Жоаким дю Белле Регретты Сожаления

Жоаким дю Белле (1522-1560) Регретты (Сожаления)
 Моей книге

О, книга, до меня дойдут лишь вести,
Что без меня пришлась  ты ко дворцу,
Ничтожный, славу воспою творцу,
Хоть сам не удостоен этой чести.

Случись,  похвалит кто твой слог без лести,
Желай  всех благочестий молодцу,
А злопыхатель встрянет, подлецу
Плач свой отдай, чтоб сгинул он  на месте,

Беду мою и скатертью дорогу,
Да к чёрту на рога, а то к острогу,
Сердечной ему боли под ребро,

Убогой старости и нищенского  рока,
И чтоб, пока он где-то гнил далёко,
Родня спустила б всё его добро.

                I

Я не хочу исследовать природу,
Ни бездны, ни пророчества светил,
Ни недра, ни планет и звёзд пути,
Ни возводить строенья к небосводу.

Не живописец я. Я год от году
Пишу стихи, и сколь их не крути,
Великого в них смысла не найти,
Но плохо ль, хорошо ль, пишу я не в угоду.

Смеюсь и плачу с ними. Не случайно
Секреты поверяю им и тайны -
Всё, что обычно в сердце мы храним.

Рулады не выводит моя лира,
Я посвящаю стих не сильным мира,
А лишь бумаге и читателям моим.

                II

Тот, кто умней меня, Паскаль, мне не пример.
На  луг поэзии собрать в букет цветочки,
Чтоб средь известных затеряться в уголочке,
Дав шпоры, гонит своего коня в карьер.

Я не касался таинств высших сфер,
Точёные не полируя строчки,
Мне ни к чему, дабы дойти до точки,
Стуча ногтями по столу, искать размер.

Мои  труды останутся в веках-
Стихи ли в прозе, проза ли в стихах.
Себя без лавров чувствую прекрасно.

Тот, кто считает, что стихи мои легки,
Что и ему подобное с руки,
Потратят труд и времечко напрасно.

             III

Ещё не будучи, как ныне, образован,
Но  лиха от судьбы хлебнуть успев,
Включив в хор Аполлона  свой  напев,
Я встал на путь, что мне был уготован.

Слетело вскоре таинство покровом,
И у меня,  так много перепев,
Блуждая в том лесу средь трёх дерев,
Потребность появилась в слове новом.

Вот почему, с дороги сбившись даве,
Которой ваш Ронсар явился к славе,
На свой тернистый путь направил я стопу.

Дух с сердцем не щадя, по изворотам,
Топчу без устали, да обливаюсь потом,
До добродетели ведущую тропу.

          
    IV

Я не листаю книги греков старых,
Я за Горация не следую строкой,
Петрарка мной отправлен  на покой,
А также  не пою я голосом Ронсара.

Феб  не жалел поэтам этим дара,
У каждого и пыл и гонор свой,
А мой куда спокойнее настрой,
Нет у меня их глубины и жара.

Я счастлив простотой своей строки,
Традициям великих вопреки,
Я не ищу серьёзных аргументов.

В стихах своих не подражаю тем,
Кто пребывает славою  поэм
В сени нерукотворных монументов.

              V

Тот, кто влюблён, поёт любовь по праву,
Кто ищет честь - тот жарких битв поля,
Кто при дворе, тот славу короля,
А сердцеед - любовную забаву.

Тот, кто учён, трудов мудрёных главы,
Кто богомолен - божии дела,
Пьянчуга - вин букет и снедь стола,
Достойный - воспевает свою славу.

У злопыхателя не умолкает зык,
Остряк как бритву точит свой язык,
Бездельник в небылицах ищет счастье.

Самолюбивый льёт себе елей,
Кощунец делает из ангелов чертей,
Один лишь я пою своё несчастье.



               VI


Увы! Исчезли благосклонности Фортуны.
Где жажда славы? О бессмертье сны?
Где дни, что были без вина пьяны,
Когда душевные перебирал я струны?

Где ночи те, когда на луг, при свете лунном,
Слетались стайки Муз со стороны,
Свободны, юны, веселы, стройны.
Прошли те празднества, а также их кануны.

Теперь Судьба лишь вызывает страх
Само с собою сердце не в ладах,
На нём бессчётно бед и горестей обузы.

