Первая труба Советского Союза. Глава 4

     И кто бы, и чтобы мне не говорил, время всё равно несётся стремительно. Вроде день тянется и тянется, от обеда до ужина никак не дождёшься, когда же наконец тебя к столу позовут, а оглянуться не успеешь, уже и Новый год на пороге. Вроде только вчера мы с пацанами бутылку водки распили - 8 ноября это было, а уже вторая четверть к концу подошла. В нашем с Эдиком противостоянии полное единение, у него за четверть три четвёрки и у меня тоже. Предметы только разные. У меня традиционно по французскому, физкультуре и физике, а у Липы – по химии, геометрии и труду. Ну а лидер у нас один и бессменный, это Надя.

     Во второй четверти Андрей в учёбе здорово просел. Раньше у него тройки лишь изредка появлялись, а тут в итоговые за четверть их несколько штук просочилось. Помнится, его даже вызывали на Совет отряда и там он дал слово, что всё исправит. Я не мог понять, чем он занимается дома. Все домашние задания он делал на уроках. Да ладно бы приходил пораньше и принимался за них, как это многие делают. Нет, он стал приходить всё позже и позже, чаще прямо со звонком. От его квартиры до нашего класса на дорогу уходило не более пяти минут, и то при условии, что еле-еле ноги передвигать будешь, а он опаздывать принялся. Спросить? Так вроде бы уже не маленький, даже неудобно у почти взрослого человека спрашивать, что с ним творится. Но вот как-то он меня в гости пригласил. Неожиданно это получилось. До этого ни разику не приглашал, а тут нате вам.  Сказал, что дома никого не будет, отец с ними отдельно жил, а мать уехала к кому-то в гости с ночлегом, так что у него, если я пожелаю, конечно, даже переночевать можно. Мне очень хотелось, но надо было бежать домой, пытаться уговорить маму, затем возвращаться. На одну беготню часа два ушло бы, а результат абсолютно непредсказуемый. Поэтому мы вместе с ним к одному выводу пришли, лучше просто так без ночевки я у него пару часиков посижу, да домой побегу.

     Он жил на самом последнем этаже в угловом здании. Квартира по сравнению с нашей комнатой была огромной, а книг столько, что я даже ничего сказать не мог. Шкафами с ними вся стена в большой комнате заставлена была. Андрей меня пригласил не просто так, а, чтобы я послушал, как он играет на трубе. Я в этом ничего не понимал, поэтому, когда он закончил играть и вопрос задал, понравилось мне или нет и вообще, как он играет, я ему больше в шутку, чем всерьёз ответил, что громко. Он вначале даже вроде обиделся, а потом понял, что я пошутил, и мы с ним оба засмеялись. От смеха отошли и давай его коллекцию марок рассматривать. Классные марки он насобирал, я весь прямо обзавидовался. Потом в его обменный фонд заглянули. Я там с пяток марок для себя присмотрел. Он мне их прямо сразу отдал, что говорит туда-сюда таскать. Договорились, правда, что я в школу принесу ему на обмен несколько штук лишних марок с головками. Так мы называли марки различных английских колоний, на которых было напечатана головка в британской короне – королевы Великобритании Елизаветы II. А он из них себе пяток штук выберет. Обмен нормальный должен был получиться, я довольным остался.

     В самом конце, когда я уже домой собрался, он мне о своей мечте сказал. Оказывается, ему для полноты счастья необходимо посеребрить ту трубу, что ему отец подарил. Я спросил, как это делают, но он не знал. Пока он серебро для этого дела собирал. В то время во многих домах валялись без дела серебряные рубли и полтинники. У меня тоже целая банка из-под монпансье была припрятана. Там несколько рублей ещё царских было, а остальные советские с кузнецом. Когда мы от бабушки переезжали, я её не решился с собой взять, вдруг мама увидит и себе заберёт. Поэтому я в огород пошёл и там её закопал, в самом углу, между забором с соседями и сараем. Закопал и вот, видишь, как бывает, сам забыл. К бабушке мы каждую неделю по воскресеньям ездили, выкопать не проблема. Сейчас, правда, уже снег выпал, особо не покопаешься. Но я пообещал Андрею, что весной обязательно к бабушке съезжу, банку выкопаю и ему отдам. На мечту не жалко. Потом забыл, конечно, и о монетах тех и о банке, в земле лежащей, а летом бабушкин дом сломали и на его месте большой жилой дом построили, так, что, наверное, когда котлован рыли, мою банку нашли, а может до сих пор под землёй лежит, археологам будущего достанется. 

