Горе от ума. Итоговая статья. Часть 1. Чацкий

Чацкий: вся подноготная, надеюсь, что вся.
        Изучив комедию «Горе от ума» вдоль и поперёк, перебрав по сути дела каждую букву, пришёл к выводу, что изучали ее, ставили на сценах всевозможных театров люди, не давшие себе труда прочитать её внимательно или не сумевшие преодолеть в себе идеологических барьеров и штампов. Если это кому-нибудь неприятно читать, извините, но истина есть истина, а она дороже даже самого Платона!
         Итак. Коль по устоявшемуся мнению Чацкий является главным героем, хотя я с этим совершенно не согласен, начнём с него.
         Ему не менее 28 лет*. Он был принят Фамусовым на воспитание во времена, когда у Павла Афанасьевича ещё могло не быть своей семьи. Родная тётка, Марья Алексевна, и её муж не приняли Сашеньку на воспитание из-за того, вероятно, что имение Чацкого А.И. было полностью разорено. Это подтверждается тем, что фраза Софьи «Но робок... Знаете, кто в бедности рожден...» подходит как для Молчалина, так и для Чацкого, ибо именно из-за этой фразы Фамусов принял сначала Молчалина, а потом уже Чацкого за того, кто «снился» Софье. «Тот нищий, этот франт-приятель;/ Отъявлен мотом, сорванцом». Положение, что называется: «Куда ни кинь – всюду клин». Ни тот, ни другой жених Фамусова не устраивал, что он и дал вполне недвусмысленно понять Чацкому. Но что-то понимать Чацкому было недосуг, как и рассказывать о своих дорожных впечатлениях.

         Когда родилась Софья, Чацкому было 11 лет (или даже больше на пару лет**) и до своего 17-летия, он много времени проводил с Софьей, незатейливо развлекая её беготнёй, прятками, а подглядывание и подслушивание были так, побочным продуктом, смешным, к тому же – ведь они всё видят и слышат, а их нет! Разумеется, взрослые понимали, что у Сашеньки дурная наследственность, качали головами: «что, мол, сделаешь?». Солидарное мнение Лизы, что Чацкий «…чувствителен, и весел, и остер», и Софьи.. «Остёр, умён, красноречив, в друзьях особенно счастлив»…  могло сложиться только по рассказам самого Чацкого, наподобие тех, в которых Печорин потом преподносил своё красноречие читателям «…остановил двух знакомых Д... офицеров и начал им что-то рассказывать; видно, было смешно, потому что они начали хохотать как сумасшедшие.». Московских друзей Чацкого Софья не могла ни видеть, ни оценить по малолетству, а Санкт-Петербургских - вследствие отдалённости. Разумеется, Чацкий временами появлялся у Фамусовых, ибо тогда неоткуда было бы взяться «опять прикинулся влюблённым, взыскательным и огорчённым». Впрочем, огорчён Чацкий мог быть не только и не столько Софьей, сколько неудачами, как на военной службе, так и на статской и, что главное, расстройством финансовых дел, для поправки которых, он и приезжал к Фамусову. Взыскательным же он мог быть ко всему миру, за то, что мир не таков, как хотелось бы Александру.

           Самые горькие сетования Чацкого о том, что ни матерям, ни их дочерям, ни княжнам нет до него дела. Разумеется, что для мужчины его лет это изрядная травма, которую он демонстрирует совершенно неуместной похвальбой о поездках к женщинам «не за этим». Кстати, «не за этим», вовсе не означает, что Чацкий был погружён в пучину разврата, ему было необходимо общение с женщинами старше себя, почувствовать себя как у мамы, хотя бы и за деньги. Когда-то он нашёл материнское участие в Наталье Дмитриевне, вполне возможно, вдове погибшего офицера, в доме которой по традиции любила собираться армейская молодёжь. Желание опять найти в Наталье Дмитриевне добрую мамочку разбилось  о её замужество. Наталья Дмитриевна же раздражилась на то, что Чацкий за её доброту и ласку ответил трёх- или семилетним молчанием и не прошеными советами её мужу.

