Танец эмоций на краю времен

                То, что Вы можете воспринимать спокойно,
                больше не управляет Вами.

                Конфуций




        Я с некоторых пор жила со смутным ощущением, что стою на краю времен. Каких времен – того мне не удавалось выудить из глубин подсознания, да я и не пыталась. Меня охватило странное чувство: довольно откладывать, пришло время заглянуть в свою душу и сосредоточиться на самом нужном и важном. Изменить себя. Отбросить страх что-то поменять и осмелиться делать что-то настоящее, не в смысле глобальное, но то, что сама хочешь, а не под давлением обстоятельств, культуры, привычек, общих правил. И всё это для того, чтобы в жизни были смысл, удовольствие и радость. Счастье то есть.

Так просто на словах. А на самом деле это полная переоценка себя, своей жизни, проба сил. Это так трудно и страшно – как развернуться на полном ходу. Решаешь выбросить за борт все, что тебе не дарит счастья – и делаешь это. Так я скинула ярмо набившей оскомину работы, несмотря на всеобщее недоумение от моего поступка.  Просто не могла представить себя ещё десяток лет в этом колесе, не видела смысла, не нашла другой возможности сохранить чувство собственного достоинства. И я ещё терзалась, что сделала это так рано, и корила себя за отсутствие терпения! Нет, все происходит, когда надо, когда ты готов.

Жизнь непредсказуема, но того, что мы имеем сейчас, никто и не ожидал. Мир изменился и никогда не станет прежним. Что за испытание послано человечеству в виде «вируса» природой, государствами, людьми – я не знаю, и при всем многообразии гипотез это будет гадание на кофейной гуще. Но точно, что с миром станем другими и мы сами. Как  в фантастической повести, мы разом были лишены многого, что в большинстве своем не ценили: живого общения, прогулок, парков, кафе и музеев, кино и театров, всей общественной жизни, работы, наконец, хоть многие и мечтали отдохнуть от нее. У нас прибавилось стрессов, но, возможно, мы осознаем необходимость жить здесь и сейчас, беречь каждую минуту, любить всё, что нас окружает.

По себе замечаю: начинаешь ценить то, что казалось обычным, неважным. Учишься осознанно смотреть, осязать, слышать. Становится интересна каждая былинка, почка и листик в условиях, когда ты загнан, как зверь в зоопарке, в клетку своего дома. И тогда понимаешь, что такое свобода: возможность создавать свою жизнь – трудиться, путешествовать, спонтанно передвигаться, встречаться, не иметь над собой контроля. Уже захотелось свободы от изолированности и разобщенности с людьми. Теми самыми, толпы которых так раздражали. По крайней мере, в Москве. Это же мой город, про него я пишу. По нему скучаю. По московским переулкам и бульварам, по музеям и театрам, по кафе, по концертам, по выставкам. Всё было перед нами! Столько уж я охватывала своим вниманием интересных мест, что это даже вызывало осуждение или изумление у кое-кого.
 
И вот теперь я понимаю, какими путями вела меня Вселенная, даря мне то, что я хочу. Так просто. Признай, что тебе действительно надо, и ты это получишь. Вовремя. Мне было много дано. Последний год был самым счастливым в моей жизни. В нем чередовались и радостные, и тяжелые события, взлеты и падения, но я благодарна за все, что выпало на мою долю. Я жила, я чувствовала полноту бытия, отдавалась эмоциям и наслаждалась этим.

Мне стала интересна сама жизнь, я полюбила её, как она меня, и мои глаза загорелись удивлением перед её чудесами. Все мои пять чувств отозвались, и ещё сердце в придачу. Я распрямилась, как долго сжимаемая пружина, и почувствовала энергию в себе. Мне кажется, она течет от меня к другому, если я беру кого-то за руку. И мне хорошо от этого и хочется отдавать ещё больше.

Мне стали интересны люди, не только мой ближний круг, но люди вообще. Разные, знакомые и незнакомые, я не чувствую больше желания отмежеваться от них и не иметь ничего общего. Они вызывают у меня сочувствие (не жалость). Я вглядываюсь в лица и думаю о том, как иногда нам всем трудно от непонимания и отсутствия участия, от одиночества в толпе. Я бы рада была чем-то помогать, поддерживать. Хотя бы своим неравнодушием.  Чуткое внимание – это то, что мы могли бы дать друг другу, к чему надо стремиться. И тут даже не альтруизм, а просто человеческая потребность. И если люди в большинстве начнут думать сердцем, то мир точно изменится в лучшую сторону, и мы станем добрее и к себе, и к нашему дому в глобальном смысле – к природе, к планете.

Зачастую нам нужен покой, чтобы собрать воедино свои мысли и чувства, чтобы открыть разум, начать осознание. И вот – бег остановлен, и я неспешно погружаюсь в свои бездны: для чего все это было? Отчего и почему меня посетило время перемен? Ведь с некоторых пор меня что-то подтолкнуло начать шнырять с фонарем по закоулкам своей души. Заглядывать в ее темные уголки, чистить и проверять – что оставить, от чего избавиться. Отделить нужное от необязательного, свое от чужого. Принять себя, понять других.  У меня ощущение, что испытания мне были даны, чтобы я могла постичь эмоции людей через пережитые свои. У каждого случаются тяжелые моменты, и мы можем помочь друг другу их преодолеть, осознавая все свои чувства, их богатый спектр, ту палитру красок, от которой жизнь становится яркой и прекрасной.
И окрыляющая радость, и переживаемая боль, – все это твой рост, труд души, самопознание. Принятие мира и себя в нем.

Я люблю сидеть на берегу моря и смотреть на его удивительную изменчивую поверхность. То бирюзовую на солнце, то цвета индиго, когда набегают тучи, даже на свинцово-серую под дождем. «Какие у тебя удивительные глубокие голубые глаза. Как море! Я женщину с таким цветом глаз никогда не встречал. Я утонул в них просто и нереальный кайф испытал!». Банально, да? Но это когда абстрактно, про какие-то чужие глаза. А тут про мои глаза, собственные. Это меняет дело. И плечи сразу разворачиваются, как будто именно такие глаза – моя личная заслуга, старания не прошли даром, цвет удался на славу. Глаза тоже знают свое дело и не отстают. В их глубине исподволь загорается огонёк, подсвечивая всю эту морскую глубину. Тони, если не умеешь плавать!

Всё это безобидно и мило, но возможно только, если между мужчиной и женщиной просквозила искра симпатии. Так начинается эта игра, в которую играют двое.  В одиночку ничего не выйдет. Как не станцуешь сам с собой танго, танец строгий и безмерно эмоциональный, в котором партнеры сбрасывают маски. Наш танец – танго? В ритме этого танца, в его обманных и прерывистых движениях с вторжением в пространство партнера, пробежками, фортелями и невербальным общением, он почувствовал меня. Слова другого танго ему напоминали о нас. Он мечтал услышать, как я играю танго. И хотел на память только это. Сердцем догадался, что нам «есть о чем потанцевать»?

Мне казалось, что танго – танец страсти, «вертикальное выражение горизонтального желания», как сказал Борхес, и в этом смысле странно его с нами связывать. Но то, что произошло, показывает: такой выбор – попадание в десятку. Гремучая смесь оголенных эмоций, накал, борьба своеволий, противостояние, взрыв – всё это было в итоге… Он ведь обладает эмпатией, он почувствовал меня, мою внутреннюю эмоциональность при внешней сдержанности. Так и сказал: у тебя внутри даже не огонь – магма. Нелегко, наверное, иметь дело с неуправляемой стихией, лучше её не будить… И танго сложный танец… С неисчерпаемым удовольствием взаимодействия двоих. От его красоты дух захватывает. Но он не для неуклюжих и глухих.

 Может быть, поэтому мы не смогли его грациозно дотанцевать и разойтись, поблагодарив с достоинством кивком друг друга. Каждого из нас вела своя музыка, до определенного момента две мелодии сливались в одну, и это было чудесное новое творение. А потом с одной неверно взятой ноты началась какофония, партнер сбился с курса, мы стали наступать друг другу на ноги, и танец потерял лёгкость и гармонию. Партнер в танго всегда ведет, заявляя о себе, а женщина за ним следует, но без взаимной подстройки не обойтись. И раз изящный и романтичный разговор на языке тела и души не получился, это ошибка двоих, и паре лучше покинуть танцпол.
Жаль, что этот танец так закончился. Меня огорчают не напрасно потраченные усилия, а печальный конец этой истории.

 Но я благодарна за эмоции. Это для меня самое ценное с тех пор, как я внутренне изменилась и решилась исследовать и познавать мир, и начать с себя. Услышать свои желания, понять свои чувства, без предвзятого мнения, без установок, без оглядки на правила. Я поставила эксперимент над собой. И принимаю его результат. Как опыт, без осуждения. Подлостей не совершала, а глупости – это так по-человечески. Мир от этого не перестает быть дружелюбным. Просто жизнь стала богаче, интереснее, насыщеннее, и, значит, счастливее. А раны и царапины – что ж, заживут, зарубцуются.  Если же нет – всё равно буду носить их с улыбкой, как награду за опыт и уроки, которые даются столько раз, сколько надо, пока не усвоишь и не пройдешь этот путь.

Жизнь смеется над нашими правилами и показывает свою неуправляемую силу.  Но это невероятный кайф и свобода – быть честным самим с собой, признавать свое право на любые чувства, называть их своими именами, погружаться в них и переживать. И тогда приходит понимание - кто ты есть, что можешь сделать для себя, что отдать людям.

Эта история роднит меня с теми, кто уразумел, поздно или рано, в чем красота жизни. Не стоит от неё беречься и избегать страстей и эмоций. Я не закрою глаза на то, что поняла, и постараюсь вынести это знание. И боль, и радость – всё это наша жизнь с постижением человеческих отношений в дружбе и любви. Ведь важнее этого ничего нет.

Я пройду ещё раз по своему лабиринту и найду выход из его темных тупиков, ведь у меня есть путеводная «нить Ариадны». Танец эмоций захватил меня и увел в Зазеркалье, где все меняло свои очертания и размер и исказилось в итоге до абсурда, где каждая счастливая эмоция, каждое слово превратились в свой перевертыш, в отражение в кривом зеркале. Но в моих словах не было фальши. Я сохраню этот танец как часть моей жизни, моё богатство, мою силу.
 
Так каждый из нас в меру своего сумасшествия выбирает свою реальность и живет в ней.




               


                Глава 1. Флирт. Непринужденность. Игра.

       Что такое флирт, как не желание? Это кокетство, игривость, легкость, чувственность. Его признак – несерьезность. Он не доходит до секса, иначе это уже не флирт. Он весь даже не возможность, а намек на возможности, хождение по лезвию бритвы. Это порхающая бабочка. Это проба пера, так сказать. Чувства ещё не вышли из-под контроля, но рвутся наружу. Как правило, у них есть проводник – алкоголь. Это он снимает панцирь блоков, совершенно справедливо налагаемых на нас приличиями, долгом, честью, верностью, гордостью, – всеми замечательными качествами, которые предполагаются общественным договором. Но стоит ослабить поводок, и чувства пробиваются наружу. Это же естественно и здорово, если мужчины и женщины испытывают влечение друг к другу. Проблема в том, что флирт случается между несвободными партнерами. Такой запретный плод, игра двоих, умный флирт, если партнеры имеют эрудицию и острый язычок. О, это тогда настоящее удовольствие, оставляющее далеко позади одни только французские поцелуи, «поцелуи души».

По крайней мере, так для меня. Я люблю флирт, и это единственное, что я себе позволяла по жизни, будучи с детства замужем, вот уже почти 30 лет и 3 года (привет Пушкину). И это для меня никогда не было равноценным измене. Не значило, что я ищу нового мужчину или хочу причинить мужу боль. Или что мне это безразлично. Я никогда не стремилась, чтобы он это видел или подозревал, мне совершенно чуждо мнение, что нам полезно заставлять мужчину ревновать, как сказала мне моя подруга. Но я даже никогда не укоряла себя за такую сознательную слабость, за разрешение себе сделать что-то по своему желанию, хорошо это или плохо в общественном мнении. Никаких обязательств, никаких встреч. Только безобидное развлечение как дань женственности, дабы не отвыкнуть, и всё на этом. И я никогда не следила, есть ли у мужа флирт с кем-то. Я не была бы против, чтобы он получал толику удовольствия безобидным способом, если хотел. Потому что любовь в браке – это если и клетка, то с распахнутой настежь дверцей, а не удушающие объятия и «пояс верности» на замке. Ведь к каждому замку находится ключик, если нужно.

Итак, флирт и неверность, измена, не имеют для меня ничего общего. С Валерой, близким приятелем моей подруги и всей её семьи, у меня случался легкий флирт, когда мы пересекались в общей компании. Это было редко. Он сам позже удивлялся, что обе мои подруги много и часто говорили о дружбе со мной, но не приглашали нас с мужем почти никуда.

Мы то и дело слышали друг о друге, но оставались в сущности незнакомцами, общаясь так мимолетно. С первой, давней, встречи он признавал, что я для него необыкновенная, недосягаемая женщина. Он мне напоминал ласкового приблудного щенка, который очень одинок и хочет внимания, готов всем женщинам с искренним восхищением заглядывать в глаза и вилять хвостом. Я видела в нём нерастраченную любовь, огромные запасы. Очень славный, простой, хороший друг. Но вечный мальчик по поведению, хотя и перешагнул сорокалетний рубеж. Зато обладающий эмпатией, что для мужчины вообще редкость. Немного странный своей восторженностью и мягкостью. Было очевидно, что мы с ним из разных кругов, не в смысле социальных, а из разных стай. Но это не мешает слушать комплименты, романтическую белиберду, принимать восхищение. Любой женщине приятно нравиться, желание другого пробуждает чувственность, ты отвечаешь на эти знаки внимания. Более ничего.

Но в последний раз, год назад, зажигательный и «умный» флирт что-то разбередил во мне. Или, возможно, всё наоборот. Это я уже изменилась, я отпустила поводок и разрешила себе не закрывать глаза на свои глубинные желания и потребности. Не захотела идти по привычному пути – подавлять и игнорировать их только потому, что это неприемлемо. Я разрешила себе руководствоваться словом «хочу», а не «должна». Мне стало любопытно исследовать себя и свои чувства, понять, какая я. Можно сказать, я стала интересна самой себе. И поэтому свободна. Настолько свободна, что впервые спросила себя: а смогла бы я пойти чуть дальше? И сначала мне было только забавно, что такая мысль вообще промелькнула. Он был так смел и находчив во флирте, так просил остаться, хоть и не всерьёз, проявлял такой интерес – зачем? Что он думает обо мне?
 
Совершенно естественным образом у нас завязалась лёгкая переписка старых знакомых. Этот флирт как будто пробил в плотине тоненькую брешь, через которую начало просачиваться некое неравнодушие, но мы этому добросовестно сопротивлялись.
 
Что это было? Воспоминания об удовольствии флирта? Любопытство? Желание продолжать начатый разговор? Мы словно попали в какой-то резонанс. Или затаились на целый месяц и следили, что будет, пережидали бурю эмоций. Зачем я ему? Зачем все это во мне всколыхнулось? – мучилась я вопросами. Но испытывать такое смятение чувств было здорово!

 Это возвращенная по недоразумению молодость, такие яркие переживания. Это было чудесно. Хотя и смешно. И я не понимала, что чувствую. Досаду, разочарование? Или облегчение, что мы только ненавязчиво, но с интересом переписываемся? Я решила, что все пойму, если вообще случится увидеться ещё раз, что не факт.
 
Однажды в разговоре одна из моих подруг заметила, что давно не встречала Валеру в компании и даже соскучилась по нему. И тут, наконец, прояснилось, что же у меня не получалось так легко назвать, хоть это очень просто и ненаказуемо. Вот как: оказывается, соскучилась. Я пообещала себе сказать это ему при случае так же непринужденно. Потому что хотелось быть честной самой с собой, запросто признавать свои эмоции, а не прятать их от всех и даже от себя. Это так необычно и непривычно для меня – позволить себе больше открытости и перестать «держать лицо».

Эксперимент начался. Жаль, экспериментатор забыл себя застраховать от возможных разрушений в ходе этого опыта.




           Глава 2. Волнение. Любопытство. Интерес.

        Если чего-то хочешь, вся Вселенная тебе помогает, давая возможности реализовать свои желания, хоть благородные, хоть безумные. Только отвечать за свой выбор приходится уже самому.

Так что вскоре я откликнулась на приглашение подруги и приехала в гости на ночь смотреть фильм вместе с ней и Валерой, близким другом их семьи, вхожим в дом в любое время. Хотя на самом деле фильм был только предлогом встретиться, представившимся случаем. Он, как мне было сказано, очень хотел увидеть меня и ждал с ликованием.

Я ехала с трепетом. В смятении чувств. Меня охватили одновременно приподнятость и беспокойство. Хоть я и не могла понять, что же меня так страшит и волнует. Уж не боюсь ли я сама себя? Неизвестное всегда пугает, а я начала открывать в себе бездны, о которых не знала, не подозревала или запрещала себе догадываться. Куда я могу зайти? Что я не побоюсь разрешить себе? Что я способна чувствовать? Не лучше ли не сворачивать со своей торной дороги на нехоженые тропки? И все-таки я приехала, я решила, что бояться мне совершенно нечего и незачем, да и просто глупо. К тому же, у меня была цель – выполнить данное себе обещание, научиться легко выражать свои эмоции.

И вот, словно в насмешку надо мной, все пошло кувырком. Как только открылись двери лифта, мне сразу захотелось нажать на кнопку первого этажа и сбежать без оглядки. Потому что встретил меня радостным воплем Валера, пьяное чудовище в майке-алкоголичке. Что могло это вызвать у меня, кроме разочарования и досады? Здравый смысл гнал меня отсюда, но деликатность с толерантностью тоже не сдавались, и я переступила порог, сделала этот роковой шаг.

Вместо тихого просмотра интеллектуального кино меня ждал буйный вечер в компании с его бывшей девушкой, ее новым бой-френдом и их огромным псом. Зачем это было нужно, почему он пригласил их в гости, причем в чужой дом, если так хотел увидеться со мной? Подруга, как хозяйка, вынуждена была смириться с этой вольностью своего друга, я – тем более, но обе мы недоумевали и с нетерпением ждали конца шумного банкета. Все пили, а Валера так вообще без меры. Видно, с горя, думала я. Наверное, тяжело видеть свою бывшую с новым парнем, если ты не мазохист.

В общем, это был цыганский табор и ад, который обычно и отпугивал меня в этом доме распахнутых дверей. Я чувствовала беспомощность, не зная, как унести оттуда ноги ночью так, чтобы подругу не обидеть. И когда, наконец, ушли посторонние гости, вместо задушевных разговоров и спокойного просмотра кино разгорелась ссора.

Я чувствовала весь вечер, что подругу раздражает внимание, которое Валера проявлял ко мне, хоть я всё и обращала в шутку. Он от меня не отходил и готов был лежать хоть под диваном, пока мы смотрим фильм. Подруга выгоняла его спать в другую комнату и требовала жить по её правилам или убираться вон. Тут с ним произошла метаморфоза. Я и раньше подозревала, что не так уж он нетрезв, как притворяется. Он вдруг начал вести себя совсем иначе, чем весь вечер, двигаться вполне уверенно и говорить вовсе не заплетающимся языком. И тут впервые из его слов мне стало ясно, что он, конечно, близкий и любимый друг этой семьи, но относятся к нему снисходительно, как к собственности или прирученному питомцу, он зависим в своем одиночестве и понимает это. Я услышала взрослого и зрелого человека со своими взглядами, ценностями, со своей болью, а не того поверхностного мальчика, каким он представлялся. Я увидела его «внутреннего мужчину», тот аспект личности, который обычно скрыт ото всех. Это меня заинтересовало и тронуло. Он оказался глубже и серьезнее, чем я думала.

Но положение мое было ужасно. Мне было тяжко присутствовать при таком выяснении отношений, прекратить эту ругань не получалось. Я в смятении вдруг поняла, что подруга, этот простецкий, гостеприимный, хлебосольный человек, легко вышвырнет из дома своего друга в беззащитном состоянии, если что не по ней или кто-то не покорится её власти. «И от меня ведь избавится, – впервые подумала я тогда, – если что-то во мне не понравится». Удивительно верное это было предвидение, ведь так и произошло в дальнейшем!

