4. Максимилиана Норрингтон

 Встреча в павильоне  растаяла также быстро, как и утренний туман в конце лета. За работой я не заметил, как прошло несколько дней. Лето, перевалив за свой экватор, шло к своему завершению.
В конторе шли дела своим чередом.  Неоновый свет надсадно бил по голове. Конторщики, вечные тунеядцы, лениво пили кофе и смотрели в документы и папки. Я же увлеченно стучал по клавиатуре, добивая последнее недельное задание.  Вдруг громко хлопнула дверь.
– Графиня пришла!
Это вбежал Смайлз – посыльный из центрального управления, который всегда заходил к нам за документацией.
– Конец вашим премиальным! – засмеялся он.
– Нет!
Крикнув, разом двадцать конторщиков бросили пухлые папки с треском. Женщины недовольно цокнули, и тут же случилось совсем уже странное явление. В офисе, полном людей щелчков, стуков  установилась  мертвая тишина. И что это была за тишина! На кладбище в полночь и то звуков,  наверное, больше.
– Да, парни, – сказал Смайлз, садясь и усмехнувшись. – Она в своем любимом черном платье и  она недовольна. У неё в руках зонтик и она, как мне кажется, готова его применить!
– Смайлз, не будь ты нашим посыльным, я бы тебе башку свернул, – ответил Фред Гиллепси. Служба на королевском флоте отложила на его  лексику отпечаток некоторой простоты, иногда переходящей в грубость.
В офис вошел мистер Пембертон. Его взгляд был сосредоточенным, даже строгим. Гладковыбритый подбородок сверкал серой щетиной, где каждый отстриженный волосок говорил: «внимание на меня». Он поднял мышцы лица кверху. Вымуштрованные  конторщики  замолчали.
– Коллеги, – сказал он. – В контору пришла госпожа Норрингтон.  Я всё прекрасно…. понимаю… – конторщики зашушукались – Так, ну-ка! – Прервал рокот возмущения шеф, правой ладонью проведя по щетине. – Я всё знаю,  но ничего поделать не могу.
Пембертон вдруг бросил взгляд на меня, пока остальные расходились и  кивком головы подозвал к себе.
– Не убереглись мы! – сказал Пембертон сквозь зубы, жестко, но без угрозы. – Графиня сейчас поднимается на лифте. Иди в свой кабинет и  выполняй всё, что она попросит. Не обращай внимания на ее слова или  действия.  Помнишь, я говорил тебе: для неё нет равных, есть только слуги. Действуй. Надеюсь на твою выдержку.
Он хлопнул меня по плечу и, резко развернувшись, вышел из кабинета.
Я вернулся  к нам в кабинет. Мой стол всегда был чист  и не завален бумагами. Папки в стеллаже лежали аккуратно и ровно. Ни пылинки, ни соринки. Ожидание тянулось долго. Гиллепси и Смит, окончив лихорадочную уборку своих столов, пожали мне руки и вышли из кабинета, прямо у выхода шепнув  мне заговорщически «удачи». Я кивнул им, и вернулся на место,  слегка закрыв дверь. Спустя несколько  мгновений, дверь скрипнула и в комнату вошла дама в длинном платье. На ее руках были черные кожаные перчатки чуть выше кистей, в которых лежала  небольшая сумочка. Позади неё шел Пембертон, и я не узнал его. Он  что-то  оживленно шептал  этой женщине и указывал на меня. Он напоминал мне не шефа важной торговой конторы, а старого, глуховатого слугу, который следовал за важной барыней и всё время говорил невпопад, чем злил благородную особу. Стало смешно и тут же неловко. Она остановила свой взгляд на мне. Я решился ответить тем же.
Она была высокой и статной.  Взгляд такой же смелый, как и в первый раз, я бы даже сказал вызывающий. Губы поджаты и выражают призрение ко всей канцелярской обстановке. Волосы легли большими густыми реками на ее плечи. Незнакомка она не злоупотребляла макияжем, на ее лице  не было морщин, лишь легкие тонкие складки у губ показывали ее истинный возраст.  Это была красота зрелой и независимой женщины. Однако на ее лице была едва уловимая черта, что делала его выражение несколько грустным. По-видимому, независимость далась слишком дорого, или мне так казалось.
– Это ваш лучший служащий? – Спросила посетительница и указала она на меня пальцем, будто я какой-то товар.
Меня это возмутило. Я поправил галстук и посмотрел на свою жилетку. «Груба», – отметил я про себя.
