Лукреция Хейл. Три желания Кэрри

   Перевод рассказа Лукреции Пибоди Хейл (Lucretia Peabody Hale, 1820 – 1900) «Три желания Кэрри» (“Carrie's Three Wishes”, из книги “The Last of the Peterkins”).
   Иллюстрация из издания 1908 года.
   © Перевод. Олег Александрович, 2020
   ***

   Кэрри Фрейзер часто раздражала маму неуемными своими просьбами приобрести для нее то одно, то другое, то третье из вещей, каких у нее не было.

   — У других девочек всякой-всякой всячины — хоть закопайся, и все как раз то у них, чего у меня-то и нету! — жаловалась Кэрри маме. В ответ мама делала попытки втолковать ей, что у многих других девочек нет кое-чего из того, что у нее имеется.

   — Но им-то всем не так уж и хочется заиметь для себя из моих вещей что-нибудь, а мне наоборот: все-все-все забрала бы я у них!

   — Это оттого что они вовсе не такие настырные и капризные, как ты у меня, — обычно отвечала ей мама. — Мы не слышим ведь, чтоб с утра до ночи они что-то себе выклянчивали — вот, как ты это делаешь!

   А еще Кэрри пристрастилась с недавних пор вставлять в свою речь всякие причудливые выражения, и маму тоже это тревожило. «Убойно-симпатичный», «потрясный», «мучительно-восхитительный» — такому, пожалуй, возражать бы она не стала, потому что иногда слышала подобного рода словечки из уст других девочек, однако Кэрри частенько заходила и дальше. Я опасаюсь вставлять в этот рассказ некоторые слова и фразы из ее словаря; думаю, многие мальчики и девочки и так хорошо уже с ними знакомы, и потому, наверное, не стоит мне пропагандировать здесь их употребление.

   Замечу только, что «суперзабойно», «тупорылый» и прочие подобного рода словечки были в числе ее излюбленных, и любой хорошо успевающий мальчик или девочка догадается без труда, каковыми были все остальные. История же эта покажет вам, как небрежность в употреблении слов довела Кэрри до настоящей беды и преподнесла ей суровый урок.

   Однажды, когда Кэрри, приступив по обыкновению к маме со своими жалобами, заявила, что просто сгорает она от желания, как-нибудь сразу взять да и получить для себя все-все, чего ей только хочется, мама сказала ей:

   — А вспомни-ка ты старую сказку о старике со старухой*, которым подарено было исполнение трех их желаний, — а пользы никакой они от того не получили!
   ____________
   * Речь идет об английской народной сказке «Три желания».

   — Да потому что обошлись они с тем подарком как конченые олухи! — воскликнула Кэрри. — Как слоногигантские поистине кретины, но я-то ведь не дура какая-то вроде их! Во-первых, одно желание расходовали они на кровяной пудинг…

   — На кровяную колбаску, — поправила ее мама.

   — Да-да, попросили они обыкновенную, каждодневную, самую что ни на есть простую колбаску; пожелали, чтобы через дымоход свалилась к ним она; и после этого сразу рассорились они, драку затеяли, и старуха загадала вслух, чтоб колбаска та старику на нос села; а последнее, третье желание затратить пришлось им уже на то, чтобы колбаску ту у старика от носа отлепить! Жалко, что такая удача взяла да и улыбнулась таким отвязным напрочь идиотам.

   Миссис Фрейзер в те минуты готовилась к выходу из дома, чтобы заказать для семьи обед. Еще в тот день в их городок должен был завернуть проездом губернатор штата, и в муниципалитете готовили для него торжественный прием. Джимми, единственный в семье сын, дабы не пропустить такого зрелища, поспешил уйти из дома пораньше.

   — Эх, был если бы он не понарошечным, а, знаешь, настоящим таким, чистородным губернатором, — принялась рассуждать Кэрри, — вроде принца из сказки, ты бы пошла к нему — и упросила его подарить твоей дочери исполнение трех ее желаний. Ну, на колени бы, там, перед ним упала… а он бы попросил тебя подняться… и твоя любимая дочь смогла бы, наконец, получить для себя все-все, чего ей только хочется!

   — Боюсь, поумнеть хотя б немного никак у тебя пока не получается, — вздохнула миссис Фрейзер. — Но, так и быть, с губернатором я постараюсь свидеться. Вдруг он даст мне насчет тебя какой-нибудь дельный совет!

