Как стать ханум

   В знойный, предназначенный для  послеобеденного отдыха час мой привычно короткий и неимоверно сладкий дневной сон прервал настойчивый телефонный звонок. Спросонья я замешкалась, не сразу отыскала оставленный в мастерской телефон, потом немного помедлила, сомневаясь от знакомых ли исходит звонок, потому что очки остались у телевизора, а без них рассмотреть имя или номер на экране телефона не представлялось никакой возможности. И только тогда отозвалась.

- Привет, Варюша, это Зоя, двоюродная сестра твоей подруги детства Евы. Ты что, сразу меня не узнала?
- Порывшись в памяти, вспомнила, мы же нечасто созваниваемся. Но что у тебя с голосом?
- Прикрываю рукой телефон и стараюсь говорить потише, потому что нахожусь недалеко от дома, на улице. Не хочу, чтобы соседи слышали. А ты чем занята?
- У меня полуденная сиеста.
- С какого места? - не расслышала шутки или же сама захотела в ответ пошутить Зоя, по возрасту давно заслуживавшая обращения Зоя Васильевна.
- Я спала, когда ты позвонила.
- Ой, Варенька, извини, пожалуйста, что не дала отдохнуть. Но моё дело не терпит отлагательства. Хочу его решить прямо сейчас.
- Что случилось? Вы здоровы, всё нормально?- Да не беспокойся ты, у нас всё в норме. Только вот мне надо уехать из дома сестры и перекантоваться неделю до отъезда у кого-нибудь из своих. Хотела обменять билет на более ранний срок, но не получилось. Заканчивается летний сезон, свободных мест в поездах нет.
- А вы в просторном доме Евы разве не помещаетесь? Или поссорились с ней? В чём конкретно проблема?
- Все достаточно удобно разместились. И с Евой мы не в ссоре, просто у нас в последнее время осложнились отношения и я хочу  пожить эту, оставшуюся до отъезда неделю отдельно. Обращалась к двоюродному брату и к своей хорошей знакомой, но они боятся меня принимать, чтобы не связываться с Евой. Не хотят с ней ругаться. А ты человек самостоятельный, независимый, не побоишься её характера.
- А как же твой маленький внучек? Его из Москвы к бабушке повидаться привезли, а бабушка от него куда-то уедет. Ведь, поди, не насюсюкалась ещё, не нанянчилась?
- Ничего, Бог даст, с внуком не раз увидимся. Так я приеду к вам сразу с вещами. Можно? Да, да понятно. Варюша, спасибо, что выручаешь, только на тебя одну надежда, иначе пришлось бы на вокзале ночевать. Только ты пока не звони Еве, не выясняй в чём дело. Приеду, и мы всё обговорим. По телефону не удобно долго разговаривать, приходится прикрывать его рукой, - скороговоркой зачастила Зоя.
- Ладно, давай, приезжай, я встречу.

   Ситуация складывалась двойственная и непонятная. В станице у моей подруги детства уже несколько месяцев гостила её двоюродная сестра Зоя. Сюда же приехали в отпуск родная дочь хозяйки с мужем и тремя детьми и сын самой Зои Васильевны с семьёй. Народу собралось - мама не горюй! Шесть человек взрослых и четверо малолетних детишек. Это вам не шутка! К тому же заскакивал на машине ещё и живший через несколько улиц взрослый сын Евы со своей семьёй. Народу периодами набиралось, как говорится, под самую завязку.

   Я по своему личному опыту знала, что такое принимать и обихаживать большое количество родственников одновременно в течение продолжительного времени. Когда нужно массово закупать продукты, целыми днями стоять у горячей плиты и готовить разносолы, ведь в доме гости и они в трудовом отпуске, а ещё убирать, стирать, подавать, перемывать горы посуды и быть со всеми приветливой, ласковой,   доброжелательной. А с учётом того, что сезонные работы в саду и в огороде никто не отменял и ягоды зрели в положенный им срок, не трудно было представить ежедневный объём работы принимающей стороны и непомерную усталость уже немолодой хозяйки.

Покидать в это время дом было не совсем тактично, как бы не по совести. Ведь там оставались зоины сын со снохой и маленький её внук. Что же за причина гнала женщину в дорогу и направляла из дома родственников в чужой. К не особо знакомым и тем более не близким людям.