Мне было досадно, что я напрасно потратила время на этот скучный вечер, да еще встреча заканчивается ссорой. Я не привыкла к такому стилю общения, для меня это нонсенс, я драку не заказывала. Ну и наконец, меня угнетало, что я не выполнила данное самой себе обещание, а себя обманывать я не люблю ни при каких обстоятельствах. Вот я и использовала последнюю возможность, чтобы сделать намеченное, хотя понимала, что всё это не ко времени. «Я ведь приехала сказать тебе, что соскучилась, – попыталась я разрядить обстановку, когда мы с Валерой вышли вместе на лестничную клетку, – зачем же вы при мне устроили такое безобразие?».  И вот на это он мне ответил: «Знаешь, я гей».

Что я почувствовала? Удар под дых. Растерянность. Разочарование. Отверженность. Все это пронеслось очень быстро в моей голове. И тут я оценила комизм положения. Вот такие фокусы показывает мне жизнь? Я только разок потянулась к яблоку и тут же получила линейкой по рукам. Вот смешно…

Больше думать о себе мне стало некогда, потому что он сполз вниз по стене, извозившись в побелке, и у него началась истерика. Он плакал, причитал, что больше не может и не хочет так жить, что устал, что даже матери сказать не решается, что ремень уж, мол, приготовлен… Я долго сидела с ним рядом на полу около лифта, успокаивала его: «Что ты рыдаешь? Ты же не сию минуту узнал, что ты гей. В чем проблема? Просто живи. Живи каждый день полной жизнью, геем так геем. Сейчас это не запрещено, даже модно. Кто тебя любит, тот поймет и захочет, чтобы ты был счастлив, как сам себе выберешь. Мама в том числе. Я бы поняла. Успокойся. Хочешь со мной поговорить? Пошли, выпьем чаю и посидим вдвоем».

Я боялась его отпустить одного в таком состоянии. Но подруга не сменила гнев на милость и опять выгнала его за неповиновение. Я уже ничего не успела сделать. Мне было тревожно. Я волновалась, как человек добрался до дома. Что он там делает в одиночестве, когда ушел в таком плохом эмоциональном состоянии, с суицидными мыслями. Телефон не отвечал. Я чувствовала и свою вину тоже, что не смогла смягчить ситуацию, не защитила от опасности.

 Простите, Паоло Соррентино, плохо я смотрела в ту ночь шедевр кинематографа «Великая красота»! Про Рим. Ведь это все было связано с тем, что мы, три старинные близкие подруги, запланировали совместное путешествие и начали к нему готовиться. Тут я крепко задумалась, нужна ли вообще мне эта поездка. Ну почему я не прислушиваюсь безоговорочно к своей интуиции? Ведь доверие к себе сохранило бы и меня, и других. И нашу многолетнюю дружбу. Или она-то и есть первая из моих иллюзий?..

Утром я отправилась домой первой лошадью. Мной владели горькие мысли и растерянность.  Зачем он проявлял ко мне такой интерес, даже ноги украдкой целовал, если не по своему собственному желанию?  Разве гею приятны женщины?  Или он гей только для меня или только сегодня? Но что побуждало его так себя вести и что бы всё это значило? Зачем ему играть с огнем? В общем, домой я ехала в полной фрустрации и печали. Я чувствовала дискомфорт, мне было чего-то жаль, а чего – неизвестно. И поэтому я призвала на помощь здравый смысл и сказала себе: я ничего не потеряла, но могу приобрести. Я ведь всегда хотела иметь голубого друга, чтобы разделять с ним эмоции, но не как с подругами. Вот он! Мне и не нужно ничего другого. Это удача, это просто отлично.

Когда я приехала домой, то искренне поделилась с мужем: «Я была в аду» и рассказала про каминг-аут. Никогда раньше не видела, чтобы он так радовался. Я не взяла его с собой по вполне понятным причинам, но, похоже, подоплека была ясна и ему. И, хотя он никак не препятствовал моей ночной поездке в гости, голос у него помертвел тогда от смутного беспокойства.

И всё же мне было грустно. Я была растеряна от того, что этот паззл в моей голове не складывался, я никак не могла понять мотивы поведения Валеры и сейчас, и в прошлом. Кроме того, меня действительно тревожило благополучие человека, которого при моем попустительстве выгнали в ночь. Я утешалась пианино и музыкой. И даже захотела в свете нашей цифровой реальности поменять фотографию в профиле на черно-белую. Так для меня потускнели краски в этот день.

Вот так завяз коготок. Через интерес к проявившейся личности, с которой слетела наносная шелуха поверхностного парня, покладистого, со всеми согласного, через сострадание к чужой боли, через чувство новизны отношений с геем, чего у меня никогда не было, через ощущение безопасности такой дружбы. Через любопытство и непростительную наивность.
 
А любопытство завлекает нас в ловушки.




            Глава 3. Психоз. Сомнение. Увлеченность. Смятение.


Наша переписка потеряла легкость и непринужденность. Сразу после каминг-аута я уже не могла понять, знает ли он сам об этом разговоре. Я не решалась напомнить или спросить прямо, чтобы не обидеть. Он не затрагивал эту тему, только просил прощения у подруги, которая его выгнала из дома ночью. На мой взгляд, это ей следовало бы извиняться за бездушное поведение с другом. Со мной никто не церемонился. Хотя, кто я? Просто – редкий гость в их компании, «уникальный человечек», «неземная женщина». Помнил ли он, что я сидела с ним на полу у лифта, в одной футболке, что он рыдал, о чем рассказывал? Или ему теперь будет стыдно и противно вспоминать о своей слабости, и он меня возненавидит?

Все мысли были в беспорядке, а над каждым словом стоило пошевелить мозгами, чтобы не сказать лишнего. Я была растеряна и ожидала, что мы общение совсем прекратим. Вдруг от него – оригинальное танго с неизбитым прочтением. И фотографии, и масса сообщений из отпуска. Переписка росла, как на дрожжах. Отделываться картинками и смайлами – не мой стиль. Мы стали обмениваться мыслями и эмоциями, удивляться этому и открывать друг друга.

Я видела его на фото в смешанной компании, часто – в обнимку с другом. Мне было приятно, что они такие радостные и счастливые вдвоем, этим друг сразу заочно завоевал моё расположение. И в то же время я испытывала восторг, получая все его послания. Ведь это свидетельствовало о том, что он не жалеет о своей откровенности, а, значит, доверяет мне и ценит возможность дружбы со мной, может быть даже осознает её уникальность. А ему хотелось все больше такого общения. Он и писал, и снимал для меня видео, и звонил. Мне было невдомек, почему его тянет поговорить со мной в ночи, когда рядом в соседней комнате дома спит его дорогой друг. Я была уверена, что он с ним пара, и подтрунивала над ним немножко на эту тему. Но он от этого открещивался, как будто и не понимал.

 Наши разговоры были очень романтичные. Но не глупые. Мы копали и копали, и вырывали друг из друга целые пласты. Он эмоциональный, может быть поэтому он говорил мне такое, что я от мужа не слышала. Это было глубоко, и я удивлялась, как его эмпатии хватает для проникновения в мой мир, да так, чтобы меня что-то тронуло. Рождались какие-то зацепки, точки соприкосновения, мы оба определенно подсели на наше общение и получали от него удовольствие. Что-то было в нем необычное, откровенное, сокровенное. Мы становились друг другу созвучны. Это было весьма неожиданно и странно.

Я бы никогда не могла предположить, что разговоры с ним будут для меня содержательнее и интереснее, чем со многими. Потому что пустых разговоров я не люблю. Ни комплиментами, ни светскими сплетнями меня не заманишь. Надо иметь некий потенциал, чтобы привлечь моё внимание. И я этот потенциал увидела. Это так приятно – открыть, что перед тобой личность более глубокая, чем казалось при встречах.
 
Полагаю, я ему была так же интересна. Может быть, для него в этом не было другой неожиданности, кроме того, что я уделяю ему свое внимание и время. Он так и говорил – всегда считал меня «реально крутой и недосягаемой», что я для него sibyl, best of the word, свалившийся на него ангел. Боялся только, что он недостаточно эрудирован для меня, и мне с ним скучно. Тут я его успокоила, что скуку терпеть никогда не буду, потому что – зачем? Если бы мы не занимали друг друга, что бы нас заставило разговаривать часами?

Его суждения, стремления, желания, его восприимчивость и благодарность вызывали у меня уважение. Не беда, если человек о чем-то не знает, у него всегда есть возможность восполнить этот пробел. Но если он и не хочет расширить свой горизонт, не любит размышлять, не формирует свое мнение, ни к чему не тянется душой, не любопытствует, то мне он не интересен точно. Так что для меня первостепенное значение имеет личность. А что насчет меня? Судя по всему, я нравилась ему как женщина. Я видела, слышала, но не могла поверить и принять это, помня о том, что он сам сказал, что гей. И в то же время я уже не понимала, правда ли это. Поэтому все наши разговоры были восхитительно чувственны и двусмысленны. Настоящая романтика! Все так зыбко, как хочешь, так и понимай, от абсолютной невинности до веселых скабрезностей и юмора.

Все это были странные игры, для меня, по крайней мере. Но это раскрепощало, и я позволяла себе такое поведение именно потому, что чувствовала себя в безопасности из-за его ориентации. Или могла сохранить маску перед собой и убедить себя, что это я невинно развлекаюсь с голубым другом. Я все время была в растерянности из-за этого: я не могла понять, кто он. И мне все это нравилось. И даже эта неопределенность. Вот настоящий психоз! Говорят, увлечение или влюбленность и есть психоз по всем признакам. Тогда, возможно, это уже стало так.

 Да, пусть необъяснимо, пусть глупо. Но зачем отказывать себе в этом удовольствии? Это было так восхитительно, хоть и очень недолго. Волнение в ожидании писем и звонков. Приподнятость, когда дождалась. Досада, если нет. Признательность и теплота за хорошую дружескую беседу. Восторг от чувственных признаний. Радость от совместного подтрунивания и юмора, от мечтаний и планов, от узнавания друг друга.

Все это было мне в диковинку. И я говорила себе: «Пора остановиться. У таких неоднозначных отношений нет будущего, незачем обоим в них углубляться. Настанет час расплаты». Как я была права! Но против своего обыкновения я именно теперь сама себя не послушала и прошла этот тяжелый путь до конца, не лишив себя ни радости, ни боли, да и не жалею.

 Потому что я благодарна за всю эту нежданную встряску. С кем бы еще я могла разговаривать, переходя иногда на английский? Это тоже новое, неизведанное удовольствие. Все мысли звучат по-другому. Шутки, игра слов, оказывается, удаются и на другом языке. Нет, это было не скучно. Мне тоже было чему у него поучиться. Я столько услышала о себе, о ценности как личности, так и женщины, мне не хватало этого, как я поняла, в семейной жизни, вот такой эмоциональной окраски. Только одно это осознание уже оправдывает всё, что со мной случилось, ведь оно освещает путь к совместной радости и дарит надежду «узникам брака» лучше понять друг друга. 

Валера был глубоко благодарен за общение, которое так много значит для него, говорил, что он со мной как будто пробудился, вышел из панциря, спрятал колючки, понял, что такое жизнь, как много в ней интересного. Что не может поверить в такое счастье – на него упал ангел, и весь он в моих ладонях, я для него проводник в мир нового, к чему он стремился, чего не знал.

Мы рассказывали друг другу о себе, о детстве, о жизни, о своих ценностях, переживаниях и о многом другом. Могли ли быть такие разговоры по принуждению? Или только от сердца? Нас ничто не заставляло так общаться, никакая внешняя сила или причина, и, если хоть один из нас не проявлял бы желания продолжать, все могло бы легко прекратиться. Поэтому я говорю, что в эту игру играют двое.

Я была открыта более, чем когда-либо, говорила и действовала искренне, без манипуляций, и верила в такое же отношение с другой стороны. Я впервые узнала, какое это наслаждение – не подвергать свои эмоции цензуре, ничего не подавлять и не думать, что принято, а что нет. Говорить, как дышать. С интересом слушать и испытывать себя.

Наверное, это доверие. И тем больнее в этом обмануться. Первым чувством является доверие к человеку, когда ты можешь свободно раскрываться перед ним, не боясь осуждения и непонимания, ожидая принятия тебя целиком, со всеми твоими особенностями личности, не стараясь понравиться или произвести впечатление. А ещё точнее – зная, что ты нравишься именно таким. Это свобода. Как будто отпустили поводок – беги, куда захочешь!

Я сама тогда относилась к нему так. Доверяя и принимая и достоинства, и несовершенства. На мне никогда не было «розовых очков». Я не думаю, что приписывала качества, которых нет, и не замечала других. Но поскольку я не искала, что получить, кроме эмоций, я воспринимала все, как есть: и недостаточную для меня начитанность, и что он что-то не видел, не слышал, не знал или не интересовался ранее. Даже к его ошибкам я относилась лояльно, не ища рафинированности и идеала, понимая, что все люди разные, и я не должна мерить всех своим аршином. Всё компенсировалось потенциалом роста: интересом и стремлением увидеть и узнать, наличием мыслей, собственного мнения, эмпатией, добротой, эмоциональностью, поразительной чуткостью к музыке.
 
Но самое главное – меня ничуть не смущала его гендерная ориентация, я полностью принимала его выбор. Однажды я сказала ему в тему в одном из наших ночных разговоров, что вижу очень счастливую пару, когда они с другом обнимаются на фотографиях, и это прекрасно. Он был так возмущен и оскорблен, что я испугалась, не вторглась ли я в личное пространство, чего мне не простится. Он так искренне обиделся на мое предположение, что я совершенно растерялась: как быть с каминг-аутом? Чему верить? Как напомнить об этом? И надо ли? Вдруг унижу этим? Как общаться? И ведь у нас уже были планы на будущее: путешествие впятером с друзьями в Рим. Он с восторгом и благодарностью присоединился к нам для этой поездки. Тем более, что в Риме у него жила давнишняя приятельница, это сулило ему радость встречи с ней, а нам – помощь добрыми советами от бывшей соотечественницы, теперь – жены итальянского миллионера. Так что он радовался, как щенок. А я готовила подарки и выучила от избытка дружелюбия итальянскую песенку.

Эта подготовка к путешествию была очень воодушевляющей. Нам хотелось поехать именно такой дружеской, почти родственно-семейной компанией, мы все относились к этой перспективе приподнято. Наверное, каждый по своей причине.  Могу сказать только за себя и свои ожидания: совершенно невинное удовольствие разделять вместе простые вещи – жить впятером в одной квартире, готовить друг для друга местную еду, общаться вволю, смотреть одними глазами на великую красоту города и обмениваться впечатлениями. Более ничего. Мне казалось, что и для него это так же. Всё на самом деле сложилось невообразимо странно и несуразно, но я все равно не разочаровалась, а он – явно обманулся в чем-то и испытывал злость и досаду. Я не могу найти точку невозврата, хоть и размышляю над этим больше, чем нужно.

Но все это – отчуждение, обиды, обвинения и обесценивание – случилось в будущем, а тогда, в том настоящем, между нами была симпатия, доверие, интерес, игривость и чувственность. И благодарность за то время и внимание, которое мы дарили друг другу.

Но с какого же момента всё это стало ложью?

      



               Глава 4. Встреча или свидание? Трепет. Симпатия.


         Я уделяла внимание и делилась своим временем не от избытка.  Моя «бурная светская жизнь», как говорят в моем окружении, не дает скучать. Валера не был для меня ни «проектом», ни средством для развлечения, ни игрушкой, как он представил это в итоге. По своим ли ощущениям или с чьих-то слов?

Я вела свой обычный образ жизни и не отклонялась от него ни в чем. Меня интересует многое, и это не от скуки, а от любознательности, от удивления и преклонения перед человеческим гением, создавшим произведения искусства, науки, техники – всего, что является творчеством в любой области. Я стремлюсь узнавать новое, видеть, слышать, осязать – это для меня такая же необходимая духовная пища, как еда для тела.

Я ценила, что Валера тоже к такому стремится. У меня вызывали уважения его цели и желания. Мне казалось, я многое понимала в нем и готова была погружаться и узнавать больше. Ему тогда это нравилось и удивляло. Для меня суть общения – узнавание и понимание. Это не просто обмен информацией, это обмен энергией, проникновение в мысли и чувства другого, приглашение в свой мир. Как это совместное удовольствие раскрытия друг перед другом привело к обвинению: «Ты думаешь, ты меня знаешь? Бред. Нравится распутывать меня? А мне вот – нет». Я радовалась, когда видела, что человек глубже, чем казалось. А он, заглянув в мои бездны, ужаснулся? Но когда?

 Пока он был восприимчив и честен, раскрывалась и я, и это вызывало восторг. Мы говорили в унисон, мы мыслили созвучно, мы чувствовали себя как родственные души. Но я не меняла ради него свои привычки, интересы и планы, я только позволяла присоединиться кое в чем ко мне, это доставляло мне удовольствие.

В это же время мы, как обычно, куда-то ходили и ездили с мужем, гуляли, встречались с друзьями. В семье не было никакого разлада, взаимоотношения становились только лучше. Я начала понимать, чего мне не достает в жизни, чего может не хватать мужу со мной. Или это я уже позже осознала, а так само собой получилось, что я изменилась, разжалась, как долго сдавливаемая пружина, и он почувствовал мою свободу, мою женскую энергию, игривость, он взглянул на меня другими глазами или вспомнил, что незаметно забывается, когда долгие годы проводишь бок о бок в бытовых заботах, в семейных печалях и радостях, в трудах.
 
У мужа всегда «право первой ночи» в моих развлечениях. Он всегда получает от меня приглашение присоединиться и идет, если ему хочется и интересно. Нет такого человека, который посещал бы со мной всё, никто не выдерживает мой марафон, да и не нужно. И я не отказываюсь ни от чего, что хочу. Вовсе не от одиночества. Иногда мне нравится уединение. Мне не бывает скучно наедине с собой, хотя я также с радостью пойду с желающими разделить со мной удовольствие. Мое внутреннее состояние не зависит от этого, я в ладу сама с собой, а не пытаюсь найти опору в ком-то. Я иду за знаниями или впечатлениями, и можно только что-то добавить к моей гармонии для совершенства. Как вишенку на торт.

Мне нравилось, что Валера тянется к тем же вещам, что и я. Для меня всегда была радость делиться тем, что я знаю и люблю, и открыть человеку целый новый и интересный для него мир.

Мы много общались вдвоем той осенью. Тем более, что хотелось поближе сойтись перед поездкой, ведь только мы не были близко знакомы из компании, никуда не ездили вместе, редко встречались. Но наша первая встреча всё же была особенной. Хотя её могло бы и не случиться, если бы за нами лучше смотрели друзья, подруги и мужья.

Мне хотелось бы вместе обсуждать маршруты путешествия, но всем было недосуг, и я так и не смогла инициировать встречу, даже заманить в кино. Я загорелась посмотреть интересный фильм про архитектора Рима Бернини, просто must see перед поездкой. И тогда мы решили отправиться вдвоем.

Я пошла бы на фильм в любом случае. Но тут… Тут мы еле дождались этой летней субботы. Просто кульминация двусмысленности: мы собрались для пользы дела сходить на развивающий фильм, за знаниями, но хотели на самом деле пойти вместе. Сеанс начинался в три часа дня, но мы встречались в двенадцать. С утра Валера уже звонил с просьбой приехать ещё раньше, так ему было невтерпеж. У меня хватило выдержки отказать в этом, но всё-таки я выскочила из дома, как ошпаренная, потому что боялась, вдруг мне что-то помешает.

Меня наполняли радость встречи и волнение – о чем же мы будем говорить столько часов, как мы будем общаться, хорошо ли это будет. Но я не чувствовала, ни тогда, ни потом, никакой вины или недоумения, почему я так делаю, и справедливо ли я поступаю по отношению к мужу. Все эти понятия отошли от меня. Я впервые в жизни поставила приоритетом обязательства перед самой собой, как-то отпали все «должна» и осталось одно «хочу», не в смысле желания, а в смысле уважения и принятия своих потребностей без морализаторства. Это было так чудесно.
 
И что это было? Встреча или свидание? Конечно же, встреча приятелей для похода в кино. Тем более ориентация моего приятеля была под вопросом. Но по нашему стремлению быть вдвоем, по нашим сборам – свидание. Я решила – увижу и пойму. Если без цветов – встреча. Цветов не было. «Встреча», – подумала я и мысленно отерла пот со лба, почувствовав одновременно разочарование и облегчение. Это все упрощает, выстраивает границы, это хорошо.