         Дружба с Горичем… яркий пример того, что неудачники сходятся, невзирая на разницу в возрасте и тем вернее, чем ближе они по званию и должности***. Горич вышел в отставку ни обер- и ни штаб-офицером, а таким же корнетом, как и сам Чацкий, только престарелым. Факт, что Наталья Дмитриевна не знала о дружбе Горича с Чацким, лишний раз говорит о том, что последний был совершенно бесцветным офицером, о котором его сослуживцу просто нечего рассказать. Впрочем, воспоминания Чацкого о совместной службе с Горичем, тоже не изобилуют интересными событиями – мало ли людей, твердящих по пять лет «дуэт А-мольный» в одиночку, или скачущих верхом во весь опор? Прочие, представленные нам знакомцы Чацкого, как то: Загорецкий и Репетилов со своей компанией а ля князь-Григорий, чести ему не прибавляют. Чацкий же в сцене с Репетиловым вызывает симпатию тем, хотя бы, что он весьма усердно уклоняется от продолжения этого знакомства и выказывает явное презрение этим болтунам.

       Чацкий отрекается от своих покровителей Фомы Фомича и Татьяны Юрьевны,  как от воспоминаний о своих служебных «неуспехах» и порочит их. Он понимает, что куда ни пристроит его Татьяна Юрьевна, не будет ни наград, ни веселого житья, а очевидца и свидетеля своих неудач Фому Фомича, вечером у Фамусова он просто проигнорировал. Если бы не суета вокруг обморока Софьи, то Чацкий так бы и продолжал демонстративно не замечать Лизу и не сказал бы ни одного слова той, именно перед которой, но неизвестно почему и зачем, лил слёзы три года назад, отъезжая неизвестно куда.

       «Хотел скорей увидеть вас», сказанное Фамусову, неправда. Александр, вспомнив, вероятно, как Софья играла с ним когда-то  в дочки-матери, велел доложить о своём приезде именно Софье, а не Павлу Афанасьевичу. Ему даже не пришло в голову, что вот так, с дороги, не мытым и не чёсаным, небритым и измятым, тому, кто не является самым спешным курьером, можно приехать только на постоялый двор, в собственный свой дом или к своей матери, но уж никак не к той, которую он считал своей невестой, и даже не важно, обоснованно ли. Вообще, три года и три года плюс один день или пять дней, это всё те же метафорические три года, спешка же нужна при ловле тех самых насекомых, которые были отнюдь не редкостью на почтовых станциях, облагодетельствованных им своим присутствием для ночлега, и неприятно близкого знакомства с которыми, он вряд ли сумел избежать. Почему нелепость и неуместность его утреннего визита не понимают читатели и зрители комедии вот уже скоро 200 лет? Загадка для меня! Вообще, своим поведением Чацкий очень напоминает ребенка, который до того рад встрече, что начинает кусаться и безобразничать оттого, что не умеет ещё выразить своей радости и не знает, как это сделать, но тогда тем более непонятен его отъезд и трёхлетнее молчание.

       Ложь о скорости своего передвижения, нападки на родню, сплетни, какое-то жеманство в обращении с Софьей, вот и всё, что смог предложить ей Чацкий, после того как не удалась предвкушаемая им встреча с всё прощающей и всё понимающей  мамочкой. Неважная, надо сказать, замена подаркам, комплиментам, занимательным рассказам, дорожным впечатлениям, а хоть бы  и объяснениям такого долгого молчания. Молчанием же своим, Чацкий, вероятно, наказывал Фамусовых за что-то ему не понравившееся. Например, Фамусов не мог одобрять его поездки, так как дворянин в его возрасте должен заниматься делом – на государственной службе, в армии или в своём имении, а не быть праздношатающимся сорванцом, а раз не одобрял – то и получи наказание!

        Не следует исключать вероятности того, что Чацкий какое-то время был в нахлебниках у Нестора, ибо, откуда тогда он мог бы знать о «часах вина и драки» в распорядке дня этого Нестора, о которых он говорит, как об обязательных для каждого дворянина, о делах его чести и обо всех его коммерческих мероприятиях. Любитель балета вызвал раздражение Чацкого тем, наверное, что он заставил-таки Москву дивиться красе своей балетной труппы, тогда как сам Чацкий  ничего не затевал, следовательно, у него и у не могло ничего получиться. О разорении Мецената Чацкий сообщает, вероятно, даже с некоторым злорадством.

       Так ли уж некого было Чацкому принять за образец? А хоть и М.М. Сперанского! Слабо было? Может быть, Чацкий и не знал, что он существует и кто это такой?