   Как ни странно, ничего внятного от приехавшей с сумками Зои я так и не услышала. Она  лишь вскользь, несколькими общими фразами, упомянула о непростых отношениях между ней и сестрой, и дала понять, что не желает мусолить эту неблагодарную тему. И ещё умоляла до отъезда не сообщать сестре о её приватном  местонахождении.

Мне совершенно непонятно было поведение солидной, вроде бы вполне разумной женщины, но с другой стороны мало ли какие выкидоны позволяли себе в возрасте даже именитые люди?  Лев Толстой, например, негласно покинул дом и отправился в путешествие, можно сказать, накануне своей смерти. А Зоя, возможно, захотела относительного уединения при наметившемся переломе в её жизни - предстоящем вскоре переезде на постоянное место жительства из Азербайджана в Россию. Или же всерьёз опасалась, что узнав где она находится, за ней немедленно отправят посыльных и увезут обратно? Разве всё можно прочитать в малознакомой, взволнованной душе?

Категорично настаивать на сообщении своей подруге о временной дислокации её сбежавшей гостьи я не стала, просто занялась готовкой на кухне. Хотя совесть за неё и зоиных родственников, оставленных в неведении, мучила и к этой теме с уговорами возвращалась неоднократно. К тому же Ева позвонила мне и обеспокоенно поинтересовалась, не у нас ли подвизается её сестрица?

Но Зоя мимикой лица демонстрировала такой безысходный трагизм моей возможной откровенности и так энергично и заговорщицки жестикулировала, упорно настаивая на молчании, что мне стала совершенно безразлична их скрытая игра. Со стороны не были видны те подводные камни, которые разъединяли сестёр и преграждали путь к их благожелательным отношениям. В конце концов общего языка не нашли не прыщавые подростки, с их незрелыми выходками и полудетскими фобиями. Пусть бабушки-старушки сами между собой разбираются в таинственно завуалированных и неискренних родственных лабиринтах!

   Перво-наперво о чём демонстративно позаботилась Зоя, так это о своей материальной независимости в новых условиях. Очень уверенно, даже с некоторой долей гордости она положила на стол деньги и категорично заявила, что ни в коем случае  не примет их обратно. Чувствовалось - этот жест она обдумала заранее и теперь только  претворила его в жизнь. Денег хватило бы на пару ночей в средней руки гостинице нашего недешёвого города. Плату за содержание женщины взимать я не собиралась, она, разумеется, была нашей гостьей. Но и спорить с ней не стала, решила на эти деньги повозить по нашему практически незнакомому ей краю, показать местные достопримечательности и неповторимые  природные уголки.

   День за днём мы проводили на кухне или же гуляли по городу. Побывали на месте дуэли Лермонтова, в ближайших, известных всей культурной стране курортных городках, и при этом очень много общались. Беседовали дома, в Ессентукском парке, на улицах и вокзале Минеральных Вод, в неглубоком гроте у речки Ольховка в Кисловодске и среди роскошных клумб в самом центре города. Речь постоянно шла практически на одну и ту же тему. Довольно скоро мне стало казаться, что Зоя Васильевна искала и нашла человека, с которым хотела поделиться самым глубинным, сокровенным, составлявшем важнейшую концепцию её жизненных устремлений. И ещё  несоразмерной сложностью воплощения искомого в реальность. Позже я усомнилась в единственности выделенной цели, но эта, однозначно, была главной, первоочередной - остальные лишь желательным к ней приложением. И их озвучивать вовсе не обязательно.

   Повествование для удобства я поведу от имени первого лица, моей нежданной полулегальной гостьи, составляя его в единое целое из услышанных от неё разрозненных по времени и обстоятельствам тематических отрывков. Надеясь при этом не уклониться от истины, как я её услышала и поняла ни на йоту, дабы не нанести морального урона ни доверившейся мне особе, ни себе лично в качестве избранного, правда, не ясно по какой причине, доверенного лица.

               
                * * *

   
   В девчатах три сестры в поисках работы и лучшей доли приехали из степного казачьего края на Каспий, в древний город Баку. Одна из них, моя родная тётя Нюся, вскоре вышла замуж и вернулась вместе с мужем в родительский дом. Другая сестра возвратилась в станицу к своему парню и они тоже вскоре поженились. А третья, работая уборщицей в крупной организации, нагуляла и родила меня. Так что отца своего я никогда не знала.

