Оды Рикарду Рейша в переводе Леонида Цывьяна

В прошлом, 2018 году исполнилось бы 80 лет со дня рождения крупного ленинградского — петербургского поэта-переводчика Леонида Михайловича Цывьяна, с которым пишущему эти строки посчастливилось познакомиться и установить добрые, доверительные отношения.
Родился Л. М. Цывьян в Петрозаводске 2 июня 1938 г. в еврейской семье. Его редкая матронимическая фамилия образована от женского имени Цивья (идиш) или Цвия (иврит), что в переводе означает «газель». Отец был инженером-гидротехником, сын решил пойти по стопам отца, окончил гидротехнический факультет Ленинградского политехнического института и по распределению работал в Ленгидропроекте и во ВНИИ гидротехники им. Б. Е. Веденеева. По словам другого крупного поэта-переводчика Е. В. Витковского, Л. М. Цывьян «переводить начал почти случайно: увлекся К. И. Галчинским (польский поэт и драматург, 1905 — 1953. — А. Р.) и попытался переложить его русскими стихами. Ну и — плакала вся гидротехника, с 1969 года Цывьян стал профессиональным переводчиком. О себе Цывьян пишет: “Своими непосредственными учителями считаю Э. Л. Линецкую и Ю. Б. Корнеева, с которыми я много работал”. От себя прибавлю, что, пожалуй, не только Корнеев повлиял на Цывьяна, но и наоборот — во многих переводах Корнеева слышна интонация его ученика» [2, с. 863].
C 1969 г. Л. М. Цывьян начал печататься, десятью годами позже вступил в Союз писателей СССР, а с 1983 г. посвятил себя исключительно литературе. Переводил он стихи и прозу с французского, польского, испанского, португальского и немецкого языков. «Именно польская поэзия, — констатирует уже упоминавшийся Е. В. Витковский, — его настоящая стихия» [2, с. 863]. Ему, между прочим, принадлежат превосходные переводы из Виславы Шимборской, удостоенной в 1996 г. Нобелевской премии по литературе. Недаром Л. М. Цывьяна наградили орденом «За заслуги перед польской культурой» и Кавалерским Крестом Ордена Заслуг перед Республикой Польша.
Жизненный путь Леонида Михайловича завершился в Санкт-Петербурге 18 мая 2007 г. «Обладающий удивительным чувством языка, — говорилось в некрологе, — великолепный эрудит, тонкий знаток человеческих взаимоотношений, относящийся ко всем с искренней симпатией и доброжелательностью, он был наделен превосходным чувством юмора, которое сохранял до своей кончины. Переводчик по призванию — это, пожалуй, самое емкое и, вместе с тем, самое лаконичное определение его профессиональной деятельности. Благодаря его стараниям, российский читатель с легкостью преодолевал невидимый языковой барьер и мог наслаждаться произведениями выдающихся польских поэтов и прозаиков, как классиков, живших несколько веков назад, так и наших современников» [3].
Нам, русским людям, особенно ценен его перевод драмы Лопе де Веги «Великий князь Московский» — первого в мировой литературе сочинения о Димитрии Самозванце, основанного на записках иезуита Антонио Поссевино о смутном времени в России. А для филологов-португалистов особый интерес представляют его переводы крупнейшего португальского лирика Фернанду Пессоа (1888 — 1935), единодушно признанного вторым по значению поэтом этой страны, после Камоэнса.
Важнейшая особенность этого великого поэта в том, что он сочинял стихи не только от своего имени, но и от имени вымышленных им лиц, называемых гетеронимами — наподобие Ивана Петровича Белкина или Рудого Панька, — коих насчитывается несколько десятков. Из них важнейшие — Алберту Каэйру, Алвару ди Кампуш и Рикарду Рейш. Переводов неоклассических од последнего, выполненных Л. М. Цывьяном, мы и коснемся.
Всех своих гетеронимов Пессоа снабдил подробными биографиями. Рикарду Рейш (или Рикардо Рейс, что более правильно графически, но менее правильно фонетически) родился, по легенде, за год до самого автора. Придерживавшийся монархических взглядов, после установления Португальской республики он навсегда уехал в Бразилию, где, к слову сказать, либеральную империю уже успела сменить диктаторская республика (соединенные штаты). Отметим, что сам Пессоа тоже считал монархию идеальным общественным установлением, однако в современных ему условиях признавал ее нежизнеспособность и считал, что без военной диктатуры страну не спасти. Умер Рикарду Рейш будто бы в 1936 г. — на следующий год после кончины самого Пессоа.
Вот как описывает вымышленную творческую биографию Рикарду Рейша бразильский литературовед Селсу Педру Люфт: «Это язычник, эпикуреец и стоик, латинист и эллинист. Горацианец, он проповедует его carpe diem (живи настоящим. — А. Р.) в своих сафических и алкеевых одах. Изысканный в лексиконе, он тщательно работает над синтаксисом — он лаконичен, гладок и использует слегка латинизированный словарь» [1, p. 279].
В 1984 г. увидел свет роман единственного португальского Нобелевского лауреата по литературе Жозе Сарамагу «Год смерти Рикарду Рейша» (переведен в 2003 г. А. С. Богдановским). «Но, — по словам живущей в Португалии переводчицы И. Н. Фещенко-Скворцовой, — некоторые литературные критики убеждены: Сарамагу в этой книге написал не портрет Рейша, а свой собственный. Рейш — личность достаточно загадочная, это наименее изученный гетероним Пессоа. Мнение португальских исследователей Пессоа разделилось с самого начала: одни считали его жалким эпигоном, подражателем Горацию, другие, к ним относился и друг Фернанду Пессоа — Мариу ди Са-Карнейру, сразу разглядели в нем самого глубокого, оригинальнейшего автора и назвали его “португальским Горацием”. В настоящее время почти не осталось “противников Рейша”, всё больше появляется серьезных научных исследований, в которых отдается должное его утонченным классическим одам, его гордой и горькой философии, его религии — “новому португальскому язычеству”. Всё новые интертекстуальные связи с мыслителями древности и современными философами обнаруживают в поэзии и прозе этого гетеронима литературные критики. Необыкновенно красивы его оды, в них частично используются такие античные ритмы, как малая сапфическая строфа, асклепиадова и алкеева строфы, гекзаметр. Чаще же Рейш строил собственные ритмы на основе античной греко-латинской и английской метрической системы» [4].
В 1989 г. в московском издательстве «Художественная литература» вышел в свет составленный упоминавшимся Е. В. Витковским сборник Пессоа «Лирика», где двадцать од Рикарду Рейша переведены Л. М. Цывьяном. Все оды написаны белым стихом, но чрезвычайно разнообразны по метрике (как уже указывалось, их мифический автор был горячим поклонником античной лирики, в том числе Горация, которому стремился следовать). Это открывает широкое поле действия и для переводчика.
Миниатюрная ода, начинающаяся словами Coroai-me de rosas (в переводе Л. М. Цывьяна — «Сплети мне венок из роз…») насчитывает всего девять стихов. Третий, шестой и девятый стих насчитывают по два, остальные — по шесть слогов, все клаузулы женские. Л. М. Цывьян при переводе этой оды шестисложные стихи передал трехударным, а двусложные — одноударным дольником, используя при этом, во избежание однообразия, как женские, так и мужские клаузулы (напомним, что в португальской версификации женские клаузулы численно намного превосходят мужские):

