Воспоминания о моей бабушке

Воспоминания о моей бабушке, жене Владимира Павловича Ренгартена, Вере Васильевне (урожденной Пржевальской)

     По просьбе сотрудников архива РАН я написала воспоминания о моем дедушке, чьи материалы хранятся в архиве, написала также то, что я помню и знаю о блокаде Ленинграда. Но когда я это написала, я стала понимать, что не могу не оставить и воспоминания о моей бабушке, потому что вся их совместная жизнь (53 года) до кончины дедушки являет собой удивительное единство и взаимовлияние. она равно поучительна не только для близких людей, но кажется мне, что в наш печальный век падения культуры, нравственности и особенно упадок и разложение самого института брака, необходимо на ярких примерах, которые мы знаем (и которым, по возможности, следуем) свидетельствовать людям ту древнюю истину, что брак (особенно освященный таинством венчания) соединяет не только судьбы, но в течение совместной жизни выявляет и формирует у супружеской пары общие, единые жизненные принципы, уровень культуры, нравственную силу и цельность личности. И пример моей бабушки, ее жизнь, практически с момента моего появления на свет и даже после ее кончины в 1970 году всё больше представляется для меня такой очевидной иллюстрацией этого суждения.

     Итак, моя бабушка Вера Васильевна, урожденная Пржевальская (внучатая племянница великого путешественника Николая Михайловича Пржевальского), родилась в семье его племянника Василия Михайловича Пржевальского, и ее мамой была Мария Степановна (урожденная Моллисон) – младшая из двенадцати детей в своей семье. Старшую из сестер звали Зинаида. Их отец  после кончины их матери женился на очень жестокой женщине (злая мачеха, как в сказках). А Зинаида вышла замуж за вдовца с пятью детьми – графа Гингляд (он похоронен в некрополе Гатчины, на лютеранском кладбище) и взяла к себе на воспитание младшую из своих сестер Марию (мою прабабушку), которая была ровесницей ее дочери, тоже Марии (у нас есть фотография этих двух Марий).

     Мария Степановна вышла замуж за Василия Васильевича Пржевальского, сына Василия Михайловича, и моя бабушка была по крайней мере второй Верой Васильевной Пржевальской. Сейчас нам неизвестны люди с этой же фамилией, но это уже выходит за пределы моих воспоминаний.

     Семья моей бабушки жила в Гатчине (есть фотография, где на крыльце деревянного двухэтажного дома сидят моя бабушка, ее мама и старенький человек, вероятно, граф Гингляд). Там, в Гатчине, и познакомились мои дедушка и бабушка. Бабушка училась в институте святой Елены, который находился на улице Церковной (теперь Блохина); теперь в этом доме расположена школа номер 77. [Бабушка и дедушка венчались здесь, и в Князь-Владимирском соборе сохранилась запись о венчании.]

     Мы с моим мужем Кириллом поженились на 4 курсе геологического факультета ЛГУ в 1962 году, и после этого жили вместе с моими бабушкой и дедушкой на Колокольной улице, угол Поварского переулка (они переехали туда в 1953 году).

     Кирюшу бабушка (да и дедушка тоже) приняли как внука. Он особенно дружил с моей бабушкой. Она всегда была на его стороне. Бывало, перед экзаменами мы часов до трех ночи готовились; Кирюша «впихивал» в меня знания, а у меня всё смешивалось в голове, и я паниковала. Часа в два ночи бабушка, зная, что мы не спим, заходила к нам с шоколадкой (чтобы лучше работала голова). Утром я перед уходом говорила искренне: «Бабуля, я ничего не помню, ничего не знаю, у меня в голове каша. Я сегодня провалюсь!» (Вообще-то я училась в основном на пятерки). А бабушка мне говорила: «Ну и что же! Даже интересно – проваливайся!» Когда мы сдавали экзамен, Кирюша шел первый и друг наш Коля – вторым, а я потом. (Мы все годы сдавали сессии досрочно, часто в полуофициальной обстановке, иногда в кабинетах зав. кафедрой или декана). Быстро-быстро отбарабанивала ответы на вопросы в билете и ждала, что меня будут «гонять», как только что мучили Кирюшу (который часто спорил с экзаменаторами, уже тогда имея свои собственные представления, и нередко получал в результате тройку). Но мне преподаватель почти всегда говорил: «Спасибо, достаточно», и я выходила с очередной пятеркой.

