Закрытый город

Город Балтигорск переступил порог восьмидесятых в расцвете «боевой славы и мощи», имея образцовую военно-морскую базу и элитную бригаду морской пехоты. Жители, среди которых преобладали военнослужащие в черных шинелях и бушлатах, его любили и называли родным. Здесь же в древних краснокирпичных зданиях – наследии Восточной Пруссии – располагалась мореходная школа, выпускавшая матросов первого класса для гражданских судов. Ее курсанты очень любили Балтийское море, которое для них начиналось у песчаного и янтарного побережья города. Но сам Балтигорск им не нравился, ибо он был закрытым, и парни, которых лишили паспортов со штампом «ЗП», в нем чувствовали себя чуть ли не заключенными.
Смягчая холодное и сырое дыхание Балтики, пришла весна, и вместе с теплом повеяло долгожданной свободой. Тесный кубрик переполнял, прорываясь сквозь двойные окна на улицу, веселый гам. Большинство будущих покорителей морских просторов, не подлежащих весеннему призыву на военную службу, радовались, что скоро пойдут на практику в Атлантику, увидят безбрежные просторы и воспетый в мечтах мир. Лишь два друга Савва Шевченко и Фома Волков не разделяли этих настроений, достигавших грани ликования. Первый был родом из Западной Украины. Он верил искренне в Бога, хранил в нагрудном кармане крестик и нередко тайно возносил молитвы Всевышнему. Фома прибыл из Смоленской области. Он Бога не знал. Но ребят объединяло заветное стремление – после службы в ВМФ закончить высшее морское училище и обязательно стать капитанами. Они зачитывались книгами маринистов, желая уподобиться смелым покорителям морей и океанов. Как еще одно общее обстоятельство, – они родились в начале апреля и с грустью ждали повесток из военкомата.
– Да, не повезло вам, ребята, – сказал один из курсантов. – Мой знакомый также учился здесь и получил повестку. Так даже не успел родителей повидать – тут же оказался в военной учебной части.
Савва и Фома огорчились. Как по команде, они вышли на улицу. Их сердца затрепетали, словно затворенные в клетке птицы. Ребята посмотрели вокруг. Тепло и ярко светило солнце, таял снег. Природа воспрянула и, будто вырвавшись из зимнего заточения, повсеместно вступала в свои права.
– У нас целую неделю – практические занятия на лодочной базе, – размышлял в голос Фома. – Может, мастера попросим, чтобы нас отпустил.
– Точно… – согласился Савва. – Но даже если… То как без документов? Господи, помоги…
– Здесь твой Бог никак не поможет. Мы сами должны подумать, как пересечь запретную полосу.
– Друг, поверь: Господь всемогущий и если будет на то Его воля, преодолеем… – уверенно сказал Савва.
Фома пессимистически улыбнулся. Затем он, помрачнев и тяжело вздохнув, стал в голос констатировать хорошо известные неудачные попытки учеников мореходной школы вырваться из закрытого города. Так, один курсант из соседнего кубрика влюбился в девушку из Калининграда. Он собирался пересечь запретную линию на вагоне электрички и погиб. Второй ученик мореходки попробовал обойти колючую проволоку со стороны моря, но был схвачен морскими пехотинцами и отчислен… Третий намеревался пересечь границу с противоположной стороны – по замерзшему заливу, но там заблудился ночью и его нашли далеко от берега с отмороженными ногами.
– Мы рискнем прорваться также по льду залива, – уверенно сказал Савва. – Помолимся и пойдем.
– Я не то, что молиться, я в этом случае готов в Бога поверить, если у нас все получится. Но это…
– Все. Хватит ныть. Мы моряки или нет… Нужно обратиться к мастеру, – сказал Савва.
– Да, друг, мы моряки… – согласился Фома. – Смотри – чудеса, – перейдя на шепот, удивленно добавил он и кивнул на проходящего мимо руководителя группы Николая Соловьева.
Это был человек средних лет, богатырского телосложения. На его мужественном и всегда серьезном лице отпечатались годы, проведенные в море.
– Идем, – скомандовал Савва.
– Подожди, – застрял на месте Фома, – а вдруг не поймет...
