Белорусский еврей

      « Жизнь прожить - не поле перейти». Б. Пастернак


 
     Сейчас август 2020 года. Только что я узнал о победе Светланы Тихановской на выборах президента Беларуси. Действующий президент Лукашенко фальсифицировал выборы и не отдаёт власть. ОМОН зверствует. Идёт мирная белорусская революция. Демонстранты даже обувь снимают, чтобы влезть на скамейку.  Власть заставила Светлану под угрозой потери детей выехать из страны. Подлая страшная угроза.
 

    Это значит, что «тихари», (так называют белорусы кагебистов - белорусских чекистов) нашли детей Светланы. Совсем, как во время Отечественной войны (75 лет назад) полицаи искали ребёнка моего дяди Миши. Дядя Миша был еврей и его следовало убить, как было в списке, выданном немецкой канцелярией каждому полицаю. А теперь что? Не хватает слов!


    Протесты против Лукашенко не стихают. Я знаю белорусов. Они долго терпят, но, осознав несправедливость, они упрутся, и их не сдвинешь.  Меня зацепило. И начали в памяти всплывать воспоминания.

    1

     Мои родители родом из Беларуси. Отец мамы Израиль Хасман ездил по деревням и скупал шерсть, которую пряли местные бабы, и отвозил на фабрику в Оршу, чем и зарабатывал. Имел 10 детей. Моя мама была младшей. Жили в деревне Шарипы Оршанского уезда.

    Перед первой мировой войной Израиль купил дом и переехал в город Горки под Оршей, недолго прожил там с многочисленными детьми и умер от сердечного приступа.

    Там же, в городе Горки, проживал мой второй дед со стороны отца - Мендель Израилев с семьёй, среди 11 детей которого был мой отец - Самуил. Они жили по соседству и знали друг друга. Отец начал учиться в хедере, а мама - после Октябрьской революции. У них была разница в возрасте - 8 лет. В Горках был с. х. институт. Мама училась в школе, а отец уже был студентом. По-видимому, они поладили.


    Во всяком случае, отец окончил институт и уехал в Москву учиться в Тимирязевской Академии в аспирантуре.  Когда мама окончила тот же институт, она приехала в Москву к отцу, они поженились, и я родился в страшном 1938 году.
 

    Судьба уберегла родителей моих, и меня с ними от возможных испытаний, но страху они натерпелись. Отец строил Московское Метро, потом переехал в Киев, строил туннель под Днепром. Когда началась война, отец ушёл на фронт, а мы с мамой - в эвакуацию, в Сибирь. А по возвращении мы в жили в Киеве.


    Мой родной дядя Миша Хасман, брат мамы, Михась, как называли его белорусы, никогда не стремился в мир. Он не любил учиться. Он принял на себя обязанности главы семьи после смерти отца, Израиля Хасмана, (моего деда с маминой стороны), никуда не выезжал, любил сельскую жизнь.


     Из многочисленной когда-то семьи, дети разлетелись по всем концам страны, осталась только моя бабушка. Михась был местным активистом, проводил коллективизацию, но не выселял кулаков, а уговорил поделиться, не изымал излишки,  не допускал никаких ссор и конфликтов между односельчанами и заслужил их доверие.
 

    Организовал пригородный колхоз «Красный берег», под Оршей, где был председателем, построил дом. Страстно любил и разводил лошадей, из седла не вылезал. Односельчане его любили за справедливость. Он горой стоял за своих колхозников.
 

    Рано женился на белоруске по любви, но молодая жена его умерла при родах. Страшно горевал. Остался сын Володя, тихий светлоголовый беленький мальчик, совсем не похожий на дядю Мишу, жгучего брюнета.
               

    Дядя участвовал в финской войне, был ранен, и освобождён от воинской службы подчистую.

    Всю Отечественную войну он провёл в партизанском отряде, пускал под откос немецкие поезда, прятался от карателей в белорусских болотах. Вернулся, победителем, весь обвешенный медалями, измученный, больной, но не собирающийся сдаваться.