– Да, графиня Норрингтон, – ответил Пембертон. – Наш лучший  работник этого отдела.
Она закатила глаза.
– Вы дорого заплатите, мистер Пембертон, если Ваши слова окажутся ложью. Вы меня знаете! – Она говорила это стальным властным голосом. Она сделала маленькую паузу, ещё раз кинув на меня презрительный взгляд. – Хорошо же, ступайте  и скажите, чтобы мне сделали кофе.
– Слушаюсь, – промямлил униженный Пембертон, и я увидел его взгляд. Он будто спросил у меня: «Видишь, что эта за мегера?» .
Эта женщина указывала Пембертону, что ему нужно делать в его конторе! Пембертон был уважаемым дельцом, клерки любили его за строгость и дисциплину.  Никто не принимал решений в этой компании, не посоветовавшись с  ним. Никто не смел ему и слова сказать, а тут заявляется эта дама с барскими замашками и милостиво отпускает шефа самой крупной конторы города за кофе для неё.
Тем временем, леди села в предложенное ей кресло. Она расположилась со всем возможным видом властной и влиятельной дамы, которая занимает самое высокое общественное положение.
– Вы знаете, кто я?– спросила она с вызовом, поджав красные напомаженные губы.
– Не имел чести, – ответил я сухо  без вызова. Ответил формально на такой вызывающий вопрос.
– Хм…,  –она усмехнулась. – Я  – графиня Максимилиана Норрингтон.
Я кивнул и улыбнулся. Что-то неясно горячее зашевелилось во мне,  почему-то  мне стало неловко.
Она потребовала дать отчет обо всех операциях с ее вкладами. Это была несложная техническая работа. Она  глядела на меня, пока я искал требуемые папки и наводил справки в электронном архиве  на своем компьютере. Счета ее находились на хорошем балансе и постоянно пополнялись, к тому же она была в разряде самых почетных клиентов. Что самое интересное, я не ожидал от неё такой осведомленности и знания дела. Общение с ней было приятным даже с профессиональной точки зрения. Сначала мы были будто скованы, но потом слово за слово мы разговорились,  и ее губы стали чаще открываться и улыбаться. Мы перешли на общие темы.
Я не заметил, как летело время. Мы понимали друг друга с полуслова. Когда в дверь постучали, и  мистер Пембертон попытался внести кофе, графиня изменилась в лице. По нему пробежала складка недовольства.
–Убирайтесь со  своим кофе! – Крикнула она. – Не видите, я говорю с человеком!
Пембертон  кашлянул и тут же отступил.
– Ловко Вы его осадили, – усмехнулся я,  когда дверь закрылась.
Она засмеялась, отведя локон своих каштановых волос. Взгляд ее карих глаз пронзал меня чуть не до скелета. Она умела завораживать. Мне вдруг захотелось сказать ещё что-нибудь, чтобы развеселить ее. Я позволил себе подшутить над Пембертоном и его манерами. Леди подарила мне сдержанную улыбку, будто говоря мне: «Мне нравится, что Вы так думаете о Пембертоне».
– Вы не обычный конторщик. Не тупица или грубиян, – она подала  мне руку, и я принял ее.
Она грациозно встала.
– Вы не против? – сказала она. – Я хочу осмотреться.
Она стала обходить и осматривать всю обстановку.
– У такого мужчины и контора в порядке, – сказала она, осматриваясь. – Всё аккуратно разложено, не пахнет сигаретами, и нет беспорядка, как у других… Вы стоите их один,  мой милый. Такие молодые люди…, – тут она вновь посмотрела на меня. – Мне нравятся порядок в работе и порядок во внешнем виде. Ваше имя?
Я представился.
– Очень рада, что мои дела в Ваших руках, –сказала она  и улыбнулась.
 Она пожала мне руку.
– У Вас акцент, я заметила. Откуда Вы?
 Я назвал свою Родину, и она удивилась и переспросила, правда ли это.  Я улыбнулся.
– О, это чудесно, просто чудесно, то, что надо, – сказала она, не скрывая удовольствия. – Я буду заходить к Вам, пожалуй, почаще.
Она говорила задумчиво, слегка склонив голову, но тут же быстро сменила тон, будто ударенная током.
– Проводите меня! – она сказала последнюю фразу шутливо, но это было скорее распоряжение.
Я просто кивнул  и открыл дверь.
Я следовал  за ней. На лестнице она спрашивала что-то про последний перевод. Конторщики, которые поднимались наверх, внимательно глядели на нас. Стояла та самая театральная  тишина, и даже Гиллепси сбросил телефон и глядел на нас. Она не заметила Пембертона, ругавшего Смайлза за то, что тот путается под ногами, и прошла мимо него,  увлеченная только мной и моим отчетом.