Мы сидели в кафе и разговаривали там за бокалом вина, так мило и дружески. Я пыталась заплатить за себя и сказала в ответ на возражения: «Мы же друзья, у нас не свидание», чем, как мы выяснили потом, просто «убила». Мы прошлись по переулкам до кинотеатра, разговаривая свободно обо всем и ни о чем, не подыскивая мучительно тему для беседы. Я только опасалась ненароком нарушить дистанцию, все время думала, что он чувствует, когда идет рядом с женщиной, приятно ли ему это.
 
Время за разговорами пролетело на удивление незаметно, всё было так тепло, хорошо, и сам фильм, и великолепные скульптуры Бернини. Это произвело на нас огромное впечатление, и мы мечтали, как будем в Риме вместе смотреть на это и обходить строго по часовой стрелке, как учили, держась за руки.

Мы расстались с признательностью друг другу за чудный день, чтобы вернуться к своим вечерним делам. И вовремя. С дачи, как я и предвидела, вернулся муж и тут же, в свою очередь, увел меня гулять. К Валере приехали гости, приглашенные заранее. Но ни одно, ни другое не помешало нам провести часы в переписке, а потом и в разговоре, чтобы обсудить недосказанное. И про Бернини, и про ощущения, и про мысли. И про то, как его обидело и огорошило то, что у нас не свидание, как я определила.  И как ему хотелось взять мою руку, но он не решался даже прикоснуться, боялся, что мне будет неприятно. Как он был счастлив находиться рядом со мной, как тонул в моих глазах, как ему было хорошо с человеком, который нравится. Что задето сердце и меня всегда мало. Я заметила в ответ, что даже утомилась от прекрасного, и меня тоже накрыло в кинотеатре странное желание прикорнуть у него на плече. Конечно, я так не сделала, побоявшись, что это будет неприятно ему, а также самому Бернини, чего я допустить никак не могу. Мы посмеялись над своей глупостью и стеснительностью. Тем более, что это совершенно необъяснимая ситуация. Мы знакомы годами, были ведь уже и поцелуи, и вот теперь боимся даже прикоснуться. Как будто раньше это было не с нами, а с другими людьми.

И сейчас у меня был повод для растерянности. Я сказала, намекая на его каминг-аут: «Как же можно посчитать нашу встречу свиданием после твоей памятной мне фразы и твоего выбора? Теперь я теряюсь в границах. Сам установи». На что получила загадочный ответ: «Про границы я ещё сам не пойму, это я фиксирую, как не странно. Разберёмся». О чем это мы поговорили?.. И я опять не решилась разрушить все очарование грубым напоминанием о том, что он сам свою ориентацию определил для меня, и так и не могла догадаться, знает ли он сам, что сказал тогда. И я уже не понимала, правда это или нет, и, главное, что я хочу видеть правдой.

Чуть позже он нашел и прислал мне танго со словами, которые, как он говорил, про нас: «Где наша первая встреча, острая, жгучая, тайная, в летний тот памятный вечер, милая, будто случайная…».

Вот такая она и была, эта встреча, совершенно невинная, без цветов, без провожания, без прикосновений. Но вдвоем, но с радостными эмоциями, с теплым общением, с милыми неловкостями. С таким чудесным послевкусием…

И я должна была от всего этого отказаться?! Или я всё это себе придумала?!




        Глава 5. Границы. Встречи. Теплота и отчужденность.
         
Я честно предупреждала: «Мне нравится делиться моими интересами, но можешь меня притормаживать. А то подсажу, и уже не будешь прежним. Со мной сложно, зато не соскучишься».

 Все мои слова, даже сказанные в шутку, ложью никогда не были. И тогда Валера мне отвечал: «Что ты, не хочу тормозить, хочу скорость набрать. Я немного закрытый, но внутри меня тоже огонь. С тобой не сложно, с тобой кайф, интересно, познавательно, спокойно, мило, чувственно. Нет пустых слов, всё сказанное важно».
 
В общем, езда без тормозов, как известно, приводит к катастрофе. А родная норка манит уютом и безопасностью, и восторг в итоге сменился страхом. И я вновь и вновь задаю себе этот мучительный вопрос – когда, как и почему моя жизнь стала ему казаться не интересной, а никому не нужной беготней от скуки и от дома.
Как и под чьим влиянием могла совершиться такая метаморфоза? И дело не в отношении ко мне и моему образу жизни. Человек вдруг развернулся вспять, перестал заниматься своим развитием, обокрал себя. Изменил себе самому во всем: своему потенциалу, образу мыслей, своим словам и чувствам, даже своим лучшим качествам, которые сам же называл – умению дружить и способности быть благодарным.
 
Даже вежливость и мягкость он отбросил, получив от меня столько суверенитета, сколько мог унести, и не нашел ни одного теплого слова. Только обвинения. В том, что он для меня «проект» и «игрушка», «зверек от скуки». Может ли быть что-то абсурднее? И вызывает до сих пор у меня глубокую печаль и большое сожаление, что он выбрал для себя такое кривое зеркало. Разве у меня была причина спасаться от скуки? У меня ее никогда не было. Это я могу от нее избавить. И для чего бы мне тратить время и силы на «зверька» – разговаривать, делиться сокровенными мыслями, открываться до самых глубин, как ни с кем.

Как горько, когда тебе демонстрируют уязвленность, называют черное белым и не хотят правды, хотят оставаться в своих иллюзиях, хотя они развеются как дым, если взглянуть просто на факты как они есть. Можно хотя бы представить, какое доверие должна испытывать женщина к мужчине, чтобы в незнакомом городе уйти гулять с ним ночью в пижаме, без документов, без денег, даже без белья! Или как ценно женщине мнение и восхищение мужчины, если она ради него надевает обувь на каблуке, идет в ней километры и улыбается, когда каждый шаг дается с болью, как Русалочке. А потом лечится, и это не смешно! Или разговаривает часами, даже неурочными, с тем, к кому она относится как к «дереву в лесу»? 

Я сама делала, что хотела, и получала от этого удовольствие. Как это могло быть необоюдным или насильным в общении двух взрослых людей? Разве с моей стороны была нечестная игра? Если бы игра была, я бы поставила перед собой цель и достигла бы её скорее всего, уж я бы постаралась это сделать. А так – я наслаждалась свободой. Предоставленной мной самой себе.
 
Единственный человек, перед носом которого должна была бы заканчиваться моя свобода – это муж. А я постоянно разговаривала и переписывалась, ничуть этого не скрывая. Я уходила в театры и на концерты. И он ни разу не спросил меня, с кем я иду, такая нарядная. Это удивляло меня, и я готова была ответить, как есть, на любой прямой вопрос. Но он, возможно, боялся спросить. Или знал ответ. Но я очень рада, что никакой лжи между нами не было произнесено. В любом случае он проявил мужскую силу и мудрость смотреть сквозь пальцы на женские слабости. «Всё, что мне нужно знать, я знаю. Делай что хочешь, только будь со мной», – сказал он мне много позже.

Ох, какая у меня была осень! Эмоциональная и насыщенная развлечениями. Я умудрялась делить свое время между всеми, кто этого желал. У меня, кажется, дня свободного не было. Но я всегда с благодарностью к судьбе отдавала себе отчет, что только в этом году, впервые за десятилетия (как страшно звучит!), я имею силы и возможности для такой жизни. И я этим пользовалась.

Я хорошо понимала, что человеку, который ежедневно тратит три часа в день на дорогу, тяжело ехать в центр в выходной, поэтому ценила то, что Валера хочет совершить такой «подвиг» ради меня. А желание у него было. Пока его внутренний источник не закрылся, заваленный камнями осуждения, цинизма и страха.
Как он ждал первого концерта в филармонии! Он никогда не бывал в Зале Чайковского, и это стало для него значимым событием. Такое отношение было праздником и для меня. Возможность доставить человеку удовольствие, что-то открыть для него ни с чем не сравнима. Я все-таки «существо отдающее», как говорит сын. Мы опять встречались за много часов до концерта, чтобы провести время вместе. И я даже жалела в тот день, что восхитительный психоз с бурей эмоций у меня уже прошел к этому времени, и я стала совершенно безмятежна. Я подумала, что теперь на концерт мы уж точно пойдем как друзья.

Мы так и не выяснили, кто же он и что он помнит. Разговоры у нас по-прежнему были чувственные или игривые, но не в этом суть. Главный интерес был в том, что мы узнавали друг о друге, о наших мыслях. Иначе о чем можно беседовать часами?

Теперь он начал говорить «я у тебя», «ты у меня». Всё как-то стало спокойнее и глубже, появилась хорошая дружеская основа, как нам тогда обоим казалось. Мне было интересно его изучать, потому что мы разные, но на одной волне. Он беспрестанно и искренне благодарил и за общение, и за возможности увидеть новое, и за то, что он чувствует себя счастливым и спокойным, как никогда.
 
И я испытывала теплоту и признательность за эти слова. Со мной никто не общался на таком эмоциональном уровне, и это было именно то, чего мне так не хватало. Я сама не знала удовольствия открытости, всегда сдерживала все внутренние порывы, соблюдала границы своего загона. И вот теперь я спрашиваю себя (больше уже некого): почему в Зазеркалье он обвинил меня в желании узнавать его и «распутывать, как клубок»? Потому что он не знает сам себя, не доверяет себе? Потому что не захотел узнать меня, увидел при более тесном знакомстве что-то неожиданное, сложное? Заглянул и испугался?

 Сомневаюсь, что я была неделикатна. Из-за его предполагаемой ориентации я ходила вокруг него, как по битому стеклу, не зная, что может оттолкнуть. И ведь мы так совпадали во многом, это было удивительно. Мы синхронно писали одно и то же, наши шутки черпались из общего источника, мы раскрывались друг перед другом одинаково.
Когда идешь правильным путем, бывает множество вещей вокруг, милых и мелких знаков, которые я называю «петельки-крючочки». Вот танго со словами, как он говорил, про нас. И ария «Луч солнца золотого». Он, как и муж, мне эту арию пел. И эпитеты, которые ко мне применял до этого только сын. И какие-то словечки, картинки и вывески, которые смешно и неожиданно появлялись там и сям и вторили нашим разговорам. В потоке, это называется так. Когда все удается и складывается. И ты танцуешь в этом луче. А когда ты потерял ориентир, всё отворачивается от тебя и равнодушно глядит, как ты выпутаешься, вернешься ли на дорожку или пропадешь на ложных тропках – Вселенной это все равно, если ты сам отвернулся от своего света.

Той осенью мы плыли в потоке. Он сам говорил, что будто в первый раз видит все краски природы, деревья, листья, – всё ему ново. Кажется, я ему открывала не только мир музыки и театра, но и московские переулки и бульвары и вообще вот такие выходные, такой образ жизни, иное мироощущение.

Мы бывали в разных интересных местах, заходили в кафе, гуляли по городу, и часы проходили для нас незаметно. Он говорил, что представить невозможно, как он вообще к кому-то спешит, а ко мне бежит со всех ног и подгоняет электричку. Что его с ума сводит, когда я беру его под руку (всего-то), потому что «такое у него впервые». Его глаза говорили гораздо больше слов. Думаю, в моих глазах он тоже мог видеть теплоту, а не снисходительность к «зверюшке». Иногда одному было радостно то, что другому казалось скучным или печальным. Как-то в магазине он «почувствовал нас парой», и для него это, видимо, было приятно. А в танго «Осень» я, созвучно своим мыслям, слышала светлую грусть осознания быстротечности жизни, что уже «осень у дверей», а он – нежность и горечь невозможности быть вместе.
 
Я не могу представить себе, что это всё было не искренне, не вижу причины, которая заставляла бы так притворяться, лгать словами, глазами, жестами без всякой цели и смысла. Мне трудно поверить, что правдивыми были только последние слова: «Меня в твоей жизни нет. И жизнь твоя никого не интересует вообще. Ты всё себе напридумывала. Мы в тупике. Я один, и в этом ничего страшного». И все это рисует такую бессмысленную в своем отрицании безобразную и лживую картину, которая переворачивает мне всю душу. Но куда мне встроить память о том, как он нежно целовал мне пальцы, и мы кормили друг друга из рук в кафе, смотрели с восторгом глаза в глаза, тепло и дружески беседовали часами на встречах и после, потому что не могли наговориться, поверяли один другому многое, просили помощи и получали поддержку. И, хотя уверяли себя, что при случае, конечно же, расскажем друзьям, где мы побывали, ведь скрывать-то нечего, все время оба молчали об этом и хотели быть только вдвоем.

И так почему-то стремились попасть в этот проклятый Рим… Так и жили, как в «Игре престолов», под девизом: «Зима близко!». И зима наступила у нас, да ещё какая. Чистый Волошин, «..выстуженный северовосток»…

Осталось определиться: win or die.


      



         Глава 6. Принятие. Доверие. Нежность.

Один сентябрьский день принес сразу много эмоций и расставил точки над «i». Мы тогда расстроились, что путешествие наше может и не состояться. Случись так, я избежала бы многих испытаний. Но нам не дано предугадать, как отзовется каждое событие в нашей жизни, боль оно принесет или радость, на счастье оно или на беду. Можно только принять судьбу и попытаться найти в этом смысл, смирившись с горькой правдой. Ценность нашей жизни придают не серые будни, а яркие эмоции, я это поняла для себя. Лучше всё пережить и действовать осознанно, а не оставаться в плену иллюзий.

В тот день, на гребне волны эмоций, разговор у Валеры зашел в такие эротические дебри, что шуткой не отделаешься. Так что пришлось это прервать. И я, наконец, спросила прямо: «Помнишь, ты сказал мне, что гей?». На это он спокойно ответил: «Да? Ну и ладно, сказал и сказал. Что из того?». И стал уверять, что он «обыкновенный парень», только не сильный, а чувствительный. Что иногда ему кажется, что он просто понимает, как думают женщины. Я, конечно, растерялась от такого оборота, но сказала: «Будь со мной кем хочешь: геем, бисексуалом, «обыкновенным парнем», да хоть импотентом. Мне главное – личность. Остальное только приложение. Прошу, не притворяйся со мной. Я нестандартная, ты – тоже, а мне нравится все нестандартное». Он тогда ответил мне: «Ты сейчас даже не представляешь, что ты для меня сделала. Ты не камень сняла у меня с души – плиту».

И всё же эта игра была нечестной. Я услышала его, но не была уверена, кто же он на самом деле. Я ощущала его рядом с собой мужчиной, не «подружкой». Но он не ответил мне на прямой вопрос – кем же он хочет быть со мной. Я была в полной фрустрации. И всё же мне нравилось плыть между Сциллой и Харибдой. Я не хотела отказываться от этого, моя жизнь окрасилась совершенно новыми красками. Такой романтики у меня давным-давно не было, вот я и вбирала её благодарно всеми порами души.

Я бы рада знать правду, но называю и отвечаю только за свои эмоции. Чувства другого человека понимаешь лишь косвенно – по его словам, глазам, поведению, поступкам. Ведь никто не может заставить мужчину так действовать и говорить, только его собственные желания.

«Наш уголок нам никогда не тесен, когда ты в нем, то в нем цветет весна», – эти слова танго точно мои мысли о тебе, – писал он мне. – «Для тебя у меня в душе отдельный уголок. И в нем так тепло и уютно. Я сейчас живу, благодаря тебе. Сердце оттаивает рядом с тобой. Я убираю иголки, и это только твоя заслуга». Он говорил: «Ты меня открываешь, и так хорошо на сердце, с тобой я ощущаю себя абсолютно другим человеком, мне не нужно притворяться. Только представлю, если бы мы не знали друг друга, так холодно становится на душе сразу. А с тобой рядом редкое и незнакомое для меня чувство абсолютного счастья».

Я действительно наблюдала его изменение. Я чувствовала рядом с собой превращение «вечного мальчика» в мужчину, как он становится сильнее и даже начинает доминировать. Мне нравилось это ощущение. И я удивлялась: «Может ли быть лучше, если мы уже сейчас оба говорим, что счастливы?». «Может, – отвечал он, – всё только начинается».

Так как же получилось, что напоследок мне достались совсем другие слова: «С чего ты вдруг решила, что можешь как-то на меня влиять, что ты меня знаешь? Ты себе от скуки зверюшку завела. Ты до и после нашего тесного знакомства – два разных человека. Тебе что, так одиноко? Мне заумь твоя не нужна, я обыкновенный, и меня в твоей жизни нет. Мы в тупике!».

Где правда? Сейчас я понимаю, что рядом со мной, как с катализатором, раскрывались лучшие качества его души, или его внутреннего источника, самой личности. Ведь так он это и называл. Открытость, доверие, восприимчивость – вот так мы двигались вверх по параболе.

Вот его слова, не мои: «Ты во мне открыла что-то, что мне так незнакомо, но при этом ощущение полной свободы и счастья. Спасибо тебе огромное. Я такое удовольствие давно не испытывал. Ты как будто кнопку какую-то у меня нашла и нажала». Я выключила его страхи, его стражи, я пробудила в нем лучшее. Вытащила это на поверхность, но не создала. Это все было в нем, заглушаемое установками ли, тяжелым ли прошлым опытом, средой, в которой он существует.
 
Напоследок он «угостил» меня выволочкой, что уникальных людей не бывает, все одинаковые и все абсолютно читаемые. Но вот как это было в потоке: «Ты уникальна во всем. Ты особенный человечек. С тобой всегда эксклюзив. Ты для меня глоток свежего воздуха просто. Я с тобой дышать стал. Как же ты меня понимаешь, это просто огонь. Ты моя родственная душа. И наши души столько лет потеряли, ведь мы давно знакомы, а нужны друг другу стали только сейчас». 

Я не могу не верить во все эти сказанные слова, как в теплые, так и в жестокие. Их говорил один человек, но в разных состояниях. И я задаю себе вопрос: под чьим же влиянием закрылся источник его души, когда все сменилось на свою противоположность? Доверие обратилось в подозрительность, открытость – в отстраненность, мягкость – в агрессию, цинизм убил всю теплоту и искренность, обесценил все наше общение, а страх привел в тупик и уничтожил ощущение счастья.
Это движение вниз. Мне так жаль этого. Как будто свет погас, и я ничего не смогла сделать. Я бросила человека во власти тьмы, в том тупике, где он выбрал быть. Все ценные чувства погибли, а остались только опустошение и печаль.
 
Мне горько оттого, что не хочется быть причиной его боли и разрушительных эмоций. Я оставила его в темноте, сетуя что он полон ненависти, но, возможно, его одолели слабость или страх. Так вышло… Однако даже сейчас я не хочу, чтобы не случалось того, что на самом деле было.

Я говорила, что Вселенная тебя слышит, если искренне к ней обращаешься. Мы все бываем уязвимыми. И тогда мы ищем защиты. Кто где, чтобы укрепить свой дух. Даже я со своей жизнестойкостью. Как поется в песне, «не бывает атеистов в окопах под огнем». Хочется прибегнуть к чьей-то помощи, к чему-то большему, знать, что ты не одна. Может быть, это обращение внутрь себя, к неизведанным силам. И тогда годится любой инструмент, через который ты можешь сосредоточиться на главном – от деревьев или звездного неба до храма. И я бы не подумала никогда, что захочу так сделать. Но мне почему-то было мучительно услышать, что задуманная поездка может не состояться.

Мои ожидания были весьма наивны, но прозрачны и невинны. Хотя, похоже, общество  не прощает взрослой женщине переживание нереализованных вовремя порывов молодости и такая романтика подвергается глубокому осуждению и непониманию.

Я просто хотела быть собой в ближнем кругу друзей, среди которых могла чувствовать себя вполне вольготно, расслабиться и беспечно наслаждаться компанией и отдыхом. Мне нравилось быть рядом с мужчиной, который относится ко мне по-особенному, с нежностью и признательностью. Тогда он казался мне нестандартным, как и наша дружба. Это дарило мне яркие и свежие эмоции, которые вытаскивали из рутины повседневности и вечных стрессов.

Мне всё время казалось, что это судьба дает мне небольшую передышку. Я так недавно, всего лишь несколько месяцев назад, освободилась от гнета долгих лет опеки и ухода, я соприкоснулась со смертью и теперь исцелялась жизнью во всех ее проявлениях. Мне не хотелось от нее защищаться. Словно я выползла на свежий воздух из подвала, или, как улитка из панциря погреться на солнышке. Я была уязвима в своей искренней доверчивости и открытости. Искала света и тепла, не зная, много ли ещё впереди времени для счастья, часики-то тикают.
 