     Хорошо мы так с ним время провели, обоим понравилось. Договорились в будущем почаще встречаться, особенно тогда, когда Андрюшкина мать опять к кому-нибудь в гости пойдёт. Так и пошло. Мать у него всё чаще куда-то уходила и тогда мы к Андрюшке домой шли. Там я макароны варить научился, ну а сосиски кто ж сварить не сможет, дело совсем не хитрое. Вот мы с ним макарон с сосисками наедимся, и он играть начинает. Знаете, мне даже нравиться стало, привык, наверное, хотя звук у трубы резкий, по ушам прямо бьёт, особенно, когда мы на одном диване сидели, и он играл. Я даже один раз в другую комнату ушёл и оттуда слушал. Вот это здорово получилось, я сказал, что так всегда буду слушать, но Андрей не согласился. Оказывается, ему на слушателя смотреть надо. А один он и без того постоянно играет. И действительно, сколько раз такое было - я к школе подхожу, а наверху даже через двойную закрытую раму слышно, как труба поёт.

     Но скоро наши свидания прекратились. Мама Андрея решила выйти замуж, и к ним в квартиру переехал отчим. Андрей звал его дядя Женя и хвалил, говорил, что тот ему как отец родной. Но так вот получилось, что этот дядя Женя нас с Андреем невольно разлучил. 

     Перед Новым годом в кинотеатрах комедию начали показывать. "Карнавальная ночь" называется. Такая смешная и весёлая. Столько песен хороших. Очереди за билетами на улицу выползали. На фильм этот просто ломились. Мы пару раз даже с уроков срывались, чтобы почти всем классом в кино сходить. Я этот фильм раз пять подряд посмотрел, пока почти наизусть не выучил. Но рекорд принадлежит, конечно, "Подвигу разведчика". Мы его с пацанами, ещё когда на старой квартире жили, восемнадцать раз смотрели. Вот это кино было. Когда наш разведчик, он в немецкую форму одет был под видом фашиста Эккерта, его так классно Кадочников сыграл, тост поднял "За победу", то все немцы выпили, а он задержался. И лишь потом свою коронную фразу произнёс с таким значением, что умереть от восторга можно было – "За нашу победу", с упором на слово "нашу", вот как он сказал. Немцы этого не поняли, ну, а мы-то не дураки, мы всё понимали, каждое его слово ловили. Так вот, когда он эту фразу говорил, весь зал как один вставал и аплодировал.          

     К дяде Елисею я стал заходить всё реже и реже, дел было полно, не до голубей. Но, если уж заходил, то отрывался по полной. Он мне разрешал делать всё, что мне только в голову взбредёт. Например, я ставил перед голубями задачу, во чтобы то ни стало посадить на нашу голубятню "чужого". Из самого названия ясно, что это голубь принадлежащий кому-то, чаще всего неизвестно кому, который отбился от своей стаи и примкнул к нашей, или вообще дикий, такие тоже редко, но попадались. Основной задачей было посадить стаю вместе с "чужим" на голубятню, а затем поймать его и держать, пока не объявится хозяин и не выкупит его, или не подойдёт базарный день, когда можно будет его продать, или ждать, когда он заведёт пару и не станет своим. Так вот, если решил поймать "чужого", надо внимательно следить за небом. Лишь где появился одинокий голубь, надо перетряхнуть своих голубей, чтобы они крыльями помахали, могли даже взлететь несколько птиц с тем, чтобы сразу же начать садиться. Всё это может привлечь чужака, и он решится подсесть к спокойно ведущим себя голубям. Но, если это не помогает, то надо поднять в воздух всю стаю. Как правило, стая сама летит следом за одиночкой, возможно, принимая его за вожака. Ну, а дальше всё по порядку – посадить, поймать. "Чужих" в небе полно. Ты заметил одного, а поймал совсем другого. Это такой азарт, что…

