Патографический портрет писателя Фицджеральда

 
В своей записной книжке Фрэнсис Скотт Фицджеральд (1896 - 1940), основатель англоязычного авангарда в литературе первой половины XX в., как-то записал: «…романист, если он чего-то стоит, - это множество людей в одном лице». Эти слова в полной мере можно отнести к самому писателю. Рассмотрим эту многоликую личность с психопатологических позиций и начнём, как всегда, с наследственности.

Отец Фицджеральда хотя и не был семи пядей во лбу, постоянно что-то писал и сочинял стихи. Но отовсюду, куда бы он ни устраивался на работу, его выгоняли за профессиональную непригодность. Ещё более экзотической фигурой представляется мать будущего писателя. Согласно разным свидетельствам, она являлась чрезвычайно эксцентричной женщиной, бестактной и со склонностью к так называемому «вербальному садизму»: испытывала особое удовольствие от того, когда говорила окружающим неприятные вещи. По предположению психиатра О.Г. Виленского, личность и поведение матери Фицджеральда не оставляют сомнений в том, что она страдала вялотекущей шизофренией с постепенным углублением дефекта психики. Например, известна такая её характеристика: «Всегда неряшливо одета; могла, говорят, появиться в обществе в разных ботинках, в старом, черном на одной ноге, и новом, бежевом – на другой».

И вот в такой не самой благополучной семье родился крайне одарённый ребёнок. Скотт обладал поразительной памятью, мог без запинки повторять длинные отрывки из прослушанного диалога. Природа наделила его и актёрскими способностями. В нём проявлялось активное стремление выставлять себя напоказ, которое усердно подогревалось эксцентричной матерью. Своим «всезнайством» и гиперсоциальностью он вызывал у педагогов раздражение, а у товарищей – ревность и зависть. Было ли его стремление демонстрировать свои достоинства подсознательным или осознанным? Скорее всего, и то и другое.

В сентябре 1909 года рассказ Скотта удостоился публикации в школьном журнале «Время от времени». Ему ещё не исполнилось пятнадцати лет, а он уже заявил о себе чуть ли не во всех литературных жанрах.

В 1913 году Фицджеральд поступил в Принстонский университет, в котором, как и во всех других американских учебных заведениях, самой большой популярностью пользовались спортсмены. Но спорт – не та стезя, на которой мог бы блистать не обладающей выдающейся мускулатурой интеллигентный юноша. Зато он брал остроумием и артистичностью. А также сотрудничал в университетских юмористических журналах, где печатал свои сценарии, пьесы и тексты песен.  На студенческой же скамье принимается писать свой первый большой роман «По эту сторону рая», принесший ему вскоре известность и славу. Таким образом, мы можем отметить, что одним из ведущих механизмов психологической защиты личности юноши в тот период являлась гиперкомпенсация.

В ноябре 1917 года Скотт получил чин младшего лейтенанта, как «лицо с незаконченным высшим образованием», (университет он так и не окончил) и стал готовиться к отправке в Европу, чтобы прославиться на полях Первой мировой воны. В армии научился пить «по-молодецки», и бывало, напивался так, «что валялся под окном казармы, не в силах дотащиться до кровати». Биографы отмечают такую особенность его развивающегося алкоголизма: он быстро пьянел и сразу терял контроль над своими поступками, превращаясь в «другого человека». Известно, что если потеря количественного и ситуационного контроля проявляются у пациента достаточно рано, это является в прогностическом плане неблагоприятным фактором.

На театр военных действий Фицджеральд не попал – в ноябре 1918 года было объявлено перемирие и всех офицеров демобилизовали. В это время Скотт знакомится со своей будущей женой Зельдой Саейр, которая сыграла роковую роль в его судьбе. Возможно, это обстоятельство было обусловлено тем, что девушка страдала приступообразной формой шизофрении. Первая помолвка с ней весной 1919 года была разорвана, потому что у будущей знаменитости не имелось пока достаточно денег для женитьбы и семейной жизни. В отчаянии Скотт бросил работу, с горя три недели пропьянствовал, а затем заперся дома и закончил рукопись «По эту сторону рая».

И в этот момент счастье (ведь у каждого оно своё) наконец-то улыбнулось ему. Весной 1920 года вышел в свет первый роман Фицджеральда и ставший сразу знаменитым молодой писатель наконец-то добивается руки и сердца своей возлюбленной.

