Сон на берегу озера

           Не заметил, как забрел в глушь. Повернул назад, и когда прошел с полчаса (ориентировался по времени, по расстоянию – как судить?), понял, что заблудился…  Началась тихая паника. Что же делать? Вскинул голову кверху, пытаясь понять, где юг, где север. А куда идти, на юг или север? Ерунда, конечно…
           Отбросил пакет, куда собирал грибы. Было сейчас не до того. Даже не ругал себя, что поступил по-идиотски, не оценив всего коварства незнакомого и, как теперь казалось, бескрайнего и бесконечного леса.
           Вариантов не было. Пошел, куда глаза смотрели. В буквальном смысле, потому что умничать и рассуждать – было однозначно бесполезно.
           Лес становился все непроходимей. Должно быть, он уходил все дальше от какого-либо жилья, от людей… От такой мысли иногда замирало сердце и мороз пробегал по коже, хотя устал и было жарко, хотелось пить и чего-то пожрать. Но теперь без воды и без пищи. Надолго ли его хватит…
           Так устал, что начинал просто валиться, прислонится к дереву, закроет глаза, и дышит, как рыба на берегу; ноги деревянные, тяжелые, а в мозгах возбуждение все еще. Лихорадочно все о чем-то думает. Хотя бессмысленно теперь о чем-то рассуждать и думать. Думать надо было раньше. Когда отправлялся в лес за грибами, типа отдохнуть на природе…
           Темнело. Заметно темнело. Неожиданно лес начал редеть. Когда заметил, обрадовался. Должно быть, вышел из чащобы, значит, возможно, отыщется дорога, опять же – люди…
           И тут деревья расступились, открылось озеро. Небольшое, овально вытянутое. Но кругом только лес. И никаких человеческих следов – какой-нибудь тропинки, протоптанной человеком, пусть запущенной и заброшенной, давно забытой, но которая куда-нибудь да выведет... Опять отчаяние. Сел отдохнуть; передохнул пару минут. Потом спустился, чтобы осмотреть озеро. Хотелось пить.
           Но побоялся пить такую воду, мало ли что… Решил осмотреть все кругом, вдруг какой-нибудь ключ – подпитывающий озеро…
           Наткнулся – маленький ручеек вытекает из-под камня, и делает лунку, и из нее переливается в озеро.
           Припал и долго пил. Вода холодная и с каким-то едва уловимым привкусом. Но не обращал внимание: все-таки из-под земли бьет, почвой фильтрованная, значит – здоровая и полезная.
           Потянуло в сон. Решил отдохнуть, потом еще напиться и куда-то топать дальше.
           Не заметил, как провалился в сон. А когда пришел в себя – то не понимал, сон ли это продолжается, или явь такая странная.
           Был сумрак. Он понимал, что сидит, что сидит на берегу озера – и перед  ним застывшая вода. Но такое ощущение, что видит это через мелкую сеточку, даже рукой перед собой помахал, чтобы нащупать, отстранить сеточку, мешавшую четко видеть. Но нет, это просто такое зрение…
           Потом он почувствовал, что как бы встал и прошел к воде, он перед озером на самом берегу, перед ним застыла темно-серая гладь, ночная. И тут обнаружил, он ощутил, – как-то очень томительно, – что он – женщина… Он это как бы понимал, хотя в то же время он отлично помнил, что он мужчина, что он парень, что зовут его Никита Селиверстов… Он как бы раздваивался, он мог чувствовать себя женщиной, с ее незнакомым чуждым миром, с ее эмоциями и ощущениями, и в то же время оставался привычным парнем, Никитой Селиверстовым, наблюдавшим за этой женщиной как бы изнутри и со стороны… 
           Женщина подошла к воде – вступила по щиколотку. Вода холодная, но она не ощущает. Ей мучительно больно… У нее разрывается сердце. Что же ее терзает? Никита попытался понять, прислушаться к ее мыслям… И чем больше это удавалось, тем больней и нестерпимей становилось ему. И тут он сообразил, что это мысли, это чувства этой самой женщины, или, скорее, – этой девушки.
Никите было больно. И он понимал – это оттого, что он здесь. Но что-то удерживало, что-то его здесь держало; возможно – нездоровое желание узнать, что же происходит, и в чем причина? Он не только все видел через мелкую сеточку, казалось, и чувствовал он толчками, порциями – нахлынет боль, а потом отпустит.