О процветании уже не тщусь сейчас.
Огонь божественный в груди моей угас,
И в рассыпную разбежались Музы.


             VII


Когда прочли мои творенья при дворе,
То Маргаритой, королевскою сестрою,
Был удостоен чести, больше, чем я стою,
Чего никак не ожидал в своей норе.

И на Парнас отправлен точно о поре,
Пасти Пегасов, дело, в общем, не простое,
Двором приговорённый к вечному  постою
На всем известной поэтической горе.

Я тут же онемел, как будто дал обет,
И дара божьего пропал тотчас же след,
Хорошего никак потери не сулят.

Но всё же лестна королевская награда,
Искусство сыто честью. Да и Муза рада
Народной славе и фаворе короля.

                IX


Мать славы, Франция, искусства и закона,
Твоей груди я вскормлен молоком,
Величием твоим.  Я слабым голоском
Заполонил сполна леса, поля и склоны.

Не слышишь ты мои мольбы и  тяжки стоны,
Чинишь препоны  явно и тайком,
Ужели, Франция, тебе я не знаком.
В ответ слышны лишь Эха пустозвоны.

Ягнёнком средь волков, один без стада,
Изнемогаю от жары, дрожу от хлада,
Моим мученьям не видать конца.

Я знаю, без меня твоя не полна паства,
Так дай же мне защиту, кров и яства.
Ужель я самая паршивая овца?

              Х

Нет крепче уз, чем золото волос,
Меня впервой лишившее свободы.
Мосты пожегший, высушивший броды,
Взгляд, душу поразивший мне насквозь.

Туги узлы, и пламя злее ос,
Я лезу под удар не без охоты.
Ту, что несёт лишь беды и невзгоды,
Я обожаю и люблю всерьёз.

Напасти сплошь, несчастья, но, увы!
Залить жар, цепь порвать, избыть недуг
Льда и меча, да и врача не надо:

В аду, куда меня повергли Вы,
Не получить бы мне из Ваших рук
Ни снадобья, ни топора, ни хлада.
           XI

Пусть Аполлона дар забудет древний грек,
Пусть скопидомство позабудет скряга,
Пусть доблестный солдат забудет про отвагу,
Пусть к благородству путь забросит человек.

Пусть у великих это вызывает смех,
Пусть с глаз долой пойдут ловкач с делягой,
Пусть дю Белле признает под присягой,
Что лирой малый  он стяжал успех.

Творец искусства - бессеребренник вестимо,
И пусть артисту не заплатят ни сантима,
И пусть за Музой нищета идёт след в след.

Но если откажусь от своих песен,
Без них мне будет мир не интересен.
Я Музам задолжал своим шесть лет.

                XII


Я до работы с юных лет охочий,
Мне нива творчества, что море короблю,
Признание своё прийти не тороплю,
Единственный, быть может, среди прочих.

Я не пою, я плачу, слёзы застят очи,
Верней сказать, я плачу и пою,
Тем и излечиваю душеньку свою.
Вот почему пою я дни и ночи.

Так рыцарь гимн поёт прекрасной Даме,
Так пахарь, управляющий быками,
Так пилигрим, уставший от дорог,

Так мастер, практикующий ремёсла,
Так загребной, посаженый за вёсла, 
Так узник, проклиная свой острог.

             XIII

Прощаю поэтический свой дар,
Что в юности  питал меня годами,
Не очень то полезными плодами,
Преображая  жизнь мою в в кошмар.

Прощаю юношеский гонор и угар,
Моими перестали быть врагами,
Без страха беды встречу вместе с вами.
И выдержу судьбы любой удар.

Вы были пропастью в мою младую пору,
А в старости моей вы станете опорой.
Заменят буйство ум и склад и лад.

Вы были раной, станете моим Ахиллом,
И скорпиону не свести меня в могилу, 
Лекарством чудным станет его яд.
    

            XIV

Когда доводит кредитор до белого каленья,
Иль раздражает своей тупостью слуга.,
Я вовсе не быка  хватаю за рога,
А принимаюсь за свои стихосложенья.

Помои выльют на меня. - Без сожаленья,
В стихах их облюю, и вся-то недолга,
Мой слабый дух не больше, чем брюзга,
Стихи  же жалуют и сил, и настроенья.