     Голуби, голубями, они нас с дядей Елисеем связывали больше всего, но это было только с первоначала. Потом наши отношения изменились, они стали какими-то другими. Мы находили друг в друге какие-то новые чёрточки, новые свойства характера, если это можно так назвать. Дядю Елисея всё больше стала интересовать моя внутренняя жизнь – что меня глубже всего трогает, какие книги и почему мне понравились, какой фильм я посмотрел и чем он меня задел. Мы всё больше и больше отходили от голубей. Нет, мы их всё также гоняли, лечили, ловили "чужих", в общем, всё с ними делали, как и до того, как это положено делать, но делали всё это как бы механически, скорее по привычке. А разговоры вели на совсем другие, посторонние темы. И, знаете, мне это всё сильней нравилось. С дядей Елисеем я мог обсуждать такие вещи, о которых с родителями говорить мне почему-то было неудобно, например, об отношениях с девочками, интерес к которым у меня потихоньку возрастал. В общем, в лице дяди Елисея я нашёл наперсника, есть такое старинное русское слово, которое как нельзя лучше отражало наши взаимоотношения. Он мне не делал особых замечаний, не читал нотаций, я даже ни одного серьёзного упрека, им высказанного, не помню. В последние наши встречи он мне чаще всего про войну рассказывал, ведь он её всю своими ножками протопал. Все его рассказы были с глубоким смыслом и все только о хороших людях. Другими словами, его рассказы были очень и очень поучительными. Оглядываясь назад, я понимаю, что дядя Елисей в моё воспитание вложил много хорошего, не больше конечно, чем родители или бабушка с дедушкой, но много и всё это пошло мне на пользу.

     Во дворе, прямо напротив нашего дома, чуть позже, чем он сам, были построены гаражи. Это были фундаментальные такие кирпичные сооружения с центральным отоплением, ямами и всем тем без чего душа автомобилиста жить не может. Каждый гараж был рассчитан на две машины. Папе достался самый крайний. К нашему и удивлению, и удовлетворению соседа к нам не подселили. Но радовались мы не долго. В конце ноября в наш бокс пришли рабочие. Папу попросили временно машину из гаража убрать, а внутри гаража началась лихорадочная работа. Я не поверил своим глазам, там строили голубятню. Причём строили по всем законам этого дела. И внутри всё так капитально обустроили и нагул такой огромный возвели, что мужики из-за линии приходили посмотреть. Голубятня, как мне сказали рабочие, рассчитана на сто голубей, вот в ней и устроили штук тридцать отдельных закутков, где голуби могли свить свои гнёзда. Построили её буквально за несколько дней и уже через неделю, там появились хозяева этого голубиного царства – Иван Петрович и Сергей. Папа сходил к директору завода и тот ему сказал, что по заданию районного комитета партии им поручено к открытию Московского фестиваля молодёжи и студентов поставить в фонд фестиваля сотню голубей. При этом голубей необходимо было вырастить, а не купить на том же птичьем рынке. Подобное задание получили все предприятия Москвы. В райкоме один из инструкторов регулярно объезжал все заводские голубятни и проверял не нарушил ли кто это постановление. Директор завода был хорошим папиным знакомым, он рассказывал, как искали голубятников.