   Кэрри осталась в доме одна, и скоро ей стало уже казаться, что мама слишком уж долго в городке задерживается. «Могла бы целых шесть уже, никак не меньше, обедов заказать она за это время! — воскликнула она. — Скукотища! Жалею уже, что сама я туда, на ту встречу не отправилась. Все девочки и мальчики там, и я могла бы собственными своими глазами на губернатора посмотреть».

   Однако из кресла-качалки, в котором сидела она покачиваясь вперед и назад, она так и не встала. Потому что Кэрри к прочим всем своим недостаткам сумела добавить еще и леность; и когда девочки пришли к ней и стали уговаривать отправиться вместе с ними к муниципалитету, ей до ужаса лень было идти за шляпкой и приниматься за розыски крючка для застегивания ботинок*.
   ____________
   * В XIX – начале XX вв. популярный аксессуар к обуви на пуговицах.

   «Мог бы, в конце концов, и Джимми прибежать уже домой, и рассказать мне, как там та встреча проходит, — продолжала рассуждать она вслух. — О, боже мой! была бы если у меня коляска прогулочная с четверкой лошадей, да еще кто-то, кто одевал бы меня, разыскивал мои ботинки, шляпку, перчатки, — тогда визит в муниципалитет стоил бы затраченных на него хлопот. А нелишне будет, думаю, заранее подготовить мне для себя список желаний моих, — на тот случай, если вдруг кто-нибудь подарит мне право загадать их!»

   Она вытащила из кармана свою записную книжку и принялась писать в ней:

   „1. Коляска с четверкой лошадей, кучер, афганская жилетка в полоску, и т. п.

   2. Горничная — разыскивать, а также надевать на меня шляпку, башмаки и пр.

   3. Множество-премножество шляпок, башмаков и перчаток — для горничной, чтобы надевала она их на меня; и чтобы всякий раз, когда они мне понадобятся, под рукой они у нее были.“

   «О, но это ж просто ужас как замечательно было бы! — воскликнула Кэрри, убирая блокнотик в карман. — Перчатки мои лежали бы во всех ящиках наших шкафов всех и комодов, да и на всех полках; и тратить время на их розыски мне б никогда не приходилось. Шляпки все висели бы на всех-всех колышках и гвоздиках — кое-какие, правда, я бы для Джимми оставила. На спинках всех стульев висели бы мои уличные платья и пальто, с перчатками, засунутыми во все карманы. Ботинки — все-все пары — расставила бы я по всем углам каждой комнаты; и на стеллажи тоже, наверх можно было бы наставить их! А эти застегашки для ботинок — да они же кого угодно с ума сшибут! Да разве можно хоть одну из них найти когда-нибудь в доме, — они ведь, я почти уверена, просто разбегаются в разные стороны, чтобы попрятаться где-то! Штук по шесть застегашек держала б я в каждом ящике всех наших комодов, по одной в каждом моем кармане, с полдюжины в маминой корзинке, и на каминную полку в ряд бы их выложила… на каждую каминную полку! Тогда, пожалуй, смогу я и без горничной обойтись; или хотя бы отложить ее до поры, когда повзрослее стану. Считаем: в сумме получаем три желания. Исполнений желаний по три штуки обычно и дарят. И если я вычеркиваю горничную, то можно подумать о чем-нибудь еще. О чем-то, допустим, чем полакомиться можно… Пастилажки из шоколадного крема, воздушные! Никогда еще досыта не наедалась я их!»

   Тут в дом вбежала миссис Фрейзер — разгоряченная и с сорванным дыханием. Вместо слов вылетали из ее уст лишь порывистые выдохи, и чтобы восстановить силы и обрести вновь дар речи, плюхнулась тотчас она в кресло у окна.

   Кэрри выпрыгнула из кресла-качалки и стала обмахивать маму веером, потому что видела, что той не терпится что-то ей сказать.

   — Ну и что там? Что ты там видела? Губернатор там как, заезжал он к нам сюда или нет? А на обед ты что, ничего раздобыть не смогла?

   Дочкины вопросы сыпались с такой быстротой, что ответов на них она не получала; мама так и продолжала тяжело, с шумом — словно корлиссов паровик* — вдыхать и выдыхать воздух.
   ____________
   * Стационарный паровой двигатель, разработанный в середине XIX века инженером Джорджем Корлиссом.