Стих гонит из меня пугливость птичью,
Свободы придаёт и духу и обличью,
В нём то, что сам сказать бы не посмел.

В нём добродетели мои, мои грехи.
Ты хочешь знать, Буше, нужны ль мои стихи?
Я, лично, много в них полезного узрел.
    

           XV

Чем занят я, Панзас, с зари до тьмы?
Я окружён банкиров волчьей стаей,
Прошу я в долг и перезанимаю,
Чтоб не познать сумы или тюрьмы.

Верчусь волчком средь жуткой кутерьмы,
И обмираю я от злого лая,
Когда кто требует, моля иль угрожая,
Отдать всё то, что раньше взял взаймы.

Подобный распорядок дня надолго,
А за душою только чувство долга,
В перезакладе всё, и совесть и бижу.

Сам на себя не трачу ни минутки,
Скажи, Панзас, мне, право, не до шутки,
Где на стихи свои я время нахожу?


            XVI

Магни за Авансоном движется след в след. 
Я навожу гать сам, изыскивая броды.
Надежды тщетные сжирают наши годы,
Желанья наши оставляя на десерт.

Ты славишь королей последних лет,
А вместе с ними и свою породу,
Взлетает славы гимн до небосвода,
Великим же до нас и дела нет.

Проходит всё, окончатся деньки,
На берегу неведомой реки
Уложит время нас рядком в цветник.

И улетят в заоблачные дали,
Все наши песни, полные печали шутки,
И отзовётся лебединый крик.

           XVII

Пройдя немало вдоль реки, за поворотом   
На небольшой речной наткнулся порт
Где измождённый добывал народ,
На пропитанье хлеб себе трудом и потом.

Был кормчий глух, урюм, был  жизнью тёртым.
Взывал я, чтоб меня он взял на борт,
В бесплатном плаванье по глади вод,
Мне напрочь отказал солёным оборотом.

Что ж, проведу случившийся досуг
С одной из моих ветреных подруг,
Прошедших дел забыв добро и зло,

Мы затеряемся в тени прохладной сада,
Там ждёт напиток нас -любви отрада.
Какой там порт! Какое там весло!.

              ХIХ

Когда Кассандрой ты предупреждаешь горе,
Иль славишь короля, чей предок сам Гектор,
Французский Нестор наш на восхваленья спор,
Ты не в опале пребываешь, а в фаворе.

А я здесь с миром и страной своей в раздоре,
Средь италийских рек, средь скал латинских гор,
Друзей оплакиваю в ссылке с давних пор,
И слёз моих потоки льются в море.

Я сожалею о лесах, о заливных лугах,
Скорблю о тучных нивах, о зелёных берегах.
Как, всё же, ты далёк отсюда, край родной!

От роскоши былой, от громкой славы давней
Здесь лишь развалины, ну и на камне камни.
Чем чаще вижу, тем сильней влечёт домой.


                 ХХ

Счастливец тот, чья смерть не упредила славы,
При жизни имя обессмертивший - вдвойне,
Пока душа не скрылась в горней вышине,
Оставив на земле печали и забавы.

Гордиться честью своей с доблестью ты вправе,
Добытыми тобой в Дворце, не на войне,
И пышный твой триумф, Ронсар, поверь уж мне,
На веки вечные, как ныне, так и даве.

Пусть даже он пока об сию пору,
Обязан королевскому фавору,
Но лавров удостоен ты за дело,

Мне некого из нас сравнить с тобой
Вокруг тебя людских умишек перегной,
И ты один пророк меж нами, во всём белом.

                ХХI

Стать сказке не дано сказанием нездешним,
Вот так и дю Белле, ну, что же, пусть,
Былинкой жухлой сядет он под куст,
И дремлет наблюдая за водою вешней.

Всё то, что сердце моё трогает, конечно,
Обычно это иль печаль, иль грусть,
И плохо ль, хорошо ль, то, что слетает с уст,
Передаю своими строфами неспешно.

Пренебрегая жанром портретуры,
Сюжеты вы берёте из натуры,
Вас вдохновляют ужасы природные.

Но восхвалять взахлёб страстей пыл не по мне.
Мои работы рядом с вашими полотнами,
Ну, словно рядом с Микеланджело - Жане.