     - Написали в многотиражку, объявили по заводскому радио. Желающих пришло полно. Чего не прийти-то. Дел там всего, стой с шестом и голубей гоняй, а нам зарплату им в полном объеме платить, как будто они у станка стоят. Тьфу, - и он даже от возмущения сплюнул, - все говорили, что они потомственные голубятники. Разведут не сто, а двести птиц. А нам двести не надо, сто райком приказал, вот сто и надо. Выбрали двоих, оба коммунисты, один фронтовик, пехотинцем до Эльбы дошёл. Фотография его во фронтовой газете была. Нормальный мужик такой. Второй тоже ничего, работящий. Пришлось в хозцехе новый временный участок создать, так и назвали "Голубятня" и их туда оформить, старшего - начальником участка, с окладом по штатному, ну а второго – его заместителем.   

     Мужики, действительно, знающие оказались. Как только строители всё закончили и целая бригада женщин, всё внутри и вокруг убрала, они на Птичку поехали и там на выделенные им деньги пять пар голубей купили. Я на правах хозяина гаража около них первое время постоянно крутился, ну, конечно после школы, а уж в выходной чуть не весь день. Так вот они так интересно сделали. Денег то им всего ничего выделили, а они умудрились купить пять пар голубей разных пород: палевых монахов, чисто белых бантастых и воротникастых чаек, тоже палевых шпанцырей, мохноногих очень светлого окраса чеграшей и так называемых чистых, тоже светло-серого цвета и тоже с мохнатыми ногами.

     Я им даже от удивления увиденным вопрос задал:

     - Иван Петрович, - это так старшего звали, - им же вместе летать трудно будет. Шпанцырям и монахам подавай большой круг, а чайки, чистые и чеграши по малому летают. 

     - Так наша, Вова, задача их не гонять, а разводить. Нам за полгода надо десяток птиц в сотню превратить, вот мы уже сформировавшиеся пары и взяли. Глядишь, через пару месяцев у нас уже десятка два будет, ну а дальше больше.

     Всё так и происходило, как он мне сказал, но гонять им всё одно пришлось. Голубь начинает хиреть, если он не летает. Вот и пришлось птиц в воздух поднимать. Несколько штук потеряли, те в "чужих" превратились и куда-то сгинули. Взамен сами с десяток "чужих" поймали. Так дело потихоньку и шло. Инспектор из райкома регулярно наведывался, говорил, что наша голубятня образцовая, лучшая в районе. О ней даже в "Вечерней Москве" написали. Там, правда, корреспондент сказал, что это по инициативе рабочих завода всё было организовано. Именно они придумали в момент объявления, что фестиваль открыт, выпустить сто тысяч голубей – символа мира на всей Земле. Сто тысяч поскольку на новом стадионе, который заканчивают сейчас строить в Лужниках, на самом берегу Москвы-реки, именно столько мест. Это будет самый большой стадион в мире. "Вот какие у нас молодцы - передовики производства, - в газете было написано, - днём у станка стоят, а свободное время на общественно полезное дело тратят".

     Я вечером эту газету прочитал и после уроков её Ивану Петровичу показал. Он её у меня забрал, спички достал, папироску закурил, а газету поджог.

     - Этому вранью, что там написала девица, которая к нам приходила, цена ноль, вот пусть и горит синим пламенем.   

     Год прошёл совсем незаметно, вот уже и май начался. Сразу после праздника Первомая нам объявили, что по решению партийного руководства страны, все школьники, начиная с восьмого класса, обязаны один месяц из летних каникул отработать в колхозах.

      Полина Борисовна нам всё это так объяснила:

      - Вы как раз в их число входите, вы же в восьмой класс переходить будете. Значит летом уже восьмиклассниками станете. Поэтому весь июнь все те, кто остаются учиться в школе, будут жить и работать в деревне. Я тоже с вами поеду.

     Мы все даже "Ура" прокричали, ведь это такое приключение, с надоевшими пионерскими лагерями не сравнить. Поняли мы, что уже взрослыми стали, если нас работать посылают.

     И ещё она одно сообщение сделала и тоже этим нас порадовала:

     - С сентября вместо уроков труда, вы все будете один полный день в неделю работать на настоящей фабрике. Девочки в швейном цехе, а - мальчишки, в столярном.