       Чацкий проявляет удивительное непонимание того, что сказано ему и завуалировано, и открытым текстом. Опять он хочет видеть в Софье мамочку, он не хочет верить и не верит, что мамочка может его разлюбить и найти себе другого ребенка.

        Удивительна переменчивость Чацкого. Вот совсем недавно он прибежал к мамочке пожаловаться на весь мир, а уже принимает тон какого-то старого развратника: «Не влюблены ли вы? Прошу мне дать ответ, без думы полноте смущаться». Беспокойство о наличии страсти к Софье в Молчалине могло, быть может, беспокоить её брата, но никак не того, кто, по общему мнению, влюблён в неё. Чацкий сразу по приезде, высказывает уверенность в том, что Софья если не  развратна, то весьма ветрена и эта её ветреность широко известна, ибо фразу: «Не вам, чему же удивляться? Что нового покажет мне Москва?», произнесенную вслед за «Не влюблены ли вы…» можно понимать только так: «Что нового может быть в Москве, кроме вашего очередного скандального романа?»!  Клевещет на Софью в заключительном монологе, называя Молчалина её любовником. Это именно так ведут себя страстно влюблённые лучшие люди своего времени с теми, в кого они влюблены? Клевету на Молчалина можно и не ставить в вину Чацкому, а как ещё мог отзываться о своём сопернике этот, не преодолевший пубертатного периода, великовозрастный недоросль?
       Откровенное хамство Чацкого с Фамусовым почему-то расценивается как его борьба с веком отжившим, но «век нынешний» удостоился от него таких сомнительных комплементов: «И точно, начал свет глупеть», «Ведь нынче любят бессловесных», «Дома новы, да предрассудки стары», что создается впечатление, что хвалит он даже не петровскую, а какую-то мифическую допетровскую Русь, но никак ни современную ему.

       Где пребывал Чацкий последние три года скрыто от читателя мраком неизвестности. Есть вариант, основанный на предположении Лизы:
     «Где носится? в каких краях?
      Лечился, говорят, на кислых он водах, 
      Не от болезни, чай, от скуки, - повольнее.», но «на водах» тогда можно было полечиться и в России, а вот от скуки лечиться умному человеку не пристало, ему всегда есть чем занять свой ум: учёбой ли, работой ли. Вообще, лечение «от скуки» можно понимать по-разному: лечить скуку каким-то образом от банального пьянства до упорного труда, или лечиться от нечего делать, ради того, чтобы хоть как-то занять своё время под видом заботы о своём здоровье. «Но труд упорный» был тошен, вероятно, не только Е. Онегину.
      Недоумение Софьи: «Зачем ума искать и ездить так далеко?» можно было бы счесть комплиментом Чацкому, если бы выражение «ума искать» имело бы положительную коннотацию. Местоположение этого «далёко» не имеет географических координат, и тоже может находиться на территории Российской империи.
      А вот её же фразу: «И, верно, счастлив там, где люди посмешнее.», единственную из всех, можно интерпретировать в пользу заграничного вояжа Чацкого. Так как, непонятно говорящие люди всегда смешны для непонимающего чужой речи Чацкого, а комедия не даёт подтверждения владению им иностранными языкоми.
     Сказанное самим Чацким: «Хотел объехать целый свет,/ Но не объехал сотой доли», тоже, ни в малейшей степени не проливает свет на маршрут его путешествия. Его же воспоминания о путешествии настолько скудны и неинтересны, что невольно закрадывается подозрение о его желании скрыть цель, смысл и маршрут своего передвижение.
     Не следует также игнорировать и заявления Загорецкого: «Его в безумные упрятал дядя-плут.../
   Схватили, в желтый дом,  и на цепь посадили.», как не совсем невероятное. Нельзя исключать, что муж Марьи Алексевны****, то есть дядя Чацкого, захотел на правах ближайшего родственника оттяпать имение Чацкого, которое стараниями Фамусова было очищенное от долгов и ставшее вполне рентабельным. Если это так, то было бы очень интересно узнать, как дядя осуществил изъятие Чацкого, готового к поездке за рубеж? Как и кем продумывался его побег из жёлтого дома, и как он осуществлялся. Впрочем, Чацкого могли отпустить те же, кто его и посадили, если он предложил им более упитанного барашка в бумажке*****, чем был дядин. Именно это решение он и мог вырабатывать все эти полновесные три года. Если принять всеобщее убеждение за верное, что Чацкий собирался ехать за границу, то вряд ли Чацкий планировал передвигаться на своих лошадях, как слишком дорогое удовольствие, к тому же, люди сопровождения помешали бы исполнению планов дяди. Откупившись от врачей, Чацкий добрался до имения, взял экипаж и приехал к Фамусову, но обличать почему-то стал не дядю, а всё фамусовское общество за то, вероятно, что оно сформировало такого… дядю.  Для автора детективов есть, где развернуться фантазии. Из воспоминаний Фамусова и Чацкого о «дяде» можно сделать противоречивые выводы о месте, вернее, свете, пребывания этого «дяди»******. Может быть, Чацкий весьма недвусмысленным образом отомстил «дяде» за срыв своего заграничного турне? А потом за границей он скрывался от следствия? Но вряд ли от того Чацкого, каким мы его знаем, можно было ожидать столь решительных действий.