   — Да, я видела его; удостоилась я его лицезреть, — произнесла наконец она, все еще задыхаясь. — О, там палили ружья! бухали орудия! трезвонили колокола!..

   — Ох, да-да, разумеется, я знаю, — прервала ее Кэрри, сгорая от любопытства и желания услышать большее. — Я и здесь, отсюда все это прекрасно слышала, так что не было надобности ради такого и ходить-то туда. Но что губернатор-то тебе сказал?

   — О, боже, боже! — почти победив наконец одышку, выкрикнула миссис Фрейзер. — Он мне сказал, что ты теперь можешь загадать три своих желания.

   — Что?! — воскликнула изумленная Кэрри. — Значит, и коляску с четверкой (я это о лошадках), и горничную, и застегашки для ботинок… нет, горничную я же вычеркнула — а то не будет шоколадок…

   — Я не понимаю, о чем таком лепечешь ты; нет, нет… Я говорю, что у тебя есть теперь право загадать три своих желания. Поэтому я и бросилась со всех ног к дому — оттого что загадывать желания… загадывать их вслух надо в те секунды, когда в полдень часы отбивают двенадцать ударов; одно свое желание загадаешь сегодня, второе — завтра, и еще одно послезавтра. Никак нельзя прозевать боя часов, и вот — я как раз вовремя подоспела. Тебе надлежит просто высказать свое пожелание, и оно тотчас будет исполнено.

   Кэрри и мама обе взглянули на часы. Меньшая стрелка на них как раз приблизилась ровно к двенадцати, и Кэрри услышала легкий щелчок внутри часов, который всегда предшествовал их бою.

   — Желания свои я записала уже, — спешно заговорила она, заслышав первый удар, — но… коляску не очень-то мне уже и хочется; потому что ехать сейчас в город нужды нет, вон — все уже оттуда возвращаются… Шляпок для себя и башмаков тоже пока расхотелось мне… пока что. Но, ох! Пастилажек воздушных из шоколадного крема — вот чего и впрямь до зарезу хочу я! Множество-премножество пастилажек хочу — чтобы закопаться в них!..

   Часы добили до двенадцатого удара, и что-то еще добавить к сказанному Кэрри уже не смогла, — потому что всю гостиную тотчас засыпала громадная масса шоколадных пастилок. Ниспадали они откуда-то сверху, стуча ей по голове, заполняя все углы и закоулки комнаты, пытаясь даже протиснуться в полуоткрытый рот Кэрри. Руками своими, в ладонях которых тоже уже были пастилки, она теперь и пошевелить не могла.

   Кресло, в котором сидела миссис Фрейзер, располагалось, к ее счастью, возле открытого окна, выходившего на веранду, и когда вскочила она на ноги, груда пастилок прижала ее к подоконнику. Миссис Фрейзер уселась на его край, перебросила ноги наружу, спрыгнула на пол веранды и обернулась посмотреть, не сможет ли она чем-нибудь помочь дочери. Кэрри, которая в те мгновения делала попытки проесть в пастилках проход к окну, протянула маме руки; та ухватила их, потянула изо всех сил — и выдернула дочь из окна на веранду.

   — Убойно-первокласные! — поспешила Кэрри оценить качество пастилок, едва очутилась она на свободе. — Свежайших таких никогда еще не пробовала. Обожрательные!

   — Ох. Кэрри! — вздохнула с огорчением миссис Фрейзер. — Как ты можешь такое сейчас говорить, когда подаренный тебе шанс получить что-то полезное, ты только что выкинула на ветер — на такое нелепое, да еще и расточительное желание?

   — Что?! В шоколадных пастилажках, под потолок забивших нашу гостиную, ты видишь нелепость и расточительство?! — воскликнула Кэрри. — Да нам все соседи обзавидуются; и, мама, как часто ты вздыхаешь из-за того, что очень у нас много денег расходуется, и говоришь, что пора бы и мне уже с Джимми как-то тебя поддерживать. Ну, вот же, неужто не понимаешь ты, что на этих пастилажках мы целое состояние сколотить теперь сумеем! Перво-наперво, мы сами наедимся их вдоволь, — прежде чем рассказывать о них кому-то; потом ими угостим наших друзей — кое-кого, избранных из них. А остальные все распродадим мы.

