Вот такая, бывает любовь!

               
   Втюришься, в бабу, а потом глянешь на нее, баба как баба !Вот как бывает.

  Возьми мою Марию. Баба как баба, таких тысячи вокруг, ан, нет! Чем-то взяла же за душу.

  Встретил ее на опушке леса, что дальше простирается Сибирской тайгой, непролазной, темной от вековых кедров.

  А она как та березонька между этими кедрачами. Стройная, волосы льняные вьются вдоль плеч, чуть с зелененькой глаза. 

  Не поймешь, то ли черные, то ли зеленые, так и переливаются. Брови дугой, щечки румянцем покрыты, на бородке ямка.

  Как улыбнется, так кажется вокруг, даже в темной, снежной ночи светло, от ее улыбки стало.

  Вот такой, она предстала, предо мной. Что-то дрогнуло в груди, сердце часто забилось, и почему-то пришла мысль: «пропал ты Сибирский дурень, о двадцати восьми годов».

  И точно, правильная мысль пришла. С тех пор, пока свадьбу не сыграли, покою не было. Пройдет какая-нибудь девка, а мне кажется она прошла. Так и хотелось, за ней броситься.

  Как-то заметил, загрустила моя зоренька. Мелькнула мысль: «А не влюбилась ли баба»? Сказано, сделано.

  Вечер исподтишка завел разговор: «Что-то наша соседка, вековая вдова Верка, затосковала»?! А она вскинула на меня свои черно-зеленые очи, а мне кажется, сверкнула молния, хотя грома не было.

  И тихо сказала: «Ей приглянулся наш новый Голова сельской новой власти». Странно, о нем все знают, что его жена умерла три года назад, у него осталась дочка-цыпочка десяти лет.

  «Чему тут удивляться» - сказа я, - да и Верка три года, сохраняла своему непутевому Кольке, верность. Хоть и сгорел от водки. Ну а ты чего сгрустнула»?

  Она поникла головой. «А не влюбилась ли ты»? – прямо спросил я. Она глянула на мня своими потухшими глазами и сказала: «Иванович! Только ты не гневайся. Проходу мне не дает наш новый владелец магазина. Он мне, и до тебя, не давал  прохода. Но когда развелся со своей, Нюркой, опять за старое взялся. Уже разговоры по нашей улице идут. Я думала, тебе все равно, что ты на эти разговоры не обращаешь внимание. Я же тебя полюбила с первой встречи с тобой».
  И она замолчала, приникнув ко мне головой на плечо. Я  онемел от такой новости. Мало накостылял ему, когда увидел его у калитки моего тестя. Надо переломать ему ноги, чтоб забыл дорогу к моей любимой. Сказано-сделано.

  Вот прицепились ко мне эти слова. Меня так и зовут: «Сергей, сказано-сделано», или просто без имени.

  На завтра поговорил с другом своим Мыколкой Злыем. Тот с Михайлом, и Василем, Соловьями.

 Мыкола, пошел на разговоры с дельцом. Пришел с понурой головой и сказал вот, что о переговорах: «И слушать не хочет. Говорит у него и сговор был с ее родителями, но тут ты влез, Сережа, ему на пути. Теперь его власть. Что скажет то и будет».

 «Ребята! – сказал я им, я вас не заставляю, но я ему пока ноги не поломаю, мне не жить».  Они не вместе ответили: «Мы с тобой. Пора этому зазнайке показать кто настоящие хозяева этой жизни. Мы же справные хозяева, а он что? Новый русский. Поймаем, накостыляем».

 И мы решили, пока он не сделал какой-нибудь пакости моей, перехватить его по дороге от дома до магазина, тем более, что в магазин он идет рано. Не бывает и семи утра.
   
 Сказано-сделано. Перехватили сегодня его у Верки, моей соседки. Я ему накостылял. Как обещал, ноги поломал, почки отбил.

  Мочиться стал под себя. Бросили его, а Васька вызвал «Скорую». Чтоб не предъявили нам преднамеренное увечье.

  Участковый приходил, я как депутат поселения, написал на него заявление, не дает проходу моей жене. Домогается ее. Конечно, мое, и жены заявления, задним числом заверил участковый. Знает бучу, устроят односельчане.

  Нас с моей, фельдшером нашего медпункта, и мной, открывшего фермерское хозяйство с этими моими друзьями на паях.

  А новый стал, не уважаем в нашем селе. Ходят слухи, собирается открыть магазин и офис в соседнем селе, а в нашем, оставить доверенного человека. Магазин то, не виноват.

  Вот так надо приучать нахалов на чужое счастье!. А мы живем счастливо. Ждем первенца!