        Если не вдумываться в содержание монологов Чацкого, то он может показаться если не Златоустом, то вторым Цицероном, а вот в диалоге с Молчалиным он совершенно беспомощный барашек. Молчалин наглядно показал всю сущность этого неудачника и неумёхи. В нём-то как раз и блеснул Чацкий своим покупным успехом у женщин и довольно не к месту привел где-то слышанный каламбур:
   «Когда в делах - я от веселий прячусь,
   Когда дурачиться - дурачусь,
   А смешивать два эти ремесла
   Есть тьма искусников, я не из их числа». Надо совсем ничего не знать про неуспехи Чацкого на военной и гражданской службе, чтобы поверить, что у Чацкого были какие-то дела. Не надо быть стоумовым, даже не надо читать басню С.В. Михалкова(?) «Медведь на балу»*******, чтобы понять неуместность Чацкого на вечере с танцами, что его хоть и страстные, но бестолковые речи, не более чем вид активного и агрессивного безделья. Проповедь на танцах от гордыни********. Вообще, гордыня – основная черта характера Чацкого. Только объятый гордыней человек ни с кем не поздоровается после трехлетней разлуки. Только такой человек обругает ту, в которую, по общему мнению, влюблён. Никто другой так не нахамит своему благодетелю, давшему ему кров, пищу и возможность чему-то обучиться в силу его способностей, наладившему дела его разоренного имения, но, самое главное, подарившего максимально возможное ощущение семьи, а из радушия, с которым Фамусов встретил Чацкого, другого вывода не сделать! Будет ли человек в здравом уме с таким упоением разрушать, что построено для него не чужими ему людьми? Ради чего? Чтобы прослыть борцом с фамусовским обществом? Помните мартышку, которая несла горсть гороха? Не с Чацкого ли был написан тот портрет? Не мартышка ли является прототипом Чацкого? Вопрос, я думаю, риторический.
      Гордыня видна и во всех суждениях Чацкого – он всех размещает ошуюю, он вообще не признает никаких авторитетов, реакцию же на призыв Софьи посмотреть на себя более объективно:
   «Да! грозный взгляд, и резкий тон,
   И этих в вас особенностей бездна;
   А над собой гроза куда не бесполезна.», очень хорошо описал наш бессмертный И.А. Крылов:   
«Но Мишенькин совет лишь попусту пропал», в данном случае, Софьюшкин.

       Тот, кто первым назвал Чацкого борцом с крепостничеством и царизмом был, видимо, обуян желанием польстить, прежде всего… себе самому, ибо на фоне такого борца любой обломов, даже не вставая с дивана, будет казаться себе эдаким сотрясателем основ, если не декабристом, то народовольцем. Крепостной девушке, перед которой лил слёзы отъезжая, Чацкий не сказал ни слова, а все её заслуги приписал себе. Своего кучера он бросил на морозе после 45-часовой гонки, это если всё-таки верить его словам, своего лакея вытолкал на мороз и ветер – в "светопреставленье", по словам А.Н. Хлестовой, ради удовольствия подслушать то, относительно чего ему лучше было бы остаться в "неведеньи счастливом". Озаботься он устройством своего кучера и все ночные потрясения прошли бы сами собой – у Молчалина и Софьи вполне бы хватило ума не будить весь дом, и их разрыв  прошёл бы гораздо тише и спокойнее без лишних свидетелей. Впрочем, почему «их разрыв»? Софья, сопоставив поведение Молчалина с эталонным, почерпнутым из французских романов, поняла бы, что интерес в этом… альянсе был исключительно односторонним и вряд ли стала бы пениться, как в присутствии Чацкого. Не рассорившийся со всеми Фамусовыми и отоспавшийся после долгой дороги Чацкий на следующий день был бы вполне адекватным, а оригинальность своего вчерашнего поведения смог бы объяснить усталостью. Этим же днём можно было бы вручить подарки и сувениры, купленные загодя в лавке колониальных товаров. Вполне уместно было бы рассказать несколько историй, почерпнутых из путеводителей и книг, и восстановить и наладить дальнейшие отношения с Лизой посредством хотя бы петушка на палочке, а уж платочек вернул бы Чацкому её расположение навсегда.