   Не прекращая говорить, Кэрри протягивала к окну руку за пастилками и одну за другой поглощала их. Миссис Фрейзер тоже не отказалась их попробовать — ибо как же смогут они войти когда-либо опять в свою гостиную, если все эти подарки не будут в конце концов съедены.

   — Нет у меня никаких даже сомнений, — продолжала Кэрри, — что настоящими богачами мы станем. Как Джимми домой вернется, сразу же и подсчитаем мы с ним, каким будет в деньгах наше состояние. Когда последний раз была я в Бостоне, я за четверть фунта таких пастилажек заплатила четырнадцать центов, а в штуках их тогда получилось у меня тринадцать. Теперь смотри — если двумя горстями могу я зачерпнуть четырнадцать штук, во сколько раз больше будет их тогда в гостиной?

   Ответа миссис Фрейзер придумать не могла; Кэрри же смотрела на нее взглядом триумфатора.

   — Джимми сообразит, как сделать все расчеты, потому что он должен знать, сколько в точности футов и дюймов в комнате той у нас. А если и не знает, то сумеет снять мерки прямо отсюда, с веранды; мы сложим пастилажки в ряд и посмотрим, сколько их приходится на один фут… и затем с легкостью все мы высчитаем. Разумеется, продавать их мы будем не по такой высокой цене, какая в Бостоне, и увидишь ты, как набросятся все на них! Потрясно будет!

   — Рада я, что хоть это кресло вынесли мы утром на веранду, — сказала миссис Фрейзер, опускаясь устало в кресло-качалку. — В какой-то день сможем опять войти мы в нашу гостиную!

   — Мы с Джимми очень быстро проход туда проедим, — ответила ей Кэрри со смехом; и в этот момент вошел в дом Джимми — вместе с двумя приятелями, которых он пригласил к себе отобедать.

   Разузнав, какое событие здесь приключилось, мальчики пришли в восторг, — и уже в считанные минуты сумели разъесть они небольшое пространство у окна внутри комнаты.

   — Я совсем забыла купить сегодня что-нибудь для обеда! — воскликнула миссис Фрейзер, спешно поднимаясь с кресла. — Думала заказать бараний окорок, но ведь уже поздно… Еще хотела купить яиц для пудинга. Может быть, Джимми соберется, да сходит…

   — О, незачем, пастилажки мои шоколадные заменят все! — воскликнула Кэрри. — Вот видишь, это уже будет наш первый вклад в экономию денег; и не говори ты теперь, что мое первое желание глупым было! Не сомневаюсь, мальчики рады будут пастилажками моими отобедать.

   Мальчики — с набитыми пастилками ртами — поспешили дать некие подобия утвердительных ответов.

   — Нам объявление надо дать, — заявила Кэрри, когда, прервав поглощение пастилок, вновь обрела способность говорить. — «Шоколадные пастилажки — распродажа по низким ценам!» Раздавать их задаром, я думаю, не стоит. Лучше уж постараемся наварить на них денег на полную катушку! Давай-ка, Джимми, поищем какие-нибудь коробочки и корзинки — в них мы и будем продавать наш товар; а вы, мальчики, могли бы отправиться к воротам и объявлять прохожим, что здесь продают шоколадные пастилажки.

   Даже после того как наполнены были доверху все найденные коробки и корзины, расчистилось лишь весьма тесное пространство заполненной пастилкам комнаты. Джимми удалось вытянуть для сестры на веранду ее кресло-качалку, и Кэрри присела в него немного отдохнуть.

   — Даже и не думала я раньше, что шоколадные пастилажки смогут когда-нибудь меня перенасытить… Но все-таки они приторны малость…

   — Моя дорогая, — сказала ей миссис Фрейзер, — не надо тебе было просить этих лакомств столько, чтобы «закопаться» смогла ты в них; не следовало тебе так говорить. Лучше б попросила ты их в «великом множестве», или чтобы тебе «полный короб», что ли, их насыпали, или что-то иное в таком же роде сказала б ты лучше.

   — Чтобы «закопаться» — но я-то не думала, что так вот и буду я понята; что и впрямь с тобой вместе закопанными в гостиной мы окажемся. На будущее учту!

   С улицы до веранды долетать стали громкие крики. К Фрейзерам сбегались все мальчики городка; немалая их толпа, очевидно, подошла уже к самому дому.