Мы вышли на улицу, где миледи села в вызванное для неё такси. Она посмотрела на меня более благосклонно; скорее так смотрит строгая руководительница  на нового подчиненного, ещё неопытного, но способного, который внушает ей только лучшие надежды. Я же просто улыбнулся. Я проводил ее, и машина укатила по улице. Эта женщина будто оглушила меня. Из оцепенения меня вывел хлопок чей-то крепкой руки.
– Парень усмирил Норрингтон! – крикнул Гиллепси. – Ну надо же!
У входа стояли любопытные служащие, они  курили, смеялись и аплодировали. Меня хлопали по плечам, что-то кричали и улюлюкали.
– Что ты имеешь в виду, Фред? – Спросил я,  поднимаясь по лестнице.
– В первый раз вижу, чтобы графиня ушла отсюда без скандала и без своих любимых фраз, что все конторщики ничтожества  или что ещё похуже.
  Все остальные кричали и чего-то просили, или на чем-то настаивали. Разобравшись, в чем дело, я согласился.
Пятничный вечер прошел в небольшом баре, который назывался Слэпсис Максис. Классическое питейное заведение для конторщиков, служащих и рабочих в этой самой стране. Пиво  в бокалах пенится, блеклый свет, грязноватые сальные стены. Приют холостяков  и городских забулдыг. Странно, что мы туда ходили. Ходили все, кроме Пембертона – он не выпивал,  за что ему всегда промывали кости его подчиненные. Здесь они чувствовали себя свободнее, и их языки развязывались.  Всё, что бережно хранилось в течение недели, выплескивалось  здесь. Сплетни, слухи, домыслы, свободные выражения – всё это сливалось в пятничный гвалт и шум. Как оказалось, мои коллеги  любят выпить и зубоскалить тоже.  Мне же там не нравилось, но, чтобы стать частью команды,  как любил говорить Смит, нужно уметь жертвовать  частью себя.
 Когда я вошел в бар, они смотрели на меня, будто на сошедшего с небес героя. Попойка в Слэпсис удалась на славу. В пьяном угаре меня прозвали   «Усмиритель   крокодилов», но  я помнил  эту женщину,  а точнее ее чудные волосы и глаза. «Не могу поверить», – думал я, – «Можно ли  иметь такую красоту и быть такой, как ее описывал Пембертон?»  В пьяном гвалте меня выцепил Фред Гиллепси и попросил выйти.
Я с удовольствием воспользовался этой возможностью, так как чувствовал себя нехорошо. Он прихватил меня за плечо и вывел из Слэпсис. Свежий воздух ударил в лицо. Здания превращались в мутные тени, смешавшиеся с тёмно-желтыми  лучами  уличных фонарей.
– Послушай… – тут он назвал мое имя – Слушай, я видел твои глаза, когда ты провожал леди Норрингтон. И тебе я хочу сказать только одно: держись от неё подальше.  Просто послушай меня. Не думай  о ней и всё. Эта женщина  – не та, за кого себя выдает. Я понимаю, ты можешь подумать, что я завидую и прочее, но…просто поверь мне. Ты понял, да?
Он хлопнул меня по плечу и предложил проводить. Я сказал, что всё понял и провожать меня не надо. Он пожал мне руку и выразительно посмотрел на меня.
Дойдя до дома, я провалился в тяжелый пьяный сон. Я не мог придумать ничего такого, в чем бы она была замешана. Держаться от не подальше – вот что я запомнил, когда выходил на следующей неделе из Слэпсис, куда стал заглядывать  скорее из корпоративной солидарности, нежели из обожания тамошней кухни или компании.
Незаметно  шли дни, мы – конторщики – все тонули в рутине. Бумажную волокиту разбавляли лишь  визиты леди Норрингтон. Она всегда приходила в среду и пятницу в три часа, и я ее ждал с уже готовыми выкладками и данными. Мы занимались делами не боле получаса, а потом мы просто говорили. И моя жизнь делилась на три части: унылые будни, встреча с графиней и другие серые будни. К тому же, внимание госпожи Норрингтон было мне приятным.
Мне казалось, что госпожа Норрингтон знает или догадывается о моих чувствах, но она всегда была со мной высокомерна и холодна, лишь иногда позволяя себе улыбаться и иногда класть свою руку рядом с моей. Один раз  я хотел было положить свою ладонь на ее аккуратную ухоженную руку. Она, видимо, угадала мое желание и тут же шепнула:
– Осторожнее.