    Он принялся энергично восстанавливать родной колхоз, и в этом преуспел. Колхозников было мало, и лишь старые и искалеченные. Он, не ожидая возвращения с войны мужиков, стал прежним председателем. Его колхоз «Красный берег» стал первым в республике колхозом - миллионером.


2

    Мы  познакомились после войны в 1946 году, когда в голодный год по его настойчивому приглашению мы приехали в Оршу. Дядя Миша знал, что весной 1945 года, как раз в дни Победы, я тяжело переболел брюшным тифом, буквально находился между жизнью и смертью.


    В Киеве было голодно. Родители мои не доедали, превратились в тени. Меня откачали, но мама (идише мама!), пережившая такой ужас, меня кормила, как на убой, в результате я превратился в толстого неповоротливого ребёнка, которого все мальчишки дразнят: «жир - комбинат». Мама полагала, что летние каникулы провести у дяди Миши в Орше, на природе - это здорово!


    Отец мой тогда восстанавливал железнодорожный мост, разрушенный при взятии Киева. Он был в звании майора ж.д. войск, носил серебряные погоны, и мне казался очень важным.  Помимо многочисленных медалей он был награждён знаком «почётный железнодорожник», и имел право раз в году повсюду ездить по ж.д. с бесплатным билетом в мягком вагоне на всю семью.


    В начале лета папа взял отпуск на 3 дня, чтобы отвезти нашу семью в Оршу. Ехали мы с комфортом, очень хорошо. Меня поразил малолюдный довоенный мягкий вагон с роскошными диванами, шторами и чаем в стаканах в серебряных подстаканниках. Это было моё первое путешествие после войны.
 

    Я не мог оторваться от окна. Мы ехали на север, за окном вагона проплывали украинские беленькие мазанки, раскрашенные весёлыми цветами, в огороде мальвы, и вишнёвые деревья. Повсюду цвели сады.
 

    Неожиданно пейзаж за окном резко поменялся. Папа объяснил: - «мы въехали в Белоруссию». Я видел тёмные бревенчатые дома, ни деревца, ни кустика, ни травинки - голые дворы, грязь. Это меня немного смутило, но я вспомнил: - «рядом мой папа!» и повеселел. 


    Рядом был мой папа! Разве это не счастье? Я мог бы спросить у него, что хочешь, и папа, мой добрый папа терпеливо объяснял бы мне всё, как это было всегда. Мне было 8 лет. Я окончил первый класс.


3.

    Мы приехали на вокзал на закате дня. Дядя Миша был занят и выслал нас встречать грузовую машину. Трофейная машина!
Я тогда живо интересовался машинами. Знал все наперечёт: американские студобекер, шевроле, и наши: полуторка, трёхтонка. Но такая огромная!
 

    Дядя Миша машин не жаловал. То ли дело - лошади!  Тракторов было очень мало. Дядя Миша управлялся без них, но на ж.д.станцию прислал колхозную трофейную машину.


    В кабину рядом с водителем сели я и мама. Папа поместился в кузове. Жаль, что мало было вещей!   Когда мы переезжали через мост, мальчишки, прыгали с моста в речку, их загорелые худенькие тела так и мелькали. Они кричали, и вопили, строили рожи мне, и было радостно, и весело. И это было счастье.


    Дом дяди Миши ничем не отличатся от окружающих домов: тот же тёмный бревенчатый сруб, неоштукатуренный фасад, полу разрушенное крыльцо. Но имелись ставни на окнах.

     Дом располагался на окраине Орши, на улице Энгельса. Улица была по сути песчаной дорогой; дом дяди, ещё два дома - и дальше разветвлялась на две.  Левая поворачивала и шла мимо польского кладбища к выезду из Орши, ж.д. вокзалу;  правая - к деревянному мосту через Оршицу и колхозу «Красный берег».


    После разветвления улица превращалась в тропинку, которая вилась слева со стороны высоких сосен польского кладбища, а справа среди полей и пастбищ к дальним хуторам.

Напротив нашего дома через улицу, зелёный луг, ещё дальше в зарослях ивняка течёт тихая речка Оршица.