   Миссис Фрейзер была вдовой, и мужчины, на чью помощь и поддержку можно бы ей рассчитывать, в доме не было; Джимми на такую роль пока еще не годился. Поэтому она поспешила отправить одного из мальчишек к мистеру Стетсону, полисмену, который проживал по соседству, и тот не мешкая прибыл к ним, тем более что он успел уже заметить стекающиеся к их дому толпы ребят.

   Продавать свои пастилки Кэрри пыталась сначала по пятнадцать, затем по десять, а потом уже и по пять центов за коробочку, однако ребятам, которые, бросая взгляды в окно гостиной, могли дать оценку общему количеству ее товара, даже такая цена казалась чересчур завышенной. «Вон же, смотрите, — комната у них от пола до потолка набита этими пастилками!» — восклицали они.

   Мистер Стетсон осмотрел место торговли и сказал:

   — Задачка-то нелегкой для вас будет и за неделю даже реализовать все эти шоколадки, даже если вы всех ребят города сюда заманите. Я бы посоветовал разрешить им всем набивать дополна по очереди карманы этим вашим товаром и брать с них за такое дело по одному центу платы.

   В конце концов даже Кэрри с ним согласилась. К дому быстро протянулась очередь, и ребятам разрешили влезать за товаром в гостиную через окно. Скоро они выели проход от окна и до двери, и ее наконец смогли открыть, и теперь посетители, влезая в гостиную через окно, выходили из нее с набитыми пастилками карманами и желудками через дверь. Кэрри же могла только вздыхать, вспоминая о бостонских пастилках ценой более цента за штуку! Поедали ее «пастилажки» мальчики, поедали их и подоспевшие попозже девочки, но время наконец подвигаться стало к ночи. После того как все клиенты разошлись по домам, окно в гостиную Фрейзеры закрыли и зашпингалетили, а дверь в нее заперли.

   — А я не вижу причин, почему шоколадки эти не можем мы хранить здесь у себя долгое время, недели и недели, — сказала в тот вечер Кэрри своей маме. — Конечно, когда много-много дней пройдет, они такими свежими не останутся… но все-таки свежее они будут, чем некоторые, что в магазинах видим мы иногда. Я уже притомилась их кушать, и мне даже кажется, что никогда больше не захочется мне пастилажек этих шоколадных; но, кто знает, вдруг, чувства мои к ним переменятся после того, как я ночь посплю. Я думаю, мистер Стетсон все-таки неправ был, когда посоветовал нам продавать их так задешево.

   Миссис Фрейзер ничего на это не ответила; заметила она только, что не прочь была бы пройти сейчас в гостиную и посидеть там.

   — А завтра мы — все девочки нашего класса — на пикник поедем, — продолжала Кэрри, — так что весь день дома меня не будет. Я с собой пастилажек моих прихвачу — как мою долю. Но… о, боже мой! платье мое на софе лежит в гостиной, — лучшее из всех моих платьев! Ты в него оборки там вшивала!

   — Просьба забрать его и отнести к себе наверх была одной из самых моих последних к тебе, дорогая.

   — Но что ж поделать-то теперь! там оно, в самом дальнем углу! — воскликнула Кэрри. — Заваленное всеми этими шоколадками, на нас взваленными! Вот что я скажу: поищу-ка я завтра с утра пораньше Бена Сайкса. Он ест куда быстрее, чем кто-то из других всех мальчишек; так пускай же попробует он проесться к моему платью. Днем прогрыз он гигантскую прямо-таки дыру в наших пастилажках. Приведу завтра его я пораньше, и до полудня он управится; выезд намечен у нас как раз на двенадцать.

   — В двенадцать ровно часов завтрашнего дня тебе надо будет загадать второе свое желание, — напомнила ей миссис Фрейзер.

   — Да, мама, и я уже придумала, каким оно будет: получить коляску прогулочную с четверкой лошадок. И как раз вовремя получу я их, — чтобы на пикник в своей собственной коляске выехать.

   — Ох, моя дорогая Кэрри, ты хоть соображай немного, прежде чем планы какие-то свои строить! Куда ты будешь коляску свою ставить, и где же ты четверых лошадей думаешь держать?

   — О, но у меня ведь будет человек, кучер; он-то и будет о моих лошадках заботиться… Хотя, я еще подумаю… обо всем этом… этим же вечером, сейчас вот прямо и подумаю… — и на этих своих словах Кэрри свалилась в сон.