   При этом мама была работящей, серьёзной женщиной, не замеченной в антисоциальном поведении или  недостойном образе жизни. Она так много трудилась, что без работы я её почти не видела. Чтобы прокормить нас двоих, после основной работы ещё на дому стирала вручную и гладила чужое бельё. Я частенько помогала ей его развешивать и складывать стопками после просушки. И хочу заметить, это далеко не лёгкий труд. Мама же вещи гладила и отдавала заказчикам. Платили за всё, про всё копейки. Но выжить по другому никак не получалось.

   Моя мама была простым человеком. Внешне она казалась мне совсем не красивой. Недорогое, самое обыкновенное, стандартное, безвкусно сшитое, фабричное ситцевое платье, пучок туго заколотых на голове волос, вечно зашмыганные, старенькие дешёвые туфли и большие, красные от постоянного контакта с водой и щёлочью руки. Не помню, чтобы она играла со мной, баловала, ласкала или же шутила, даже когда я подросла и вполне могла понимать и оценить шутки. Суровой женщиной была, неулыбчивой и малоразговорчивой. Но бить не била и ругать не ругала. Мама проживала жизнь так, как будто тащила на себе тяжкую, почти неподъёмную  ношу. И я для неё тоже была грузом, хотя, наверное, по-своему дорогим и нужным.

   Моей наставницей, примером и в некотором роде учительницей по жизни стала наша соседка по двору и квартире, еврейка тётя Сима. Она часто угощала меня конфетами и разными вкусностями, давала доступную подработку и незаметно вбивала в голову, как правильно следует жить.

- Старайся хорошо учиться, Зоенька. Никогда ещё приобретённые знания не помешали человеку в его практической жизни. Вот посмотри, твоя мама женщина сельская, малограмотная. Знай себе моет заплёванные полы и стирает чужое бельё. Труд адский, а зарабатывает сущие копейки. И живёте вы в нужде. А я вот научилась перелицовывать женские пальто и горя не знаю. За одно распоротое и заново сшитое пальтишко зарабатываю столько, сколько твоя мама получает в конторе за месяц. А собираю пальто ровно один день. Как ты думаешь, сколько выходит в месяц? Верно, во много раз больше, чем получает твоя бедная мама на двух работах. Если захочешь, и тебя обучу своему ремеслу. Но лучше, к примеру, окончить техникум и пойти работать бухгалтером. Как принцесса пошла на работу, как принцесса вернулась. И на работе сидишь в конторе за столом, бумажки перебираешь. Не вкалываешь, не надрываешься. И зарплата-то побольше, чем у некоторых работяг. Прислушивайся к добрым советам тёти Симы, девочка, не ошибёшься!

   Для начала тётя Сима научила меня распарывать ношенные пальто, подготавливать их для перелицовки, и платила за каждое по пятьдесят копеек. На эти деньги можно было купить четыре мороженых - шоколадных эскимо на палочке. Или же десять-двенадцать жареных в масле горячих пирожков. А можно прокатать на детских качелях и каруселях в парке культуры и отдыха или же пять раз сходить в кино на дневной сеанс. Всё на мой собственный выбор.

   Однако простая на первый взгляд работа оказалась кропотливой и трудоёмкой. Половинкой не особо острого лезвия следовало аккуратно разрезать нитки швов на пальто, отпарывая по очереди детали изделия. Повредить ткань нельзя было ни в коем случае, иначе вещь считалась испорченной. А отвечать за неё пришлось бы тёте Симе. Поэтому я очень старалась быть предельно внимательной и осторожной. Чтобы тётя Сима всегда оставалась довольна моей работой. После нужно было выдернуть и собрать все подрезанные нити, чтобы они не захламляли прежние швы на дорогом драпе.

Ткани были шерстяные, но довольно тяжёлые, будто валянные. Детским пальчикам  нелегко справиться, но я научилась быть терпеливой и старательной. Временами мне надоедало сидеть неподвижно, согнув спину и напрягая зрение, ловко орудовать маленькими, не совсем умелыми руками и тогда я ненавидела предлагаемую мне работу, почти проклинала её. И всё же продолжала выполнять. Потому что хотела вкусняшек тёти Симы и денег на развлечения. А заодно страшно было представить: вдруг наставница разочаруется во мне и навсегда отвернётся? Кто тогда послужит добрым примером, научит правильно жить? Бедствовать по примеру своей затюканной малопроизводительным и тяжким трудом мамы я не собиралась.