Жизнь забила ключом. Но эксцентричные выходки молодожёнов быстро приняли болезненный характер. Если в первый год после свадьбы их похождения в Нью-Йорке рассматривались как весёлые проделки, носившие отпечаток студенческих лет, то теперь разгул семейной пары вёл к явному саморазрушению. Фицджеральд мог исчезнуть на двое-трое суток, а затем соседи находили его спящим на лужайке перед собственным домом. На званых обедах он мог залезть под стол, отрезать конец галстука ножом или есть суп вилкой. Список эпатажных поступков можно было бы продолжать до бесконечности. Например, в 1927 году в Голливуде супруги явились без приглашения и в состоянии сильного опьянения на бал-маскарад в честь киноактрис сестёр Талмидж, «встали у входа на четвереньки и стали громко, наперебой лаять».

Сначала Фицджеральд пил, чтобы «обострить восприятие жизни, расширить для себя её горизонты». После нескольких коктейлей, когда ему начинало казаться, что мысль летит как на крыльях и надо срочно садиться писать, хмель непреодолимо брал своё, делая его неспособным к усидчивой работе. Современники, впрочем, недаром считали, что Скотт не пил бы так безобразно, если бы его не спаивала жена. Но в конечном итоге алкогольная зависимость развилась у Фицджеральда, а не у его супруги, которая в 1930 году наконец-то была госпитализирована в психиатрическую клинику.

Совместная жизнь с непредсказуемой Зельдой, разумеется, не прибавляла ему покоя. Следует отметить, что врач-психиатр, который лечил супругу писателя, настаивал на «обоюдной терапии», принуждая Скотта задуматься над своим пристрастием к спиртному. Но Фицджеральд упорно отказывался от психотерапии из-за инстинктивного нежелания, чтобы ему каким-либо образом «подправляли камертон души. Он опасался, что психолечение превратит его в рассудочного человека и подменит им человека эмоционального... Он считал алкоголь частью своего рабочего инструмента». Подобный психопатологический феномен, отличающийся от анозогнозии, был свойственен и другим выдающимся писателям (Гоголю, Достоевскому, Рильке) и назван нами «терапевтическим негативизмом».

Обычно рабочий день знаменитого в своё время писателя Соединённых Штатов строился по следующему графику. Вставал он не раньше одиннадцати часов, за работу садился около пяти часов дня и трудился с перерывами до трёх часов ночи. Но это расписание «рабочего дня» писателя. Чаще всего он проводил ночь, шляясь по барам со своей женой Зельдой. А писал «приступами» в недолгие часы повышенной активности и сосредоточенности, когда ему удавалось за день набросать до «8000 слов. Этот метод годился для рассказов, которые Фицджеральд предпочитал писать одним махом».

Так что Фицджеральд трудился по принципу «разом густо, разом пусто». Если требовалось сдать в печать рассказ, он мог просиживать ночами, куря одну сигарету за другой, за письменным столом. А мог годами ничего не делать. После разгульных запоев, а они уже вошли у Фицджеральда в привычку, он чувствовал облегчение и даже «просветление». Неделями не прикасался к спиртному, чтобы потом снова нырнуть в хмельную бездну. Спустя два года немыслимых безумств, развлекая своими эпатажными выходками и скандалами прессу и любопытствующую публику, Фицджеральды «доигрались» до наркотиков. В таком состоянии в 1925 году Фицджеральд «выстрелил дуплетом», выпустив в свет книгу рассказов и свой самый знаменитый роман «Великий Гэтсби», (его последняя экранизация имела место в 2013 г. с Леонардо Ди Каприо в главной роли). Но потом с февраля 1926 года по июнь 1927-го из-под пера Фицджеральда не вышло ровным счётом ничего.

У Фицджеральда имели место и невротические расстройства, уходящие корнями в раннее детство. Он никогда не снимал обувь на людях, это было для него равнозначно полному обнажению. О плавании не могло быть и речи, Скотт был известен тем, что даже на пляже появлялся в ботинках и носках. Был ли он сексуальным фетишистом с особым отношением к ступням ног (мы имеем в виду феномен аутоэротизма) или в основе лежали обсессивно-компульсивные проявления, с полной уверенностью сказать не представляется возможным. Однако факт остаётся фактом.

На фоне протекавшего запойного пьянства Фицджеральд пишет один из самых популярных своих романов «Ночь нежна» (вышел в свет в 1934 г.). А потом только до 1937 года восемь раз госпитализируется в различные клиники с целью лечения алкоголизма. В 1937 г. Фицджеральд попытался покончить с собой, проглотив всё содержимое флакона с морфием, но от сверхдозы его лишь вырвало. Постепенно отчаяние уступило место стыду, он понимал, что скатился на самое дно. Позднее, в 1939 году, Скотт писал об этом периоде так: «Каждую ночь мне требовалась всё большая доза снотворного - три чайные ложки хлоралгидрата и две таблетки нембутала, чтобы спать, и сорок пять капель наперстянки с утра, чтобы сердце могло работать весь день...» Разумеется, «основным источником энергии» у него продолжал оставаться джин.