Вот почему я уступила своим желаниям и обратилась к старинной иконе Николая Чудотворца, как сумела. У меня в жизни немного было радости и свободы, зато хватало долга, терпения и труда тоже. Неужели я не заслуживаю маленькой толики того, что мне дает ощущение счастья? Я просила о возможности раз в жизни получить это невинное удовольствие, только разделение впечатлений, более ничего. Мне некуда больше откладывать жизнь. Что плохого в том, что в мире станет чуть больше радости, если это не оскорбит никого?

В последнее время я прислушиваюсь к своим потребностям, поэтому я предложила (сама не зная – кому) щедро махнуться не глядя, не подозревая, насколько действительно неравноценным может стать такой обмен: год жизни за каждый день по моему желанию, и я буду считать это чудом. Я не понимала, что происходит, и просила вразумить меня и указать верный путь. Я сама не знаю, что я хочу, я только песчинка в этом мире, а пусть будет всё правильно.

Выговорившись, я отпустила все печали, уважая причины, по которым наши планы могли измениться. Но поездка состоялась, и всё закончилось таким образом, что и предположить было нельзя, когда я обращалась с такой мольбой.

 А ведь всё мне было дано, как я просила, даже сторицей: мы не провели вместе ни одного дня, только ночи – так что не за что стало расплачиваться годами. Я не понимала, что происходит, я потерялась в противоречивых чувствах – я получила ответы на вопросы, жестоко, да, но всё встало на свои места. Я просила указать путь – передо мной захлопнулась калитка, но открылись ворота. Я не могла бы сама создать себе такую дорогу, но сейчас я иду по ней. Вот почему я не в тупике, а на смотровой площадке, я счастлива и благодарна. И в моих глазах – удивление перед чудесами жизни.

Нелегко мне сейчас представить, какой же умысел мог заставлять человека проявлять ко мне поддельный интерес, надуманную теплоту, притворную признательность и всё же бежать ко мне с нетерпением, подгоняя транспорт? И какую я себе «напридумывала» роль? Или выгоду? Меня просто завораживало наслаждение свободой. Я ходила по лезвию бритвы, но по-прежнему не чувствовала ни вины, ни раскаяния. Даже когда мы встретились намеренно впервые не в публичных местах.

В тот теплый сентябрьский день мы безмятежно гуляли по золотому осеннему лесу несколько часов, беседуя. Это было так хорошо. Тепло его руки на моих плечах вызывало чувство защиты и покоя – он мог бы водить меня по этим дорожкам бесконечно. Пожалуй, на «зверюшку» я не стала бы тратить свое драгоценное время.
«Если человек тебе не безразличен, – говорил он, – все обыденные вещи открываются по-другому, и знакомые предметы обретают новые краски. Мы не упустили эту осень благодаря тебе. Я видеть всё стал иначе. Ты сокровище и подарок судьбы!».

Мы, озябнув, заглянули в гости к нашей подруге, дом её был рядом. Здесь он, чувствуя себя свободно, от романтики прогулки перешел к поцелуям украдкой. Но я как-то поняла, что не хочу идти дальше. Что мне не нужно ничего другого. И не потому, что я не могу себе разрешить. Я бы позволила себе всё, что захотела. Не было ожиданий, не было запретов. Все тогда было чудесно, но моменты, когда он мне грел и целовал пальцы, когда танцевал со мной под телевизор, когда мы кормили друг друга из рук – это было такое счастье, просто блаженство, большего и не нужно. Он писал о таких же чувствах, что восторг в его глазах говорит яснее слов. И я видела это.

Но впоследствии я пожалела, что согласилась на этот случайный визит к подруге, приподняла завесу тайны или посеяла сомнения. Глупо было надеяться на терпимость и способность разделить чужую радость, хотя именно этого ожидаешь от близких людей.  Друзья проявляли либо поразительную эмоциональную глухоту, либо так выражали своё неудовольствие или осуждение. Даже намёк на нашу дружбу был им неприятен. Трудно понять, к чему они ревновали – ко времени ли, ко влиянию ли. Но даже первый концерт, единственный, о котором они узнали, вызвал, как сказал Валера, ревность и шок, так что пришлось ему долго извиняться перед ними и заглаживать свою «вину».
 
И всё же тогда, осенью, мы общались всё больше, мы признавали и называли свои эмоции. Хотя иногда, чувствуя его отстраненность, я говорила: «Не беспокойся, сиди в пещере, твой образ жизни и твоя личность в неприкосновенности. Будь собой».

 Я так и не была до конца уверена, что за мужчина рядом со мной. В то время он уверял, что ближе ко мне, чем к кому бы то ни было, «поэтому так хорошо со мной. Так ново и как в первый раз, так интересно, очаровательно, спокойно, душевно и так приятно».

Мы искренне притирались друг к другу. Я говорила ему, что может обижать меня – вранье и притворство, пренебрежение и невежливость. Я спрашивала, что во мне напрягает – знаю, что могу утомить собой в больших дозах, что меня бывает слишком много. Но он открещивался от предложения дистанцироваться и уверял только, что ему со мной безумно интересно и хорошо, просто кайф.

Мы на ощупь искали, как определить то, что между нами установилось. И в одном из разговоров оба признали, что это нежность. Всем ли повезет в жизни испытать такое чувство? Это не желание, не страсть, не огонь, не требование взаимности. Просто – принятие другого человека без цели, без условий, без подавления, без борьбы, без намерения быть вместе или всегда рядом, без планов на будущее. С нежностью жизнь становится мягче в своей открытой доверчивости. Можно распахнуть душу без страха получить удар.

Однажды он признался, что когда-то давно расстался с девушкой, и больше любить не сможет, все в нем умерло. Не знаю, почему меня это так резануло по сердцу. Я поняла, что у него в душе так и осталась незажившая рана, что он поделился сокровенным, своей болью, своими страхами. Я собралась и сказала: «Я рада, что тебе довелось любить, потому что это прекрасно, но давнее осталось в прошлом, а ты живёшь сейчас, и настоящее, живое, в себе предаешь ради фантома. Это не в тебе все погибло, а ты сам все убиваешь из страха перед болью и ставишь блок на жизнь, чтобы избежать потрясений. Порадуйся и отпусти с чистой душой каждого своим путем».

Не знаю, уменьшила ли я его терзания, но он уверял, что не хочет никогда меня ранить, «потому что я живая и ему далеко не безразлична». И мы решили, что любое прошлое никак не может помешать у нас настоящему, «нежной дружбе».

Это было, пожалуй, самое подходящее определение для наших взаимоотношений. Особенные ли они были или заурядные, как у всех, – каждый решает сам в силу жизненного опыта. Но мне жаль, что мы их не смогли сохранить. Это было прекрасно.
Просто приятельством и дружбой трудно уже было назвать эти теплые, нежные и спокойные чувства. Но они были направлены исключительно к личности, а страсти не было, ни у меня, ни у него. По крайней мере, никаких шагов он не предпринимал для этого, поэтому я была уверена в симметричности ожиданий. Я не играла чужими чувствами, я изучала свои, не обманывая ни его, ни себя.

Оглядываясь назад, я вижу, что не произнесла ни слова неправды. Я говорила, как дышала, действовала, как чувствовала. И даже сейчас я не откажусь ни от одного из своих слов. А с Валерой все с точностью до наоборот. Все слова отразились и преобразились в его Зазеркальи. Может быть, он боялся жизни просто, не готов был переживать эмоции, может, не хотел проиграть и не получить желаемого, другой причины страхов я не вижу.

Его пугало, что ему рядом со мной так хорошо. Мне тоже всё было странно и непонятно. Но это есть жизнь. И она смеется надо мной, над моими правилами и устоями, и показывает, какая она, жизнь, бывает, неуправляемая. Ни к чему не надо готовиться. Всё происходит только здесь и сейчас.

Шли мы с лета куда глаза глядят, без сопротивления и принуждения, а забрели куда-то слишком глубоко.  Словно по крошкам в сказочную чащу, откуда ног не унесешь. Но пока нам это нравилось. И ещё накануне поездки Валера, в шутку, конечно, мечтал, как самолет потерпит крушение, а мы выживем только вдвоем и останемся на всю жизнь вместе на теплом необитаемом острове. И мы радовались и ценили, что между нами есть такое доверие и открытость, и мы можем делиться друг с другом чем угодно, даже такими глупостями. И знать, что дальше это не пойдет. И что это не скучно. И что наша нежная дружба – это такая редкость.

Знали бы мы, что этого всего не станет в недалеком будущем…  Знала бы я, что мы все на пороге перемен… Впору было готовиться прыгать из самолета с парашютом. Целее бы была.

Ведь от нежности к ненависти оставался один шаг.

      



               Глава 7. Романтика. Разочарования. Благодарность.

         Было ощущение, что мы наконец-то добежали марафон, когда наступил долгожданный день отлёта. Накануне я согласилась с просьбой Валеры сесть в самолете рядом вдвоем, подальше от остальных. Мы понимали, что это вызов, но решили не пугаться друзей. Казалось, начиная с аэропорта, мы не отлипнем друг от друга и так и пройдем рука об руку по всему Риму. «Не хочу изображать вежливое равнодушие среди своих, – приготовилась я наслаждаться отдыхом, – давай делать то, что хочется. Будет желание – уводи меня курить, гулять или разговаривать в любое время, разрешаю. Но только так, чтобы никого от нас не тошнило».
 
У меня, однако, были очень наивные представления, мои проекции, о том, как к нам отнесутся «свои». Я бы прикрыла друзей в любой ситуации, как фрейлины загородили фижмами Принцессу и Свинопаса в сказке. Не тут-то было. Я возбудила неудовольствие и ревность, и, может быть, много раньше, как мне стало ясно в дальнейшем. 

К моему разочарованию, наш полет сразу не задался: вместо того, о чем мы мечтали – шампанское, разговоры – его летаргический сон и мое недоумение. Вот так, с этой точки, всё и пошло наперекосяк. Я до сих пор в растерянности, что же случилось с нами всеми в Риме. Как будто мы участвовали в квесте на прочность отношений. Мы в таком приподнятом настроении собирались и радовались возможности быть вместе именно в такой душевной компании, впятером, и так бездарно эти планы реализовали. Мы сами лишили себя удовольствия, но каждый по отдельности, видимо, винил в этом кого-то другого. И, как я узнала много позже, большинство – меня. Хотя до сих пор мне не ясна причина нашего скрытого конфликта. Всё из-за того, что я вышла из привычного образа и стала себе много позволять?

 Я ведь предвкушала только прогулки днем по городу в полном согласии.  И меня изумляло, что Валера в Риме стал напоминать доктора Хайда и мистера Джекила в зависимости от времени суток. Ночью он был со мной нежным романтичным спутником, а на дневных экскурсиях – отчужденным, мрачным, раздраженным и как будто обиженным, причем, у подруг напрашивался вывод – мною. Так что днем мы ходили под ручку с подругами. Может, он так растрачивал себя ночью, что днем оставался без энергии, выжатым, как лимон. Причем на лице его было написано, что этот лимон он только что съел. Меня огорчало это, но я давала ему пространство, видя такую отстраненность. Похоже, это вызывало у него не признательность, а досаду.

Той нежности, которая сопровождала все наши встречи и разговоры, той эмоциональной близости не было между нами ни одного дня. Зато всё было ночью. Почему ночь несла преображение и утешение? Как будто мы переходили между мирами и переодевались, но не в одежду, а в другие мысли и чувства, меняли покров. Может быть, потому что становилось не нужно притворяться перед кем-то? Будто ночи были настоящими, пусть даже не только радостными, но и тяжелыми, а дни – фальшивыми и пустыми.

У нас было три ночи, и каждая была как год жизни по накалу. Ночью он скидывал с себя лягушачью шкурку и уводил меня гулять. И я шла за ним, как обещала. С полным доверием, без денег и документов, не зная, куда мы идем, даже не зная, вышли ли мы на пять минут или на пять часов. Это были самые романтичные прогулки в моей жизни. Мы шли в обнимку по улицам города, заходили куда-то, и в соборы, и в бары, сидели на берегу Тибра, кружили у Колизея… Возвращались мы под утро. Подруги встречали нас с неудовольствием и осуждением. Мы, счастливые, успевали прилечь на часок. И утром начиналось все сначала: его отчужденность, моя растерянность.

Хоть убей, я не понимала, что происходит. На мои невысказанные вопросы Валера отвечал сам себе, он чувствовал, что не оправдывает мои ожидания и, вероятно, раздражался от этого. Он перестал испытывать рядом со мной счастье, он начал чувствовать дискомфорт от того, что я мешаю ему ощущать себя хорошим. Это глубинная потребность каждого человека – быть правым в своих глазах. Если в моем присутствии он сомневался в себе, то проще винить в этом меня, чем свои установки. К этим мыслям я пришла много позже, сложив все паззлы в одну картину. А тогда я недоумевала и ощущала себя не в своей тарелке. 

Но более всего меня подкосило нарочитое пренебрежение моими чувствами. Когда моя близкая подруга, желая быть в центре мужского внимания и поставить меня на место, повисла на нем с совсем не дружескими объятиями, какие мне и ночью в голову не приходили. И уже не выпустила его из рук, а он - её. Всё было слишком неуместно, демонстративно, фальшиво, я же чувствую это. Но эффективно… Наш фотограф-любитель метко подловил на моем лице выражение отвращения – как будто я раздавила какую-то гадину. Это был момент истины: мне было мучительно видеть со стороны Валеры такую черствость и неуважение. Я засомневалась в его порядочности тогда, и удивилась я не подруге, а только сама себе, что ожидала от нее чего-то подобного, но гнала прочь такую недостойную мысль. Я недоумевала, почему и с какой целью Валера не прекратил этого, ведь такой поступок никак не совмещался с тем, что мы пережили ночью, всего три часа назад. Мстил за ночной разговор, хотел спровоцировать взрыв?
Все свободны в своем выборе, и я могла только беспомощно наблюдать и делать выводы. Похоже, всё равно никому не понравилось, когда я просто молча отошла в сторону. Но, как Валера мне однажды сказал: «Ты молчишь очень громко». Я и тогда мешаю чувствовать себя хорошими! Я знаю, что никто не должен быть скроен по моей мерке. Но как же мне сохранять чувство собственного достоинства, для чего мириться внутренне с тем, что считаю неприемлемым? Меня это глубоко ранило, но я смогла привычно «держать лицо» и не смешить людей.

Для меня наступило время расставаться со своими иллюзиями о дружбе и поддержке. Подруги понимали, что мы с Валерой чем-то связаны, странно было бы этого не заметить. Но они с умыслом ранили и словом, и делом.  Неужели этот переполох вызвала такая малость, как романтические прогулки?

 Да, так уж вышло, что вокруг нас были три женщины, ревновавшие ко вниманию мужчины ли, друга ли, вступившие кто как мог в борьбу то ли за мораль, то ли за свои права и желания.

Третьей женщиной была та самая подруга Валеры, встречи с которой он так ждал. Мне была симпатична такая его привязанность, я тоже готовилась к знакомству и радовалась за них. Но почему-то сразу стало ясно, что мы не одного поля ягоды. Все раньше меня отметили, что только я ей не по нраву. В самом факте, что все разные, нет ничего удивительного или неприемлемого.  Но зачем это показывать, зачем обсуждать? Её социальный статус в глазах моих товарищей имел большую ценность. Валера много об этой подруге рассказывал душещипательных историй, в которые не очень-то верилось. Наверное, моя индифферентность и отсутствие восторга значимым для него человеком сыграли тоже против меня.

Мне казалось, что я здесь, в этом кругу, в одночасье стала чужой, ненужной и неудобной. Я залетела не в свой курятник. И что бы я ни делала хорошего, заронить сомнения можно и одной фразой с украинским говорком: «Тю, Валерик, кого ты приволок? Зачем она тебе? Поиграет как со зверюшкой от скуки и выкинет, вот увидишь».

Есть лидеры, которые объединяют вокруг себя людей не для того, чтобы играть первую скрипку, а для воодушевления вместе идти к общей цели, поддерживать друг друга. А есть иные: те, кто разделяет и властвует. Наша компания была разбита с появлением среди нас римской подруги Валеры, мы больше не были единомышленниками, мы физически разошлись в разные стороны, даже на прощальный ужин вместе не собрались.

 Размышляя, я вижу, что с этих пор Валера стал изменяться, и не только по отношению ко мне. Началось его движение вниз по параболе. Теперь возникло иное влияние на его состояние, на душу, и всё возвращалось на круги своя. Открытость превратилась в отчужденность. И доверие уходило, а страхи возвращались. Исчезали его любознательность и восторг, и Бернини, к которому мы так стремились, не вызвал у него ничего, кроме скуки, и не хотел он уже восхищаться со мной вместе красотой мира, да и без меня тоже. Краски жизни для него потускнели, смотрел он на всё с апатией и раздражением. В общем, «цвет настроения – синий».

 Особенно в последнюю ночь перед вылетом. Тут уже была даже вспышка агрессии, просто выпущенная на волю ярость по пустяковому надуманному поводу. Он так вел себя, что подруга выговорила мне: он обижен на тебя, больше не на кого. И я, не зная за собой вины, чувствовала конфликт и враждебность.

А ведь ночами, рядом со мной, он еще боролся сам с собой. В третью ночь у нас был прекрасный дружеский разговор до самого утра. И мы признали, что ценнее нашей нежной дружбы ничего нет, что мы ее сбережем, и это будет лучше всего. Той ночью между нами были нежность и теплота в последний раз. Мы договорились обо всем, но не сделали ничего, даже не встретились в Москве в назначенный день. По чисто дружескому поводу. Кто из нас кого обманул? Кто не получил желаемого? Кого постигло разочарование? И кто чувствовал себя несчастным?

Я не обманывала даже себя. Я получила больше, чем ожидала, другое, чем хотела, но я все обратила себе в удовольствие и пользу, даже боль, даже разочарования – в уроки.

 И я благодарна за все. Я успела сказать, что эти ночи были самыми романтичными и счастливыми в моей жизни. И сумасшедшими тоже. Я никогда не забуду, как гуляла по ночному Риму в одной пижаме. Не забуду чудо ночного Колизея, забегаловки, розы, неизвестно откуда добытые ночью, но самое главное, его счастливые и влюбленные глаза. Все было прекрасно. Я испытываю только благодарность и теплоту.

Для меня это было удивительное приключение, как поездка на американских горках. Были невероятные взлеты и падение в пропасть, восторг и паника, рай и ад, блаженство и мучение. Я ожидала, что будет по-другому. Но ожидания никогда не сбываются. Зато я приняла все, как есть, переработала, передумала, осознала, осмыслила, пережила. Я действительно благодарна жизни, что она показала мне так много своих граней. Но, похоже, я одна осталась счастливой. Да, даже с болью можно быть счастливой. Потому что, когда ты много чувствуешь и не боишься это принять, ты живешь.

Враждебность Валеры, которую я ощущала, но не верила в этом себе, вызывала у меня огорчение и растерянность. Но вот почему у всех других, как сказала подруга, «осадочек остался от испорченной поездки»? Так держались, будто я у них что-то украла. Что их разочаровало и выбило из колеи? То, что они все вместе разрушили нашу нежную дружбу, которую мы даже и не афишировали? Тогда они получили желаемое и могут гордиться своей победой, каждая в отдельности, хоть это и жестоко. Я всех озадачила? Они перестали понимать, чего от меня ждать? Я опять помешала чувствовать себя хорошими? Просто стала неудобной, непонятной, опасной? Доставила хлопоты их другу, обижала чем-то его? Всё возможно.

Я иду своей дорогой, даже если это кому-то не нравится.

 Словно мы, как в сказке, разошлись в разные стороны от камня с надписью на перепутье. Вот на такой перекресток вывела нас всех судьба…



              Глава 8. Восторг. Потрясение. Отчаяние.Сожаление.

        Одна ночь была особенной. Можно всю жизнь прожить и не испытать такой диапазон эмоций, как я пережила за несколько часов. Такие ночи хорошо описывать в стихах. Как у Ахматовой: «…В ту ночь мы сошли друг от друга с ума, светила нам только зловещая тьма…». Получается благородно, красиво и со смыслом. Жаль, я не поэт. Я могу только в словах обнажать душу, и не всегда эта картина – пастораль.
 