   В нашем дворе, в двухкомнатной квартире жила совершенно роскошная, фантастически красивая, на мой тогдашний девчоночий взгляд, молодая женщина Анжела. Спала она допоздна, нигде не работала, одевалась по последней моде и ездила в город на машине с личным водителем.

   - Настоящая ханум! - почти всегда с долей восхищения говорила ей вдогонку тётя Сима. И немного спустя добавляла уже для моих скромных ушей. - Но ты, моя девочка, не учись у неё, потому что она не совсем хорошая женщина.

Как я со временем узнала, прекрасная соседка являлась содержанкой очень  большого начальника и считалась среди жителей нашего двора испорченной  женщиной. На таких обычно не женятся, у них нет детей. Богатые семейные мужчины используют их для удовольствия. И всё же очаровательная наружность, яркая улыбка, летящая походка Анжелы производили неизгладимое впечатление, вызывая лёгкое головокружение и зависть к обворожительной госпоже. Ведь "ханум" в переводе означает "госпожа". И внешне она этому определению вполне соответствовала.

   Сердце моё разделилось на две половинки. Я мечтала превратиться в прекрасную, как бабочка ханум, но при этом не становиться содержанкой пожилого сановитого мужчины. Дорасти до уважения и обеспеченности самостоятельно, используя свои знания, труд и природные таланты.

   К моему великому сожалению я располагала здравым умом и слишком рано, ещё подростком поняла, что сама-то далеко не красавица. Приземистая фигура столбиком, почти без намёка на будущую стройность и положенную девушке талию, крупная голова с грубоватыми чертами лица, маленькие невыразительные глаза разочаровывали даже их владелицу, чего уж там говорить о посторонних, кому я, наверное, казалась если не уродиной, то не сформировавшейся страшилкой?

Тётя Сима при всём этом говорила, что на самом деле я очень милая и трудолюбивая девочка, и главное в человеке не внешность, а его душа. И если внешность мы получаем по наследству, то душу формируем сами. И в этом вся прелесть и ценность человеческих способностей - в умении собственными усилиями создать свой уникальный внутренний мир. Я понимала далеко не все рассуждения тёти Симы, но впитывала философские наставления благожелательной соседки и верила ей безоговорочно.

   Чтобы сэкономить наш жалкий семейный бюджет и поддержать мой растущий организм витаминами, мама на время летних каникул отправляла меня в казачью станицу к своей сестре и моей тёте Нюсе. Причём всякий раз мы предварительно ездили в магазин "Детский мир" и мама покупала мне два новеньких ситцевых платьица или платье и сарафан, и сандалии или же босоножки. В гости я всегда приезжала незагорелой, принаряженной, типично городской девочкой. Сельские дети смотрели на меня с плохо скрываемой завистью.

Кроме того, родители заставляли детвору помогать им в огороде и по хозяйству. Я же категорически отказывалась пропалывать траву, делать в доме уборку или выгонять уток на водопой. Мне и в городе хватало забот с мамиными постирушками и старыми пропылёнными пальто тёти Симы. Но объяснять своим двоюродным сёстрам, бегающим по улице в полинялых, выгоревших платьях, ничего не собиралась. Я была у них в гостях и никто никоим образом не мог принудительно заставить меня работать. Их упрёки и жалобы своим родителям я упрямо игнорировала и все замечания храбро пропускала мимо ушей.

   И вот однажды грянул гром. Ева с сестрой Ольгой нажаловались своему папе, что я из лета в лето систематически отказываюсь заниматься домашними делами и даже обыкновенным самообслуживанием, настоящая паразитка в доме и эксплуататор их детского труда. Дядя Коля не выдержал потока их жалоб, апеллировал к своей жене, моей родной тёте, а та позвонила маме и попросила забрать меня в город и больше не привозить.

Мама через пару дней за мной приехала. Взрослые в бабушкином доме что-то долго, шумно и бурно обсуждали. В тот же вечер мы собрали сумки и на следующий день приготовились к отъезду. Проходя мимо, Ева вместо слов прощания, зло зыркнула глазами в мою сторону и с ехидством  и пренебрежением бросила напоследок: " Подумаешь, цаца нашлась! Барынька криворукая отыскалась!"