Не рассчитывая на постоянный доход от литературной работы романиста, что не удивительно при такой выраженности алкогольной зависимости, Фицджеральд устраивается на работу в Голливуд сценаристом - не самая почётная должность по тем временам. Там, в частности, он работал над сценарием знаменитого романа Маргарет Митчелл «Унесённые ветром». Однако «попасть в струю» проходных голливудских сценариев ему так и не удалось, что вызвало соответствующую и вполне предсказуемую реакцию.

У Фицджеральда развилась настоящая паранойя («я попал в чёрный список», «меня невзлюбили», «мне мстят, «против меня что-то замышляют»), которая усугублялась уже психологически и клинически понятной депрессией. Всё чаще стали появляться суицидальные мысли. Депрессивное состояние носило циклический характер, сопровождаясь резкими колебаниями настроения. Он то «сторонится многолюдных вечеринок, а то, наоборот, с удовольствием общается с голливудскими знаменитостями в Беверли-Хиллз. Он весел, остроумен, прекрасно держится, но может, если “переберёт”, нагрубить, посреди разговора встать и уйти, может даже наброситься на собеседника с кулаками, бывало и такое. Пишет, что у него раздвоение личности; и действительно, в это время посылает сам себе открытку…»

Ремиссии в течение его заболевания вряд ли можно рассматривать как свидетельство появившейся критики. Последняя носила своеобразный и типично «алкогольный» характер. Так, в одном из писем в 1934 году Скотт пишет: «Конечно, я чересчур много пью, и это мне мешает. Но если бы я не пил, не уверен, что смог бы протянуть так долго».

Одновременно он сочиняет рассказы для журналов, а в конце 1939 года принимается за роман «Последний магнат», в котором успевает написать только шесть глав. Его творческий потенциал был исчерпан. После блестящего юношеского успеха (в двадцать три года он сделался самым популярным автором), после долгого разочарования, которое стало темой почти всех его произведений - от «Великого Гэтсби» до романа «Ночь нежна», наступил кризис: полное психическое и физическое истощение. Когда главный редактор журнала, для которого Фицджеральд должен был подготовить серию статей, потребовал выполнения контракта, он вывел от руки пятьсот раз фразу: «Я не могу писать», дабы отработать выплаченный аванс.

Самый длительный и самый отчаянный запой начался у Фицджеральда в феврале 1939 года. Три месяца у его постели день и ночь дежурили медицинские сёстры. Друзьям он говорил, что у него рецидив туберкулёза (они, разумеется, подозревали рецидив алкоголизма). Последний запой закончился в сентябре 1940 года, а в декабре Фицджеральд скончался от второго инфаркта.

Существует довольно радикальное мнение одного из современных психиатров О.Г. Виленского, который считает, что «Фрэнсис Скотт Фицджеральд с детства страдал шизофренией с гебефреническим синдромом, а алкоголизм писателя был, скорее всего, отчаянной попыткой компенсации его психопатологии», с чем трудно согласиться.

Не вызывает сомнений, что Фицджеральд страдал запойной формой алкоголизма, по поводу которого неоднократно и безуспешно лечился. На течение его заболевания роковым образом влияла жена - Зельда Сайер, страдавшая шизофренией и одновременной склонностью к злоупотреблению алкоголем. Следует только добавить, что он не пил бы «так безобразно», если бы не был сам психопатом. Преморбидно Фицджеральд представлял собой, по меньшей мере, демонстративную (истерическую) личность (мы наблюдаем у него выраженное стремление выставить себя напоказ), с очевидными явлениями ювенилизма, черты которой в опьянении гротескно усиливались. С возрастом, когда демонстрируемая больным истерическая симптоматика обычно блекнет в связи с возрастным снижением энергетического потенциала, на первый план выходит алкоголизм и депрессивные эпизоды с суицидальной попыткой. На наш взгляд, предположение о возможной шизофрении требует дополнительного подтверждения, которым мы не располагаем.

В который раз мы задаём себе традиционный вопрос: кем стал бы Фицджеральд, и каким было его творчество, в случае отсутствия у автора алкогольной зависимости? К сожалению, ответа нет. Фицджеральд не сумел взять на себя ответственность за свою жизнь, и поэтому его талант, признанный довольно рано и всеми, канул в пучине алкогольной зависимости, как корабль в Бермудском треугольнике. Но, несмотря на жизненный крах, Фицджеральд остаётся гениальным писателем.

***