Исповедь

Е.Я.Архипову
При жизни моей обещайте «Исповедь» никому не показывать, а после смерти моей — мне будет всё равно.
Ч.
СПБ.1926, осень

Впервый раз я увидела Н.С.* в июне 1907 года в Париже в мастерской художника Себастиана Гуревича, который писал мой портрет. Он был ещё совсем мальчик, бледное, манерное лицо, шепелявый говор, в руках он держал небольшую змейку из голубого биссера. Она меня больше всего поразила.
Мы говорили о Царском Селе, Н.С. читал стихи (из «Романтических цветов»).  Стихи мне очень понравились. Через несколько дней мы опять все втроём были в ночном кафэ, я первый раз в моей жизни. Маленькая цветочница продавала большие букеты пушистых белых гвоздик, Н.С. купил для меня такой букет; а уже поздно ночью мы втроём  ходили вокруг Люксембургского сада и Н.С. говорил о Прекрасной Деве. Вот и всё.
Больше я его не видела. Но запомнила, запомнил и он. Весной уже 1909 г. в Петербурге я была в большой компании на какой-то художественной лекции в Академии художеств, - был и М.А. Волошин, который казался тогда для меня недосягаемым идеалом во всём. Ко мне он был очень мил. На этой лекции меня познакомили с Н.С., но м вспомнили друг друга. - Это был значительный вечер моей жизни. - Мы все поехали ужинать в «Вену», мы много говорили с Н. Степ. Об Африке, почти в полусловах понимая друг друга, обо львах и крокодилах. Я помню, я тогда сказала очень серьёзно, потому что я ведь никогда не улыбалась:»Не надо убивать крокодилов».  Ник. Степ. Отвёл в сторону М.А. и спросил:»Она всегда так говорит?» «Да, всегда», - ответил М.А. - Я пишу об этом подробно, потому что эта маленькая глупая фраза повернула ко мне целиком Н.С. - Он поехал меня провожать, и тут же сразу мы оба с беспощадной ясностью поняли, что это «встреча» и не нам ей противиться.
«Не смущаясь и не кроясь, я смотрю в глаза людей, я нашёл себе подругу их породы лебедей», - писал Н.С. на альбоме, подаренном мне. Мы стали часто встречаться, все дни мы были вместе и друг для друга. Писали стихи, ездили на «Башню» и возвращались на рассвете по просыпающемуся серо-розовому городу. Много раз просил меня Н.С. выйти за него замуж, никогда не соглашалась я на это; - в это время я была невестой другого, была связана жалостью к большой и непонятной мне любви. В «будни своей жизни» не хотела вводить Н.Степ. Те минуты, которые я была с ним, я ни о чём не помнила, а потом плакала у себя дома, металась, не знала. Всей моей жизни не покрывал Н.С. и ещё: в нём была железная воля, желание даже в ласке подчинить, а во мне было упрямство — желание мучить. Воистину он больше любил меня, чем я его. Он знал, что я не его невеста, видел даже моего жениха. Ревновал. Ломал мне пальцы, а потом плакал и целовал край платья.
В мае мы вместе поехали в Коктебель.Всё путешествие туда я помню, как дымно-розовый закат, и мы вместе у окна вагона. Я звала его «Гумми», не любила имени «Николай», - а он меня, как зовут дома меня, «Лиля» - «имяпохоже на серебряный колокольчик», так говорил он.
В Коктебеле всё изменилось. Здесь началось то, в чём больше всего виновата я перед Н.Ст. Судьбе было угодно свести нас всех троих вместе: его, меня и М.Ал. - потому что самая большая моя в жизни любовь, самая недосягаемая это был Макс.Ал.
Если Н.Ст. Был для меня цветение весны, »мальчик», мы были ровесники, но он всегда казался мне младше, то М.А. для меня был где-то вдали, кто-то никак не могущий обратить свои взоры на меня, маленькую и молчаливую.
Была одна черта, которую я очень не любила в Н.Ст. - его неблагожелательное отношение к чужому творчеству, он всегда бранил, над всеми смеялся, - а мне хотелось, чтобы он тогда уже был «отважным корсаром2, но тогда он ещё не был твким.