С тех пор мама с тётей Нюсей и другой своей сестрой почти не виделись, а моя мама стала ещё более одинокой и замкнутой. Я же круглый год стала проводить в любимом, но до обалдения душном в летнее время городе Баку, где в полдень на солнцепёке асфальт плавился под лёгкой обувью, как сливочное масло. Зато никто ни к чему больше не принуждал.

Порой мне становилось одиноко, изредка посещало по-настоящему угрюмое состояние духа, но душевные страдания нисколько не подвигли к просьбе вернуть прежние времена и снова ездить на каникулы в деревню. К себе сестёр я тоже не приглашала - у нас было тесно и скудно. Постепенно разногласия подзабылись, с годами взаимные претензии ушли в прошлое. Когда женились или умирали родственники, нам волей-неволей приходилось видеться и общаться. Медленно, но верно детские обиды рассосались и поросли быльём.

   Техникум по специальности бухгалтерский учёт я окончила хорошо. Реально хотела освоить будущую специальность и как воздух нужна была государственная стипендия. По распределению попала туда, где проходила преддипломную практику - на автопредприятие по грузовым перевозкам.

   Казалось, всё складывалось как нельзя лучше. И отрабатывать оставили в родном городе и крепких, здоровых мужиков в переполненном фурами гараже хоть завались! Да не тут-то было! Подавляющее большинство мужчин были более или менее счастливо женаты, зачастую имели уже по несколько короедов и со мной, вчерашней студенткой могли лишь деликатно пошутить. А холостые то в рейсах, то со своими, ранее избранными, возлюбленными.

Сколько раз, возвращаясь с работы, шла по свеже проложенному тротуару в одиночку к своему троллейбусу и с раздражением думала: "Ну почему я такая, какая есть? Лишь волосы у меня густые и красивые, да кожа молодая, по-девичьи нежная и тонкая, а вот фигуру Бог дал в маму и лицо совсем неинтересное, невзрачное.  Платье по последней моде, нарядное, туфли кожаные на каблучке, а кроме Пети, высокого, худенького парнишки слабого здоровьем и моего прямого начальника, сто  лет состоящего в законном браке со своей франтоватой, расфуфыренной, мясистой супругой, Рафаилыча, никто в мою сторону глазом не поведёт. Отчего я такая невезучая?"

   Моя вездесущая и всезнающая наставница тётя Сима на подобные вопросы выдавала ответы не задумываясь и, как всегда, прямым, открытым текстом: "Света в тебе, девонька, не хватает, живого огонька. Внешность ведь не главное. Душа у человека должна светиться, разноцветными радугами сиять, переливаться, особенно в таком прекрасном возрасте. Я тебе это с младых ногтей внушаю, да только ты ко мне не прислушиваешься. Сидишь в угрюмости, как в черепашьем панцире, и всё на судьбу и людей обижаешься."

   С тихим и скромным Петей мы просто сошлись, а не поженились официально в ЗАГСе с цветами, белым платьем и кучей приглашённых гостей. Был он не только шофёром, но и мастером-краснодеревщиком, делал на заказ дорогую мебель из ценных древесных пород. Прожили вместе семнадцать лет, родили сыночка Гену. Петя был хорошим мужем и отцом, но часто прихварывал, потом заболел тяжело и неизлечимо, и умер совсем молодым. Так и не закончив изготовление начатой для гостиной комнаты мебели. И сейчас  стоят у меня рядышком два шкафа: один завершённый, с резными дверцами, а другой,наполненный вещами, но открытый. Не успел Петя сделать и навесить на него дверцы. Однако я всю жизнь храню с любовью эти шкафы, как память о Петре и постоянно ими пользуюсь. Пусть кому-то кажется, что так задумано, это своеобразный авторский дизайн, одобренный хозяйкой.

Гена оказался хорошим сыном. Добрым, ласковым, надёжным плечом своей маме и помощником во всех делах. Он не только отлично учился, но и ходил по выходным со мной на рынок, носил следом тяжёлые сумки, учился выбирать свежие овощи и зелень,  торговаться с продавцами и даже порой давал мне вполне обоснованные, толковые советы. В институте тоже был одним из первых, причём учился с удовольствием, не доставляя никаких серьёзных хлопот.