В ту ночь мы поломали свою музыкальную шкатулку с нежной и странной мелодией. Вместо того, чтобы любоваться порхающей бабочкой, мы ее поймали и пришпилили к стене, да ещё и инвентарный номер присвоили. Под грубым нажимом хрупкое не выжило, и вот мы получили на память только разочарование и печаль. Оглядываясь назад и размышляя, я оцениваю это как психологическое насилие и манипуляцию, которым я подверглась и, к сожалению, поддалась в ту ночь. Я большей боли никогда не испытывала. Но и большего восторга тоже. Всё в одну ночь. И я знаю момент, когда Вселенная от нас отвернулась.

Еще в начале нашего пути в эту ночь всё было волшебно, там и сям нас сопровождали «петельки-крючочки», милые совпадения, и всё удавалось – вдруг среди ночи оказалась открытой выставка, где мы бродили вдвоем и видели эти знаки, понятные только нам двоим, мы случайно находили дорогу в какие-то чудесные уголки, мы проходили под древними арками, держась за руки. Дух захватывало от этой красоты, от необыкновенного единения, от эмоциональной близости. Мы, наговорившись, замолкли, но это было такое наполненное молчание понимания, что лучше слов. Он так и сказал: я слышу, как у тебя мысли искрят. Это был какой-то новый уровень общения, когда нам уже и молчать хорошо.

Он повел меня к Колизею, показать его феерический ночной вид. И мы с восторгом лазили по каким-то лестницам и парапетам, рассматривая это чудо. А в небе над нами висела полная луна. Мы сели в баре неподалеку. Он добыл где-то ночью розы, не представляю, где и как, это ведь вам не Москва, а всего лишь Рим. Мы держались за руки и смотрели друг другу в глаза, пока бар не закрылся. Пришлось перекочевать в единственное открытое среди ночи заведение. А это оказался бар для секс-меньшинств или притон вообще какой-то со странными личностями и полуголыми девицами. Я этого сразу не поняла. Музыка там играла веселая, латино, а в нашем приподнятом настроении это было то, что нужно. Нам хотелось танцевать. Чтобы выразить переполнявшее нас ликование. Если бы открыли танцпол, чего мы почему-то ждали, я думаю, всё кончилось бы хорошо, мы бы натанцевались вдвоем и, довольные, ушли восвояси в том же настроении.
 
Мы погрузились друг в друга полностью, мы были бесшабашны, наполнены радостью до краев, держались за руки и танцевали прямо за столом. И в глазах у нас было счастье и восторг. Я видела только его глаза, но уверена, что одни отражали другие.
 И вот в эту самую минуту такого накала и подъема он вдруг мне сказал, внезапно и серьезно: «Перестань смотреть на меня такими влюбленными глазами».

Как передать, что я почувствовала в этот момент? Удар под дых. Пощечина. Меня как будто сбросили с крыши на землю. Я была потрясена грубостью и жесткостью этих слов, прозвучавших таким диссонансом. Для меня мир померк. Я погасла, как факел, на который вылили ведро воды, и там, где только что горел веселый и яркий огонь, осталась черная головешка и горький дым. И на его лице всё это отразилось, как в зеркале. Я почувствовала себя униженной и очнулась от наваждения в один миг. Я в эту секунду с ужасом осознала: вот и наступил час расплаты, он надо мной смеется, как я могла даже предположить какие-то теплые искренние чувства, я все придумала, я старше, я выгляжу смешно и глупо. Тут же проснулся страх, потому что ушло доверие. Я ощутила себя беззащитной в этом притоне, без денег и документов, одинокой и жалкой. Я сказала:

– Хочу уйти отсюда. Пожалуйста, отведи меня домой.
– Нет, я хочу остаться и танцевать здесь с тобой. –отвечал Валера. – Что опять не так? Разреши, позволь мне хотя бы это.

Меня практически охватила паника. Я вспомнила, что не знаю правды на самом деле, какой он мужчина. Может быть, он здесь, среди своих, хочет найти себе пару по вкусу. И я бы ушла, куда глаза глядят, если хотя бы у меня были документы и телефон. Но я ощущала полнейшую беспомощность и зависимость в чужом городе, ночью. И всё же я не чувствовала себя вправе хоть на чем-то настаивать. Я собрала всю свою волю в кулак и сказала:

– Хорошо, оставайся, если тебе так нужно, но я уйду одна.

Он помолчал с мучением или досадой на лице. А потом сказал очень серьезно, как о решенном деле:

– Ладно. Я тебя люблю, ты меня любишь, а всё остальное не важно.

Я остолбенела, в висках у меня стучало, вместо теплоты или признательности в такой момент я чувствовала потрясение, смятение и растерянность. Тем более что дальше он произнес нечто, что вызвало у меня опасения в его адекватности, и я испугалась ещё больше: не выкурил ли он или не выпил ли что-то психотропное, от чего и произошла такая резкая перемена в настроении?

– Я всё ждал, что ты как-то проявишься, – сказал он мне. – Ты давно виделась с моими родственниками? Я думал, ты уже сделаешь выбор и обозначишь наши отношения.
 
Стоит ли говорить, что я никогда не виделась ни с какими родственниками и ничего обозначать мне не было нужды. Мы вышли, я – в шоке и угнетенном состоянии, еле переставляя ноги, он – в злобе и раздражении.

Мимо проходили две матерящиеся по-русски проститутки, и он поволок меня к ним, захотел поговорить о жизни. Я понуро стояла рядом и ждала, я думала, он ищет, чем бы ещё унизить меня и показать свою власть, и что же я буду делать, если он решит пойти с ними куда-то. Все мои силы уходили только на то, чтобы не упасть, ноги у меня тряслись и подкашивались. Только остатки юмора удержали меня от такой глупости, как смерть от удара на римской мостовой у ног девиц легкого поведения.
 И когда, наконец, мы двинулись в сторону дома, он устроил мне обструкцию: с каким лицом я стояла рядом с этими «потерявшимися в жизни девочками», без слова участия! Если даже ты не хочешь вернуть их на путь, как жить дальше! Даже ты!..  Ах, и мне бы тоже услышать слово участия… Мир рушился вокруг меня, распадался на кусочки в этом Зазеркальи, в самом мрачном его уголке. Меня трясло, я не могла стоять, я взмолилась, чтобы мы присели поговорить на камни Колизея:

– Что сейчас случилось? – спросила я. –  Почему ты отворачиваешь от меня лицо? Откуда ненависть? Я не соответствую идеалу? Я и не должна. Я не так сочувствую проституткам, как ты? Да, я больше сочувствую старикам, им уже не изменить ничего. Хочешь, помогай вместе со мной старикам, а я стану поддерживать вместе с тобой проституток. За это не надо ненавидеть. Но прости, если я тебя обидела.
 
На его лице была мука, он отворачивался от меня, но сказал:

– За что ты просишь прощения, если мы оба знаем, что тебе извиняться не за что? Ты лучшая в мире. И уж если ты так поступаешь, как жить дальше? Как ты можешь говорить, что я тебя ненавижу?

Я не знала, что и думать:
– Ты смеешься надо мной? Я боялась, что наступит час расплаты, но так? Ты сказал, что любишь меня и при этом оскорбил, как пощечину дал – как тебя понять?

– У меня никого нет. А у тебя муж и сын. Как ты можешь? Кто я для тебя? Один из многих? Дерево в лесу?

Я вся потерялась от ужаса и горя. Это был настоящий стресс, он сковал меня, не только физически, но и ментально, у меня даже чувство юмора пропало, которое помогло бы мне выйти из любой ситуации, я не могла ни сформулировать, ни изложить свои мысли, не могла найти нужные слова. И не могла поверить, что это случилось, что в одну секунду я провалилась в кроличью нору и мечусь теперь в темноте в поисках выхода.

Я пыталась объяснить ему про мужа и про тридцатилетний брак практически с детства, отношения в котором не может осознать одиночка, про себя, про свою смелость признавать собственные эмоции и желания вопреки принятым нормам. Про то, что он для меня не дерево, а дорогой человек, которому я благодарна за то, что случился в моей жизни и раскрасил ее такими яркими красками. Но, да, я не знаю, что со всем этим делать, просто живу и наслаждаюсь. Это почему-то взбесило его:

– Зачем ты мне всё это говоришь? Не надо со мной так! Ответь – ты любишь меня? Что ты тогда делаешь здесь со мной? Просто ответь! Ответь! – тряс он меня, как грушу.

И я, так и не оправившись ни от удара под дых, ни от этого рвущего душу марафона, не смогла обратить все в шутку и отнеслась к его вопросу и логике серьезно:
–  Я чувствую тебя, как себя. Уважаю, доверяю тебе. Мне хорошо находиться рядом. Всё это можно назвать нежной дружбой или платонической любовью… Наверное, люблю по-своему.

Кажется, хуже быть не могло, но стало. Он закричал:
– Наверное! Наверное?! Это пипец! Всё повторяется, точно как 20 лет назад! К черту все, спрячусь обратно в норку, хватит с меня!

 Мне было больно на него смотреть и мучительно думать, как и почему это происходит с нами. Я чувствовала свою вину, что не смогла это предотвратить и не смогла найти нужные слова.

– А кто я для тебя? – снова задала я этот вопрос. – Я старше, хоть я этого и не чувствую. У нас нет будущего, только настоящее. Зачем тебе затрачиваться на отношения, которые ни к чему не приведут, когда ты еще можешь построить семью, если хочешь. Ты сам-то знаешь, что хочешь? Кто ты настоящий? Я до сих пор не понимаю, чего ты ищешь, друг я и собеседник или нравлюсь тебе как женщина?

  Он даже отступил в растерянности:
– Очень нравишься, неужели ты не видишь?!

– Когда как, – отвечала я со своей неуёмной честностью.

 Какая это была тоска, сознавать, что вот, в этот момент рушится наш карточный домик, не собрать! Не будет возврата к прежнему, милому и теплому общению, без таких вот надрывов.

В эту тяжкую ночь нашими спасителями были бомжи и проститутки. По счастью, к нам пристал с разговорами, шутками и просьбами закурить бомж, отвлек нас, перебил инерцию.

Мы побрели домой в молчании и мыслях. Только уже не в том едином молчании, в котором мы шли к Колизею несколькими часами раньше. Меня трясло и колотило, и шла я безнадежно, повесив голову, как будто тот камень, который я когда-то сняла с его души, лег на мою. Вдруг он остановился, развернул меня к себе, и я увидела прежнее лицо, не сведенное судорогой обиды, с теплотой в глазах. И он сказал:
 
– Что это сейчас с нами было? Давай всё обнулим.

Я похолодела от ужаса в тот момент:
– Всё обнулим? Как будто мы незнакомы? И нашу нежную дружбу?

Тут он в свою очередь испугался:
– Нет-нет, что ты, только то, что сейчас было.

Мы обнялись, радостные, и он сказал:
– Ну, кто-то же должен из двоих быть умнее. Мы любим друг друга, наши чувства глубокие. Не знаешь, что с этим делать, ну и ладно, не на все вопросы есть ответы, это нормально. Ни у кого просто не бывает. Но такие разговоры тоже очень важны в жизни. Хотя я не на шутку испугался!

И я призналась, что мне тоже реально было страшно. Мы посмеялись, что нашли подходящее место для таких колоссальных разборок – Колоссео.

Домой мы уже пришли счастливые, в своё время – за час до подъема. Утром получили привычную выволочку от подруг с вопросом, с какой стати цветы. Ну, конечно, цветы ночью появляются исключительно от хорошего настроения. Он меня обнял где-то в укромном уголке нашей квартиры, весь светясь от счастья, и сказал: «Прости меня. Что я, как дурак, прицепился к слову «наверное»… У меня с этим история связана, не говори его при мне… Люблю тебя, все у нас хорошо, всегда будем вместе».

И все у нас было хорошо, и мы шли утром, рука в руке, и были вместе еще целых три часа! А потом было то, что было: он сплелся в тесном объятии с подругой, продемонстрировав мне всё, что я ранее называла неприемлемым для себя. И я отошла прочь.

В следующую ночь, после того, как он побывал в гостях на вилле миллионеров, мы разошлись ещё дальше. Прогуляли до самого утра и договорились, что между нами будет только нежная дружба. Ничего более. Я была этому очень рада. И не стала заострять внимание на некоторых странных для меня нюансах, когда он сказал: «Зачем тебе это? Я такой – то порыв, то холодный, поэтому я один. Кому это понравится? А ты живая и теплая. Единственное, что я хорошо умею – это дружить. И быть благодарным. Знай, что тебе я никогда не хочу причинить боль нарочно. А у нас с тобой все время серьезные разборки, и легкость ушла».

И я согласна, что всё стало серьезнее, чем кто-либо хотел, и наши системы ценностей оказались разными в критических ситуациях, и наши установки, и наши проекции. В этом нет ничего безнадежного, если ты хочешь узнать и понять человека, посмотреть на мир его глазами, принять на себя обязательства по отношению к нему, если для тебя важно общение с ним. Это готовность перейти от фантазий к реальности.

В эту игру играют только вдвоём. Я знаю точку невозврата. Я вижу эффект бабочки – как костяшки домино посыпались одно за другим события в моей жизни. Вселенная пожала плечами и отвернулась, когда он испугался и предпочел, чтобы наши глаза потухли, когда захотел удушить любые чувства, чтобы было проще. Как я не люблю «простоты»! Где все просто и плоско, там нет жизни, нет глубины, нет интереса. Признаю право людей искать легкость. Но не всегда могу им дать, что они хотят. Для меня легкость чаще равнозначна легковесности и беспринципности, равнодушию и ненадежности, это не для меня. Я есть то, что есть, независимо от того, нравится это кому-то или нет.

И еще мне вспоминается любимый мною стишок-порошок, популярный современный жанр, пишется без рифм и знаков препинания. Не Ахматова, но и мы не Ромео и Джульетта: «Давай останемся друзьями такой же бред как например собака ты мне надоела давай ты будешь мне котом».

Может быть, поэтому в ночь перед отъездом Валера под пустяковым предлогом проявил раздражение, досаду и вспышку ярости. «Из-за тебя», – оценила подруга. Он отстранился, несмотря на наш последний прекрасный разговор и наши договоренности о нежной дружбе. Мне кажется, ему стало мучительно находиться рядом, хотя я была дружелюбна и довольна жизнью без притворства.

В эту последнюю ночь перед отъездом я всё же рискнула прервать его мрачное пивное возлияние в одиночестве. И когда я протянула ему магнитик с подсвеченным огнями Колизеем и полной луной над ним в память о наших римских ночах, на одну минуту его лицо потеплело, и я снова увидела в глазах нежность.

До Москвы-то она уже не дотянула. Погребена в Риме, и место на карте не отмечено.




               Глава 9. Танго втроем. Любовь. Искренность.

        Многие, почти все, считают себя честными людьми и говорят, что никогда не обманывают. Правда ли это? Не знаю ни одного случая. Мы не крадем, да. Но кто из нас не давал взятки и прочие «благодарности», не укрывался от налогов, не пользовался пиратскими копиями, не лукавил в словах и поступках?.. Мы всегда очень легко оправдываем себя и даже не понимаем искренне, что лжем. И что есть правда? Сколько человек излагают историю, столько у нее будет версий. Кого считать обладателем истины?

Вот некто выдаст свой рассказ: скакал на коне, попалась ведьма на моем пути, дразнила яблоком, я ее палкой огрел, тем и спасся. А та, что показалась ведьмой, чувствует всё иначе: стою, наслаждаюсь жизнью, лицо солнцу подставила. Наскочил на меня дуралей на палке, пожалела, протянула яблоко, и получила затрещину вместо спасибо. Тот, кто её любит, замечает только рану и огорчение и спешит утешить пряником, пока пыль от драки не осела.  А кто-то смотрит исподтишка: нечего на солнце лезть, если тень любишь.  Возомнила, что это ее место? Поделом досталось палкой. Жаль, что пряник дали. Отобрать бы.

И никто не соврал. Просто каждый видит свою реальность. Вот и эмоции у всех разные от одних событий. Если хочешь жить в радостном мире, выбирай счастливые. Но не ври себе, не надо фальши. Как в музыке, в которой есть только правда и чистая гармония.

Музыка дарит мне такую наполненность. Нет в мире совершенства, так что я играю пусть не виртуозно, но от сердца. Удивительные мелодии задевают струны твоей души и лечат от любых недугов. Они могут рассказывать мою историю лучше меня. Если бы наши фразы всегда были такими же честными, как музыкальные! Ведь в них не получится взять ни одного фальшивого полутона, этот диссонанс сразу выдает твою ошибку, не спрячешь. И в то же время всего одна нота может изменять аккорд и придавать ему новое звучание. А неверный аккомпанемент разрушит всю гармонию прекрасной мелодии.

С музыкой можно испытать и волнение, и нежность, и восторг, и боль, и печаль. Как я переживала все это, играя танго. То самое, которое Валера мечтал услышать в моем исполнении и единственное, что хотел бы иметь на память обо мне даже после моей смерти. Оно одно и осталось мне зарубкой на моем древе познания…

Это танго приобрело сразу надо мной какую-то власть. У меня возникло чувство обратной зависимости нашей истории и этого танго.  Я не справлялась с ним, у меня тряслись руки и не слушались пальцы, как будто тело противилось разуму, ведь мне так хотелось его сыграть. Я гнала эту странную мысль, не додумав, но ощущение не пропадало: чем сильнее танго, тем слабее наша нежная дружба. Это мистика чистой воды. Иногда мне кажется, что я подключаюсь к какому-то всеобщему информационному полю, и сама боюсь углубляться в такие мысли. Но они зачастую сбываются. Так и было. Словно милая мелодия с проникновенными словами унесла нашу нежность. И это вызывало у меня такую великую печаль и грусть! Я плакала и играла. Я препарировала себя, как хирург, только без наркоза, без обмана. Я шла навстречу боли, и через сожаление о потере я осмысливала и изживала свои эмоции, я училась отпускать и принимать то, что есть. Зачастую весьма непросто принять сердцем игры разума!

Меня не обижали и не унижали абсурдные обвинения, но я никак не могла поверить, что такое обесценивание всего – осознанная позиция, а не сиюминутный взрыв раздражения или беспомощности. Мозг искал рациональное зерно, а моё разочарование – лазейку для оправдания. Я воодушевилась целью: справлюсь с танго – преодолею и период несправедливости, дождусь за это извинений хотя бы. Я сумела собрать мысли и чувства воедино, и танго покорилось мне. Боль утихла, прошла через обострение. И тогда я смогла искренне первая протянуть руку человеку, чтобы вывести его из тупика на перекресток и избавить от разрушающих эмоций, если причиной их была я, как это ни грустно. Ведь из двоих, как он однажды сказал у Колоссео, кто-то должен быть умнее. Но сейчас его сердце и разум были закрыты, ненависть и отчужденность стали для него «идеальной ситуацией», его свободным выбором. Это огорчало, но одновременно позволило мне без сомнений отпустить всё то, что умерло. Только гармония музыки вечна, и танго теперь слушает муж и наслаждается вместе со мной.

Есть легенда истории возникновения танго: это танец двух соперников, сражающихся за «даму сердца». Были странные переклички в движении наших трех фигур, будто мы исполняли па и контрапункты этого танца не по своей задумке. Кто был нашим хореографом? Я получала от одного то, что не получала с другим. И это всегда было то, что мне необходимо. Я написала письма обоим. Оба хотели петь мне одну и ту же арию. Непостижимым и случайным образом судьба провела нас с мужем по всем уголкам Москвы, по всем кафе, где мы побывали с Валерой. Как будто Вселенная стирала следы одного и заменяла их другим.

В такие моменты я ощущаю свою связь с миром, который дает мне знать:  я не одна, всё, что мне надо – принять и признать себя частью чего-то целого, неизмеримо большего, того, что знает меня лучше, чем я сама, и сделает меня счастливой и наполненной. И я отдаюсь этому. Я учусь открываться миру и с благодарностью принимаю его дары. Их много. Но главный – это то, о чем я просила. Правильный путь. Передо мной закрылась калитка, но распахнулись ворота.