Но Савва в этот решающий момент мыслил сугубо по-национальному: или пан, или пропал. Он остановил мастера и смело попросил:
– Николай Викторович, пожалуйста, отпустите нас с Фомой денька на три домой. Все пробелы обещаем устранить самостоятельно. Мы же Вас никогда не подводили. Очень хотим увидеть родителей. А то военкомат пришлет повестки и не успеем…
Николай Соловьев посмотрел по сторонам и с волнением душевно сказал:
– Родители – это святое. Я со своими, – его голос пропитался горечью, – много лет был в разлуке. Ходил в море на Камчатке, все деньги зарабатывал. Они просили приехать, а я все утешал их обещаниями. А потом… – он замолчал.
– А что потом? – не справился с любопытством Фома.
– Они умерли… В общем, так получилось. Я не успел… Поэтому я ценю ваше желание и понимаю вас. Но как в-вы себе это представляете? Я паспортов взять не могу.
– Это и не требуется, вы только нас прикройте, а мы по заливу пройдем.
– Ну вы, ребята, даете... Вы хоть представляете, как это опасно – лед уже хрупкий вдали от берега. Да и морпехи… Или поймают, или, не дай, Бог, начнут стрелять…
Но вопрошающие глаза ребят смогли убедить мастера лучше всяких слов, что все будет нормально.
– Ладно, – со вздохом сказал он. – Только прошу вас к концу недели вернуться. А то комиссия должна из Калининграда приехать. Проверяющие какие-то…
Темнело. Савва и Фома ступили на заснеженный лед. Впереди раскинулось бескрайнее белое безмолвие, подобное описанному в рассказе хорошо известного им писателя Джека Лондона. Савва перекрестился, вынул из-под тельняшки крестик и поцеловал его.
– И ты приложись к крестику, – предложил Савва. – Ведь мы сейчас, как никогда, зависим от Бога.
– Вот если мы вернемся назад благополучно, тогда и отнесусь к твоим словам серьезно.
– Поэтому я и предлагаю тебе попросить помощи у Господа, чтобы все было благополучно.
– Савва, давай не будем тратить времени…
Друзья молча быстро зашагали. Они ощущали под собой твердую, как асфальт, поверхность, под которой, тая опасность, замерла водная толща. Воображаемые картины ожидаемой встречи с родными заслоняли страх. После трех часов пути слева на берегу забрезжила гирлянда огней.
– Это – запретная полоса, – определил Савва, чувствуя, как сильно забилось сердце. – Давай правее… Господи, помоги…
– Да, удаляемся, а то засекут… – косясь на излучающее тревогу освещение охраняемой зоны, сказал Фома.
Курсанты ускорили шаг. Но тут неожиданно рядом справа послышался глухой треск, и зачернела параллельно направлению их движения зловещая трещина в непрочном льду. От нее повеяло неприродным холодом смерти. Савва и Фома инстинктивно отбежали влево и стали прижиматься к берегу. Послышался лай собак и раздались, как внезапные глухие выстрелы, предупредительные окрики:
– Стой!
– Стрелять буду!
– Оставаться на месте!..
Для курсантов попасть в руки морских пехотинцев было страшнее риска провалиться под лед. Не столько они боялись быть арестованными, сколько не встретиться с родителями и подвести мастера. Но как только Савва, увлекая за собой Фому, первым налег на ноги, прямо перед ним возникла, словно разинутая пасть, большая трещина. «Господи, спаси и сохрани нас», – взмолился мысленно он и вместе с другом перепрыгнул опасную преграду. Затем трещины участились и пришлось все же держаться ближе к берегу… Только после получасовой пробежки курсанты оглянулись и перевели дух.
– Все, получилось… спасибо Тебе, Господи, – перекрестившись, возблагодарил Бога Савва.
– Это хрупкость льда спасла нас от погони – не решились морпехи по нему нас преследовать, – сказал Фома.
Дальше уставшие, но радостные Савва и Фома пошли неспешно. Тогда друзьям, головы которых были заняты радужными мыслями о предстоящей побывке, не пришло на ум, что придется тем же путем возвращаться обратно. Впереди уже замаячили и приближались тусклые огни города Янтарский, где они через какой-то час должны были сесть на электричку, а там...
У парней все складывалось удачно, не считая той мелочи, что Савве, который в Вильнюсе втиснулся в поезд Рига – Львов, пришлось ехать в переполненном общем вагоне.
– Что, морячок, небось, в отпуск, сияешь, как светильник над головой, – добродушно сказала пожилая женщина в новой фуфайке, облокотившись на большую сумку. – Вот только присесть тебе негде.
– У меня особое место есть, – улыбнувшись, ответил Савва.