Бабушки Гены и моей мамы мы лишились рано. Сказалась непосильная работа, беспощадная экономия на себе и прирождённое некрепкое здоровье. Ушла она как-то тихо, незаметно, не требуя к себе особого внимания. Можно сказать, вообще не требуя внимания. Заразилась гриппом, после болезни сильно ослабела, сердце работало с перебоями. Немного полежала и ушла поздно вечером, будто уснула. Гена любил свою бабушку. Может быть он был единственным человеком сильно к ней привязанным и продолжительное время часто о ней вспоминавшем. Они между собой, как  говорится, нашли общий язык, да и без слов понимали друг друга. Почему-то бабушке с внуком бывает порой гораздо легче это сделать, нежели маме с дочкой.

   Тут хочу заметить, что уроки тёти Симы не прошли для меня даром. Хотя радуга в моей душе так и не вспыхнула, не заполонила её и не разлилась дивным светом. Мне даже толком было не понятно, что она имела в виду. Если я должна глуповато смеяться и подпрыгивать козочкой при виде интересующих меня людей или же неискренне и жалко кокетничать в присутствии мужчин, то мне всегда это казалось смешным и наигранным. Слишком сосредоточенным, серьёзным и деловым человеком я была внутренне. Очень хорошо сознавала чего желаю в жизни и искала пути как к этому пробиться.

Копеечку экономить умела всегда, а оставшись соломенной вдовой, поняла, что фактически никаких льготами не располагала и все, абсолютно все жизненные проблемы и заботы о ребёнке нелёгким грузом ответственности ложились  на мои женские плечи. Во всяком случае до той поры, покуда не встанет твёрдо на ноги и не окрепнет по-настоящему сын Геннадий. На решение такой долгосрочной задачи могли уйти десятилетия. И требовалось в дополнение не малое количество денег.

Мой профессиональный опыт был достаточно большим, а язык коротким, чтобы со мной можно было решиться проворачивать серьёзные деловые аферы. Как-то раз Рафаилыч пригласил к себе в кабинет и сделал чрезвычайно выгодное предложение в соответствии с правилами стоявшего на дворе бестолкового времени и безалаберным положением дел в экономике. Я дала согласие на участие в его не совсем прозрачных, но прибыльных проектах. С этого момента время от времени достаточно  значительные суммы в твёрдой валюте стала получать от него напрямую из рук в руки.

Так мой бывший пожилой начальник накопил себе денег на обеспеченную старость, а мне удалось отложить немало средств на воспитание сына и первоначальные вложения в его будущий бизнес. Естественно, об этих деньгах никто, кроме нас с Рафаилычем не был в курсе. Никому о хитро спрятанных долларах я даже не заикнулась.

Давно уже нет прежней государственной  автобазы и едва ли ещё жив мой бывший седовласый патрон, но именно он помог нам с сыном остаться в самый тяжёлый для народа и страны период на плаву и построить будущее моего мальчика.

   Беда пришла откуда её не ждали. Гена, к тому времени уже получивший первый приличный банковский кредит, пробовал себя самостоятельно в деле, открыв в городе небольшой овощной магазинчик. Я не вмешивалась. Пусть на практике, методом проб и ошибок, учится предпринимательскому делу. Далее посмотрим, следует ли помочь ему расширить бизнес или же убедимся, что это не его стезя. И тут мой неопытный, неиспорченный современными тенденциями вольного поведения и распутства, но заметно повзрослевший сынок, влюбился. Влюбился так отчаянно, что не узнав толком свою возлюбленную, быстренько решился на официальную женитьбу.

   Рита перебралась к нам, точнее в комнату к сыну и с первого дня  знаменательного события умно и наглядно давала мне понять, кто в квартире лишний. Они, якобы, в ней законные хозяева, а я, изжившая свой век старуха, по сути, квартирантка и мне не мешало бы забронировать местечко, к примеру, в доме престарелых. Или же переехать куда-нибудь к дальним родственникам, скажем, на малую родину своей матери. При этом, вкусно отобедав приготовленной мной едой, она, никогда не носившая дома нижнего белья, сладко и выразительно, совсем как кошка потягивалась и без излишней скромности предлагала сыну уединиться в их комнате, чтобы на пару отдохнуть. А вместо положенной благодарности, проходя мимо, оскорбительно и незаметно для посторонних глаз толкала меня своим крепким бедром или же задевала локтем. Вроде и придраться не к чему, а унизительно и тошно.