Не из-за чего мне было терзаться чувством вины, недоумения и сожаления с Валерой. Всё, что было в моих силах, я сделала. Могу быть только благодарна, что он отстранился. Добром бы это не кончилось. Я отдохнула душой, и муж начал за мной ухаживать, как в юности. Мне много чего пришлось вытерпеть, а теперь я с восторгом и удивлением принимала свою награду: ценность признаний в любви и чуткое внимание.

Это самая настоящая любовь, когда человек узнал тебя со всех сторон, видит твои силы и слабости, принял тебя, как ты есть, понимает, что ты для него значишь, и жаждет отдавать тебе всего себя. Вот она какая, истинная любовь: без фальши, не платоническая, не на три часа, не легкая и не веселая. Она переживает разные периоды – сближения и отдаления, цветения и засухи, буйства и отдыха – и выживает несмотря на трудности, как сама природа. «Делай, что хочешь, – сказал муж, – только будь со мной, я без тебя ничто. Так любить тебя, как я, никто не будет».
 
Блаженством для меня было осознать, что мы можем ещё так раскрыться друг перед другом и дать счастье и любовь. Меня искренне восхищает в муже, что он не идеальный, а такой настоящий, понимает и замечает многое, да ещё и таит в себе неизведанные мной глубины.  Я прониклась к нему большим уважением за то, что вижу сейчас развитие и изменение его личности, как он обретает связь со своим источником, со своей душой, и начинает расти, двигаться вверх и становиться счастливым. Он осознал и принял свои раны и залечил мои. Я наслаждаюсь жизнью рядом с ним, искренне отвечаю на его чувства и очень благодарна. 

И тени сомнения не осталось, кто достоин меня и моей нежности. Всё наносное развеялось, как дым. Искра мимолетного увлечения сверкнула и погасла, а наш костер горит – только давай пищу огню.

Судьба всколыхнула мне всю душу, перевернула всё вверх дном, чтобы расставить ценности по своим местам и сделать меня счастливой женщиной. Там, где один искал, что можно от меня получить, другой думал, что может отдать. Для одного меня стало слишком много, для другого – всегда мало. Один зашел со мной в тупик, другой – поднялся к звездам. Один пробудил бездны и ужаснулся, другой заглянул в них и восхитился. Один пугается эмоций, которые делают глаза лучистыми, другой ищет их. С одним я поставила «минус» себе, с другим – «плюс» ему, и наступили равновесие и гармония. И все «петельки-крючочки» стали теперь попадаться на нашем пути, милые знаки, совпадения и удачи, которые знаменуют, что ты именно в том месте, в котором должна сейчас быть. Меня завораживают признания мужа, что рядом со мной он наполняется энергией и чувствует, что живет, радостный всем на удивленье.
 
Мне выпало за этот год великое счастье – видеть, как рядом со мной изменяются и преображаются два мужчины.  Когда я наблюдала пробуждение лучшего, я чувствовала, что живу не зря, что и я внесла свою маленькую крупицу пользы в мир, и в нем стало больше любви. Ведь ничего другого миру и не нужно.
 
Я станцевала свою партию в этом танце эмоций, в этом танго втроем, с наслаждением. И продолжаю танцевать в потоке. Каждый из троих получил, что искал. Разве это не был восхитительный в своей искренности танец с партнерами, с накалом и нежностью, с подъемами и падениями, с тонкими движениями душ, с глубинами и вершинами, с тьмой и светом, без страха оступиться, с доверием к своим желаниям?
 
Я так наполнена любовью и признательностью, что во мне нет места для обид, отчужденности или снисходительности. Волнами накатывали на меня то счастье и восторг, то горечь и печаль, то нежность, то сомнения. Только не уныние. Страсти создают мелодию жизни. Это была сложная музыка, и я сыграла свою мелодию по мере сил.  Да, опять не виртуозно, но от сердца.   Я бы рада была исполнить не только свою тему чисто, но и Валере дать раскрыться и заявить о лучшем в себе во весь голос. Не хватило опыта.

Меня мучило сомнение – какая нота в его партии фальшивая? Где он настоящий – когда испытывает рядом со мной «чувство абсолютного счастья» или когда он «в тупике и его в моей жизни нет»? Сейчас я понимаю, что он везде такой, какой есть. Просто это два состояния под влиянием на его душу разных внешних воздействий, и оттого его мысли, чувства и слова диаметрально противоположны. А я не менялась, я цельная натура, мой источник не закрылся, поэтому я и сейчас не откажусь ни от одного своего слова. В моих словах нет фальши.

Все в жизни происходит ровно тогда, когда нужно. И мир посылает нам тех людей, которые нам необходимы на пути, чтобы мы через них познавали и улучшали себя, чтобы мы исцелялись, давали друг другу то, чего нам не хватало. Я все равно буду с теплотой и благодарностью относиться к Валере как к части моего прошлого, и верю, что мир еще даст ему возможность раскрыться и тоже вспоминать обо мне с признательностью.

Вот такое танго случилось… Говорят, танго – это естественно. Если откликается душа.




           Глава 10. Печали и радости. Горечь.Капкан.

       Я не предполагала, что с окончанием поездки мои настоящие огорчения только начнутся и будут набирать силу не по дням, а по часам. Впереди меня ещё ждало испытание отторжения.

В радостном настроении, похоже, вернулась я одна. Вся наша компания моментально рассыпалась на атомы в аэропорту, даже последних чемоданов не дождавшись. Ссор не было, но связи стали такими непрочными, что соединение распалось как будто само собой. Мне не удалось собрать всех после поездки, мы не виделись, все стали очень заняты. Мы мало разговаривали даже с близкой подругой. Что-то было неладно.

Между мной и Валерой ощущалась ссора, которой не происходило на самом деле. Я чувствовала с его стороны напряженность и обиду, закрытость и отстраненность. А ведь мы так искренне договорились беречь нашу нежную дружбу. Можно ли по недомыслию спутать дружбу со враждебностью? Всё это вызывало у меня тревогу, угнетенность и чувство вины. Я боялась доверять своим ощущениям. «Преувеличиваю, – отгоняла я от себя невеселые мысли. – Снова всё у меня вразрез с людьми. Просто надо дать время, дистанцироваться дружелюбно. Сдается мне, я хочу от всех невозможного». Знаю только, что я не общаюсь с друзьями так. И уже в который раз замечу, что зря я не доверяю себе и продолжаю наблюдать, когда надо бежать и спасаться из ловушек.

С некоторых пор у меня обострилось чутье на ложь.  Я ощущаю оттенки мысли и чувства в слове, интонации, междометии, все недомолвки и фальшь. Тоскливая пустота и беспомощность охватывали меня от общения, которое отдавало ложью. Не только Валеры, но и подруги. Это была такая боль и недоумение – зачем? Это хуже, чем прямой обман с целью манипуляции. Именно бессмысленность этой грязи угнетает. Меня не тянет к саморазрушению, я не хотела терпеть уколы уязвленности или гнева и исподволь тратить свою энергию на разгадку таких никчемных шарад, когда вокруг кипит настоящая жизнь.

Мне было больно от непонимания, но я тешила себя надеждой, что можно во всём разобраться, было бы желание. Я верила, что в один миг не отбросишь открытость и доверие без веской причины, даже не пытаясь что-то исправить. Мне было горько и печально, и я винила себя за то, что чем-то всё разрушила.

Я была растеряна от того, что людям не приносит радость общение со мной, им хочется отстраниться. Я вообще заметила, что чем больше я подбрасываю веточек в свой костер, тем дальше от жара отодвигаются одни, но зато, как мотыльки на огонь, приближаются другие.

Ту же самую фальшь я стала чувствовать и с одной, и с другой подругой. Я не понимала такого предательства и изменения отношения ко мне. Но я дорожила ими больше, чем своими амбициями, и обиды у меня не было. А были только боль и печаль. Всё это попахивало умыслом и выдавливанием из компании, но мне было невдомек, и я тщетно пыталась достучаться до сердец близких мне людей. Но все шло так, как шло. И я продолжала терзаться чувством вины, растерянности, беспомощности, разочарования и сожаления.

И всё это тем более удивительно, что одновременно я была очень радостной и счастливой. И всё это благодаря мужу. Каждая женщина нуждается в таком партнере, который может дать это ощущение счастья. Весь негатив тогда уйдет на второй план, и ты будешь знать, что трудности временны, все преодолимо, за этим спадом будет подъем, ты не одна. Муж тоже вышел на свой край времен, его природное чутье обострилось непостижимым для меня образом. Он стал понимать меня, мои глубины, мою природу, мою внутреннюю жизнь, тонко замечать, что творится вокруг меня. Он проявил настойчивость и нежность. Он уделял мне столько внимания, как никогда в жизни.

Легко любить и быть верной тому, кто этого достоин. Эта встряска пошла нам обоим на пользу и помогла освоить науку: мне – проявлять свои желания и ценить себя, а ему – слышать меня и быть счастливым, удовлетворяя мои потребности. Так и должно быть в настоящей паре. Слушать музыку друг друга. Он услышал внутреннюю и полюбил внешнюю, и именно с этих пор я играю ему на пианино, и это ни с чем не сравнимое удовольствие – играть для того, кто тебя слышит.
 
Вот в такой бочке мёда затесалась одна маленькая, но зловредная ложка дёгтя. Мои терзания отравляли мне жизнь, всегда маячили у меня в голове, причиняя беспокойство и боль. Я тратила силы и энергию на бесконечный внутренний диалог с оправданиями. Не знаю, как один человек может воспринять такой коктейль из эмоций. Но я свою чашу выпила до дна и сказала себе: «Довольно!».
 
Все видели меня радостной, но в глубине души меня изводили вечная досада, сожаление и вина.
Я чувствовала себя пойманной в капкан. В прямом разговоре Валера ушел от ответа на вопрос – почему мне кажется, что мы в глубокой ссоре. Он не отвечал откровенно на мои слова и не задумывался о последствиях или, скорее всего, хотел их.  А, значит, для меня наступило время собирать камни.

И тогда я решила вырваться из этого капкана на свободу, даже если это принесет мне боль. Я хотела сохранить себя в целости, отбросить ненужное мне.

Пора, наконец, мне было понять, что за приманками скрываются ловушки, и научиться их избегать.



              Глава 11. Честность. Освобождение. Недоумение.


Я сделала всё, что в моих силах, до того, как сказать себе: «Ну, пожалуй, хватит с меня». Ради чего мне маяться в неопределенности, быть без вины виноватой и не чувствовать уважения? Всё это разрушительно для души и ничего не дает ни одной из сторон.  «Не делаю ли я из мухи слона, – продолжала я терзаться сомнениями до последнего. – Романтика прошла, и хорошо. Но возможно ли внезапно потерять интерес к личности? Или пора мне довериться себе, если я чувствую, что в тягость?».

 Жаль было терять ценные отношения, которые мы оба назвали ещё так недавно нежной дружбой, страшно было ошибиться. Но что-то всё же умерло и потеряно безвозвратно. Я чувствовала, что пришло время всё отпустить, а не ходить вокруг да около. Причем отпустить с улыбкой. Как конец одного прекрасного эпизода жизни. Для того, чтобы мог начаться новый виток.

Теперь мы уже не бежали друг к другу, как осенью. Но одна встреча всё же должна была состояться. Мы ждали концерта и не собирались от этого отказываться. Это был мой единственный шанс расставить все точки над i. В глубине души было понимание, что эта встреча – последняя. Я-то была готова к любому прямому и честному разговору, но хотел ли этого он? Было бы жаль испортить такой неприятностью вечер перед концертом и не слишком удобно после.

И тогда я решила написать письмо о наболевшем, полагая это изящным и проверенным временем способом спокойного разговора.  Я вертела строчки на все лады, стараясь найти незатертые слова о том, что я чувствую.  Об ощущении, что дружбу с её открытостью и доверием сменила отстраненность и обида, а вместо радости от общения со мной я теперь чувствую только камень у него за пазухой.  Я благодарила за всё и просила решить, можем ли мы устранить то, что нас печалит. Если же нет, то ничего не поделаешь. Сохраним честность и уважение и оставим в памяти только хорошие моменты.

Это было очень теплое письмо, такое же искреннее, как наше общение в пору эмоциональной близости. Я предложила выбор, но про себя знала ответ: это финал.
 
Я думала, что изложила всё предельно ясно, безо всякого подтекста и намеков.  И, возможно, именно этим задела. Я не оставила ни малейшей лазейки избежать ответственности и сделать вид, что всё распалось само собой и никто не виноват, снова не дала возможности «сохранить лицо».

Как ни странно, при наших изменившихся отношениях мы опять оба сбежали с работы, чтобы встретиться за несколько часов до концерта и провести время вместе. И мы снова сидели в кафе и гуляли по улицам Москвы. Но как же отличалась эта встреча от прочих! Я весь вечер проверяла его, даже провоцировала на что-то. Я искала какую-нибудь зацепку, которая скажет мне, как я ошибалась, и я смогу не отдавать письмо. Но, увы! Не было проблеска надежды. Он будто выдохся и был напряженный, настороженный, закрытый. И скучный! О, нет… Я как-то сказала, что скуку терпеть не стану, потому как – зачем мне это. Вечер пришлось заполнить мною. Я сама чувствовала, как меня много: я как опара, вылезаю из квашни, мне тесно здесь, я переливаюсь через край.

Я не ощущала ни теплоты, ни эмоциональной близости, ни радости, ни доверия. Так что я без колебаний, с улыбкой, вручила запечатанный конверт. С этого момента я с ним прощалась. Мне было одновременно радостно и грустно. Радостно оттого, что я сделала это. Зачем людям дискомфорт и общение через силу? Грустно потому, что я поставила точку, и всё закончилось. Мы расстались в метро, и я только проводила его взглядом, полным сожаления о таком глупом и бесславном конце прекрасной истории.

И больше мы никогда не виделись.

Я совершенно не жалела, что отдала письмо. Наоборот, я чувствовала приподнятость и облегчение от того, что я всё прекратила. Я была уверена, что большего, чем свобода от ненужного общения, я не могла бы дать. Какие бы причины к тому ни привели, но я не сомневалась, что именно этого он хотел.

 Можно было бы удалиться молча, постепенно перестать общаться как бы случайным образом, сунуть голову в песок. Но я предпочла разрубить этот гордиев узел. И не пожелала позволить считать, что можно вести такую игру со мной, что я согласна с таким обращением. Ну уж нет, это не мой путь. Где же наши честность и уважение друг к другу, ведь всё-таки между нами не были заурядные отношения дальних знакомых. Или это тоже моя очередная иллюзия?

Что касается меня, то дружба со мной вполне могла бы сохраниться, но искренняя, открытая и прозрачная, как я и написала. Знаю, некоторым такая мысль, как дружба между мужчиной и женщиной кажется вздорной. Но не мне. И тени сомнения я не испытывала. С каждым человеком у меня особенные, своеобразные отношения, ведь мы все такие разные. К каждому я поворачиваюсь той гранью, которая ему интересна. Нет шаблонов, нет приемов, нет застывшего стиля общения. Одно для меня неизменно – уважение и взаимный обмен энергией.

 Много же мне пришлось выслушать, когда он, наконец, прочитал письмо. Меня потряс и выбил из колеи на месяцы его грубый и агрессивный ответ на мои добрые слова. Значит, я верно все чувствовала по сути, хотя даже в страшном сне не могла бы предположить такую форму. С горьким удовлетворением я поздравила себя с прекращением странного общения.

Мне самой было удивительно, что все эти упреки и обвинения не вызывали у меня в ответ ненависть или желание отплатить той же монетой. Они даже не обижали меня, именно в силу своей несостоятельности, ведь я знала, что эти интерпретации не имеют к правде никакого отношения.

Горечь и недоумение вызывала у меня его грубость, невозможно было поверить, как человек умудрился перевернуть разом все свои слова и мысли. Или он повторял чужие слова? И кто-то давно отравил ядом лжи его источник, поэтому он так изменился? Я не узнавала его. Я видела перед собой обиженного, циничного человека, как будто униженного чем-то и мстящего за это, потерявшего разом способность видеть, слышать и мыслить.

 Печаль и изумление вызывало у меня то, что он постарался обесценить всё, что было, и даже мою жизнь, мой образ мыслей и меня. То есть всё-всё, что ему так нравилось и чем он восхищался ранее, превратились теперь в свою противоположность. А ведь я не изменилась.

Он катился вниз по параболе, как с ледяной горки, и вот уже все его чувства застыли и не подавали признаков жизни, потому что в том тупике, куда он съехал, нет ни честности, ни открытости, ни доверия. А есть рутина и привычная среда обитания «обыкновенных людей», которых моя жизнь «вообще не пилит», где всякая «заумь» не в ходу, кому не надо «рыть мозг» и бередить душу. «Лучше бы ты просто послала меня на три буквы, – сказал он мне на прощанье, – это вот было бы понятно и правильно».

И не нашел для меня ни одного слова благодарности. И то, что было особенно ценным между нами – доверие – умерло в страшных муках.

Я была ошеломлена всей этой странной для меня, неадекватной и недостойной реакцией. Но не стала вступать ни в объяснения, ни в оправдания, ни в разбор чего бы то ни было. А поставила здесь точку и продолжила предаваться семейным радостям, в которых он тоже усомнился, как и в моей самодостаточности.

Мне не верилось, что эти слова он сам считает правдой, что его мысли и ценности внезапно изменились на свою противоположность. Поэтому основным моим чувством было удивление.

Боль пришла позже, и мало мне не показалось.

      



        Глава 12. Раскаяние. Боль. Печаль. Надежда.


        Меня угнетало сознание, что я не могу принять как должное поведение других людей, если считаю что-то недопустимым или некрасивым, не совпадающим с моими ценностями, кажусь людям нетерпимой. Я чувствовала вину за то, что причинила человеку боль. Ведь я продолжала наделять Валеру своими проекциями и предполагала, что это беспомощность и смятение от нанесенной мной душевной раны вынудили его укрыться за агрессией и обесцениванием. Я думала, он раскаивается за свои грубые слова и не смеет глаз поднять от стыда. Мне было тяжело и печально это сознавать.

И хоть доверие умерло, я продолжала надеяться, что ему хватит вежливости просто поблагодарить и извиниться за то, что наговорил в сердцах. Но этого не случилось. И у меня, вслед за доверием, умерло уважение к мужчине.
 
Я осознала, что всё, что было им сказано, это не сиюминутная реакция, а его настоящие мысли и чувства. Это поведение настолько шло вразрез с его образом мягкого и отходчивого человека, что никто бы и не поверил в его грубость и жестокость со мной одной.  Почему я вызывала такие сильные эмоции и от чего он защищался? Это обесценивание было удручающим и несообразным по силе реакции настоящему положению вещей. Его слова не давали мне покоя. Если до сих пор я думала, что лгал и грубил он на прощанье, то теперь мучительно сомневалась, правдой ли была вся наша нежная дружба, все слова, все поступки.

И вот тут хлынула боль.

Я не могла в это поверить, я не видела никакого смысла и удовольствия или его выгоды в таком притворстве. Передо мной были факты, но я уже начала сомневаться в самой себе. Что-то не стыковалось, какой-то кусок мозаики выпал из моего поля зрения, и это не отпускало меня.

Я знала другого человека. Я общалась с другой личностью. Или настолько обманывалась? Мы искренне обменивались мыслями, чувствами, сокровенными переживаниями без масок и прикрас, с полным доверием. Чем большим ты поделился, тем глубже открылся – заглядывай в мои глубины. Страшно? Значит, не готов. Или ленив и не любопытен. Это заслуживает сожаления, но не осуждения. «Ты думаешь, ты меня знаешь? – был от него упрек среди прочих. – Нравится распутывать меня, как клубок? А мне вот это не нравится. Да я сам себя не знаю!». Как можно узнать человека, если сам он хочет закрыться и спрятаться в норку? Кто догадается, что он думает? Чувствует? Человек – бездна, и сам себя не поймет, если боится подойти к краю и заглянуть. А раз пугается и не понимает себя, то будет бояться и других.
 
Я раскаивалась за многое. За то, что пыталась понять мир другого человека и пустила в свой, позволила себе быть откровенной. Что все «такие», а я «другая». Неужели я всё придумала и что-то хотела урвать для себя, а не поделиться от своих щедрот, и вообще вышла за рамки, нарушила правила, бездушно играла чужими чувствами?

Я так хотела закончить эту историю добрыми словами, с улыбкой, к общей радости, перестать чувствовать себя виноватой, никому не быть в тягость. Стало ещё хуже. Как говорят, не буди лихо, пока оно тихо. Словно меня угораздило разворошить осиное гнездо тем, что я посмела назвать всё своими именами, отказываясь терпеть фальшь и отверженность.

