О братьях наших меньших и не только о них

О братьях наших меньших и не только о них

Данное повествование посвящено представителям фауны и моему к ним отношению. В этой связи расскажу сначала об отношении к ним нашей дальней родственницы, которая жила некоторое время в нашей квартире. Она считала человечество венцом природы, а себя - венцом этого самого человечества. Данная особа ненавидела и презирала весь остальной животный мир, считая его абсолютно неспособным к мышлению. И это можно было бы стерпеть, если бы она не вымещала такие свои чувства на нашей собаке Гелле, умнейшей и талантливейшей во всех отношениях, которая очень любила джаз и узбекские национальные макомы, и изумительно пела в унисон с трубой Армстронга и с узбекскими исполнителями макомов. Мало того, она была телепаткой. Гелла очень любила всех нас, беспрекословно позволяла детям делать с ней все, что им вздумается. Когда я оставался с ней дома, как говорят поляки, сам на сам, она постоянно лежала на полу рядом с моим стулом. Но случалось так, что она вставала и уходила в другую комнату. Через некоторое время я вдруг вспоминал, что мне нужно что-то сделать в другой комнате, переходил туда и обнаруживал, что она лежит именно там, где я буду работать. Она об этом каким-то образом узнавала до того, как это приходило  в голову мне. Гелла была пастушьей собакой немецкой породы "ховаварт" и, несмотря на довольно крупные размеры, прожила у нас почти 16 лет. Она любила всех нас, а моего сына Максима просто обожала, и доставила всем нам, кроме вышеуказанной дальней родственницы,  много счастья, и получила от нас не меньшее количество радости, удовольствий и счастья. А теперь расскажу о некоторых довольно странных случаях в моей жизни, связанных с представителями животного мира.

В 1973 году меня мобилизовали на две недели для работы в качестве гида-переводчика с группой польских кинематографистов на втором ташкентском кинофестивале. Приехавшие на мою работу местные "деятели кино" быстро договорились о моей мобилизации с директором института и увезли меня в аэропорт встречать делегацию поляков. Невозможно даже себе представить мою растерянность от этой молниеносной смены обстановки. Тем не менее, я их встретил, привез в гостиницу "Ташкент", помог в размещении, отвел в ресторан и накормил. Слава Богу, после этого появилась вторая переводчица для работы с данными гостями, Евгения Ивановна Тагиева. Два переводчика потребовались по той причине, что делегация поляков оказалась очень большой, и одному гиду справиться с ней было бы практически невозможно. Для меня эти две недели оказались чудовищно трудными, так как работать приходилось по 12-13 часов в сутки, но, одновременно, это была изумительная школа по тренажу моего польского языка. Кроме того, я познакомился с несколькими очень интересными польскими кинематографистами, с которыми потом переписывался в течение нескольких лет.

И, конечно, я был весьма рад знакомству с Евгенией Ивановной, с которой у меня сложились очень хорошие отношения. Мы частенько бывали друг у друга в гостях. Однажды я зашел в ее дом, нажал кнопку звонка у двери ее квартиры, но дверь долго не открывали, хотя внутри квартиры слышалась какая-то возня. Затем дверь открыли, и я увидел Евгению Ивановну и ее мужа, проректора ТашМИ Тагиева, очень приветливого и умного человека. "Борис Михайлович, мы очень рады вас видеть, как давно вы у нас не были!". Я зашел в квартиру, и в этот момент от удара с треском распахнулись две половинки двери, ведущей в коридор из одной из комнат, и в коридор ворвалась гигантская овчарка. Она с радостным визгом стала кружиться вокруг меня, подпрыгивая для того, чтобы облизать мое лицо. Затем она улеглась на спину, и я, присев на корточки, стал чесать ее пузо. Евгения Ивановна и ее муж с побелевшими от ужаса лицами застыли, как соляные столбы.

Наконец, Евгения Ивановна дрожащим голосом произнесла: "Борис Михайлович, вы с ней раньше встречались?". Я ответил, что вижу ее в первый раз в своей жизни. И тут выяснилось, что эта овчарка обладает невероятно свирепым нравом, всегда порывается порвать всех приходящих в квартиру людей на мелкие кусочки, и именно поэтому ее тщательно запирают в комнате, когда раздается звук дверного звонка. Успокоившиеся хозяева провели меня в гостиную, усадили за стол, напоили чаем. Я пробыл у них около часа, и все это время собака лежала под столом, а ее голова покоилась на моих ступнях.

Случай второй. Однажды утром я вошел в ванную комнату и увидел, что в ванне мечется ящерица геккон, маленький аналог варана, безуспешно пытаясь выбраться из нее по скользким стенкам. Я всегда очень доброжелательно отношусь к практически любым животным, поэтому положил на дно ванны свои пятерни ладонями вверх, и ящерица, поняв, что у меня нет никаких враждебных по отношению к ней
намерений, подбежала к ним и залезла на ладони. Я очень осторожно вынул ладони из ванны и опустил их на пол. Ящерица спустилась из ладоней на пол и убежала под ванну. Больше я никогда не видел ее в нашей квартире.

Случай третий. Как-то я поехал на поезде метро до станции "Дружба народов", поднялся наверх, а дальше должен был пройти по улице до Бешагачского базара напротив Комсомольского озера, затем пройти сквозь базар до одного из домов. В тот момент, когда я выбрался из метро наружу, на мою левую руку, в ямку между указательным и средним пальцами, опустилась белая бабочка-капустница и сложила
крылышки. Я никогда не видел, чтобы бабочки садились на людей, наоборот, они всегда очень старательно избегали контакта с ними. Тут у меня появилось к ней какое-то теплое чувство, такое ощущение, что эта бабочка является чем-то вроде души кого-то из моих ушедших родственников или друзей. Всю довольно долгую дорогу до базара она сидела на моей руке, не шелохнувшись, а перед воротами базара я мысленно сказал ей: "Взлетай, на базаре много людей, и в сутолоке тебя могут помять!". Она тут-же распахнула свои крылышки и улетела.

Конечно, мы являемся своего рода венцом природы, но я думаю, что все остальные представители фауны тоже являются такими венцами, а иногда, может быть, бывают еще венценоснее нас.

Борис Пономарев