Очень скоро я ехидно и полупрезрительно стала называть её "Ханум", давая понять, что та нахальством отстаивала себе привилегированное положение в доме и принуждала нас её обслуживать. Она лишь довольно ухмылялась, вполне удовлетворённая результатом своих усилий. Уж не знаю, что там она наедине говорила Геннадию, но мой сын быстро стал отдаляться от меня и молча поддерживать её точку зрения.

Замечая прирождённую лень распущенной женщины и жадность к деньгам и ценным подаркам, я последовала беспардонному совету новоявленной ханум - с помощью Евы купила себе небольшой домик в станице. Здраво полагая, что пусть вначале, никогда не знавшая труда и заправлявшая в нашем доме барыня разорит моего наивного сыночка, а затем он образумится и сделает соответствующие выводы. Нет учителя надёжней и убедительней собственной жизненной школы.

   Так и случилось. Едва ли прошло полтора года, как мой сын, погрязший в долгах и разного рода финансовых неурядицах, выпроводил свою ханум из квартиры и с извинениями пригласил меня обратно. Был он страшно удручён и чувствовал себя оскорблённым в своих лучших чувствах. Ко всему прочему чувствовал себя страшно  виноватым передо мной. Не любитель много говорить, глубоко переживал произошедшее. Я дала ему время успокоиться и всё переосмыслить. И только потом поинтересовалась его планами.

- Да вот, недавно встретился и беседовал с друзьями, учились вместе, они в ближайшее время собираются перебраться в Москву и открыть там на паях большой современный магазин. Рассчитаться с долгами я сумею, но сумма для начала нового дела для меня абсолютно неподъёмная, - удручённо ответил Геннадий.

И тогда я поняла - пришло время открывать мой секретный сундучок и выручать своего повзрослевшего и набравшего горького опыта сына. Я продала домик, вернулась в нашу квартиру, а Геннадий с ребятами переехали в Москву, где их уже ждали старшие братья и дядья друзей, готовые помочь парням, начинавшим своё дело.

   Всё у Геннадия состоялось. И магазин парни открыли. И женился сын на молодой женщине-враче, умной, любящей свою профессию. Родился у них сынуля, мой маленький внучек. Недавно купили новую квартиру. Сама собираюсь продать жильё в Баку и переехать поближе к сыну, в ближнее Подмосковье.

Всё, вроде, хорошо и грех на что-либо жаловаться, но тем не менее что-то меня постоянно гложет. Пыталась докопаться что именно и приходила порой к парадоксальному выводу - при всех составляющих не исполнилась моя заглавная мечта, я так и не стала обеспеченной женщиной, как внешне, так и внутренне. Ни в санатории ни разу не отдохнула, ни за границей не побывала, даже в ресторанах не позволяла себе обедать. Кроме серёжек с драгоценными камнями, подаренных сыном, никогда не имела никаких ювелирных украшений. И всё всегда для себя делала собственными руками, будто не заслужила качественного ухода за собой и стороннего внимания. 

А ведь деньги у меня в запасе есть, теперь ещё и сын материально помогает. Ежемесячно переводит на счёт суммы достаточные для безбедного существования. Вполне могла бы позволить себе жить по-человечески, но я как привыкла пожизненно экономить на себе, так и продолжаю внутренне оставаться нищенкой. Будучи со средствами, уезжаю из дома на полгода к двоюродной сестре, помогаю Еве работать в огороде и по хозяйству, а тем временем положенная мне пенсия откладывается на карте и собирается. Для кого, спрашивается, для чего?

Ведь если даже пожилой сосед, таксист Джебраил, отвозя меня в прошлый раз по весне на вокзал и желая поддержать, сказал, что вполне мне доверяет и если сейчас  напряжёнка с деньгами, то торопиться с оплатой рейса не обязательно, он может подождать расчёта и до моего возвращения, то есть до осени. О чём это говорит? Не только о личном ко мне доверии, но прежде всего о том, что считает он меня типичной, вечно нуждающейся голодранкой. Каковой, по большому счёту, я и являюсь. Не только в глазах других, но и своих собственных.

