Осадить и образумить

   Невролог Маргарита Тюлева всю сознательную жизнь защищала врачебное сообщество. Причем не только из чувства солидарности, а скорее, по этическим соображениям. Бесповоротно верила, что врачи, как и все люди, ошибаются или сердятся не к месту и времени, а в одиночестве признаются себе, что порой чертовски устали.
   Нравственные устои, привитые с детства и сооруженные в непоколебимую цитадель за годы студенчества и профессиональной врачебной деятельности, в одночасье рухнули.
   Случилось это в один из лелеющих сознание и тело дней — выходной, завтра... тоже никуда не нужно спешить. Очарование безоблачного дня омрачилось, когда престарелая мать Маргариты на заднем дворе сильно ушибла ногу о приступок перед входной дверью. Сразу вскочила шишка. Немудреное дело в таком возрасте: давление подскочило, перед глазами поплыли светящиеся круги, а тут некстати приступок на пути подвернулся.
   — Да чтоб тебе неповадно было, — обрушила мать на ступеньку праведный гнев. Она наотрез отказалась от помощи, вплоть до вызова «скорой», проворчала недовольно, что похоронить всегда успеют, а до травмпункта как-нибудь сама дохромает.
   Ушла, полная решимости, а вернулась (на удивление — минут через сорок) в слезах, с трясущимися руками, в той же марлевой повязке, что наспех намотала при выходе из дому. Рассказала сквозь частые всхлипывания, что в травмпункте ее принял врач (по имени Маргарита догадалась, о ком речь: молодой специалист, работает недавно, неохотно).
   — Посмотрел вначале карточку, да так неспешно, будто времени у него — вечность, посмеялся так противненько (мать попыталась воспроизвести смешок травматолога) и сказал, чтобы шла лечить свои реальные болячки, а не с пальчиком тут бегала, — едва договорила и снова разразилась плачем.
   — Собирайся! — глаза Маргариты вспыхнули гранями изумруда, каштановые волос зашевелились, будто змеи Горгоны. — Пошли обратно!
   Травматолог — в полном расцвете светловолосый крепыш — встретил женщин, сидя за столом в приемном отделении. Белесые глазки предупредительно забегали, когда в сопровождении отвергнутой пациентки увидел заведующую неврологическим отделением больницы. У коллег эта дама слыла жестким характером, но отзывы больных возложили на нее нимб.
   — Выходит, лечить реальные болячки отправляете вместо того, чтобы выполнить прямые обязанности, так? — Тюлева говорила четко, не повышая голоса. — А не опасаетесь ли, что реальность для вас станет куда болезненней, когда начальство узнает, что из-за вашей беспечности мог пострадать реальный человек!
   — Ничего никто не скажет, — нервически усмехнулся эскулап травматологии, — сегодня тружусь последний день, а завтра — «гуд бай!»
   Маргарита шагнула вперед, не сводя глаз с его посеревшего лица:
   — Делаете вы, а стыдно мне! На сколько случаев загодя вы приготовили этот свой «гуд бай»? Вы похожи на промокашку, которая все впитывает, высыхает и — вуаля! — опять готова к использованию. Думаете, что где-то вам повезет работать так же, как здесь, засучив рукава? Ошибаетесь! Везде вас ждет встреча с людьми, которые будут нуждаться в вашей помощи. Они видят в вас гарантию, надежду, за которую цепляются как за спасительную соломинку. А что делаете вы? Убеждаете, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих? Зачем тогда вы здесь! Для чего тогда, с какой целью вы пришли в медицину: заниматься мздоимством, получать подарки, строить карьеру — и все только в отместку за годы, напрасно прожитые и потраченные во имя диплома? А знаете, это не вы разочаровались в профессии, а профессия разочаровалась в вас! Потому-то вам и не удается ничего достичь, найти себя, ощутить свою значимость и нужность; вы — пустой и никчемный. Мне жаль вас, но больше — потраченного времени…
   Бледная, задыхающаяся от волнения Маргарита развернулась и, взяв старую мать под руку, направилась к выходу. Как вдруг донеслось несмелое «Простите…». Она ошарашенно обернулась. Молодой врач стоял с опущенными глазами и пурпурными щеками; его руки предательски дрожали.
   — Надеюсь, — сказала Тюлева, проникаясь чувством всепрощения, — наш разговор останется между нами, — и вышла из кабинета.