           ХХII

Так к Музе повлекло, что спасу нет,
Хоть по-французски я пишу, хоть на латыни,
Суд королевский человечней стал отныне,
С языковых барьеров снял запрет.

Не будет зряшным, не накличет бед
Тебе занятье, схожее с гордыней,
Теперь не сгинет мысль твоя в рутине,
Во Франции свободней стал поэт.

А я, Ронсар, я разгоняю свою скуку,
И не за плату набиваю рифмой руку.
Я твоей Музы песню спеть мечтаю миру.

И получить, признаюсь, был бы рад,
Одну из высших поэтических наград,
Лук золотой, или поломанную лиру.

             XXIII


Написано ли где, что наш господь суров?
Что Марс - не бог войны в Элладе старой?
Не сыщется ли кто-то, кто Ронсара
Во всех любовных шашнях обвинить готов?

Кто будет строить, возводя с нуля свой кров,
Сначала кровлю, а потом уж стены?
Ужель Орест век не покинет сцены?
В безумстве ль от любви Роланд громит врагов?

Пусть с парусом твой франк поладит как-нибудь,
Но вот по звёздам проложить не сможет путь
В тот край, где должен бросить якоря.

Попутный ветер есть, есть экипаж - герои,
А он причален у развалин Трои.
Ронсар, надеешься, что он отчалит? Зря.


                ХХIV

Баиф, ты счастлив тем, что избежать сумел
Вниманья чуткого к себе слепой богини
И тем, что маленький шалун не без причины
В слепую выпустил в тебя одну из стрел.

Позора также избежал судебных дел,
И не провёл, как всех, тебя суд на мякине.
Объединить свои сердца не на чужбине,
Вдвоём с возлюбленной - прекраснейший удел.

В опале я перебиваюсь с грустью,
С воды на хлеб здесь, в чуждом захолустье.
Прочь нищету гоню, а ей и дела нет,

Страдаю и тружусь я дни деньские кряду,
И пропитанье почитаю за награду,
А за спиной нужда идёт след в след.

                  ХХV

Несчастливы ни год, ни день, ни час, ни миг,
Мечты несчастны о поре счастливой,
Я, вспоминая об Анжу, здесь под оливой
Совсем зачах и головой своей поник.

Едва заслышав в синем небе птичий крик,
Как сердце бьётся птицею ретивой,
Но буря собирается над нивой,
И Марс покамест в дом Сатурна не проник.

Сто раз я рвался в край, что мне так дорог,
Но находилось сотня отговорок.
Несчастная судьба, несчастный рок.

Причин не выйти в путь, конечно, много,
Но главная, что не даёт дороги:
А вдруг сломаю ногу, выйдя за порог?


              ХХVI

Потянет выйти на морской большак,
Счастливый путь, и дело-то за малым,
Ты за советом обратись к бывалым,
Не сгинуть чтоб, и не попасть в просак.

Ронсар, меня мудрей ты, как никак,
Взрослей  меня, не кажешься мне старым,
Я вышел в путь не под твоим началом,
И сам открыл себе архипелаг.

Признаюсь, в этом море много каверз,
Нередко путь прямой менял на траверс,
Чтоб не сгубить на рифах корабля.

Сирены странников доводят до могилы,
Когда проходишь меж Харибдою и Сциллой,
Не зная паруса, не чувствуя руля.

                 ХХVII

Я всё ж праотчии покинул берега,
Давненько, почитай уже три года,
Не зная ни фарватера, ни брода,
Высоких гор увидеть вечные снега.

Я козни избежал и друга, и врага,
Прошёл и трубы, и огонь, и воду,
И добродетели познав природу,
Себе у бога не вымаливал блага.

Пришлось, сбежав от всех преследований, галлу
В Италию тайком пройти по перевалу,
Хирея, днями прозябать в тени аллей.

Своей стране я предпочту любые страны,
Где волчьи на меня не ставятся капканы,
Мне даже ада небеса родных милей.


             ХХVIII

Когда прощались мы в том проклятом году,
Ты мне сказал, Лаэй: всё воля божья,
Бывало часто много хуже и похоже,
Что я вернусь, когда свою переживу беду.