Возвращаясь в родной Баку, продолжаю экономить на одежде и продуктах. О стариках  в нашем новообразованном государстве принято заботиться. В магазинах "Секонд хэнд" любые вещи пенсионер может взять себе совершенно бесплатно. У меня дома висит с десяток добротных пальто, столько же курток на утеплённой подкладке и без, и ещё множество всякой одежды, которую не износить до скончания века. Но, приезжая в город, я совершаю вояжи по магазинам и пополняю свою коллекцию самыми симпатичными из вновь выбранных вещей. И никак не могу остановиться.

Продукты для бедных продаются в небольших магазинах-подвальчиках и стоят они совсем  недорого. Но я могу обойти несколько улиц, пока не подберу себе нужные, по предельно дешёвым ценам. Как-то собралась приготовить для Евы, гостившей у меня в очередной раз, национальное блюдо - плов с сухофруктами. Мы с ней так долго искали самый дешёвый нужный сорт риса, что сестра уже не выдержала и возмутилась: "Не буду я больше спускаться в подвал! Хочешь куплю тебе десять килограммов самого лучшего риса в самом дорогом магазине? Хватит в конце концов позориться! И плова не хочу! Пошли домой!"

   Мой молодой сосед Анзор, когда увидел Еву, тут же попросил познакомить его с ней.
- Что ты, дорогой, не станет она с тобой знакомиться, потому что старше тебя раза в два.
- При чём здесь возраст? Душа у неё светлая, а кровь молодая и горячая. Этого от мужчины невозможно скрыть.
На его предложение Ева только рассмеялась: "Мой младший сын, будет, пожалуй,  постарше вас, молодой человек."

А вот мне подобных предложений не делают даже ровесники. Потому что пока я была озабочена здоровьем, учёбой и обеспечением материального будущего моего сына, то боялась опозориться в глазах моего мальчика, вела себя стыдливо и сдержанно. А когда он вырос и основательно стал на ноги, то молодость моя стала лишь приятным воспоминанием, а внешность совершенно непривлекательной.

   Бывая в гостях у Евы, обратила внимание, что малознакомому человеку она на первый взгляд представляется едва ли не домашней служанкой. Крутится по хозяйству, хлопочет, для всех старается, а копни глубже, так делает всё это из любви к ближним. Устаёт неимоверно, но всегда сохраняет доброе расположение духа, весела и счастлива, ко всем терпелива.

 Живёт в большом, доставшемся по наследству от родителей доме в станице, и в крупном городе. Побывала на множестве экскурсий в красивейших городах, в том числе и за границей.  И заработанных денег ей тратить не жаль. Если идём на базар, Ева всегда уговаривает: " Ты, сестрёнка, не стесняйся, что из продуктов понравится, сразу скажи, мы всё купим. И конфет наберём любимых и вкусняшек разных."А мне стыдно о чём-либо просить. Потому что сама я деньги на пустяки и глупости напрасно тратить не стану. Поэтому молчу и полагаюсь на её вкус.

Возможно, оттого и  показалось чрезмерно одиноко находиться в объединённой большой семье, что испытывала душевный дискомфорт и ощущала диссонанс в восприятии многих привычных вещей.  Мне захотелось спрятаться от большого, раскованного, шумного общества, почти раствориться в пространстве, чтобы вернуться в свою жизненно не широкую, издавна наезженную колею, и там отдышаться, успокоиться, прийти в себя. Ведь, правду говоря, я давно человек-одиночка, можно сказать, отшельница.

Есть, конечно, у меня друзья, вполне приличные творческие люди, но видимся мы не часто, стараясь лишний раз не обременять друг друга. Наверное потому я сбежала к тебе без  предупреждения и ведома моих родственников, что испытывала настоящий стресс, была на грани психологического срыва, проще говоря, обыкновенной бабской истерики и выяснения отношений. Чего себе позволить не могла.

                * * *
  От финальных слов Зои, как и от её безудержного желания исчезнуть из зримого пространства, бесследно в нём раствориться, веяло застарелой душевной неприкаянностью и по-вдовьи глубоким женским одиночеством. Которые поддаются настойчивому и долговременному лечению только безграничной любовью и светло-радужными переливами человеческой доброты.
 

                КОНЕЦ