Я кивнул и покраснел. Так незатейливо я выдал себя. Потом сколько раз я корил себя за этот проступок. После него графиня  сделала свои визиты менее длинными и более формальными.  Не желая глушить растущую боль алкоголем, я избрал иное средство для отвлечения мыслей.
Работа была обезболивающим от мыслей о леди Норрингтон. Я решался на сверхурочные, брал отчеты и дополнительные задания, снискав симпатии одних и ненависть других, что считали личным вызовом тот факт, что русский медведь, пробывший в конторе около двух месяцев, делает больше и лучше, чем они. Всё это делалось с одной целью: с целью отвлечь себя от блестящей леди в шляпе. Но я не мог победить себя. Каждый день и каждую ночь она приходила ко мне. Мне хотелось быть с ней, общаться, веселить ее, наслаждаться ее манерами, ее голосом, смотреть, как она поворачивает шею, как протягивает руку. В каждом ее движении,  в каждом взгляде я хотел  видеть расположение к  себе. Да, я влюбился в эту странную женщину. Влюбился, не зная ничего о ней, кроме того, что о ней говорили коллеги. Но мне было всё равно.  Я боялся лишь одного:  выдать себя,  свои чувства. Пытаясь ослабить растущую зависимость от неё, я решался на усиленную работу.
  В один из дней я засиделся допоздна. Выйдя из конторы, после прощания с охранником, я пошел к дому. Ветер гнал меня по холодной мрачной мостовой. Вечер накрыл матовой тканью всё небо. Маленькие  белые звезды едва пробивались по тёмно-синему  горизонту. Луна, словно  слепое око,  взошла над городом. Желтые фонари резко били по глазам, и свет играл между черными копьями ограды парка, мимо которого я шел.
Я шел, думая о чем–то своем, даже забыл о чем, и вдруг услышал  легкий стук по мостовой. Это был мерный стук. Я поднял глаза. Нет, не  может быть! Она! Это шла она! Та, о которой судачил весь город. Та, в которую я был тайно влюблен, но не смел признаться кому бы то ни было. Впервые я увидел ее не в обстановке канцелярии, а просто как женщину, красивую женщину, идущую по вечернему городу. Ноги подкосились,  и дыхание стало учащенным. Что со мной!? Что в ней такого? Это просто клиентка. Женщина средних лет, но такая… она очень симпатична.
Я хотел убежать, провалиться сквозь землю, даже перепрыгнуть ограду и отступить в парк. Но не смог. Что-то необъяснимо сильное тянуло меня к ней. Вот мы уже на расстоянии вытянутой руки
– Здравствуйте, леди Норрингтон, –  не своим голосом сказал я.
 Она подняла на меня свои большие прекрасные глаза. Она была ослепительна в этом  смешении желтого, красного и тёмно-синего цвета. Как будто краски этого вечера были подобраны ради неё. Всё в ней было таким женственным и чарующим. Она даже не заметила меня; внутри меня что-то кольнуло, это было  неприятно. Она даже не помнит меня. Ну и поделом мне.
– Ах, это Вы, –  она сказала так быстро, будто я вынудил ее отвечать.
 Миледи улыбнулась и слегка наклонила свою голову в черной шляпе с широкими полями, из-под которой  аккуратно выпали уложенные волны каштановых волос,  что искрились на краснеющем свете фонаря. Она была одета в плотное, но в тоже время изящное платье.  На руках были  черные кожаные перчатки, подчеркивавшие красоту ее изящных кистей и тонких пальчиков.
«Она так красиво одета», –  поймал я себя на мысли,  что я впервые смотрю на неё так жадно. Я думал, что мои глаза так и говорят ей обо мне и моих мыслях.
– Откуда же Вы идете?–  Спросила она и улыбнулась, слегка  поправив свои волосы.
– Я ….я…. только с работы, – едва прошептал я, не веря в свое счастье, что говорю с ней  об обычной жизни.
Опять запинаюсь. Я веду себя неловко.  Почему так? Почему? Я веду себя  как дурак.
– Так поздно? – удивилась она. – Ваши коллеги уже сидят в Слэпсис. Оттуда  уже играет музыка и кричат.
– Да, я люблю поработать побольше. Слэпсис меня особо не прельщает.
Она кивнула, даже не удостаивая меня ответом. 