     Вот это, да. Вот это дело, сразу же мы чуть ли не хором заговорили, а Толька Бакин руку вверх протянул. Ну, ему Полина Борисовна и разрешила вопрос задать:

     - А деньги нам за работу будут платить?

     Мы все даже дыхание задержали, такая тишина в классе настала, но ответ Полины Борисовны нас совсем не обрадовал:

     - Нет, это оформляется как производственное обучение, за которое оплата обучающемуся не начисляется.

     Мы даже загудели все, что, мол, это не справедливо. Если уж мы будем целый день на рабочем месте находиться – платить должны. Ну, тут она нас немного успокоила:

     - В Постановлении написано, что все формы найма на работу несовершеннолетних школьников и оплаты за их труд поручено разработать специальному государственному органу. Так, что какая-то надежда, что вы сможете денежки заработать, осталась.

     Мы целый вечер в школьном дворе сидели, оба эти сообщения обсуждали. Сразу забыли спросить, а как там с питанием в колхозе будет, да и где нам там ночевать придётся, но потом решили, что ещё почти месяц учиться осталось, успеем всё выяснить. 

     Май мигом пролетел. Интересную особенность времени я для себя обнаружил. День всегда такой длинный, столько всего за него успеваешь сделать – и в школе поучиться, и голубей с дядей Елисеем погонять, и во дворе с ребятами поиграть, и домашнее задание выполнить и дома чем-нибудь позаниматься и даже книжку почитать, всё успеваешь, и ещё время остаётся. Неделя тоже долго тянется, ждёшь, ждёшь, когда этот выходной наступит, чтобы с папой куда-нибудь сходить или съездить, а вот учебный год в новой школе закончился, а я и не заметил, так быстро он прошёл. Интересно даже стало. Хотел с другими с кем-нибудь на эту тему поговорить, но закрутился в круговерти сиюминутных дел, а об этой, такой важной для жизни теме забыл поговорить.

     В восьмой класс перешли все, лишь Игорь Павлушкин решил поступить в ремесленное училище, ну, и конечно туда же направились и все переростки. Осталось нас в классе 22 человека – пятнадцать девочек и семь мальчиков.

     Наступило 1 июня, и мы все с чемоданами и баулами, кто с чем, собрались у входа в школу. Ещё накануне мы договаривались, что никаких продуктов с собой брать мы не должны и вообще, чтобы вещей было не более чем одно место на человека. Мы же на автобусе поедем, а он не резиновый. Так Алла Друговина сказала, она у нас председатель совета отряда.

     Автобус оказался совсем дурацким - длинным, узким, с одной дверцей, которую водитель специальным рычагом, прямо со своего водительского места вручную открывать должен. Все передние места девчонки заняли, нас в самый зад автобусный загнали. Мы туда еле пробились, проход был весь вещами забит. Хорошо в автобусе 28 мест оказалось, вот мы весь последний ряд, который у заднего стекла был, своими вещами и заняли.

     Автобус нам шефы выделили. Никто из нас даже не предполагал, что у нашей школы шефы имеются, а оказывается, они в школе и ремонт помогают делать и парты чинят, да и много чем по хозяйству помогают. Школа наша удивительная и шефы у неё тоже не простые, когда мы узнали, то думали со смеху поумираем. Хорошо с нами Полина Борисовна ехала, она нас успокоила, да кое-что добавила к той информации, которую до нас водитель автобуса донёс. Мы ещё, когда в него залезли, удивились, что на окошках автобусных решётки приварены. И что бы вы думали? Ближайшим соседом нашей школы была Бутырская тюрьма. Вот она и явилась нашим шефом. Вернее, не сама тюрьма, как учреждение. Официальным нашим шефом была мебельная фабрика "Люкс", которая находилась в административном здании тюрьмы и на которой работали заключённые. Вот и автобус нам выделили, который чаще использовали для перевозки именно того весьма специфического контингента. Это, конечно, был не знаменитый "воронок", но тоже тот ещё транспорт.