    А потом во двор засунулась любопытная рогатая морда, - это была наша корова Фаина. Экономка дяди Миши, Харитына подоила Фаину, и поднесла нам по кружке тёплого парного молока, и это было счастье.
 

    А утром, когда Харитына открыла ставни и сквозь окна ворвался солнечный свет, оказалось, что свежий вкусный хлеб с тмином она уже испекла в русской печи, и нас ждала сковорода с жареным салом, крупно нарезанной картошкой и яичницей из десятка яиц, с крынкой холодного кислого молока, и это было продолжение счастья.

4.

    Дядю мы увидали лишь в обед. Дядя Миша был шумлив. Говорил громко, почти кричал, мешая белорусские слова с русскими.
 
    Одет стильно: военный китель без погон, на груди нехилая орденская планка, кавалерийские штаны галифе, хромовые сапоги с портянками, на голове колхозная кепка.


    Я сразу и безоговорочно влюбился в него. Осталось ждать встречи с страшим братом - кузеном Володей. Дядя Миша сказал мне, что Володя - студент, учится в Минске, приедет немного позже.


    Маму дядя Миша, по праву младшей сестры, звал Лёлькой. Дразнил: «Сыночка, что у тебя болит?»  Я находил у них сходные черты: в частности, характерный длинный семитский нос, и тотчас замечал: - А у папы нос прямой! Папа мой - очень красивый! Мама тоже красивая, нос не портил её!


    Дядя Миша обожал лошадей. Всегда в седле, всегда с кожаной плёткой. Он уезжал, рано, перед рассветом, не завтракая, но приезжал обедать. Харитына ставила миску борща, отрезала ломоть хлеба, наливала из графинчика стопку горилки, и застывала, пока он ел.

    Я стоял рядом, глядя на него влюблёнными глазами.
Он обнимал меня и спрашивал: - «Ну, Оскар, что болит? - передразнивая маму», - а я в ответ излагал заранее заготовленные мной просьбы, типа: - «Дядя Миша, давай прокатимся верхом вместе на Жандарме, или - «можно  с дедом Лёвой возить огурцы на приёмный пункт?»


    Дядя Миша высоко поднимал меня и пытался усадить в седло. Молодой конь, переступал копытами и не давался. Дядя Миша ставил меня на землю и говорил: - «Ничего, покатаемся в коляске!». И я готов был безропотно ждать, когда он приедет на бричке, которая здесь называлась коляской.


    У него под седлом был вороной жеребец Жандарм, и в коляске рыжая, с белой гривой и белым же хвостом, кобыла Искра. Когда приезжал домой в коляске, он, ласково говорил на ухо кобыле Искре: - «Марш, на скотный двор!», и та шла, помахивая пышным хвостом, мимо деревянного моста через речку Оршицу, в колхоз «Красный берег», где дядя Миша руководил.


    Или приятно было дожидаться утра, бежать на скотный двор, ждать, когда дед Лев запряжёт лошадь, и мы будем возить огурцы. Сначала мы едем на плантацию. Там бригада женщин собирает огурцы.  В миг повозка наполнена свежими огурцами.  Мы с дедом повезём их на приёмный пункт.


    Какое счастье возить огурцы! Я сижу впереди рядом с дедом Лёвой. Иногда он даёт мне подержать вожжи. Мальчишки не дразнят, а просят: - «Дай огурчика!» И я великодушно разрешаю. Они на ходу лезут в повозку, полную огурцов. Мне не жалко! Они аппетитно хрумкают. Я тоже откусываю, но все огурцы горькие.

    Мне они не нравятся. Мне нравятся малосольные. Но я преисполнен значимости порученного дядей Мишей дела: мы делаем важное дело, снабжаем Оршу огурцами! А мальчишки - глупые!


    Как легко дышится в полях! Дед Лев дремлет в повозке, и я сам начинаю править лошадью. Разве это не счастье, управлять лошадью. Лошадь - умное животное, она косит на меня, но слушает. Во время остановки я угощаю лошадь яблоком. Она берёт целое яблоко губами и разгрызает его. И косится на меня глазами, будто благодарит.