Каким я был всегда, таким я и приду,
И пусть кручина злая сердце гложет,
Морщинит мне чело, дубит и портит кожу,
На самом страшном низшем уровне в аду.

Все обвиненья в мою сторону странны,
Перед страной своей виновен без вины,
Здесь на чужбине уже кряду третий год.

Сыскалась моим горестям причина,
И я числом пополнил нищий сброд,
Когда я Францию покинул, дурачина.

                 ХХIX

Противен до смерти мне юный домосед,
Кто только в праздник открывает свои двери,
Кто света белого страшится пуще зверя,
Дом обратив в тюрьму свой до скончанья лет.

И к старцу шустрому почтенья тоже нет,
Всё суетится зряшно старая тетеря,
Былую тщится отыскать свою потерю,
Ну а находит только сотни новых бед.

Один бездельничает в запертом жилище,
Другой до гроба хлеб насущный ищет,
В местах, где на пути лихой народ.

Тот прожигает жизнь свою без толку,
Тот рыщет без толку подобно волку,
И мудрости ненужной множит счёт.


                ХХX

Один привыкнет жить под чужеземным небом,
Претит другому оббивать чужой порог,
Но коль над ним сыграет злую шутку рок,
Придётся и ему чужим питаться хлебом.

Любовь родителей оставить возле склепа,
Забыть любимую, друзей и со всех ног,
К несчастьям новым от предчувствия тревог,
В путь безвозвратный спешно убегать и слепо.

Медведицей ты вскормлен ли, тигрицей,
Кремень ли, полный воли и амбиций ,
Иль ты взращён каким иным зверьём,

Какой бы зверь не придавал нам силы,
И где бы не тянули из нас жилы,
Но дорог нам всегда наш отчий дом.


                 ХХХ1

Счастливым как Улисс, хочу, пройдя дорогу,
Иль так же, как Язон, похитивший руно,
Вернувшись с опытом и знаньем заодно
В дом отчий насовсем, дни подводить к итогу!

Когда же приведёт меня мой путь к порогу,
К ограде дома под родимое окно?
Край мой родной, то ведать не дано,
Но знай, ты дорог мне, в благодаренье богу.

Мне всё, что некогда воздвигли здесь отцы,
В сто раз дороже, чем романские дворцы.
Дороже больше Палантина мне Лире,

Крыш аспид  много краше мраморной скульптуры,
Предпочитаю Тибру берега Лауры,
Морскому бризу свежесть рощи на заре.

              ХХХII

От знаний светоча не прятался в тени,
Я свой в кругу философических учений,
В лечебном деле, в праве, в дебрях уравнений
И в теологии. «Спаси и сохрани!». 

То с лютней, а то с кистью проводил я дни,
Я фехтовал, был на балах, был в гуще прений,
Хвалиться уймой прежних достижений
В чужом краю напрасным стало искони.

О, споры жаркие! Я здесь, за дальним морем
Обогатился скукой, старостью и горем.
Теряю лучшие свои за годом годы. 

Рыбак, чтобы принесть достаток в дом,
Идёт за сельдью, не за Золотым Руном,
И промыслы его и мой полны невзгоды.

            ХХХIII

Меня пытаешь ты, Морель, издалека,
Не надоело ль мне моё безделье,   
И не пора ли мне к друзьям, да на веселье, 
Лишь только по весне сойдут снега. 

Теряю годы, у меня, наверняка,
Нет никаких надежд на новоселье , 
Есть выбор: пасть в безденежья ущелье,
Иль за труды оплаты подождать пока.

Как быть? Сбирать надежды в закрома,
Или трудиться дальше задарма.
Не шевельнусь. Нет, нет, вернусь в свой край. 

Совету твоему я внемлю, на отшибе
Застрял на долго, хоть и рад бы в рай,
Да рыбой бьюсь об лёд, как кур в ощипе.

              ХХХIV

Морского волка не пугает шторм,
Исполненный отваги и уменья,   
Он не допустит кораблекрушенья, 
И рыбам экипаж не сдаст на корм. 

Он в порт придёт, и пусть там, за бортом
Волна и ветер с ним ведут сраженье, 
Он не из тех, кто рухнет на колени
С молитвой, когда надо быть борцом.

А ты, Морель, на каменистом бережке,
Глядишь на бурю в море, сидя в затишке.
Вдали встаёт до неба пенный вал. 