     Привезли нас в один из подмосковных колхозов. Расположен колхоз так, что оттуда особо и не сбежишь. Мало того, что от центральной усадьбы, где мы вынуждены целый месяц жить и трудиться, до столицы почти 150 км. Мы оказались в Серебряно-Прудском районе в каком-то большом селе. Как оно называется, я уж и не помню. Интересно, до Рязани от этого села 80 км, до Тулы чуть побольше – 90 км, а относится оно к Московской области. Ехали мы почти три часа, весело, с песнями. Оказывается, я столько песен знаю, любопытно даже откуда? Никогда до той поездки я даже не пробовал петь. Считал, что ни слуха, ни голоса у меня нет, да и слов песенных я не знаю. А на деле получилось, что со слухом с голосом я прав, а вот песен знаю не то слово много.

      Подъехали мы к какому-то зданию. Автобус остановился, шофёр дверь открыл и Полина Борисовна, она на переднем сидении сидела, с самого края вышла из него первой. Следом девочки начали тоже выходить, и почти все уже выйти успели, как из-за моей спины начал вперед пробиваться Толька Бакин. Лезет всех расталкивает и вопит каким-то дурашливым голосом:

     - Полина Борисовна, можно выйти, очень хочется. Несчастье может произойти.

     Все на него смотрят и смеются в голос, больно морда у него потешная была. Я хоть и за его спиной стоял, но он во все стороны крутился, вот и мне на него такого посмотреть довелось. Он из автобуса выбрался, стоит, ржёт. Вот ведь неугомонный. Пока мимо меня пробирался, он мне на шнурок наступил и одна кедина развязалась. Пришлось всех выпустить, чтобы себя в порядок привести, а уж затем и я, не спеша, с папиным вещмешком, в котором кое-какие вещи лежали, тоже к выходу направился. Смотрю, Люба Мазур, небольшого такого росточка девчонка, да и сама вся такая миниатюрная с кукольным личиком, никак свой баул вытащить не может. Чуть не плачет:

     - Ну, вот все разбежались, а я застряла.

     Ну, я ей естественно помог. Вылезли мы из автобуса и прямо рядом с открытым окном оказались. Я на вывеску, которая на стене прибита была, посмотрел, а там написано: "Правление колхоза "Путь Ленинизма".

     - Название толком придумать не могут, - почти про себя пробормотал я и решил уж следом за пацанами побежать, которые какой-то жестяной банкой принялись в футбол играть, но услышал голос Полины Борисовны и задержался:

     - Здравствуете, мне бы с Анной Михайловной встретиться.

     - Ну, я, Анна Михайловна буду, а вы, наверное, из Москвы школьников нам привезли. Была я в райкоме, всё им там высказала, что не дело это к нам детишек присылать. Ну, какие из них работники. Мы ведь и своих не очень-то к серьёзным вещам подпускаем, а здесь городские. До беды дойти может. Так они мне говорят, что такое решение на самом высшем уровне принято. А я им в ответ, а что на самом высшем ошибиться не могут? Мне первый секретарь, хорошая она баба спору нет, мы с ней часто по разным поводам спорить принимаемся, так вот она мне и говорит, что надоела я ей хуже горькой редьки, всё критикую, да критикую. Взяла бы ты, это она мне заявила, да написала своё мнение туда на самый верх. Я ей пообещала сгоряча, а домой приехала, села перед чистым листом бумаги, а о чём писать не знаю. Если хорошенько подумать, то в этом деле много разумного имеется. Конечно, детей к труду надо как можно раньше приучать. Махнула рукой и не стала писать, - и она замолчала.

     А мы с Мазур стоим и даже пошевелиться опасаемся, вдруг зашумим чем, нас увидят, и мы такой любопытный разговор не сможем дальше подслушивать. Я Любе на лавочку, что прямо под окном стоит, глазами показал. Она девочка догадливая, сразу потихоньку туда и направилась, а я за ней следом. Уселись тихохонько, теперь, чтобы нас заметить, из окна надо выглянуть, да голову вниз свесить. Только уселись, как там наверху вновь голоса зазвучали, и опять эта Анна Михайловна говорить принялась, а Полины Борисовны так как будто и нет совсем, ни звука, кроме вот той своей первой фразы она не произнесла.