И пассажиры с удивлением наблюдали, как курсант ловко забрался на третью полку и на зависть многим лег. Затем он сунул руку между двух трубопроводов, чтобы не свалиться во время сна. Так Савва благополучно добрался на Украину.
Фоме повезло больше – он сел в прямой поезд Калининград – Смоленск и занял в нем свое достойное плацкартное место.

***

Савва и Фома, как и условились, прибыли на Южный вокзал Калининграда, который, словно оправдывая свое название, встретил их жарким солнцем. Савва сиял от воспоминаний о встрече с родными. С особым восторгом и благодарностью Богу он рассказывал, как побывал в родной церкви на престольном празднике.
– Ты представляешь, на крестном ходе фонарь нес, – хвастался курсант. – Шел впереди всех. А как хор пел! Это просто был рай на земле. Я помолился Боженьке, чтобы он помог нам. Так что все будет хорошо.
– Ну, ну посмотрим, – не разделил оптимизма друга Фома, на лице которого неестественно в этот погожий день отражалась хмурь. – В наш храм даже при желании я не смог бы сходить – он служит колхозным складом. Да и не до праздника мне было. Любимая девушка, которой я писал такие душевные письма, меня предала. Ты не представляешь, как больно. Одна отрада, что родителей повидал…
– Знаю, друг, я еще до мореходки испытал безответную и несчастную любовь. Но верю, что встречу ту единственную и верную… И ты верь. Главное, что мы своих родных навестили…
– Да, Савва, я с тобой согласен, – Фома посветлел. – Да и не стоят они того, чтобы на них зацикливаться. Поговорил с тобой и сразу настроение поднялось.
– А я тебе, Фома, святой подарок привез, – Савва развернул вынутый из кармана платочек, и на солнце засверкал новый крестик.
– Подожди, друг. Давай так: если мы благополучно доберемся в мореходку, тогда я его возьму.
Савва вздохнул, и друзья поспешили к кассе, чтобы купить билеты на электричку до Янтарского…
Вскоре юные путники прибыли в этот город и сразу ринулись, расстегнув бушлаты, на разведку к заливу. Но там они были страшно потрясены – в метрах двухстах от берега плескалась вода. Сама надежда вернуться в мореходную школу прежним «курсом» растаяла, как ледяная твердь. «Что делать?» – этот вопрос тревожно будоражил сознание ребят.
– Видишь, Савва, – с укоризной произнес Фома, – не помог нам Бог. А ты говоришь: помолился и все будет нормально.
– Ну ты и Фома неверующий, – строго сказал Савва. – Господь действительно не может помочь тем, кто опускает руки и раскисает, как этот лед на заливе.
– Так ведь все – приехали! Ситуация безвыходная.
– Давай-ка, друг, мы чуть перекусим и подумаем… – предложил Савва и перевел глаза на утопшие в высокой сухой траве небольшие сумки.
– Не откажусь, а то, когда сдадимся морпехам, будем лишь баланду хлебать…
Так и порешили. Вскоре на расстеленной в качестве скатерти газете появились добрый кус домашней колбасы и хлеб.
После обеда Савва, посмотрев на запад, вдруг смело сказал:
– Сдаться мы всегда успеем. Сначала попробуем прорваться! – и перекрестился.
– Я согласен, – без малейшего колебания сказал Фома, у которого самопроизвольно дернулась вверх правая рука и тут же опустилась. – У нас теперь один единственный маршрут – по шпалам железной дороги.
И курсанты, как осторожные волки, сжав волю в кулак, стали пробираться, приближаясь к сторожевой вышке. Савва непрестанно шепотом молил Бога о помощи.
– Савва, ты что там говоришь, с кем разговариваешь? – спросил тихо Фома.
– Это я не с тобой… Я к Богу обращаюсь.
И случилось воистину чудо: приблизившись к вышке для часового, они увидели на ней задремавшего под теплыми лучами весеннего солнца морского пехотинца. Его голова в черной форменной шапке склонилась на перила, и лишь ствол автомата угрожающе торчал над ней. Парни, ступая мягко, словно кошки, преодолели несколько метров, которые им показались километровыми, а само время в эти несколько секунд будто замерло. Когда нарушители пересекли последний ряд колючей проволоки, то со всех ног бросились в лес. Они слышали за спиной окрики, выстрелы. Но это только придало им прыти. Курсантам могли бы позавидовать и быстроногие леопарды. Только далеко у открывшегося взорам села беглецы остановились.
