Профессор Ф.И. Коперин в книге «Защита древесины от гниения» (АКИ, 1961) отмечает:

«Основным недостатком сооружений из непропитанных лесоматериалов является гниение древесины. Наиболее подвержены гниению деревянные элементы, находящиеся в условиях переменной влажности, особенно, если эти колебания происходят в пределах, благоприятных для жизнедеятельности грибов. Так, например, влажность древесины шпал и переводных брусьев в местах, засыпанных балластом, колеблется от 40 до 80%, а столбов воздушных линий и свай в 75 см вверх и вниз от поверхности земли — от 25 до 120%, причём в 40 см вверх и вниз влажность наиболее оптимальна для развития грибов. По этой причине шпалы в местах соприкосновения с балластом, столбы и сваи в зоне переменной влажности разрушаются в условиях Севера через 4 - 6 лет. Стойкость древесины, находящейся в земле, зависит от почвы. Лучше всего древесина сохраняется в глинистых грунтах и скорее разрушается в рыхлых почвах.
…
Пролётные строения деревянных мостов при атмосферных осадках увлажняются неравномерно. В трещинах: верхней половины горизонтальных прогонов и балок вода скапливается больше и увлажняет древесину на значительную глубину. Вода пропитывает также накопившуюся на верхней части моста грязь и пыль, что способствует длительному увлажнению прогонов. По этой причине верхняя часть деревянных мостов разрушается через 8 - 12 лет. Гниение свай в русле реки начинается на расстоянии 20 см от меженного горизонта воды и заканчивается в 80 см от него. По стойкости против загнивания при службе в условиях переменной влажности древесные породы можно расположить в следующем порядке: лиственница, дуб, сосна, кедр, ель и пихта. Берёза и осина в этих условиях разрушаются за 2 - 3 года. Деревянные сооружения преждевременно разрешаются, как правило, потому, что строятся из непропитанной и непросушенной древесины (с влажностью выше 23%), не соблюдаются меры по быстрому её просыханию во время службы, а также потому, что выбираются нерациональные конструкции, не способные предохранить древесину от действия атмосферной, грунтовой и конденсационной влаги.
По многолетним наблюдениям лаборатории древесиноведения Архангельского лесотехнического института, все преждевременные разрушения зданий от загнивания деревянных деталей связаны с периодическим или по-стоянным увлажнением древесины. Известны сотни случаев, когда деревянные конструкции, построенные из сосны и ели, разрушались грибами за 2 - 3 года и требовали полной замены, и, наоборот, есть многочисленные примеры, когда деревянные конструкции служат десятки и сотни лет.
…
Существенная часть кислорода поступает в почвенные горизонты вместе с водами атмосферных осадков, в которых содержится значительное количество растворенного кислорода и озона. Оросительная вода в момент поливов также отдаёт свой кислород почвам, однако длительное паводковое затопление (больше 20 - 30 дней) уже вызывает дефицит кислорода в почве.
…
По данным Н.П. Ремезова, содержание кислорода в почвенном воздухе, равное 15 - 20%, устойчиво держится в верхних 30 см почвенного профиля в течение всего года. Глубже 30 - 40 см содержание кислорода в течение года испытывает весьма резкие колебания. В июне, июле и августе, когда происходит высыхание верхней части почвенного профиля и усиливается поступление атмосферного воздуха в почву, высокое содержание кислорода распространяется да глубины 90 - 120 см. При этом поток кислорода проникает и в более глубокие горизонты почвы (150 - 180 см), где его концентрация в воздухе достигает 12,5 - 15%. Осенью и особенно зимой в результате вытеснения воздуха почвенной влагой содержание воздуха и вместе с ним кислорода в нижних горизонтах почвы резко уменьшается. В период февраля - мая свободный воздух глубже 1 м в почве практически отсутствует, а на глубинах 50 - 100 см концентрация кислорода составляет лишь 0 - 7,5%.»

На основании этих данных установлены сроки эксплуатации современных деревянных мостов (ГОСТ 3378-2014):
- дорожное полотно – 5 лет;
- другие элементы конструкции – 10 лет.

В условиях аналогичных новгородским мостовым эксплуатируются деревянные колодцы, срок службы которых определяется материалом из которого они изготавливаются:

- дуб – 20 – 25 лет/ 25 – 50 (надводная часть/ подводная часть);
- лиственница -  20 / 25;
- вяз – 5 / 20;
- ольха – 5 / 20 (гниёт);
- сосна – 5 / 20;
- осина – 5 / 20;
- берёза – 5 / 10 (гниёт).