     - Всё это, конечно, хорошо, но вот что с вами делать, я не знаю. Мы уж на правлении все головы себе сломали, чем такую кучу народа занять. Приехали бы вы недельки на две позже, мы бы вас на сбор клубники поставили, ещё позже – на капусту, наш колхоз лидер в районе по этой культуре, ну а осенью, когда картошку убирать начинаем, мы студентов ждём не дождёмся. Без их помощи нам с картошкой не справиться. У нас же мужиков раз, два да обчёлся. На фронт ушло больше тридцати молодых и здоровых, вернулось пятеро калек, и лишь трое здоровых нормальных мужиков. Всю войну на нас бабах работа держалась, а война закончилась опять мы почти одни и вертимся. Ладно, сейчас молодёжь подросла, но всё одно мужиков нормальных вот как не хватает, - и опять она замолчала, а Полины Борисовны вроде совсем там нет.

     - Ладно, постараемся мы придумать что-нибудь. Коров доить ведь ваших девчат не пошлёшь, а у нас это самый что ни на есть острый участок. Двум мы работу нашли. Вы там поглядите, подумайте, кто к поварскому делу склонность имеет. Мы двух девчат в помощь поварихам дать решили, глядишь, они чему-нибудь дельному научиться смогут. Вначале они у рабочего стола с плитой стоять будут, а как всё готово будет, по полевым бригадам отправятся. Народ кормить в поле требуется, а уж как вернутся, посуду помогут помыть. Вот это будет настоящая действенная помощь. Да вот ещё, зимой у нас большой швейный участок работает. Постельное бельё мы шьём, магазины, кто знает, за ним в очередь у нас выстраиваются. Летом, конечно, не до швейки, но всё равно те пенсионерки, кто подработать хотят, лишние трудодни получить, летом продолжают потихоньку за машинками сидеть. Вот туда я могу с пяток порукастей девчонок поставить, а то и поболее. Подумайте, между собой посоветуйтесь. У вас ведь пятнадцать девочек и семь мальчиков?

     - Да, - услышали мы голос нашей классной, - с девочками более или менее ясно, а с мальчиками как?

     - С мальчиками всё намного проще. Для них у нас всегда работы хватает. Двоих мы в подпаски отрядим. Будут помогать пасти коз и коров. Пастухи зашиваются совсем, вот мы о подпасках, которые всегда в деревнях были, и вспомнили. Сейчас там два наших огольца крутятся, но мы им на этот месяц другую работу приготовили, вот ваши их и сменят. На водовозку надо кого-то посадить. Дед Панкрат совсем старым стал. Ему уже явно тяжело, хорохорится старик, но как бы до беды не довести. Один из ваших, кто покрепче, ему в помощь пойдёт. Ну, а остальные, - она даже задумываться не стала, видно всё уже было продумано, - в плотницкую бригаду пойдут, подсобниками будут, - неожиданно она рассмеялась, - вот сказала плотницкая и самой даже смешно стало. Есть у нас пара дедков неугомонных, всё с топориками ходят, всё что-нибудь, где-нибудь, то подправить норовят, то сколотят что. Да всё ведь нужное. В селе ни одной лавки, ни одной скамейки не осталось. Всё пожгли в войну. В лес ходить времени сколько потратишь, а тогда оно, ох, как дорого было. Вот в печь и совали всё подряд, заборы, лавки, даже сараи пожгли. У некоторых изб, где многодетные бабы без мужиков остались, даже сени разобрали и сожгли. А дедки эти потихоньку-полегоньку всё порушенное в порядок приводят. Ну, мы на правлении и решили создать в колхозе плотницкую бригаду и им, дедкам этим, трудодни начислять. Раньше-то они это просто так за спасибо делали, а теперь вишь, вновь членами колхоза стали. А тут молодёжь шум подняла. Раньше в селе дом культуры был, хороший такой, я сама, когда молодой была туда на танцы бегала. В войну его тоже почти совсем разобрали, да на дрова перевели. Вот молодёжь и начала на сторону смотреть. В соседней деревне и то клуб, какой-никакой, но работает, а у нас ничего. Виталька гармонист ходит, толпу соберёт, да на берег её ведёт, там и танцы с обниманцами они устраивают. Так это летом, а зимой что делать? Вот молодые и намыливаются, кто в райцентр сбежит, ну эти там надолго не задерживаются, как у нас новое рабочее место появляется – возвращаются, а вот те, кого Москва сманивает, всё с концами там остаются.