Сплети мне венок из роз,
Из вьющихся роз венок
Ароматный —

Из роз, что столь быстротечны
И на челе увядают
Так скоро!

Сплети мне венок из роз
И быстровянущих листьев.
И только.

Подлинник:

Coroai-me de rosas,
Coroai-me em verdade
De rosas —
Rosas que se apagam
Em fronte a apagar-se
T;o cedo!
Coroai-me de rosas
E de folhas breves.
E basta.

(Увенчайте меня розами, увенчайте меня воистину розами — розами, которые гаснут на челе так скоро! Увенчайте меня розами и быстрыми листьями. И довольно).
Содержание передано достаточно точно и при этом далеко от буквализма. Смысл метафорически употребленных глаголов apagar и apagar-se (гаснуть) переводчик передает метафорой-прилагательным быстротечные, — не менее смелой и необычной, чем метафоры подлинника. Трудное для перевода выражение folhas breves передано как быстровянущие листья, а заключительный стих E basta (И довольно) удачно переведено как И только. Неясно, однако, почему открывающий оду глагол повелительного наклонения поставлен не во множественном, а в единственном числе. Создается впечатление, что герой обращается к любимой, а не к пирующим с просьбой увенчать его венком из цветов, как это принято было на античных пирах. Не исключено, что переводчик не вполне точно представил ситуацию. Не исключено, впрочем, и то, что это множественное величия, чуждое латыни, но характерное для старопортугальского языка (например, обращение на Вы к Богу в молитвословиях и религиозной поэзии).
Несколько од Рикарду Рейша, что тоже отмечалось, написано сафической строфой, популярной, кстати, и в поэзии португальского классицизма (вспомним хотя бы маркизу Алорна). Среди них — ода De Apolo o carrо rodou pra fora (в переводе Л. М. Цывьяна — «С небосвода скрылась упряжка Феба…»):