   Когда утром следующего дня Кэрри спустилась из своей спальни вниз, она обнаружила, что вполне уже способна поесть еще немного шоколадных пастилок; в подобной же кондиции был и Джимми. Кэрри поделилась с ним своим планом пастилки никому впредь не раздаривать, держа их у себя исключительно для продажи, но при этом постараться проесть как можно быстрей проход к софе, что в углу, — к самому лучшему ее платью.

   Отправляться за Беном Сайксом не понадобилось, он сам поспешил явиться к ним спозаранку с некоторыми приятелей. Многие же из вчерашних гостей-покупателей вынуждены были в тот день остаться дома; как выяснилось, пастилками перелакомились они сверх разумной меры, и отправиться опять к Фрейзерам родители им не позволили.

   Подходили чередой в то утро и взрослые с собственными своими корзинами и коробками, чтобы прикупить побольше таких вкусных и свежих пастилок и унести их к себе домой.

   А тем временем Бен Сайкс выедал проход в дальний угол гостиной. Задача эта оказалась весьма непростой, потому что на место съеденных пастилок тотчас же с обеих сторон и с высоты валились валом другие. И тогда Кэрри и Джимми додумались в конце концов сооружать по мере продвижения работы некое подобие тоннеля — из гладильных досок, стульев и других всяких вещей. Помогать Бену взялись и другие мальчишки, когда узнали, что денег за сегодняшнее пиршество с них требовать не станут.

   Между тем утро проходило, и время подвигалось к полдню. Миссис Фрейзер принялась убеждать Кэрри надеть какое-нибудь другое свое платье, однако дочь была непреклонна. Кроме того, ее новый широкий пояс синего цвета ко всем другим ее платьям совсем не подходил.

   Кэрри посмотрела на часы, потом на Бена, и пролезла под гладильными досками ему на подмогу, — несмотря на то что и вкус, и запах ее «пастилажек» стал уже мало помалу вызывать у нее отвращение.

   Зато Бен был великолепен. Казалось, чем больше он ест, тем большее получает от того удовольствие. Кэрри понаблюдала, как облизывает он пастилки и с сияющими глазами поглощает их.

   — Ох, Бен! — воскликнула она. — Мне уже кажется, никак не получится у тебя быстро, в срок попереглотать тут всё до софы. Как же мне хочется, чтоб глотка твоя стала длинной-предлинной — такой, чтобы на всю длину комнаты этой!..

   В тот момент забили часы.

   Кэрри изготовилась проскандировать погромче второе свое желание, — но вдруг почувствовала, что каким-то странным образом стала выталкиваться она из тоннеля наружу. Причем Бен как стоял, так и продолжал стоять перед ней на четвереньках: это он, скользя по полу, толкал ее твоим туловищем из прохода назад и назад, — оттого что шея его стала такой длинной, что голова, выдвинувшись вперед, пробила в пастилках себе путь в дальний угол комнаты, где стояла софа, а ноги в конце концов выехали аж за дверь.

   Оставшись из-за безрассудного своего восклицания без коляски и без четверки лошадей с кучером, Кэрри стояла и молчала. Ее верный, преданный друг Бен между тем принялся рывками извлекать свою шею из пастилок, и когда вынул наконец он голову наружу, Кэрри увидела у него в зубах свое платье. Она схватила его и убежала к себе наверх переодеваться.

   Спустившись обратно вниз, обнаружила она возле дома большую толпу, которая с изумлением осматривала Бена. Самого же его ставшая вдруг такой длинной шея в те минуты весьма радовала; так, стоя у входной двери, он с легкостью поднимать мог голову к самым верхним веткам вишневого дерева, чтобы скусывать с них вишни; зрелище это доставляло большое удовольствие всем мальчишкам.

   Ну а Кэрри поехала на пикник не в коляске, запряженной в четвёрку лошадей, а в открытом фургоне — вместе с остальными всеми девочками. Видеть в своем доме Бена — с его длиннющей шеей — было ей настолько тяжело, что она попросила у мамы позволения переночевать у одной из подружек; дом родителей той девочки примыкал к земельному владению, на котором намечался пикник.

