Альтовый ключ. Повесть. Глава 3

3.
Бабушка Марина, мать Алексея Васильевича, долгое время служила в театре Станиславского и Немировича-Данченко на первом пульте альтов. Также она оставила о себе память как о прекрасном школьном педагоге. Рассказывают, что Марина Леонидовна могла безошибочно подобрать малышу нужный инструмент. Не был исключением и маленький сын соседки, Женя.
Вот такой разговор произошёл у двух женщин как-то раз за стиркой:
– Вы знаете, у вас очень музыкальный ребёнок.
– Скажете тоже! – (Музыкальный ребёнок, сидя на скамеечке, болтал ножками и сосредоточенно дёргал резинку, которой были перевязаны какие-то документы.Резинка отлетала и возвращалась на свое место с гулким басовитым жужжанием.)
– Ну-ка дай ручку… Сколько, вы говорите, ему лет?
– Четыре с половиной.
– Надо же. У него кисть уже как у шестилетнего. Это при небольшом росте! (Ребёнок насторожился.) Хм-м… А может быть, ему виолончель дать? Вы же ничего против виолончели не имеете?
– Да нет, с чего бы. Пусть поиграет, конечно.
Вскоре оказалось, что слух у мальчика не просто музыкальный, а абсолютный, способный точно определить высоту каждой ноты, а пальцы могут растянуться практически на любой доступный виолончелисту интервал. Только вырасти он так и не вырос и, став уже Евгением Сергеевичем, оставался чуть выше 160 сантиметров. В отличие от родного сына Марины Леонидовны, Алёши, которому никак не удавалось взять на фортепиано октаву, сколько бы он ни старался. Слишком большие перепонки между пальцами. Как у каппы[viii]. А обидно было – ой-ёй-ёй! Ведь все мамины коллеги, приходя поздравить с Новым годом или днем рождения, делали изумлённые лица: ка-а-ак, ваш мальчик не играет?!
Но дело в том, что маленький Алеша любил музыку по-своему: ему нравилось изучать биографии композиторов, города, в которых они жили, языки, на которых говорили герои их опер… Постепенно он всё более удалялся от фортепиано к словарю.
И вот, когда Алексею было 11 лет, дело обернулось самым неожиданным образом. В школе проходила олимпиада по французскому языку, и мальчик бездумно, не надеясь на успех, принял в ней участие. Задания оказались несложными, а через пару дней эта история и вовсе вылетела у Алёши из головы.Каково же было его удивление, когда на уроке в класс вошла незнакомая учительница, поздоровалась с "француженкой" Лидией Матвеевной и объявила, что из всего района первое место занял ученик из их группы. Фамилия как-то неразборчиво написана... Сур-жанский, что ли?
– Сурдинский, – выдохнул Алексей. Это было похоже на сказку, в которой простой сын мельника становится вдруг придворным звездочётом[ix]. Уроки были забыты.
– Как ты понял, что это не однокоренные слова? – спрашивали ребята.
– По звучанию. Здесь гласная долгая, а здесь её вообще нет.
– Ну даёт!
Один паренек из девятого класса мощно хлопнул Алексея по плечу и объявил на весь коридор:
– Лингвистом тебе быть, Алёшка!!
Потом Алексею повесили на шею медаль. Она была очень тяжёлая и, конечно, не золотая, а позолоченная, но все равно весила целый пуд, не меньше. Поэтому, когда все уроки закончились, Лёша спустился в раздевалку, аккуратно снял медаль, завернул в варежку и положил на дно портфеля.
Сказать, что родители удивились? О-о, это значит ничего не сказать! Они были просто в замешательстве! От радости папа позабыл всю свою физику, а у мамы укатилась под сервант баночка с канифолью[x]. Пришлось позвать на помощь Женю, который без труда достал беглянку и заодно подправил душку[xi] в мамином альте. Такая уж это была дружба между двумя семьями…
Издавна альт Марины Леонидовны интересовал Женю, но трогать его, заглядывать внутрь, за исключением мелкого ремонта, строго запрещалось. Этого Грицай понять не мог, но и не спорил. А теперь, когда самой хозяйки уже несколько лет как нет, кто же разбудит альт, отряхнёт его от пыли?..
Женя поставил кружку на стол и поглядел на Ярослава.
– Ярик, послушай, ведь у нас должен где-то лежать её альт. Ты дотянешься до антресоли?