Молитвы о спасенье вверив претру, 
Твой Дю Белле, сам держит нос по ветру
На корабле своём сам правит бал.

           ХХХV

Корабль срок морской отбывший честно свой ,
Деньки в порту закончит, на приколе.   
Не тянут старого быка пахать на поле, 
Сперва ярма лишат, лишь после - на убой . 

Конь старый, не один видавший в жизни бой,
Подпругой и седлом не будет сдавлен боле, 
Покрытый шрамами, страдающий от боли, 
Лишенный сил, уходит воин на покой.

Я здесь не ожидаю дней вчерашних,
Я от надежд устал и от мечтаний зряшных, 
От горя, сожалений и забот. 

Во мне сейчас одно желание осталось,   
Мне - велико, а для Судьбы, так просто малость,
Чтоб навсегда уйти смог от работ.


               ХХХVI

Когда привычной жизни я лишился вдруг,
Попал на Тибр, где уходят дни с волною.   
Три раза небеса сменились над страною,   
Ничуть не изменяя ничего вокруг . 

Хочу на родину, на свой любимый луг.
Мои три года больше, чем осада Трои, 
Хочу в Париж, мечтанья не дают покоя, 
А солнце медленно пошло на новый круг.

Да так лениво, что и выдумать не мог,
Так тяжело, что даже мудрый Козерог 
Дней не ускорит бег, Рак не урежет ночи. 

Морель, ты видишь, крепко взят я в оборот.   
Всё против - зло людей, и каверзы природ.
Всё это вытерпеть нет сил, и нету мочи.

                 ХХХVII

Живу я здесь не так, как жил вчера,
Не юным наглецом, а стариком усталым.
Здесь счастлив я довольствоваться малым -
- Книг мудростью и остротой пера.

О, если б выплакал у бога, чтоб пора
Вернулась юных лет, когда я был удалым,
Чтоб б отпустил мои труды задаром,
Как отпустил мне спесь до смертного одра.

В чужом краю, и это так,  солома не едома,
Не то, что средь своих в стенах родного дома,
Без зависти ,без страха, в  благости, вестимо.

Я здесь на чужеземном берегу крутом,
Сменив свободу на острог, грущу о том,
Что лет моих цветы пришлись на жизни зиму.

                XXXVIII

О, как же счастлив тот, кто мирно, год за годом,
Средь равных, без хулы, злокозней и интриг,
Не допустив ни лжи, ни злобы ни на миг,
Своё хозяйство вёл до дней своих исхода.

Ему не ведомы тщеславные заботы,
Что сердце холодят и искажают лик,
Так как питаться с ранней юности привык
Трудов плодами с результатами работы.

Он славно мирно жил, ни хорошо ни плохо,
Своим соседям не устраивал  подвоха.
Был сам себе король и свита, сват и брат.

Он полагался не на случай, только на обычай,
И в эарубежье не ходил с оружьем за добычей,
Был миром внутренним достаточно богат.
 

                XXXIX

Люблю свободу я, а прозябаю в рабстве,
Двор не люблю, хотя я к трону приближён,
Притворство не люблю - я сам хамелеон,
Я, прямоту любя, всех превзошёл в лукавстве.

Я злато не люблю и жаден до богатства,
Честь не люблю, за ней из кожи лезу вон,
Чту бога я, а сам от церкви отлучён,
Чту добродетель я - сам с головой в коварстве.

Я отдыха ищу, а нахожу докуку,
Досуг случится, и одолевает скука.
Я спорить не люблю, в спор лезу напролом.

Я хил, брожу из государства в государство,
Рождён для Муз, я занят на хозяйстве.
Морель, что о знакомце скажешь ты своём?

            XL

Отсюда много ближе остров Дюшелен,
Чем за горами Апеннинскими Савоя,
И я уже давно здесь волком вою,
Попавши в Римини в свой добровольный плен. 

Мой плодотворен день, твой - не родящий тлен.
Я груб. Что вкусу твоему завидую, не скрою.
Твоя родня всё сохранит, лишь что случись с тобою.
Моя всё стащит, не оставив даже стен.