     Домой мы возвращались, иногда сходив в кино, в мороженое, и даже не звонили. Но бабушка никогда не сетовала на то, что мы так эгоистичны. Звоним в дверь, открывает бабушка. Я стою впереди, Кирюша сзади. Бабушка тут же спрашивает меня: «Ну что? Провалилась?» Я виновато говорю: «Нет, пять». А бабушка, махнув рукой, говорит Кирюше: «А ты, Кирюша, не расстраивайся!» После чего они обычно шли вместе покурить (бабушка после войны курила, но конечно, не к концу своей жизни). Вообще, они очень дружили. И мама, и бабушка очень следили, чтобы я выстраивала хорошие отношения со своей свекровью Александрой Федоровной. После того, как Кирюша с бабушкой всё обсудят, как было на экзамене, потом поедим, бабушка говорила ему: «Ну, Кирюша, звони маме!» И он звонил, и часто в ответ мама по телефону горько сетовала, что он опять не получил пятерку. Хотя ведь на самом деле он всегда был у нас ведущим. Со временем, когда сама я часто бывала преподавателем, я поняла, что есть просто такая способность – легко сдавать экзамены. И это не означает блестящего знания предмета, но относится к способностям коммуникации, то есть искусства общения – оно-то мне и помогало.

     Бабушка, которая сама прекрасно до старости владела французским языком, внушала нам, что надо делать, чтобы усвоить иностранный язык. Она ссылалась на то, как им объясняла это преподавательница-француженка: если хотите знать язык, возьмите за правило каждый день читать по 2 часа что-нибудь на этом языке. (Кстати говоря, эта француженка наказывала тех, кто болтал на уроке по-русски, но поощряла, если они болтали по-французски). Когда Кирюша впоследствии жил во Франции 9 месяцев, проходя обучение, он поступил именно так: с первого дня накупил французских детективов и читал их каждый день (до того он французский никогда не изучал).

     А вообще бабушка была человеком сильной воли (между бровями у нее была одна, а не две, как обычно, складки – говорят, это именно признак сильной воли). Я со своего детства помню, что она никогда не повторяла дважды, что нужно делать. Если, например, я спрашивала, можно ли пойти гулять, а она говорила «нет», то если еще раз спрашивать, она обычно ничего не отвечала, а просто молчала. Если принимать это и не капризничать, то это было не обидно, и помогало научиться послушанию.

     Как много людей – детей, подростков, студентов, которые у нас жили по 5 лет, когда не было общежитий, – любили ее и поверяли ей все свои секреты. У нас в разное время жило человек пять, которые влюблялись, плакались бабушке «в жилетку», она их мирила и пр.

     В молодости в Пятигорске бабушка присматривала за беспризорным, у которого умерла мама, а отец был земским врачом и был постоянно занят. Этот человек – Владимир Писнячевский – стал потом свекром моей сестры Оли. Он служил во флоте, а одно время после войны работал с Филатовым. Когда он уже позже с семьей жил в Одессе, мой дедушка слал ему туда журнал «Офтальмология». Из этого журнала я узнала, что редко, но бывает такой дефект глаза – надрез вниз у зрачка, «кошачий глаз»; это фигурирует в одном из моих романов.

     Бабушка заменила мать и Андрюше, у которого во время войны погибли в Белоруссии родители, и он пробирался через партизанские отряды и добрался до нас, когда мы были в Свердловске. Он обожал бабушку: встречал ее с работы (она там работала в издательстве). Был моей няней.

     Именно благодаря бабушке (и дедушке, конечно, тоже) была такая удивительная обстановка в коммунальной квартире, когда нас «уплотнили» (две комнаты были с новыми жильцами). Мы вместе праздновали все праздники, всё одинаковое на столе. Бабушка вообще очень строго воспитывала меня, чтобы я не выделялась в школе (мы тогда жили на Васильевском острове, а там население было в основном бедное – не было крупных заводов). Даже бутерброды с сыром я не брала с собой в школу. В одежде (а бабушка очень много шила сама, даже уже пожилой) она тоже была строгой: когда я уже была студенткой, как-то захотелось иметь брюки (тогда это были обычно бриджи, узкие, чуть ниже колен); бабушка не разрешила, но когда я сшила их сама, не только не стала ругать, а даже похвалила. Мне никогда не было с ней трудно, потому что она воспитывала меня послушной, и я ей только благодарна безмерно за это!

     В моих воспоминаниях говорится, как мужественно она встретила кончину дедушки, при таких драматических обстоятельствах.

     Пока мы много лет жили в Магаданской области, моя мама забрала к себе в Москву и свою младшую сестру Мариночку, и мою бабушку. Дело в том, что Мариночка вышла замуж за человека, который оказался негодяем. Он не только выселил нас с Кирюшей и Аленой, заочно разменяв квартиру, так что мы оказались в коммуналке на Невском, где жило девять семей, но и увез всю мебель, посуду и даже портрет дедушки и Юрочки (бабушкиного рано умершего сына), а позже выселил Мариночку без вещей в однокомнатную квартиру и… воссоединился с прежней женой. Видимо, таков был его изначальный план, который он и выполнил.

     И бабушка, и Мариночка скончались в Москве – бабушка в больнице, а Мариночка в доме моей сестры Танюши. Обе же похоронены в Санкт-Петербурге на Богословском кладбище рядом с дедушкой. Вечная им память.