     Подумали мы на правлении, да решили из кожи вылезти, но к зиме Дом культуры восстановить. Пусть не до конца, но он должен начать работать. И танцы в нём чтобы были, и кино крутиться должно, а самое главное, чтобы кружки для детей работать начали. Кинули клич, комсомольцы нас поддержали. Дедков туда надсмотрщиками перевели, плотники-то они были знатные, руки золотые, дрожат, конечно, от старости, но мастерство, сама знаешь, не пропьешь. Вот они там руками и машут. Молодых учат. Сейчас у нас в полевых работах передышка небольшая. Мы же овощеводы, рассаду высадили, скоро полоть надо будет, а сейчас пара недель имеется. Вот наши свекловоды, да капустороды временно в штукатуров, да маляров перекрасились. Четверых ваших туда направим. Ну, вроде всё. Заболталась я с вами. Свежий человек, вылила на вас всё, что на душе накопилось, мне полегчало, а вот как вам не знаю.

     - Не беспокойтесь, мне даже очень интересно было вас послушать, много нового узнала, - послышался голос Полины Борисовны, - только один вопрос остался. Где мы жить будем и как с питанием детей моих вы поступите?

    - Вот молодец, что сама эту тему затронула. Жить у нас негде. По домам расселять, предложил кто-то, но мы от этой идеи сразу отказались и решили три школьных класса под вас отвести. В одном мальчишки жить будут, а в двух других – девчата. Я тебя к себе заберу, если возражать не будешь.

     - Конечно, буду, - тут же возразила наша классная, - я с девочками жить стану, как я их брошу.

     - Молодец, - тут же поддержала её председатель, - я бы так же поступила. Теперь так. Машина уже в райцентр ушла, к вечеру новые матрасы привезёт и одеяла с подушками, ну а бельё постельное наши швеи сами уже пошили. Так, что благодаря вам наша казна колхозная сильно потощала, к таким тратам мы не были готовы. Решили смету расходов в район послать, может помогут. Надежда небольшая, но, если ничего не делать, то ничего и не получишь. Так ведь? Ну, а кормить, чем сможем, тем покормим. Разносолов не обещаю, сами едим, что вокруг растёт. За зиму все запасы подъели. Молока, впрочем, много. Будем отпаивать парным молочком вас городских, - и снова засмеялась, да так звонко, как колокольчики зазвенели, - а теперь пойдём, расселять новобранцев будем. И ещё, ты уж извини, пожалуйста, говорю я и говорю, а спросить забыла, звать то тебя как? 

     Мы с Любой, как рванули к нашим, которые опять около автобуса столпились. Водитель, под капот залез, чем-то там занимался, вот наши и воспользовались моментом, кто на сидениях устроился, кто просто на землю уселся. Сидели, команду ждали, понял я. Ну, мы с Мазур и подсели к ним, изображая, что вечно тут находились.

     Смотрим, из правления колхоза Полина Борисовна вместе с председательшей появились и к нам направились. Мы в автобус все забрались, вещи в него кое-как затолкали, и он пусть там и не далёко было, подвёз нас до школы и остановился. Пришлось снова, и опять с вещами на улицу вылезать.

     Продолжение следует...