    Помимо огурцов в колхозе «Красный берег» имелись теплицы, в которых дозревали помидоры. Отношение к помидорам у всех колхозников было иным, более уважительным: помидоры - культура южная. Дядя Миша объяснял тем, что у нас, Белоруси, севернее, чем в Украине, поэтому приходиться помидоры выращивать в теплицах.


    Но когда приходилось вывозить на поля навоз, я признаюсь сачковал. Тогда я хотел лежать на берегу речки и читать. Отец меня научил читать рано. С пяти лет я читал всё подряд. Не удивительно, что я набросился на Володины книги, раньше, чем узнал его.

    Я познакомился с Володей позже, когда у него закончился семестр, и он приехал домой. Дядя Миша поставил ещё одну койку в Володиной комнате. Я звал его Вова. И мы подружились. Больше того, стали неразлучны.

    Его авторитет у меня не подлежал сомнению. Он никогда не повышал голос, никогда не ругался.  Он был филолог. Любитель чтения. Мы разговаривали, читали и разговаривали. Я был 8 летним мальчишкой тогда. Что он находил во мне? Чем я был ему интересен? 

    Отвечу: - Он был прирождённым учителем. Он заложил во мне страсть к чтению серьёзных книг.У Володи я обнаружил большую, прекрасно подобранную библиотеку русской классики. Как он находил эти книги, для меня осталось загадкой.

     (Я приезжал в Оршу каждый год на лето и поражался, как целеустремлённо он шёл своей дорогой. Скоро он стал учителем русской литературы, а потом и директором школы в Минске, заслуженным учителем - мой старший брат - Владимир Хасман!).


5.

     Возвращаюсь к моему рассказу.
По случаю приезда фотокорреспондента из Правды, к нам зашла Валентина, подруга по партизанскому отряду, и мы устроили вечер воспоминаний. Корреспондент писал статью о дяде Мише, фотографировал его на коне, Жандарме, расспрашивал о партизанских деяниях, в том числе о спасении Володи.

    Харитына поставила на стол огромную бутыль самогона молочного цвета, побывала в погребе и заставила весь стол тарелками с разнообразной снедью. На столе появилось толстое белорусское сало, квашенная капуста, малосольные огурчики, свежие помидоры.
 

    Дядя Миша пребывал в ударе. Пришли бывшие партизаны, жившие в Орше. К моему удивлению, явился дед Лёва, с которым мы возили огурцы. Он оказался не дедом, а бывшим партизаном.

    Меня не пригласили за стол,(мал ещё), но моя мама была в центре событий.


    Когда подпили и всё оживлённее стал разговор, появилась гитара, и мама, моя мама запела. Я первый раз слушал, как поёт мама и восхищался. И не один я. Дядя Миша кричал:

    -   Лёлька! Спой «Чубчика»! - и, не сдержавшись сам подпевал:
 
     -   Чубчик, чубчик кучерявый!

    Валентина сказала:

     -   Я помню с детва голос Лёли. Мы её называли: «певшая птичка»! Она пела повсюду, на огороде, в саду, в поле!

 
    Я присоединился к хору: - спой, мама! И мама пела! Её звонкий голос покрывал все разговоры, все уличные шумы, стремился вверх! И я незаметно, сам не желая, присоединил свой детский голос к маминому. И получилось какое-то неземное звучание!

    И сразу все затихли. Дядя Миша спросил:

     -  Это Оскар? Ну, даёт! Лёлька, твой сын - весь в тебя! Получай подарок! - и вынес небольшой аккордеон. Я ахнул, от восторга дух захватило.

     -  Какой красивый! Перламутровые клавиши, красные меха! Спасибо, дядя Миша! Где ты его взял?


    -  В качестве трофея, - объяснял тот, - пустили под откос эшелон, я участвовал в операции и подобрал два аккордеона, большой подарил Володе, а маленький пусть будет тебе. Он неполный, но не очень маленький.  Я показывал музыканту: аккордеон итальянский, звук замечательный, играть можно, но не всё. Пусть мама научит!

      И мама  всё лето учила меня, как на аккордеоне по слуху подобрать мелодию. И научила. Мелодий песен знал я очень много. И очень скоро мог сыграть любую. Я хотел научиться играть по нотам.