Таким образом, мы видим, что современная древесина, которая вероятно по своим физико-химическим свойством не отличается от древесины средневековья, вне грунтовых вод сохраняет свою целостность не более 5 лет. То есть замен настилов должен был осуществляться не через 20 лет, как предположил Арциховский, а каждые 5 лет. Но это принципиально изменяет всю оценку времени культурных слоёв проведённую на Великом раскопе.

Арциховский так увлёкся своей идей фикс, что полностью оторвался от реальности:

«К 14-му ярусу относятся 16 срубов, несколько пожарищ и частоколов. Культурный слой состоит из черно-коричневой жирной земли с навозом и очень небольшими прослойками щепы.» [4]

Напомню, 14 ярус по шкале Арциховского относится к 1200 – 1220 годам, т.е. к моменту раскопа в середине 1950-х годов в земле оставался навоз и щепа. Спустя более 700 лет (!?). Это ж в каком же угаре надо было находиться, чтобы такое написать?

Исходя из современных данных о разрушении древесины в условиях отсутствия грунтовых вод, временная глубина раскопа составляет 140 +/- 20 лет. В этом случае, если считать начало отсчёта начало 17 века, то берестяные грамоты нашли в слоях 16 века. В этом случае вызывает большой вопрос атрибуции сопутствующих грамотам артефактов.

Надо полагать, что подмена артефактов происходила уже во время их сортировки и соответствующие данные вносились в сопроводительные документы. Поскольку вся эта афера проходила под наблюдением НКВД, то секретность всех этих операций была обеспечена на высшем уровне.




[1] Это замечание Арциховского важно с точки зрения анализа «чёрной» (нелегальной) археологии. Наиболее ценные археологические находки располагались в культурных слоях 9 – 12 веков, путь к которым лежал через слои 13 – 15 веков, следовательно, при наличие берестяных грамот они должны были попасть на «чёрный рынок» древностей, но они там ни когда не появлялись, не смотря на то, что размах чёрной археологии, по некоторым оценкам, всегда превосходил официальную археологию. В связи с этим не менее удивительно отсутствие берестяных грамот на «чёрном рынке» после сенсационных находок Арциховского. Берестяные грамоты трудно подделать, а подлинных как не было на «чёрных» раскопах, так они там и не появились. Таким образом, единственным источником берестяных грамот после Арциховского становятся только официальные раскопы, т.е. АН продолжает поддерживать созданный им и Зализняком «научный» миф.

[2] Кресало - приспособление для получения открытого огня. Имело широкое распространение до начала XIX в., когда были изобретены спички.
Простейшее кресало состоит из напильника с очень мелкой насечкой, «кремня» (обычно — минерал, окись кремния SiO2) и трута. Сноп высекаемых искр, получаемый от удара кремня о кресало, воспламеняет трут, в дальнейшем тлеющий трут раздувается, а при хорошем качестве трута - немедленно вспыхивает пламя.
Кресало (кромсало, резало, тесало) от «кресать», «кромсать», представляет собой полоску закалённой стали. При ударе о кремень из металла кресала выкалываются (вырезаются) очень мелкие стружки, и так как при резании материала развиваются значительные локальные температуры (900—1100 °C), то разогретые мельчайшие стружки немедленно воспламеняются, взаимодействуя с кислородом, содержащимся в воздухе. В известной степени этот процесс схож с шлифованием какого-либо стального предмета на точильном камне, где, как известно, мелкие стружки железа воспламеняются на воздухе, образуя сноп искр. Впоследствии кресало было заменено специальными пирофорными сплавами.
Если бы Арциховский не уничтожил верхние культурные слои раскопа, то можно было установить время перехода от использования кремния к специальным сплавам в изготовлении кресал.

[3] Колчин Б.А. 1959. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого // МИА 65, 7–120.

[4] В этом месте раскопа, очевидно, был недавний провал почвы, в результате которого навоз и щепа попали в это слой из слоёв 20 века, поэтому они и смогли сохраниться к моменту начала раскопок. Арциховский настолько был уверен в своей гипотезе, что даже не предусмотрел, такой вариант событий. Но именно наличие навоза и щепы со всей определённостью указывает на то, что слои, где наши грамоты, не могут находиться ниже 16 века.