De Apolo o carro rodou pra fora
Da vista. A poeira que levantara
Ficou enchendo de leve n;voa
O horizonte…

(Аполлонова упряжка укатилась, пропав из виду. Пыль, которую она прежде поднимала, наполнила легкой дымкой горизонт…)
Отметим несколько удачных находок переводчика. Существительное carro (колесница, повозка) передано дважды — обиходным словом упряжка и торжественным квадрига. В первом случае указывается на привычность и обыденность такого явления, как солнечный закат, во втором содержится намек на то, что эта ода представляет собою стилизацию античности. Не попавшись на удочку буквализма, переводчик слово horizonte (горизонт) передал не в пример более поэтичным и редко попадающимся в современной разговорной речи словом окоем, имеющим то же значение. Отсутствующий в оригинале образ копыт, соседствующий с принадлежащим к высокому стилю слову квадрига, способствует большей наглядности и объемности картины. Существительные пыль (poeira) и дымка (n;voa), принадлежащие к нейтральному смысловому и эмоциональному ряду, переданы буквально, что совершенно оправдано, так же, как и относящийся к ним глагол поднялась (levantara), зато для герундия enchendo (наполняющий) переводчик нашел эквивалент затянула — пожалуй, более емкий и выразительный, нежели выражение подлинника:

С небосвода скрылась упряжка Феба.
Пыль, что поднялась от копыт квадриги,
Затянула легкой прозрачной дымкой
Даль окоема…

В последующем тексте дважды встречается флейта Пана (flauta de P;) — распространеннейший в античности духовой музыкальный инструмент, сразу навевающий читателю колорит описываемой эпохи. Но если в португальском языке синонима у существительного flauta нет, то в русском слово флейта имеет синоним свирель (существуют и другие, но они вряд ли вписались бы в данную поэтику):

A flauta calma de P; descendo
Seu tom agudo no ar pausado,
Deu mais tristezas ao moribundo
Dia suave.

Обратим внимание на способ передачи ритма. Чувствуется, что переводчик хорошо усвоил уроки В. В. Вересаева и Вяч. И. Иванова, переводивших оды Сапфо. Эти маститые переводчики «серебряного века», стремясь как можно ближе воспроизвести использованный эллинской поэтессой размер, прибегли к силлабическому стихосложению, но с фиксированными ударениями. Первые три стиха каждого четверостишия насчитывают по десять слогов (не считая последнего, заударного — все клаузулы женские) с обязательным ударением на пятом, восьмом и десятом слоге. Четвертый, заключительный стих содержит четыре слога (опять-таки не считая заударного) с ударением (или сильной долей) на первом и четвертом. Эту схему блестяще воспроизводит Л. М. Цывьян, что говорит о его высокой поэтической культуре:
Используя богатейшие возможности дольника и даже силлабического стихосложения, Л. М. Цывьян не пренебрегает и традиционной силлабо-тонической версификацией. Например, пространный поэтический рассказ о том, как два персидских шахматиста невозмутимо играли в шахматы в разгар военных действий (Ouvi contar que outrora, quando a P;rsia — «Я помню повесть древнюю, как некогда…») он перевел разностопным ямбом, оду «Только такую свободу даруют…» (S; esta liberdade nos concedem)—дактилем, где четырехстопные строки чередуются с трехстопными, и т. д. Такое метрическое разнообразие было бы недоступно языку оригинала, ибо португальской поэзии ведомо лишь силлабическое стихосложение, хотя и там в некоторых случаях рекомендуют ставить ударение на некоторых слогах.
Даже беглый анализ рассматриваемых переводов показывает, что талант переводчика оказался вполне достойным дарования автора. А ведь чем талантливее поэт, тем труднее его переводить.

Библиография

1.Luft C. P. Dicion;rio de literatura portugu;sa e brasileira. P;rto Alegre, 1971.
2.Витковский Е. В. Строфы века-2/Антология мировой поэзии в русских переводах ХХ века. М., 1998.
3.Ушел из жизни Леонид Цывьян. http://polinst.ru/an_2007_05_18.html.
4.Фещенко-Скворцова И. Н. Рикарду Рейш — португальский Гораций / Вступительное слово и переводы. http: //

Опубл.: Литература и театр. Вопросы историко-типологического изучения. Вып. 23. СПб., 2019