«Боже, что я за дурак», – осекся я. – «Она так смотрит на меня, а я даже ничего и сказать не могу. Не надо на неё смотреть. Не выдавай себя, будь обычным».
– А Вы, наверное, на прогулке?
– Я жду свою подругу. Мы хотим покататься сегодня вечером. Ее кисти сплелись в узел.
– Вам нравится кататься?
Я просто не могу говорить с ней так. Это просто ужасный диалог!
– Разумеется. Я не делаю того, что мне не нравится. Раз уж мы встретились, я бы хотела поговорить с Вами.
Я дрогнул. Она догадалась. Что же делать? Как говорить?  Всё совсем не так.
– Я бы хотела поговорить с Вами,  как говорит  женщина с мужчиной. Прошу Вас выслушать меня со всей серьёзностью.
Внутри что-то упало. В горле пересохло. «Ну вот», –  подумал я про себя. – «Вот и всё». Далее я услышал ее голос:
– Я прошу Вас быть более благоразумным. Вы очень хороший юноша, Вы почти наверняка хороший работник, но Вы, возможно, испытываете ко мне несколько иные чувства. Мы  с Вами занимаем разные позиции. Я – клиентка Вашей финансовой организации. Мы с Вами едва знакомы. Вы ничего не знаете обо мне, и это очень безрассудно.
Я хотел было  начать опровержение, но графиня слегка вскинула  руку. Этот жест сказал мне: «Помолчите. Я не закончила».
– Поэтому я прошу Вас быть более профессиональным по отношению ко мне и не думать обо мне с другой моей стороны.  Вы должны понимать это…. Вы ещё очень молоды, и у Вас всё впереди: и карьера, и отношения с женщинами. Я же в несколько ином положении. Я вдова и не хочу никак себя компрометировать. К тому же, я знаю: в Вашей организации меня не любят, как, впрочем, и я не питаю теплых чувств к руководителям этой фирмы. Но Вы же не похожи на остальных. В Вас есть какая-то непосредственность, простота. Вы не кажитесь мне злобным или лицемерным. Вы не умеете играть, это Ваша сила и слабость. Поверьте мне, юноше глупо рассчитывать обмануть опытную женщину. Уж простите мне мой опыт, но я обо всем догадалась. – тут она улыбнулась и взяла меня за руку. – Вы столько раз себя выдали, когда я приходила к Вам, что это было даже смешно. Ваши красные уши, Ваш взгляд. Правда, я не знаю, что же Вы во мне нашли. Но раз Вам так угодно, –  тут она задумалась. – Между нами могут быть доверительные  отношения. Потому я предлагаю Вам дружбу.
– Дружбу?  –  повторил я,  не веря своим ушам.
– Да, мистер. Дружбу.
Тут она протянула мне свою карточку. Я моментально принял эту крошечную аккуратную картонку из рук женщины, в которую был влюблен. Она улыбнулась, видя мое рвение.
– Только старайтесь звонить не так часто. Я бываю нездорова. Климат моей страны  меня недолюбливает. 
Вдруг послышалось «крых-крых», и я обернулся. Из тьмы выступало что-то большое. Подъехал экипаж. «Что же это такое?» – подумал я, –  «Неужели  она и вправду ездит в карете, как рассказывал один из  клерков в курилке?»
– Мы, кажется, всё выяснили, не так ли? – спросила она торопливо и повернулась в сторону кареты.
Я кивнул, даже не смея что-либо возразить. Норрингтон села с моей помощью внутрь кареты.
Мы попрощались, и дверца экипажа  захлопнулась.
Я заметил, что в карете сидела то ли женщина, то ли девушка.  Ее почти не было видно, только было понятно, что это была такая же утонченная леди, как и та женщина, с которой я говорил. На ней тоже была шляпка, но поменьше, и платье более светлого цвета. Норрингтон и леди  обменялись приветствиями. Вожжи ударили по спинам лошадей, те фыркнули, колеса громыхнули, и карета, грохоча  прорезиненными деревянными колесами, стала удаляться и вскоре исчезла в густых тёмно-синих сумерках.
Я едва дошел домой, не сознавая, что делать дальше.  Впервые я говорил с женщиной о своих чувствах. С женщиной, что была старше и опытнее  меня. Я был смешон в своих же собственных глазах. Дойдя до дома, я не мог поверить во всё происходящее. Это была уже не обычная командировка, это было куда большее событие в моей жизни. Впервые я стоял перед таким выбором: отказаться от графини, принять ее условия или же… или же попытаться завоевать ту, о которой мечтал. Размышляя над этим, я вновь провалился в сон.