Гибкие руки Ярика завладели стремянкой, он быстро скользнул вверх по ступеням, открыл створки и целиком втянулся внутрь.
 – Осторожнее, - с испугом произнес Алексей. Но Темьянов уже бойко шуршал пакетами, переставляя медный таз, детскую ванночку и ещё какой-то скарб, о существовании которого Алексей Васильевич даже не догадывался.
– Нашёл, кажется, - крикнул Темьянов и, обернувшись, протянул Алексею широкий чёрный футляр. – Женя, подержите меня, пожалуйста…
Минуту спустя они уже отряхивали инструмент от пыли. Альт оказался небольшим – чуть крупнее 380 миллиметров[xii]. Ярик даже усомнился в качестве звука, но вскоре под натиском Жени и Алисы сдался и начал – сначала Кампаньоли, потом Бенда, кусочек из Баха-Казадезуса, затем второй концерт Бруха и, наконец, Обливион Пьяццоллы. Смычок, занесённый за ухо, еще не успел опуститься, а Темьянов уже отряхнул пыль с каблуков и звонко поклонился перед изумленным Алексеем. Казалось, в воздухе медленно рассеивается острота диезов. И трудно было понять, альт ли это звучал, или звучало что-то внутри самого Ярика… А может быть, и не было никакой музыки, всё это они только почувствовали?
Ярик отвел падавшую со лба тёмную прядь волос, моргнул и вдруг сказал мягко:
– Продайте мне этот альт, Алексей Васильевич.
– Простите..? – не понял Алексей.
– Мне нужен ваш инструмент. Все равно он здесь – м-м… – не пригодится…
– Да почему ты так решил? – удивился Женя. – Вот у Алисы когда будут дети, может, они пойдут в музыкальную школу.
Но Ярослав, не слушая его, обратился к Алексею:
– Я вам могу предложить за него три с половиной тысячи евро[xiii].
Алексей Васильевич на мгновение лишился голоса. А Женя так вообще повёл себя очень странно. Он быстро схватил друга за рукав и заговорил оживлённо:
– Так это же совсем другой разговор, Лёша, ну что ты стоишь! Соглашайся!
– Э-э-э… - Алексей растерянно замотал головой, ища поддержки со стороны Алисы, но та ушла на кухню снимать чайник и разговора их не слышала. – Ну… хорошо. В этом деле я полностью согласен с мнением Жени. Когда вы сможете предоставить, ээ, сумму?
– Половина – в четверг, половина – после концерта.
– Идёт! – воскликнул Женя и бойко хлопнул народного артиста по рукам.
Они ещё долго беседовали и пили чай с вафельками, вспоминали каждый своих учеников и педагогов, потом Женя рассказывал о своём кратковременном опыте преподавателя квартета, когда он был ассистентом-стажёром в Гнесинке[xiv] – мол, так всех смешил, что невозможно было заниматься. Тогда-то он и познакомился с ещё маленьким Яриком, которого, несмотря на нежный возраст, посадили играть вторую скрипку в квартет с известной в то время среди гнесинцев девушкой, старше Ярика лет на пять, в которую вундеркиндик немедленно влюбился и даже, говорят, стихи для её писал. За весёлыми рассказами вафельки быстро заканчивались, чайник кипятили вновь и вновь… Было уже очень поздно, и Яриковы мокрые пожитки были поспешно сложены в пластиковый пакет, а сам «народный артист» со своей блистательной улыбкой тамады торжественно откланялся, поцеловал Алисе ручку и был таков.
Но стоило двери в подъезд закрыться за Яриковой спиной, как Женя круто развернулся на своих шлёпанцах и спросил Алексея странным голосом:
– Стамеска есть? Давай.
Как только Алиса помыла посуду, Евгений Сергеевич объявил, что намерен ночевать на кухне, и забаррикадировался изнутри. Лёше к его странностям было не привыкать. И все же минут пятнадцать он постоял под дверью с непрозрачным стеклом, вслушиваясь, пытаясь угадать, чем же занят его друг. Из-за двери доносились ковыряющие звуки, шорохи и как будто стоны. В кухне происходило нечто важное.
– Что он такого в нём углядел, – шёпотом повторял Женя, – почему я этого не вижу?
Алексей понял, что он здесь лишний, и удалился в свою комнату.
В половине четвёртого раздался крик: «НАШЁ-О-О-ОЛ!!!» и грохот отодвигаемой мебели.