– З-здесь… живет… мой дальний родственник… – еле вымолвил Фома. – Точно, село Рыбацкое…
Вскоре ребята сидели на заднем мягком и комфортном сиденье «Волги», которая благополучно везла их в мореходную школу.  Коренастый молодой мужчина стал рассказывать будущим морякам, как он недавно вернулся из загранки, какие экзотические берега и страны ему посчастливилось увидеть… Савва и Фома жадно ловили каждое его слово.
– Фома, а вы как учитесь? – вдруг спросил моряк. – В почете вы у дирекции?
– Еще в каком. Да нас просто хлебом и солью встречают в мореходке… – от хорошего настроения начал было шутливо хвастать курсант, но получил от Саввы пинок локтем в бок и умолк, сохраняя улыбку.
– Ну у тебя и фантазия, родственник, – посмеялся водитель и продолжил вспоминать «кругосветки».
Ребята молча слушали, пока их, смертельно уставших, не поймал в свои пушистые объятия и не одолел крепкий сон.
– Все, мореманы, просыпайтесь, подъезжаем! – крикнул водитель. – А вас и в самом деле встречают хлебом и солью! Ничего себе вы заслужили… Кому сказать – не поверит…
Савва и Фома открыли глаза и, вскочив, чуть не пробили головами крышу автомобиля... Навстречу подъезжающей к учебному корпусу «Волге» шли директор, неся на руках поднос с караваем и солью, а следом за ним двигались замполит мореходки и несколько преподавателей. Курсанты потом узнали, что встречающие ждали высоких гостей из Калининграда, о которых упоминал мастер Соловьев. А в этот момент Фома, оглушая родственника, крикнул ему, чтобы сдавал назад. К счастью ребят, тот моментально среагировал…

***

– А что дальше случилось с Саввой и Фомой?
– А взял ли крестик Фома у Саввы?..
Эти вопросы в классе, заинтересовавшись его живым рассказом, задали ученики мореходной школы игумену Варсонофию, который служил в Георгиевском храме давным-давно открытого города Балтигорска. Седой тучноватый батюшка, улыбнувшись, сказал:
– Он принял святыню. Правда, не сразу. Несколько дней колебался. А в военкомате взял крестик и бережно спрятал его в нагрудный карман у сердца. Савва и Фома служили на одном крейсере Балтийского флота. А после службы их пути разошлись. Один поступил в военно-морское училище, а другой в Московскую духовную семинарию.
– Этот семинарист, конечно же, – Савва, а курсант военного училища – Фома? – спросил один из будущих мореходов.
– Все как раз наоборот, – сказал игумен Варсонофий. – По военным стопам пошел Савва, а этот в прошлом заблудший и страшный грешник Фома избрал священнический путь.
– А откуда Вы знаете, что он был настолько порочным? – задал вопрос еще один ученик. – Ведь нельзя заглянуть в душу человека.
– Ой, ребята, знаю я его душу, всю до крупиночки… Потому, что этот Фома – я.
В классе воцарилась такая тишина, что, казалось, можно услышать и колебания воздуха. Тут, создав пугающий эффект грома, зазвонил мобильный телефон. Отец Варсонофий ответил и сказал ребятам:
– А вот сейчас вы увидите и Савву, моего друга.
В класс вошел седоволосый подтянутый контр-адмирал. Ребята, поднявшись с мест, поприветствовали высокого флотского начальника. Батюшка и контр-адмирал обнялись и по-православному троекратно облобызались. После этого военный моряк сложил крестообразно руки и сказал отцу Варсонофию:
– Ухожу в последний свой поход… Благослови, отче.
Батюшка перекрестил моряка. Тот откланялся и, пожелав другу и ребятам всего доброго, удалился.
Бравые парни еще какое-то время, смотря на дверь, о чем-то шушукались. А отец Варсонофий взглянул в окно, за которым таял снег, обнажая островки серой травы. За небольшой полосой берега раскинулась, теряя белизну, ледяная равнина Калининградского залива. По ней, как призраки из того безвозвратного времени, брели, удаляясь два человека. «Нет, нет… – подумал священник. – Рыбаки». Его взгляд уткнулся в синюю дымку горизонта. Там, за ним спряталось и затаилось прошлое с колючей проволокой запретной полосы. Отец Варсонофий, будто опомнившись, вернулся в настоящее…
– Вот теперь мой рассказ завершен, – сказал он любознательным ученикам мореходной школы. – Я очень рад, что наш город теперь не на замке. А закрытым он пусть будет только для всего плохого и греховного…