Меня как будто подвергли всей компанией остракизму, объявили недостойной общения, после поездки я стала persona non grata. Но за что? Этого мне никто не объявил в лицо. И что надо совершить, чтобы с тобой не разговаривал и делал вид, что тебя не существует, мужчина, который держал тебя в руках? Не видеть, не слышать, не встречаться – в общем, забыть «безумного Герострата».

Могу ли я всерьез думать, что недостойна его? Или подруг? Несмотря на абсурдность этой мысли, я ощущала растерянность, угнетенность и разочарование. Искренний разговор не был нужен никому, кроме меня. И никто из этих эмоционально глухих людей, называющихся так долго моими подругами, не протянул мне руку помощи, не взял на себя часть моей печали, не признал в моей боли свою лепту!
 
Моими спасителями стали любопытство, привычка думать и анализировать. Мне хотелось найти правду, докопаться до сути, чтобы понять и простить. Я не боюсь задавать себе жесткие вопросы и не отвожу глаз от того, что мне не нравится. И я осознала, что позволила втянуть себя в роль жертвы.

Я ведь нарушала привычные правила, и окружению это не нравится. Оно идет на всё, чтобы заблудшая овца приняла позу покорности и вернулась в стадо со склоненной головой, играя при этом на страхе отверженности, чтоб неповадно было. И это отбрасывает на нижний уровень, где есть только страдания. Ты испытываешь чувства вины, растерянности, беспомощности. Соглашаешься с тем, что ты недостаточно хорош для кого-то или чего-то. Думаешь о несправедливости людей к тебе.
Концентрируешься на своих недостатках и игнорируешь достоинства, идешь на поводу у других.  А зачем? В этом ни смысла, ни прока, ни удовольствия. Никто никому ничего не должен. Но сам себе ты должен многое. Нет нужды заботиться о мнении окружающих. Им хотелось бы привычных и предсказуемых поступков и мыслей, чтобы с тобой было безопасно и комфортно. Но их претензии – это только их проекции. В этом нет гордыни, но есть самоуважение. Я предпочту лучше открыть душу и получить удар под дых, чем закрыться и обкрадывать себя, лишать себя жизни во всех ее проявлениях, с болью и радостью.

И когда я это осознала, я смогла, наконец, отделить зерна от плевел и понять, что важным является только то, как я к этому отношусь, что для меня представляет ценность, что я думаю и чувствую по этому поводу.

Я сама проживаю свою жизнь, каждый её эпизод является для меня драгоценным опытом и уроком. Я делаю то, чего жаждет моя душа, и иногда мы с ней покидаем торные и привычные тропы, чтобы удовлетворить свое любопытство, узнать, что там за поворотом, и насладиться жизнью по полной, во всем ее многообразии, получить пищу  для всех органов чувств, подбросить дровишек в свой костер, чтобы мысли искрили, чтобы глаза горели, чтобы энергия питала тело, чтобы жить, а не существовать.

И тогда я смогла снова вырваться из этого круга страданий и жалоб. Я не обижалась ни на Валеру, ни на поведение «подруг», не выдержавших испытание на терпимость к непривычному и неожиданному. Это было странно мне самой, но я искренне не испытываю ни отчужденности, ни раздражения, ни обид. Просто не могу. Только глубокая грусть сжимает мне сердце. Я пыталась вначале также обесценить их для себя, чтобы мне стало легче. Но у меня ничего не вышло. И я с радостью осознала, что для меня важнее, что они случились в моей жизни и украсили своим присутствием кто месяцы, а кто и долгие годы. Я не могу и не хочу предположить, что они были недостойны потраченного на них времени, доверия и любви. Просто все в жизни имеет свой конец, как и своё начало, и когда заканчивается одно, обязательно дается что-то другое, открываются двери, надо только внимательно их искать.

Я верю, что мы вкладываем что-то в тех, с кем соприкасаемся. Может быть, поэтому вокруг нас происходит этот круговорот людей, чтобы обмен энергиями был равноценный. Может быть, я как зеркало для людей. Кто-то заглядывает и видит свет и надежду, а кто-то – тьму и вековые напластования гнуси. И уходит, оскорбленный. Сын называет меня «возмутитель спокойствия».

Мне было дано огромное счастье и удовольствие видеть рядом с собой преображение двух мужчин. Один пережил со мной за долгие годы и подъемы, и спады, заглянул вглубь себя и дал мне преданную любовь. И это дарит мне блаженство. В другом я с восторгом наблюдала пробуждение его лучших качеств, просто перерождение в мужчину и счастливого человека. Тем больнее мне видеть регресс. Он прикоснулся к непонятному для себя, к чему не был готов, и решил спастись, чтобы остаться в комфорте. Предпочел легкость. А про душу забыл.

К тому, что важно для души, невозможно подходить поверхностно. Легко можно относиться к соблазнам, удовольствиям, пустым развлечениям и неважным для тебя людям. Труд, особенно над собой, всегда серьезен. И это хорошо.

 Я совершила этот труд, я провела эксперимент над собой до конца. Я шла навстречу боли, в наивысшую ее точку. Я не спускала пристального взгляда с неё и поэтому изжила. Это как прижигание лазерным лучом. Да, рубец останется, но язва затянется, всё заживет, все проходит. Имеет значение, усвоил ли ты этот урок, или жизни придется ещё выдавать задания на проработку.

И все равно до сих пор у меня случаются фантомные боли, хотя я всё принимаю, ничего не хочу и не ожидаю. Я с благодарностью и нежностью понимаю, что я перенесла ещё легкую прививку людского страдания, потому что была окружена заботой и любовью мужа. Я на каждую потерю из отвернувшихся друзей была вознаграждена приобретениями – и какими! Они наполняли меня воодушевлением и восторгом. У меня была гармония, интересная (хотя бы мне и некоторым) жизнь и горящие глаза перед ее чудесами.

И никто, кроме меня, не знал, что я весело смеюсь, а в
душе – плачу. Мне было так тяжело и больно, что я сама нуждалась во внешней помощи. А ведь со мной не происходило ничего фатального, просто – частный случай всеобщей женской истории. Я осознаю, с ужасом, каково приходится людям, которые переживают боль и тоску, разрыв отношений с любимыми и друзьями, потерю ориентиров в жизни, если у них в такой момент нет поддержки, если они чувствуют себя одинокими, отверженными и беспомощными. Мне больше не кажутся надуманными проблемы, с которыми люди вынуждены приходить к психологам, если им больше негде выговорить и выплакать свое горе, ведь не у каждого есть ближний круг безусловной поддержки и доверия. Я глубоко сочувствую им и признаю, что мы бываем очень, очень уязвимы, когда дело касается любых отношений между людьми. Ведь это занимает нас больше всего.

Жизнь была так благосклонна ко мне, что мне иногда удается чуть-чуть, в меру своих сил, помочь некоторым перенести свою боль. И это стало возможным только потому, что я прошла через свои испытания. Вот почему я их принимаю с благодарностью.

Из всех горьких размышлений наибольшую печаль мне причиняло сознание, что я оставила в душе человека только тяжесть вместо воспоминаний о таком хорошем, о нежности, о тепле. Я не хотела этого. Чем, кроме ненависти и презрения могла я объяснить такое игнорирование напоказ? И как можно было прийти к невозможности даже вежливого равнодушия дальнего знакомства?
 
С нами случилось то, чего мы оба до ужаса испугались той ночью, возле Колизея. Мы «обнулились» до абсолютного нуля. И если я смогла простить человека с его слабостями, то как бы ещё мне перестать обвинять себя?

Я пытаюсь научиться не раскаянию, а смирению. Мне не подвластны чужие чувства, но я в ответе за свой собственный путь. Я выбрала благодарность, нежность и признательность. И смотровую площадку. А он – тупик, ненависть и безучастность. Печально, что его реальность такова. Вот так загадка жизни: он получил, что хотел, но при этом вместо счастья и довольства в его душе такие разрушительные эмоции.  Меня же наполняет радость за то, что это было в моей жизни. Несмотря на боль, разочарования и финал, разыгранный не по моим нотам.
 
В этом спонтанном танце эмоций мы перепутали все фигуры и потеряли контакт, как в разговоре, который начат был задушевно, а кончился пшиком, бурей в стакане воды. Но и такой опыт чему-то учит.  Мы влияли друг на друга, как могли, удивляли, преображали один другого. И пугали. Он меня – тем, как меняется человек, когда закрывает душу цинизмом, страхом и осуждением. Я его – своей внутренней жизнью.
 
Не каждый партнер хочет вместе со мной заглядывать в бездны, искать ответы на загадки и вникать в тайны жизни. Узнав меня чуть глубже, Валера, кажется, не смог вынести, что перед ним не тихий милый пруд, а океан, и я разная. Меня даже не две, как он боялся и упрекал, меня бесконечное множество.

Но я не могу быть одинаковой в разных ипостасях. Не могу и не хочу быть совершенством, ангелом, сокровищем, best of the word, sibyl, и раз за разом падать с пьедестала, на который сама не залезала. Я просто живая и теплая. И чего это заслуживает – признания или осуждения? Слушайте, если у вас открыты уши, думайте, если вам интересно. А нет – отойдите в сторону с моего пути. Я не могу не меняться. Завтра я буду не такая, как вчера. И ключ к этому я подберу сегодня. Я постоянно задаю себе вопросы, чтобы честно на них ответить, чтобы узнать, кто я. Чтобы способствовать тому, чтобы в мире стало чуть больше любви. Чтобы волновать души, которые готовы изменяться.

Вот поэтому я обратилась ко Вселенной, на этот раз поддавшись желанию обнять старый дуб, с просьбой дать мне твердости дождаться, когда Валера укрепит свой дух, заглянет вглубь себя и перестанет заниматься саморазрушением, испытывать ко мне ненависть и делать вид, что меня нет в этом мире. Я есть, он есть, мы оба хорошие, как и все люди, нет нужды лелеять в душе темные чувства только потому, что в общении что-то не задалось, и какая разница, по какой причине, если жизнь продолжается и преподнесет ещё много сюрпризов и радостей, которые надо встретить с открытым сердцем, опираясь на опыт и на осознание ценности всего, что с нами происходит не за что-то, а для чего-то, и наша задача – найти в этом смысл.
 
Вселенная всегда дает то, что нужно. И в тот же день он мне написал, впервые за полгода, коряво, неуклюже и эгоистично, про то, что его интересует больше всего – про себя. Но всё-таки, для меня прозвучало это волшебное слово «спасибо», и это был мой катарсис.

Я перестала рефлексировать над этим и занялась более полезными и интересными вещами. И я надеюсь, что ростки в его душе проклюнутся рано или поздно, и он перестанет запрещать себе быть счастливым и начнет жить осознанно, не убегая от себя, доверяя себе, не пугаясь неизведанного и непривычного.

Я думаю, я все-таки успела многое ему дать для мироощущения, хоть он это и отрицает теперь, но когда-нибудь, когда он созреет, эти семена дадут всходы. Он не будет помнить, почему и от кого остался след в его душе, но я верю, что главное – результат.

Времени всегда ровно столько, сколько нужно, и дорога может кружить и петлять, лишь бы вела в правильном направлении.





         Глава 13. Открытия. Признательность. Любовь.

         
У моих эмоций, исполняющих свой оригинальный танец, есть внутренний и внешний наблюдатель.
Внутренний наблюдатель – я сама. Я им всем рада, всех жду – заходите. «О, кто вы? Как зовут? Почему не встречались с вами раньше? Или вы были с сестрой? Похожи. Но разные. Останьтесь! Или заходите ещё… Только вон ту не берите с собой. Интересно было ее узнать, но лучше нам не встречаться. А с вами здорово, конечно, но только изредка. Всё время я вас не выдержу».

 Внешним наблюдателям – друзьям и знакомым – приходится труднее. Как понять, какую эмоцию испытывает человек, если он сам её не называет? Мы предполагаем, что с близкими нам людьми чувствуем примерно одинаково, ведь мы же сошлись на базе каких-то общих ценностей, схожих интересов и установок. Мы предполагаем, что если к черному ящику по имени «человек» подать на входе определенный сигнал, то на выходе будет прогнозируемый ответ. И тогда мы чувствуем, что понимаем друг друга, между нами эмоциональная близость, нам легко, спокойно и безопасно.
 
Но что, если на выходе неожиданный сигнал? Не такой, как был, как у всех, как привычно? Если рефлексия и мироощущение другие? Это опасность. Мозг в напряжении и не знает, чего ждать, это некомфортно. И люди инстинктивно избегают общения, потому что так им легче существовать, не надо напрягаться, не надо задумываться и переосмысливать свою реакцию. Люди в своей массе хотят делать, как им проще, чувствовать себя хорошими и сохранять уверенность в своей правоте.

Если ты вдруг начинаешь смотреть на мир широко открытыми глазами, идешь по жизни с другим ощущением, меняешь свое поле, когнитивное и эмоциональное, то этим бросаешь вызов людям, хоть этого и не хочешь, это получается само собой. Тут парадокс: ты больше чувствуешь, понимаешь и любишь всех, а они тебя за это – всё меньше.

Люди в ответ, чтобы сохранить себя, начинают избегать тебя или обесценивать. Они перестают понимать, что ты говоришь, хоть это очень простые и ясные вещи, и вместо того, чтобы прислушаться к себе, сместить угол зрения, взглянуть на мир шире, раздражаются и скучают с тобой.

От этой закрытости и отрицания один шаг до обвинений: ты странная, ты нетерпимая, ты не понимаешь чужих проблем, ты никого не интересуешь, ты «не в кассу и не в кайф».

И если ты танцуешь в потоке, это тоже некоторых раздражает, и так можно отделить истинную дружбу от фальшивой. Если люди чувствуют в чем-то свою ущербность, пусть только в ощущениях, это вызывает у многих и ревность, и зависть, и чувство, что их обокрали, раз у тебя это в избытке, а у них – в недостатке. Как будто мы черпаем из одного источника, и все дело в том, кто раньше добежал. На самом деле, источник у каждого свой, он бездонный, он в душе человека и связан со всем миром. Только найди его, расчисть от камней страха, осуждения, отстраненности и получишь всё, что тебе нужно.

Все люди хорошие. Просто у всех разные ценности и интересы, и они меняются, если человек не застыл в своем развитии, как муха в янтаре.  Мы должны быть с теми, с кем совпадаем. Мы должны оставить тех, с кем перестали совпадать. Это происходит и происходило всегда и со всеми. Кончается одно, начинается что-то другое, новое.
 
Но это так больно, почти невыносимо, – терять друзей, особенно старых, с которыми, казалось, ты будешь вместе всю жизнь. Это ранит, удручает, вызывает чувство отверженности и беспомощности. И ты ничего не можешь с этим сделать, кроме как принять факт, что стал другу не важен, не интересен, не близок, и отпустить. Он не назовет причины, может быть, даже и не сможет, он просто хочет отодвинуться от опасных для себя чувств. И если это не прямая ссора, не конфликт, и ты не знаешь за собой вины, то, настаивая на общении, которого друг не желает, вызовешь у него только чувство вины, и он за это ответит агрессией, чтобы защитить себя.

Трудно смириться с тем, что ты не важен для тех, кто важен для тебя. Может, тут как раз гордыня мешает? Ты их принимаешь, какими они есть, а они тебя – пока ты их устраиваешь.

Я получила это испытание отторжения с подругами. И хуже всего было то, что в этом опять я чувствовала фальшь. Не естественное угасание отношений и не ссора, а разрыв исподтишка, с умалчиванием, с обманом, с отсутствием уважения и вежливости. Если скрывают свои действия, значит, внутренне понимают их неприглядность.

О дружбе надо не только говорить, надо её проявлять. С моей стороны всегда было больше дела, чем слов. Я пребывала в недоумении, я чувствовала обиду за то, что меня бесцеремонно выкинули из своего круга, как нашкодившего котенка, когда я перестала быть полезной и удобной, я винила себя в том, что, видимо, не умею общаться в отличие от всех остальных хороших и легких друзей, я опасалась, не кажусь ли я высокомерной невыносимой зазнайкой, я ощущала опустошенность от того, насколько быстро и легко люди обесценивают тебя и разрывают старые связи, ведь такая потеря невосполнима.

Я села за работу над ошибками: осознала свои иллюзии, проекции, неправильные интерпретации, слабые места, ненужные реакции, ложные предпосылки, необъективные выводы. Я даже попыталась убедить себя в своем безразличии к потере людей, разочаровавших меня. Но ничего не вышло, и я этому рада.
 
Я размышляла над этим и поняла, что для меня не важно, что делают люди. Я их люблю больше, чем думала, и буду любить, даже если они от меня отказываются. Да, это печально и огорчительно. Но большее значение имеет то, что думаю и чувствую я. Я принимаю их выбор, потому что хочу дать им то, что нужно им самим, я не хочу, чтобы они страдали. Для себя я выбираю симпатию и теплоту к тем, с кем мы были вместе, и благодарность за их время и внимание, которое они мне подарили. И отойду в сторонку, если на данном этапе нужно так.

 Кто знает, что нас ждет за поворотом? Жизнь так многообразна и полна сюрпризов. Сейчас, что-то делая, я не рассчитываю на понимание и принятие, я имею смелость даже не ожидать, что это будет правильно истолковано. И от этого мне легко, и я снова плыву в потоке. Я не жажду на кого-то влиять и переделывать, но я так же не могу притушить фитилек и перестроить себя. Я такая, какая есть в данный момент. И проявлять гибкость в любой компании и группе я готова. Но ломать свои глубинные осмысленные установки, быть удобной всегда и для всех – нет. Поэтому я осознанно выбираю несимметричное общение для отдаленной цели.

А цель у меня всегда сквозит одна: пусть в мире будет больше любви. Я не хочу повторять и «зеркалить» навязанные мне образцы общения и отторжения, я не ищу справедливости, я могу дать больше, чем кто-то «заслуживает» или отдает мне. Я пытаюсь установить образец обратной связи. Не заставить повторить за мной, а предложить решить самим, стоит ли продолжать делать по-своему, показать: вот, можно и так, сравните, подумайте, не лучше ли это, выбор за вами.

Я против обесценивания любых отношений. Ведь этот кусок жизни, когда мы были связаны друг с другом, был дорог и важен для нас. Разве будет меньше больно, если придумать и убедить себя, что ничего достойного сожаления не было, вычеркнуть прошлое, переписать, как будто это был черновик жизни? Больно бывает от окончания отношений, от потери, от крушения надежд и планов, а не от того, что зря тратил время и энергию. И если вода камень точит, то когда-нибудь, рано или поздно, по капельке, по чуть-чуть начнутся перемены к лучшему, и мы снова встретимся, измененными, на новом витке жизни.

Я хорошо усвоила урок, что «моя жизнь никого не интересует», и в том кругу, где это так, выдаю информацию гомеопатическими дозами, чтобы не навредить и не злить, не вызывать разрушительные эмоции. Но Вселенная никогда не оставляет все двери закрытыми, и, к счастью, мне даны люди, новые и старые, которых моя жизнь, мои мысли и чувства не оставляют равнодушными, а я просто в восторге, что вижу в них единомышленников, с которыми мы понимаем друг друга с полуслова, совпадаем в отношении к миру и к своему месту в нем, учимся, поддерживаем, воодушевляем друг друга.

Особенно ярко все отношения проявляются в чрезвычайных ситуациях, как и было сейчас, при пандемии. Характеры и души обнажаются, и становится ясно, кому ты важен, кто разделит с тобой радость и печаль, кто примет от тебя поддержку, кто окажет помощь тебе, а кто отстранится и спрячется в своей скорлупе, требуя, чтобы весь мир страдал вместе с ним, и негодуя на тех, кто хочет и умеет жить здесь и сейчас, наслаждаться моментом, и в любых предлагаемых жизнью обстоятельствах стремится быть счастливым. В этом весь смысл, чтобы сегодня, в настоящем, зародилось достойное будущее.

Вот такой у меня был эмоциональный год, от весны до весны.