           Дальше он просто чувствовал рывками и видел что-то неясное, обрывками…
           Он увидел силуэт парня, а потом – очень отчетливо – его лицо: приятное, улыбка хорошая и любящая; затем острая боль и лицо поплыло. Остались только черты. Услышал негромкий голос, мужской, взволнованный: «Я буду помнить тебя, милая… Я буду помнить тебя – все эти годы».
           А потом увидел лицо другого мужчины, лицо по-бабьи холеное, ухоженное, изнеженное. Лицо зарябило, но увидел его всего, резко, отчетливо, в домашнем халате, шелковом, он его сбрасывает рывком, остается в ночной длинной рубашке (кто сейчас, из мужиков, носит такие?), и от него резко пахнет одеколоном. Никите почему-то отвратителен этот, должно быть, приятный запах. Никиту тошнит, но тошнота с болью, с болью где-то в груди. Такое ощущение, что грудь раздавили, раздавили тяжелым и отвратительным… Придавили и раздавили.
          И чтобы справиться с этой, мучительной и жгучей, болью, есть одно спасение. Это – озеро. Это холодная, стылая вода, которая все остудить и избавит от боли, которая смоет всю эту страшную, налипшую на нее грязь… И она – эта девушка – навсегда останется юной и красивой, какой ее всегда будет помнить ее возлюбленный, которому не смогла себя сохранить. Потому что она – раба у барина, у этого холеного российского барина…
          Никиту начало знобить, от холода, от холодной, леденящей воды, в воде ноги, а потом грудь, вода поднимается все выше, а потом он почувствовал, что задыхается. Ему нечем дышать… Он без конца глотал воду, чтобы сделать глоток воздуха, последний, но воздуха не было, была только вода, кругом сплошная вода. Кругом, со всех сторон – вода. Холодная, и с каким-то ужасным, с таким отвратительным вкусом.
          Он опять провалился в сон. И когда очнулся – увидел, что сидит перед озером. «Надо же такое приплетется», - вспомнил он. И вернулся опять к мысли: что же делать, куда теперь идти, вперед или назад, вправо или налево.
          И тут он расслышал в небе гул, вначале неясный, потом все отчетливей. Это оказался вертолет. Никита невольно вскочил на ноги и проследил за его полетом. Вертолет, не очень далеко от него, заходил на посадку. Никита, даже не попив на дорожку воды, рванулся в ту сторону.
          Прошло, наверно, около часу (на часы не смотрел), лес как-то сразу поредел и оборвался. Рядом с опушкой выстроились в ряд несколько нарядных вертолетов. За ними, в километре, начинался город рассыпанными игрушечными коробочками цветастых многоэтажек. Никита облегченно вздохнул. Он примерно знал, что это за город, лежавший километрах в тридцати от деревни его тетки, у которой он гостил, и которая сейчас, должно быть, не находила себе места.
          …Около двенадцати, после объяснений с дежурным по вокзалу и рассказа о своих злоключениях, Никита, наконец, сел в электричку, проезжавшую рядом с тетушкиной деревней. Ехать было минут 40. Он страшно устал, и хотелось вздремнуть, но боялся проехать платформу, поэтому разглядывал мелькавшие за окном сосенки-березки, и невольно прислушивался к соседям, о чем-то вполголоса, но без конца спорившим.
          Один был прилично одетый, с аккуратной, холеной бородкой, другой возвышался над ним взлохмаченной русой головой, глаза его горели угрюмым, непримиримым светом.
          - Если бы тогда, в семнадцатом, царь остался у власти – глядишь, Россию через 70 лет не распилили бы на огрызки. Все равно ведь – все назад вернулось, опять господа, и опять частная собственность, - ухмылялся тот, что был с ухоженной бородкой.
          - Ну да, снова господа, снова холопы-нищеброды. Поверьте, тошнит от всего этого! Как еще частную собственность на людей не вернули, чтобы, как раньше – баре и крепостные, а по сути, рабы… - сверкал на него глазами визави.
          Тот, что с бородкой, Никите хорошо был виден. Что-то в лице его показалось знакомым, кого-то он сильно напоминал... И тут вспомнил, когда уловил запах дезодоранта, мужского, приятного, но почему-то такого отвратительного. Точно такой запах, и те же черты были у барина – то ли привидевшегося ему во сне, то ли пригрезившегося от усталости и от дурманящей родниковой воды…