Он писал тогда «Капитанов» - они посввящались мне. Вместе каждую строчку обдумывали мы.
Но он ненавидел М.Ал. - мне это было больно очень, здесь уже с неотвратимостью рока встал в  самом сердце образ Макс.Ал. Тог, что девочке казалось чудом, - свершилось. Я узнала, что М.А. любит меня, любит уже давно, - кнему я рванулась вся, от него я не скрывала ничего. Он мне грустно сказал:»Выбирай сама. Но если ты уйдёшь к Г-ву — я буду тебя презирать». - Выбор уже был сделан, но Н.С. всё же оставался для меня какой-то благоуханной, алой гвоздикой. Мне всё казалось: хочу обоих, зачем выбор! Я попросила Н.С. уехать, не сказав ему ничего. Он счёл это за каприз, но уехал, а я до осени (сент.) жила лучшие дни моей жизни. Здесь родилась Черубина.
Я вернулась совсем закрытая для Н.С., мучила его, смеялась над ним, а он терпел и всё просил меня выйти за него замуж. - А я собиралась выходить замуж за М.А. - Почему  так мучила Н.С.? - Почему не отпускала от себя? Это не жадность была, это была тоже любовь.мне есть две души, и одна из них верно любила дного, другая другого. О, зачем они пришли и ушли в одно время!
Наконец Н.С. не выдержал, любовь ко мне уже стала переходить в ненависть. В «Апполоне» он остановил меня и ск5азал:»Я прошу Вас в последний раз -  выходите за меня замуж»; - я сказала;»Нет!» Он побледнел - «Ну, тогда Вы узнаете меня», - Это была суббота. В понедельник ко мне пришёл Гюнтер и сказал, Н.С. на «Башне» говорил Бог знает  что обо мне. Я позвала Н.С. к Лидии Павловне Брюлловой, там же был и Гюнтер. Я спросила Н.С., говорил ли он это. Он повторил мне в лицо. Я вышла из комнаты. Он уже ненавидел меня. Через два дня М.А. ударил его, была дуэль.
Через три дня я встретила его на Морской. Мы оба отвернулись друг от друга. Он ненавидел меня всю свою жизнь и бледнел при одном моём имени.
Больше я его никогда не видела.
Вот и всё. Но только теперь, оглядываясь на прошлое, я вижу, что Н.С. отомстил мне больше, чем я его обидела. После дуэли я была больна, почти на краю безумия. Я перестала писать стихи, лет пять я даже почти не читала стихов, каждая ритмическая строчка причиняла мне боль; - я так и не перстала быть поэтом — передо мной всегда стояло лицо Н.Ст. И мешало мне. Я не смогла остаться с Макс. Ал. - В начале 1910 г. мы расстались, и я не видела его до 1917 (или 1916-го?)
Я не могла остаться с ним, и моя любовь и ему  принесла муку. А мне? До самой смерти Н. Ст. Я не могла читать его стихов, а если брала книгу — плакала весь день. После смерти стала читать, но и до сих пор больно.
Я былв виновата перед ним, но он забыл, отбросил и стал поэтом. Он не был виноват передо мной, очень даже оскорбив меня, он ещё любил, но моя жизнь была смята им — он увёл от меня и стихи и любовь…
И вот с тех пор я жила неживой; - шла дальше, падала, причиняла боль, и каждое моё прикосновение было ядом. Эти две встречи всегда стояли передо мной и заслоняли всё: а я не смогла остаься ни с кем.
Две вещи в мире для меня всегда были самыми святыми: стихи и любовь.
И это было поатой за боль, причинённую Н.Ст.: у меня навсегда  были отняты и любовь и стихи.
Остались лишь призраки их...

Н.С. - Николай Степанович Гумилёв