Алексей Васильевич, в пижаме и шапочке, держась за сердце, добрёл по стенке до кухни.
– Что с тобой, что ты… нашёл? – простонал он. – Ты знаешь, сколько сейчас времени?
Женя поднял голову, покрытую взъерошенным золотистым пушком.– А правда, сколько? – наивно удивился он. – Ой. Извини, пожалуйста. Я буду говорить шёпотом.
– Нахал ты, Женька, - сказал Алексей ласково. – Дай мне стакан.
– Держи. Садись и слушай. Я разобрал альт. Его нельзя продавать ни в коем случае, никому и никогда, ни за какие деньги, хоть бы тебе говорили, что это Клотц или сам Амати[xv].
На кухню, разбуженная шумом, заглянула Алиса.
– Что вы тут опять с ума сходите? Ну пап. Дядь Жень. Как маленькие, чес… – она осеклась. Взору девушки предстала следующая картина.
Женя, сбросив куртку, сидел по-турецки на полу. Перед ним на полотенце лежали части бабушкиного альта: верхняя дека, шейка с грифом и колки. Нижнюю деку с обечайкой Женя держал в руках и тщетно втолковывал что-то сонному Алексею.
Подобрав край халата, Алиса присела рядом.
– Смотри, – сказал Женя. – Да смотри же, неужели ты не понимаешь, как это важно!
На внутренней стороне обечайки тушью была нарисована широкая нотная строчка. На ней отчётливо виднелись ноты незнакомой мелодии, записанной в альтовом ключе.


Продолжение в главе 4: http://proza.ru/2020/10/01/1887

[viii]Каппа – это такой сказочный японский водяной. У него на макушке есть ямочка с водой, которая не дает ему засохнуть.
[ix]Я понятия не имею, что это за сказка. Лучше спросить у самого Алексея.
[x]Музыканты натирают канифолью смычок для лучшего сцепления между волосками. Волос смычка – это настоящий конский волос из хвоста коня (не лошади). На каждой волосинке есть маленькие, не видные глазу зазубринки, как на птичьем пере, они-то и должны сцепляться между собой, чтобы волос был единой лентой. Если смычок не канифолить, он будет издавать очень слабый звук из-за отсутствия трения. При этом в правой руке скрипача (или любого другого струнника) возникает неприятное ощущение, словно смычок намылили и он скользит, не зацепляясь за струну. По этой же причине нельзя трогать волос руками, чтобы его не засалить.
[xi]Душка – распорка между верхней и нижней деками (плоскостями) скрипки, проводящая звук. Есть мнение, что в ней «заключена душа музыканта», но так как у одного человека может быть несколько инструментов, это утверждение, скорее всего, неверно. Многие музыканты грешат тем, что путём небольшого передвижения душки в инструменте на миллиметр-два пытаются добиться радикального улучшения качества звука. Это помогает, но не всегда. Многое зависит от скрипки/альта/виолончели/контрабаса в целом, а не только от одной конкретной детали, а также, разумеется, от самого исполнителя. Кроме того, если двигать душку без помощи мастера ещё как-то можно, то если вы её уронили, поднять её самостоятельно уже не сможете, и инструмент лишится значительной части своего звука. Я не пробовала, поэтому утверждать не могу, но так говорят.
[xii]Альты, в отличие от скрипок, бывают очень разных размеров, до 500 миллиметров (это длина корпуса без шейки). Почему за годы существования альта мастера не пришли к единому стандарту, трудно сказать. Считается, что чем крупнее альт, тем лучше, сочнее его звук, однако чересчур большие альты трудно держать – устаёт плечо. Я знаю одного альтиста, который за мостик (опору) привязывал альт через плечо ремнём к поясу, чтобы уменьшить нагрузку.
[xiii]Обычно хорошие, достойные скрипки и альты стоят от 150 тысяч рублей. Инструменты великих мастеров вроде Страдивари и Гварнери – значительно больше. На момент написания этой книги евро был равен примерно 70 рублям. Ярослав предлагает Алексею около 250 тысяч, что является очень сильно завышенной ценой для простенького, дешёвого альта Марины Леонидовны, который к тому же довольно молодой (многим хорошим скрипкам по сто-двести лет). Настоящая цена альта была бы раз в 5 меньше.
[xiv]Имеется в виду РАМ им. Гнесиных, в то время – институт им. Гнесиных.
[xv]Известные скрипичные мастера.