Я пережила радости и печали, потери и приобретения, боль и восторги, осознания и открытия. Я понимаю, что мои потери безвозвратны, и это наполняет меня глубокой печалью. У меня больше нет той близкой подруги, с которой мы были рядом и делились самым сокровенным столько лет. В этой компании, в этой стае, меня теперь предпочтут наблюдать издали, как извергающийся вулкан. Я развеяла свои иллюзии о нашей крепкой многолетней дружбе и приму, как данность, что на самом деле я всегда была в стороне от подруг, наиболее близкие отношения у них были и есть между собой, а я была хороша иногда, как приправа, пока всех устраивала, была полезна и не представляла собой опасность, как физическую, так и эмоциональную.
 
Я не узнаю, правдой ли были восторг и нежность в глазах, доверие и откровенность в словах, не стану «проводником в мир нового и прекрасного». Но я всегда с теплотой буду вспоминать, что это, к счастью, было.

Я осознала, что все в этом мире относительно (не верить же в самом деле на слово Эйнштейну): энергия, время, возраст. Нет ничего, что может быть поздно или рано, мало или много, быстро или долго или не вовремя. Кто этот внешний наблюдатель, чтобы решать? Только наши внутренние часы не врут, только наша оценка, наша наполненность и наше ощущение себя. 

Я благодарна за бесценные подарки судьбы. За любовь, за новые отношения, ценности, чувства, мысли, за воодушевляющее общение, даже за суровую проверку дружбы на прочность, чтобы поймать момент истины и ясно видеть тех, кому легче и проще столкнуть тебя в пропасть, чем подставить плечо в час испытаний. Лучше и быть не могло. Моя задача – вынести это знание, радостное или горькое, не бояться своих чувств и их проявлений.

 В самой череде этих пиков эмоций есть что-то умиротворяющее, как в смене времен года. За ярким летом приходит прозрачная осень, хрустальная зима сменяется цветущей весной… Всё обновляется, умирает и возрождается, всего уходящего бывает жаль, но и всего нового ждешь с нетерпением, и тогда светлая печаль переходит в щемящую нежность. В этом движении ощущаешь, что живешь, чувствуешь себя рекой, а не болотцем, и я рада, что мной управляют не гнев и обида, а признательность и любовь.




                ЭПИЛОГ

Эта повесть была бы неполной без рассказа об окончательном и бесповоротном конце. О том, что все мои прозрения, ощущения и предвидения подтвердились. В такой степени, что я не могла бы никогда поверить, что это возможно на самом деле. Я и так всегда отгоняю мысли, пугающие меня своей жесткостью, и сама себя осуждаю даже за то, что они могли промелькнуть на задворках сознания. И вот теперь я рада, что зафиксированным здесь в словах танцем эмоций могу свидетельствовать хотя бы сама перед собой о своих настоящих чувствах ко всем участникам истории, о своем отношении к ним, о том, что они значили для меня.

Этот год, от весны до весны, был для меня таким, как я описала. С событиями, как я их видела, с эмоциями, которые я переживала. Вместе с летом начался другой год, и с ним пришли иные чувства, иные отношения, чтобы я, возжелав узнать жизнь во всех ее проявлениях, не прошла и мимо смерти, мимо девятого круга Дантова ада.

Да, я соприкоснулась с тем самым грехом, который у Данте в «Божественной комедии» считается хуже измены родине или на поле боя ¬– с предательством личных отношений. Тут уж нет оправданий ни на земле, ни на небе, ни перед самим собой. Так сказано: душа умирает, а тело ещё долго может ходить по земле, но это только подобие живого человека: «… Знай, что, едва предательство свершила душа, вселяется тотчас/ В то тело бес, и в нем он остается/ Доколе срок для плоти не угас./ Душа катится вниз, на дно колодца…».

Я же видела сотни знаков, намеков, оговорок, слов и поступков, и никак не связывала всё в единое целое, потому что это не вписывалось в мою картину мира. Я думала все, что угодно ¬– что я ослышалась, что вижу описку, что я преувеличиваю, что мной движут паранойя и эгоцентризм, что время расставит все по своим местам, надо только набраться терпения. И я ждала, мучительно переживая месяцы отчуждения, бережно сохраняя ниточки многолетних отношений, пытаясь дать всем, что они хотят на данном этапе. В моем мироздании мои друзья, как часть моей жизни, имели право навсегда остаться в памяти, даже оставив меня насовсем.

Как я могла подумать, что за моей спиной эти люди обсуждают мои слова, перевирая и выдрав из контекста и, что ещё хуже, занимаются прямой клеветой. Когда такое началось? С чьей подачи? Как можно хранить год в памяти мои пустяковые фразы и передавать их друг другу, искажая смысл, переиначивая под свои цели? Кому, за что и с какого момента я, десятилетиями бывшая верной подругой, стала хуже, чем врагом? Разве могла я общаться с друзьями, надев маску, боясь откровенности, ожидая предательства? Что может заставить мужчину, который не видел и не слышал от меня ничего плохого, принять участие в этой игре по очернению и внести свою лепту?

Я никогда не получу ответов, потому что не с кем вести разговор. Мне бросили в лицо оскорбления и клевету, а я, не желая разбираться в сортах дерьма, отсекла мертвую ветку, и на этом всё. Нет нужды вычислять, кто тут больший подлец, чья это игра и с какой целью. Только одно непротивление таким вещам делает любого виновным. Виновным в предательстве стольких лет общения, где от меня видели только сочувствие и помощь, в нечеловеческом отношении по форме и содержанию, в своей несправедливости, в непорядочности, в чтении личной переписки.

Есть у Фриды Кало картина «Всего несколько царапин». Она хорошо иллюстрирует то, что я ощущала последние девять месяцев. Только вокруг тела должны стоять трое. А та, которую я десятилетиями считала близкой подругой, в руках держала бы окровавленный топор, которым она меня коварно ударила в спину после того, как обнимала.

Мне наносили рану за раной, но я говорила сама себе: «Ничего, это только царапина. Ой, я, кажется, сама наткнулась на что-то острое, надо быть внимательнее. Ах, как больно, но это только мои проблемы и иллюзии, все нормально».

Как ни странно, сейчас я чувствую себя спокойнее, чем в эти месяцы. Поэтому будем считать, что все не так плохо, и на такой воображаемой картине я вижу, конечно, не себя, а только ту часть моей личности, души или чего-то ещё, чему я не знаю названия, которая должна была умереть, чтобы перестать изводить и мучить меня, отнимать энергию у живого.

«Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет». Эти слова Шекспира – как бальзам для моей души. Говорите про мои  «гадости за спиной», про мою глупость и самомнение, приписывайте мне то, что я не делала, перевирайте мои слова, обесценивайте меня и мои мысли или, напротив, ставьте меня на пьедестал,  – правы вы или не правы, я была и буду такая, какая есть,  слова и мнение кого-то ничего не изменят в реальной картине мира. Просто мы будем жить в разных мирах, потому что наш общий взорвался и погиб.

Если ходишь по минному полю, взрыв рано или поздно неизбежен. А я бродила, по крайней мере год, и рада, что больше не буду.

Что ж, я делала, что хотела. И другие, видимо, тоже. Я выбрала любовь, они – ненависть. Мне жаль. Это так печально, что я чувствую неудовлетворенность людей собой и своей жизнью. Отсюда родятся зависть, ревность, неприязнь.

Если человек всем доволен, он желает и другим добра, ему незачем подозрительно следить, не получил ли кто-то больше, чем он сам, в нем места не останется для дурных мыслей. Счастливый человек не способен на предательство. Он умеет радоваться за других, ведь он при этом не чувствует себя обделенным. Он спокоен и бесконечно снисходителен к слабостям людей, уверен в своих силах и ему не надо принижать свое окружение, чтобы чувствовать себя успешным. Тот, кто уважает себя как личность, уважает и других, ведь мы всегда наделяем всех своими проекциями, мы прогнозируем чужое поведение, исходя из своих представлений, как бы мы поступили сами.

И вот теперь, когда маски сорваны, я вижу болевые точки моих несчастных друзей. Я бы хотела им помочь сбросить груз несправедливости к самим себе, убрать их неуверенность и боль в этой области, они могли бы стать счастливее, а, значит, лучше, я верю. Но ими было выбрано публичное аутодафе, сжигание нераскаявшейся ведьмы и жизнь в стае, связанной круговой порукой, где все будут говорить о любви и дружбе и никто извне не будет вносить сомнения и диссонанс и напоминать им об их подлости.

А как же они сами? Как можно жить, зная о своей непорядочности? Что вы передавали друг другу интимные разговоры со мной, показывали личную переписку, что одни оклеветали, а другие поверили сразу любому навету, что выкинули в пропасть десятилетия общения? Возможно, они искренне этого не понимают, верят тем, кто им ближе, видят, что хотят, слышат, что могут понять. Они тесно связаны между собой, доверяют своему кругу, но не мне, чураются меня, потому что их проекции, их собственные представления иные. Я как заноза в их коллективном теле, от которой необходимо избавиться, вокруг такого инородного вкрапления возникает воспаление, скапливаются негативные эмоции, заставляющие видеть всё как отражение в кривом зеркале.

Поэтому их восемь месяцев волнуют отношения, которых нет. И камень преткновения здесь – что отношения были «особенные». Так было написано в моем письме Валере, я узнаю слова. Вообще у меня с каждым человеком индивидуальное и неповторимое взаимодействие. Но почему-то именно то, что между им и мной могли быть отношения не точно такие же, как у него со всеми женщинами их круга, о чем они не преминули поведать, задело за живое и вызывало у них не иронию, не сочувствие, а враждебность. Негодовали, вдруг им досталось чего-то меньше? Мне – вершки, а им – корешки?  Так долго, столько месяцев. Бедные злые люди! И как им представить, что он мог бояться ко мне прикоснуться, или как им поверить, что ночью можно читать стихи на берегу Тибра или просто проговорить до утра? Могут ли они так сами? Но какое кому дело до прошлогоднего снега, до того, чего давно нет, тем более если это было совершенно не особенное, о чем они, оказывается, и так знают лучше меня. Получается, что это угрожает их самоуважению, ценностям и безопасности, если они защищаются агрессией.

Для подруги это ещё и охрана собственности и эксклюзивных прав на значимого для нее человека и его внимание, борьба за территорию. Так, развивая в себе мужские стороны натуры, можно потерять в себе всё, чем хорош наш пол – мягкая сила, сострадательный ум, терпение, женская эмоциональная солидарность – и начать критерием успешности считать материальное благополучие, власть и контроль.

Они легко убедили друг друга, что я говорю про них «гадости», которые мне негде и некому было бы говорить, но что-то, видимо, внутренне заставляет их поверить, что они такое заслужили. И ведь каждый из них знает, что долгие месяцы мы не встречались и даже не разговаривали. С Валерой мы давным-давно прекратили ненужное общение, а с подругами, к моему огорчению и печали, сохраняли только видимость отношений, и то исключительно по моей инициативе.

На последней и единственной за полгода встрече я узнала, что болевая точка моей бывшей близкой подруги – неудачи в личной жизни. Это очень грустно и неправильно, что она так считает про себя в глубине души. Я не могу с этим согласиться. Причина очень проста: неудача – это когда личной жизни не было и нет, это, к сожалению, случается со многими прекрасными и достойными людьми. А она ничем не обделена, живи и радуйся, даже гордись, что ты до сих пор красива, самостоятельна и продолжаешь нравиться. Матримониальный статус не имеет никакого значения и, кроме того, у любого может в одночасье измениться. Разве это мерило женского счастья и ценности личности? Разве не изуверство было обвинять меня в распространении такого мнения, которое мне чуждо по самой природе? Была ли это её манипуляция, или действительно Валера так меня оклеветал, как она мне передала в тот вечер, когда «примирилась» и обнималась со мной, а наутро мне была устроена «казнь», причем публичная?

Меня очень огорчает, что Валера не смог сохранить достоинство мужчины и участвовал в этом бабском трагифарсе. Я не понимаю, как он сможет жить и уважать себя. Дело совсем не в том, что было правдой по отношению ко мне. Вся проблема в том, что он сам будет знать про себя в глубине души, без прикрас и оправданий. Я видела его сердце яснее, чем подруг. Он бравирует одиночеством, а ведь хочет на самом деле любви, верности, семьи. Но так пугается неудачи, боли и ответственности, что предпочитает убегать, легко скользить по поверхности, брать суррогат и ничего не давать взамен. Для него поэтому очень важны дружеские привязанности, где он может пригреться у чужого огня и любить тех, кто дает ему это тепло. Он боится потерять свою стаю, он готов на всё, чтобы его не изгнали оттуда, где ему комфортно. Бедный мальчик, слишком слабый, чтобы вопреки всем отстаивать собственные взгляды, расти и развивать свои лучшие стороны, а не оставаться удобным окружению.  И я опасаюсь, не спровоцировала ли я подругу на казнь с утра, поделившись вечером, что Валера написал мне о выходе на работу и благодарил за всё. И они решили покончить с этим раз и навсегда, чтобы не допустить возобновления столь ненавистного им общения с «эмоциональным влиянием».

 Печально, но это всё уже не имеет значения. Кому и для чего нужна была такая «дружба», где надо думать над каждым словом, вычислять, какую информацию надо скрывать, где до моих чувств и переживаний никому не было дела, где царили враждебность и фальшь, и ослиные уши обмана вылезали тут и там.

Я не хотела видеть, поэтому не замечала или держала свои догадки на периферии сознания. У нас разные представления о порядочности, честности, искренности. Я успела каждому из них сказать прямым текстом или только дать понять, что их поведение недостойно, что вижу это, что я поступлю иначе, как считаю правильным, и это кололо им глаза и напоминало о нехорошем, что они делали мне. Вот поэтому я не оставила им другого выбора, как отказ от общения со мной. Им не нужен был свидетель их пороков и «косяков», от меня надо было избавиться радикально, чтобы жить спокойно и безопасно. И меня ошеломляет не то, что это случилось на самом деле, а то, что всё произошло в такой неприглядной форме, таким способом.

Я опять попадаю в тот же капкан, по той же схеме, но уже с большим размахом.  Значит, я не прошла урок с первого раза. И я вторично задаю вопрос в этой эпопее: где взаимное уважение и вежливость в любой ситуации?

Мне не нравилось тратить силы на обдумывание непостижимого для меня недружественного и фальшивого общения, но я цеплялась за иллюзию ценности отношений. В этом моя ошибка. Всё, что тянет тебя назад, необходимо отбросить, в том числе деструктивное общение. Нужно учиться отпускать, если рядом с людьми нет равноценного обмена энергией. Этот факт неизбежен и будет повторяться. Но люди свободны стремиться, к чему хотят, что им по плечу в данный момент, потому что рост – это всегда нелёгкая работа, и не все к ней готовы. Это людская слабость, но не повод для войны.

Поэтому для меня все случившееся – это слом основ, той платформы, на которой я стою. Может быть, я шагнула мимо нужной ступеньки и больно ударилась о мир. Но мне надо вынести и это, исцелить раны, перебрать по косточкам все глубинные установки, сложить их заново, чтобы крепко стоять на ногах и двигаться вперед. Или я не настоящая женщина?

Я ведь ощущала, что эти люди хотят признания мною поражения, подчинения обстоятельствам, чтобы мои глаза перестали гореть, чтобы моим чувствам была поставлена преграда, как бобровая запруда, и омут снова выглядел бы тихим и спокойным. Но жизнь – это бурная и полноводная живая река, поток эмоций, и, если только мы сами не отравим недоверием этих вод, он сметет на своем пути все, что омертвело и мешает выражать каждому свою собственную любовь к миру – через свое отношение ко всем и всему, через принятие себя и других, через уважение, сочувствие, искренность и понимание.
А больше ничего миру и не нужно.

Я знаю, что те, кто желает вызвать у тебя чувство вины, хотят тобой управлять.
Мне досадно, что в ответ на абсурдные обвинения у меня включилась аутоагрессия и гиперответственность, и я лихорадочно начала рыться в себе – неужели действительно я могла такое сделать или быть неправильно понятой? К счастью, есть много доказательств: не могла. Нет, ребята, это не мои болевые точки, не угадали. И клевета, к тому же, кардинально отличается от искаженного представления или от желания разъяснить недоразумение. Муж сказал: трезвый ум и личное обсуждение проблем – вот залог успеха и взаимопонимания. С этим не поспоришь, это слова мужчины. Извращенный ум, подростковые комплексы взрослых людей, непорядочность, сплетни и оговор – это конец всему.

«Чтобы в ложь поверили, она должна быть ужасающей». Знают ли мои оппоненты эти слова Геббельса? Или их сердца просто говорят в унисон с этим признанным манипулятором массовым сознанием? Мне одновременно смешно от абсурдности этой ситуации и грустно от вреда, который она наносит всем без исключения.

Больше всего я боюсь потерять способность к доверию и, как говорит сын, «окуклиться». Я столкнулась с предательством в ближнем кругу, но даже сейчас не хочу замазать всех черной краской. Я хочу что-то понять и про себя и свои ошибки, сделать выводы, извлечь пользу и из этого печального опыта, иначе как можно улучшать себя, если не учиться.

Я была открыта нараспашку. Мне тут же надавали ударов под дых сапогом. Значит ли это, что теперь мне надо закрыться, чтобы защитить себя?

Я позволила себе осознанно полюбить жизнь, наслаждаться ею и радоваться. И тут же стала вызывать раздражение и подозрение. Нужно ли сидеть под корягой и быть счастливой исподтишка?

Я разрешила себе быть свободной личностью, я сломала шаблон. Не такие уж важные устои и не так уж глобально я нарушала, но осуждение получила полномасштабное. Я не нужна обществу, чьи правила я не захотела соблюдать, или оно не нужно мне?
 
Я позволила себе общение с кем желала и как хотела, теплое, искреннее и открытое, а взамен получила манипуляцию и долгие «размышления у парадного подъезда», что это было. Уменьшает ли это ценность испытанных мной эмоций, полученных знаний о жизни, о себе, моих открытий и осознаний?

Я была честной, делилась своими мыслями, переживаниями, доверяла. Всё было использовано против меня, но значит ли это, что лучше пугаться всего и быть «человеком в футляре»?

Я так не могла поверить в разрыв многолетней дружбы, искала причины и страдала, что уже, по своей привычке, обнимала и дуб, и ель и просила какого-то разрешения этой невыносимой ситуации. То, что через день случилось примирение, а на следующее утро – клевета и разрыв, это неожиданно для меня, но, возможно, лучше всего. Иначе у меня за спиной так и маячили бы люди с топорами и ножами в руках, выжидая подходящего момента для удара, пока я, как большой веселый щенок, носилась бы между ними и предлагала поиграть от полноты жизни.
 
Я была собой, я делала, что мне интересно, создавала среду вокруг себя, делилась этим. Я поняла, что у некоторых это вызывает неприятие. Стоит ли подстраиваться под тех, кому ты не близок, или надо позволить спонтанно течь вокруг тебя потоку людей – обязательно прибьются родственные души или сам выплывешь к ним?

Я так всегда боюсь кого-то задеть, я переживала, что Валера не сохранит теплой памяти обо мне, и радовалась малому, когда он всё же поблагодарил меня, других опасалась тревожить, не хотела, чтобы кто-то испытывал из-за меня разрушительные эмоции, и вот я получила взамен неизмеримо больше  и хуже того, чего так не хотела. Заслужила ли я это? Хула от врагов – та же похвала. Мы все себе выбираем сами.
Я задала себе важные вопросы и ответила на них. Я теперь знаю про себя чуть больше, может быть, это принесет мне пользу. Мне жаль, что комплексы увели моих бывших товарищей в сторону от правильного пути. На верном пути подлость, несправедливость и ненависть не живут. Я могла бы помочь, я могла бы что-то дать им, развеять сомнения и страхи, если их что-то настолько угнетает. И всем бы стало хорошо и легко. Но этого не будет. Выбор сделан, и моя единственная надежда – что мы никогда не пересечемся, мертвым нечего делать с живыми.
 
Я помню в сказках, которые я так любила в детстве, живая и мертвая вода, смешиваясь, образовывали гремучую смесь и взрыв. Вот такой взрыв всё и уничтожил. Но нет во мне обид или желания мести. Я просто ставлю водораздел на событиях годичной давности. Позволяю, наконец, отмереть тому, что иссохло, перестаю питать это своей энергией. Я благодарю за все уроки жизнь. Я постараюсь остаться собой, живой и теплой, не закрыться и не потерять способности доверять и любить.

И не вычеркну, не перепишу ни одного слова из тех, что были сказаны в адрес моих несчастных друзей раньше.

Потому что в моих словах и мыслях нет фальши.