      Если и был в Чацком какой-то «сложный сплав идей», то идеи это были взаимоисключающими. Сам же Чацкий… жалок, как юродивый, который всем и за всё грозит карами небесными, не понимая того, что его кормят те, кому он предрекает геенну огненную и которых он искренне ненавидит и презирает, как не просветлённых и не приобщенных к Истине.

      Вся жизнь человека, это движение из ниоткуда в никуда и Чацкий - человек это блистательно подтверждает. Чацкий же, как персонаж, призывает читателя и зрителя комедии задуматься над тем, что он оставляет на этом маршруте, кроме загнанных лошадей, замерзших ямщиков, обид, оскорблений, разрушенных судеб и разочарований, как Чацкий. 
____________________________
* - это предположение основано на общем мнении, что Чацкий три года пребывал за границей, а самостоятельный выезд за границу был возможен не ранее достижения 25 летнего возраста.
** - Исходя из фразы Чацкого: "И вот та родина... Нет, в НЫНЕШНИЙ приезд, Я вижу, что она мне скоро надоест" логично сделать вывод, что это не первый приезд Чацкого на родину, следовательно ему больше 28-ми лет -минимум 30!
*** - вспомните «Дуэль» А.И. Куприна.
**** - совсем не случайно совпадение отчества Анны, матери Чацкого, и Марьи. Есть несколько вариантов отчеств не испортивших бы рифмы и размера стиха. Надо сказать что и имена Анна и Мария как нельзя лучше подходит для сестёр. Марья Алексевна совсем не Яковлева, и тот, кто назначил её на эту... должность невольно возвысил Фамусова: ещё бы! Сама! Бабка! Самого! Герцена! интересуется положением дел в семье какого-то ничтожного руководителя какого-то департамента или свёл эту самую СБСГ до уровня обычной сплетницы. То есть, на вопрос учителя: "Кем был А.И. Герцен"? школьник будет вправе ответить: "Внуком сплетницы", ибо "Станет говорить княгиня Марья Алексевна", кроме того, что она пустится в бесконечные пересуды, никак иначе понять нельзя.
***** - например, купчую крепость на 100 душ своих крепостных.
****** - «В чины выводит кто и пенсии дает?
       Максим Петрович» - из этого следует, что МП жив, или, что Фамусов не знает о смерти МП;
  - «Я не об дядюшке об вашем говорю;
      Его не возмутим мы праха» - у Чацкого, вероятно, более свежие сведения. На "вашем" читателю, который помнит препирательства Коли и Лизы ("12 стульев") из-за Толстого не стоит обращать внимания, так как "я не об дядюшке об вашем говорю" следует/можно понимать и так: "я говорю не о моём дядюшке, упомянутом вами".
******* - У меня вызывает сомнение авторство этой басни, которое приписывают И.А. Крылову, так как:
И.А. Крылов 1769 - 1844г., а упомянутые в басне песни и танцы возникли гораздо позже его смерти. Танго - 1880г. Падеспань, фокстрот, вальс-бостон - начало 20 века. "Ляна" - середина 20 века. "Два сольди" 1954 год.
Стоит ли упоминать, что в перечнях Википедии такой басни нет ни у  Крылова, ни у Михалкова.
Это явно мистификация Михалкова С.В. В пользу моей версии говорит и то, что читавший эту басню в фильме «Карнавальная ночь» Андрей Тутышкин очень напоминает С.В. Михалкова, за что, вероятно, и был приглашён на роль чтеца-бухгалтера.
******** – Чацкий проповедовал танцующим и веселящимся, отец Фёдор птицам, но разница между ними лишь умозрительная. Помните, в каком состоянии ума пребывал о. Фёдор?

Продолжение темы см. http://proza.ru/2020/08/28/1187