Ты днями во дворце, я в авантюрах годы,
Ты на дела суров, я нежен на природу.
В свой порт придёшь, не потеряв ветрил,

Мне ж не порадовать отчизну возвращеньем.
Врагов своих ты осчастливишь мщеньем,
Мне на своих, увы, не хватит сил.

            XLI

Судьба мне отомстила больше, чем могла
Ей мало, что толкает вниз упрямо,
Так разлучила с лучшими друзьями,
Удары подло нанося из-за угла.  

Блеск твоих знаний не сокрыла ночи мгла.
Не я ль шёл за тобой, минуя волчьи ямы?
Не нарушали дружбы жизненные драмы,
Нас дружба наша от трагедий берегла. 

Увы, теперь не быть нам как когда-то -
- Мне братом Кастора, тебе Поллукса братом.
Теперь накрыла всё былое жизни замять. 

Я посылаю плач свой, как бы не был тих,
Пусть пропоёт не «Многие лета» мой стих,
А «Вечную» споёт, как сможет, «Память».

            XLII

Не спорю, да, Винеус, я, конечно,
Из всех тщедушных, стал никчемней всех,
И потерял навеки, как на грех,
Задор и силы юности беспечной.  

Брожу в тоске с сумой моей заплечной,
Я день и ночь лишён каких-либо утех,
Я полностью разделан под орех,
Как истукан застыл в молитве вечной. 

Хула любая на меня - бесплодна,
Моё перо бесстрашно и свободно.
Перенести мне гнев любого по плечу. 

Винеус, убеждаюсь раз за разом,
Не может сам король своим указом, 
Мне запретить писать, что захочу .
       
    XLIII

Ни колдовством не занимался, ни подлогом,
Соблазна избежал, чтоб в ереси не впасть, 
На королевскую не покушался власть,
Перед законом чист, лишь грешен перед богом.

Вассала службу исполнял я очень строго,
Друзьям всего себя я отдавал, не часть,
Меня не искусила никакая страсть,
Я никому не перешёл его дорогу. 

Винеус, я таким всегда был, этим горд
Но не считает так ни бог и ни на народ.
Несчастья по пятам идут, и дышат в спину.

Вокруг меня одни лишь козни и вражда,
Ужель свалились эти беды навсегда?   
Но всё же я судьбы достоин иной.

            XLIV

Коль в юности своей не преступал закона, 
Коль в дом принёс достаток без неверных дел,  
Коль без предательства и лести преуспел,
Коль бог тебя по жизни вёл, а не Маммона,

Коль честь не потерял ты, находясь у трона,
То лучший должен ты сейчас иметь удел, 
Чем тот, который заслужить себе сумел.
Быть нищим в старости - страшнее нет урона. 

Нигде и не на что проситься на постой,
И старостью, а больше полной нищетой 
Я связан крепко по рукам и по ногам.

Молитвой докучаю господу простою: 
Воздай же ты мне то, чего я стою,    
По милости твоей и по моим делам.

        XLV

Ты мачеха, Природа, мне, совсем не мать. 
В моём рожденье ты не приняла участья,  
Ни разума мне не дала, ни даже счастья,
Я знать не знаю, что такое благодать.

Путь зла и путь добра сподобилась мне дать
Дары подобные в твоей, вестимо, власти 
Мучителен мой выбор , и я рвусь на части,
И всё ж на праведную не ступаю гать.  

Весь мой профит - лишь злая нищета ,
Пусты надежды и в ладонях - пустота. 
Не ожидал наследства я такого.

Таскаю не себе каштаны из огня,  
Не на меня моя уходит беготня,    
И на челе моём печать стыда чужого.

                LXXIX


Я не певец любви, давно уж не влюблен,
Не воспеваю Дам, прекрасных дам нет ныне,
Я радость не пою – кругом царит унынье,
Я счастье не пою, я счастьем обделен.

Не восхваляю Двор, - от света удален,
Не восхваляю Францию – я на чужбине,
Я злато не пою, - я в нищенства трясине,
Веселье не пою – кругом и плач и стон,

Что благородство? - каждый в низости замешан,
Не воспеваю добродетель – многогрешен,
Не воспеваю доблесть – всяк на подлость слаб,
 
О дружбе не пишу – никто не держит слова,
Что до величия – по сути каждый – раб.
Я мудрость не пою – довольно богословов.