    (Но не учёл, что компания антисемитизма и низкопоклонства перед западом  в самом разгаре. Я ходил по разным музыкальным школам, таскал свой аккордеончик, предлагал сыграть, а они мне отвечали, что не существует такого музыкального инструмента как аккордеон.


    Есть русский инструмент баян! Если хочешь учиться музыке, купи баян и приходи, учись играть на баяне. А я не хотел играть на баяне. Я хотел обучаться музыке, изучить нотную грамоту, но увы, меня не приняли. Пришлось самому всё это изучить.)

     Но я отклонился от моего рассказа.


     Так вот, тогда за столом урывками я слышал эту захватывающую историю спасения Володи. Мне было интересно, и всякий раз, когда мы приезжали в Оршу, (на лето) я дополнял эти рассказами разных свидетелей, то дед Лев как-то выразится, то батюшка из дальней деревни Шарипы проговорится. В последний раз мы ездили в Оршу, когда я уже был студентом КПИ. Теперь я могу закончить эту историю.

6.

     Когда началась война, дядя был занят спасением колхозного табуна лошадей и не заметил, как появились немцы, и он оказался на оккупированной территории. Местные жители хорошо знали его и спрятали. Дядя Миша прятался у своей подруги Валентины.

      Но нашёлся некто, указавший на его семью.

      Буквально на следующий день после занятии Орши немцы расстреляли по списку всех евреев, активистов, комсомольцев, коммунистов, включая мою бабушку. Назначали старосту, наладили местное управление и уехали дальше. Оставили списки ненайденных с приказом: найти и расстрелять.

 
     В то время дядя сидел в подполье у Валентины. Только ночью он вышел, чтобы проститься с своей мамой, чтобы прочитать над могилой кадиш.

     Местные полицаи искали Михася, но не нашли. Но нашли Володю, сына Михася, мальчика 12 лет,  и забрали с няней Харитыной, которая с детва присматривала за ним. Посадили под замок и велели передать Михасю, что если он сам не придёт, чтобы сдаться, мальчика посадят в концлагерь.


      Дядя Миша страшно испугался и склонялся, чтобы сдаться. Надо знать  взрывной характер дяди. Он то впадал ярость, то плакал, как дитя. Он не находил выхода из сложившейся ситуации.

       Нашла выход Валетина. Она предложила крестить Володю. Первая реакция дяди отрицательная. Ведь он комсомолец. Но при зрелом размышлении, - ведь речь идёт о жизни ребёнка - он согласился.
 

     Затем Валентина съездила в глухую деревню нашла забулдыгу священника, который со словами: - «Богу угодно это дело!» - согласился окрестить сына еврея. Ох, не просто было решиться на это дело. Наказание одно - расстрел на месте.
 

     Долго думали, решали. Дядя Миша отдал все деньги, все ценности для подкупа старосты и полицаев.

     Снова понадобилась Валентина, чтобы договориться с полицаями. Те, увидав самогонку, деньги и серебряные побрякушки и узнав, что будет всего лишь обряд крещения мальчика, согласились ехать в деревню. Валентина поехала с ними.


     На диво трезвый приходской священник выполнил обряд, подписал заранее составленный им же самим документ и приложил приходскую печать. Полицаи были довольны, что выполнили приказ немецкой комендатуры: разыскали сына Михася, но оказался не евреем: - вот документ. Немецкая канцелярия подшила к соответствующим делам, и дальше Володю не искали.


     Дядя Миша вдохнул спокойно и по совету Валентины отправил Володю с Харитыной в деревню Шарипы, малую родину Михася, где не было ни полицаев, ни немцев. Таким образом, обезопасив свою семью, он ушёл в лес, в партизанский отряд.


     Так закончилась эта история. Как кто-то сказал: - приятие того, что уже совершилось - это борьба. Дядя Миша, неукротимый Михась, продолжал всю жизнь бороться за справедливость.



     Непременно нужно было пройти через боль и рабство, пытки и убийства, чтобы открыть истину, которая присутствует в счастьи, - я так говорю!



      
     Тель-Авив, сентябрь 2020 г.