Блок. Осень поздняя. Небо открытое - прочтение

                * * *   

                Осень поздняя. Небо открытое,
                И леса сквозят тишиной.
                Прилегла на берег размытый
                Голова русалки больной.

                Низко ходят туманные полосы,
                Пронизали тень камыша.
                На зеленые длинные волосы
                Упадают листы, шурша.

                И опушками отдаленными
                Месяц ходит с легким хрустом и глядит,
                Но, запутана узлами зелеными,
                Не дышит она и не спит.

                Бездыханный покой очарован.
                Несказа'нная боль улеглась.
                И над миром, холодом скован,
                Пролился звонко-синий час.
                Август 1905
 


     И ещё одно искажение, унижение, уничтожение святого прошлого:

                «…Еду влажными полями —
                Снова издали мелькнет.

                Так блудящими огнями
                Поздней ночью, за рекой,
                Над печальными лугами
                Мы встречаемся с Тобой.

                Но и ночью нет ответа,
                Ты уйдешь в речной камыш,
                Унося источник света,
                Снова издали манишь.
                14 июня 1901»

     Тогда, в июне Мистического лета 901-ого года, в мире камышовых заводей он встречался с Тобой, теперь пригляделся: да нет, русалка это полудохлая. Прав он оказался осенью следующего года – это был умирающий мир:

                «…голос мой, как воздух свежий,
                Пропел давно, замолк давно
                Под тростником у прибережий.

                Как бледен месяц в синеве,
                Как золотится тонкий волос…
                Как там качается в листве
                Забытый, блеклый, мертвый колос.
                10 октября 1902»

*
     Напомню и версию, видение этого мира, этой промежуточной станции меж Землей и Небом Андреем Белым в «Северной симфонии»; напомню, что установить приоритет на мир, где встречаются на закате, где "на закате... рябь и камыш" (у А.Блока), мир, где "закат над камышами" (у А. Белого) ныне вряд ли возможно, что скорее всего они описали его одновременно, как одновременно делали свои эпохальные открытия в те времена великие физики; как одновременно потом напишут друг другу первые письма; как одновременно, как одинаково писали они  о зорях 901-ого года:
    
      «…тонкий и чуткий музыкальный критик Вольфинг, написавший «Музыку и модернизм»… анализируя эпохиальность музыкальных композиций Метнера, пытается вскрыть одну тему с-мольной сонаты Метнера и утверждает, что в этой сонате Метнер пытался в музыке взять звук зорь, вынуть его из воздуха. Если бы он воплотил в слово эту музыкальную тему, то получилось бы стихотворение, подобное стихотворению Александра Александровича —

                «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо.
                Все в образе одном — предчувствую Тебя.
                Весь горизонт в огне — и ярок нестерпимо…»

     Четвертого июня девятьсот первого года Александр Александрович пишет это стихотворение, ставшее классическим, которое открывает «шахматовский цикл» его стихотворений о Прекрасной Даме. В этих же числах я — третьего, четвертого, пятого июня — пишу в своей «московской симфонии» как раз картину, как один мистик, возвращаясь из деревни, начинает делать синтез, сводку образов, желая облечь ими звук зорь новой эпохи. Характерно, что в одно и то же время Метнер, Блок и я, друг друга не зная, делаем попытки осадить, оплотнить факт; осознание же его — это другой вопрос. Что же это все было?» (Андрей Белый. «Памяти Александра Блока»)

     По сюжету «Северной симфонии» Андрея Белого королевна…

     «…Вечно юная, она сидела на троне. Кругом стояли седые рыцари, испытанные слуги.
     Вдруг заходящее солнце ворвалось золотою струей. И грудь повелительницы, усыпанная каменьями, вспыхнула огоньками.
     С открытой террасы влетела странная птица. Белая, белая. И с мечтательным криком прижалась к ее сверкающей груди.
     И все вздрогнули от неожиданности: в ясном взоре птицы белой трепетали зарницы откровений. И королевна сказала: "Она зовет меня за собой... Я оставлю вас для Вечности!"…   
   
     Опечаленные рыцари стояли в зале, опершись на мечи, склонив пернатые головы... И говорили: "Неужели должны повториться дни былых ужасов!.."
Но тут вспыхнул пустой трон белым сиянием, и они с восторгом глядели на сияющий трон, улыбаясь сквозь слезы заревыми лицами, а самый старый воскликнул: "Это память о ней!"
     "Вечно она будет с нами!.."  »
   
     А она оказывается там, где…

     «…Тянулись и стояли облачка. Адам с Евой шли по колено в воде вдоль отмели. На них раздувались ветхозаветные вретища.
     Адам вел за руку тысячелетнюю морщинистую Еву. Ее волосы, белые, как смерть, падали на сухие плечи.
     Шли в знакомые, утраченные страны. Озирались с восторгом и смеялись блаженным старческим смехом. Вспоминали забытые места.
На отмелях ходили красные фламинго, и на горизонте еще можно было различить его далекий силуэт.
     Здесь обитало счастье, юное, как первый снег, легкое, как сон волны.
Белое.»

     Как раз там, где…

     «…В этой стране были блаженные, камышовые заросли; их разрезывали каналы, изумрудно-зеркальные.
     Иногда волна с пенным гребнем забегала сюда из необъятных водных пространств.
     В камышовых зарослях жили камышовые блаженные, не заботясь о горе, ожидая еще лучшей жизни.
     Иногда они преображались и светились светом серебристым. Но они мечтали о вознесении.
     Тут она бродила, раздвигая стебли зыбких камышей, а по ту сторону канала над камышами бывал матово-желтый закат.
     Закат над камышами…»

     То есть там, где:


                «Мы встречались с тобой на закате…»

     Где:

                «…Ни тоски, ни любви, ни обиды,
                Всё померкло, прошло, отошло…
                Белый стан, голоса панихиды…»