   С собой прихватила она несколько корзинок с шоколадными пастилками. На пикнике, как выяснилось, немало было девочек, которые их еще не пробовали; угощение такое всех их привело в восторг, и они пообещали прийти к Кэрри на следующий день, чтобы прикупить их как можно больше и унести с собой. Кэрри между тем чувствовала, что мало-помалу возвращается к ней бодрость духа. Аппетита, впрочем, совсем у нее в тот день не было, и, вместо того чтобы по обыкновению своему перепробовать все, что привозят на пикник, она даже не притронулась ни к кремовому пирогу Мэтти Сомерс, ни к пончикам Джулии Дейл. Все утро следующего дня провела она, домой возвращаться не торопясь, у своей подруги Мэтти, не забывая однако, что в полдень надлежит ей быть у себя — чтобы загадать в двенадцать часов третье свое желание.

   Должна ли она высказать сегодня пожелание, чтобы шея Бена обрела прежнюю свою длину? В глубине души ее брезжила надежда, что шея его как-нибудь сама собой укоротилась уже за ночь, и тогда третье желание сможет она использовать для своей собственной выгоды.

   Кэрри по-прежнему не прочь была бы получить для себя коляску с четверкой лошадей, — чтобы она, мама и Джимми сели в нее и уехали куда-нибудь отсюда, подальше от Бена с его длиной шеей — если она у него так и не укоротилась — и от всех здешних знакомых, чтобы никого из них никогда больше не видеть. Вместе с тем ей страсть как хотелось показать коляску свою и лошадок всем друзьям и подругам; да и, может быть, подумалось ей, Бен вовсе не станет возражать против чрезмерной несколько длины своей шеи, и даже рад будет оставить ее такой — чтобы зарабатывать деньги, показывая себя в цирке.

   Возвратившись незадолго до полудня в свой дом, обнаружила там она всю семью Сайксов — вместе с их по-прежнему длинношеим Беном. Оказалось, что шея его такая доставила ему ночью немало неудобств: спать пришлось ему с головой, уложенной на подушку в соседнем, стоящем через улицу доме, потому что достаточно длиной для сына комнаты в доме Сайксов не нашлось. Поэтому миссис Сайкс всю ночь глаз не смогла сомкнуть; муж ее тоже ночь провел на ногах, надзирая за тем, чтобы ненароком в темноте не наступил какой-нибудь прохожий сыну на шею. Впрочем, сам Бен был, казалось, в превосходном настроении; правда, сидеть предпочитал теперь он в комнатах, где потолки достаточно высоки, чтобы мог он прямо держать свою голову.

   Кэрри изложила всем свои соображения, что Бену выгодно весьма будет в дальнейшем, в течение всей жизни показывать себя как диковинного человека. Но мать его, вспыхнув, резко отвергла такое. С глоткой такой длины, заметила она, никак и нигде не сможет он зарабатывать столько денег, чтобы хватало их ему хотя бы на оплату еды для себя. Даже с прежней своей шеей каши овсяной за обедом уминал он больше, чем все остальные домашние вместе. И она уверена, саму даже мистеру Барнуму* не под силу будет обеспечить его достаточным количеством пропитания. После этого она разрыдалась и сказала, что всегда она надеялась, что Бен станет когда-нибудь для нее надежной опорой; а теперь же он и спать даже не может целиком у себя в доме, и когда на улицу выходит, все пялят глаза на него, и на завтрак сегодня утром съел он столько, сколько хватило бы на обед для шести персон.
   ____________
   * Финеас Тейлор Барнум (1810 – 1891), знаменитый американский антрепренер, содержатель музея, а также цирка «монстров».

   Сидели они в гостиной, в той части ее, где шоколадных пастилок уже не было. Оставшиеся сплошной массой возвышались по обеим сторонам комнаты, смыкаясь в ее центре; внизу же виден был вход в туннель, из которого Бен пробил головой своей путь к платью Кэрри. Миссис Фрейзер и несколько ее подруг расфасовывали пастилки в картонные почтовые ящички — для рассылки их по почте наложенным платежом, потому что обитатели их городка «пастилажками» перенасытились уже сверх горла.

   Кэрри услышала щелчок в часах. Она бросила взгляд на маму и, едва заслышала бой, сказала твердо:

   — Хочу, чтобы шея у Бена стала такой, какой была она у него прежде!

   Вряд ли кто смог толком расслышать ее слова, потому что в тот же момент Бен вскочил на ноги и воскликнул:

   — Но вот же! вот и в порядке у меня все! Да и вообще, все это мне надоело уже, пойдемте же домой! — И он поспешил увести всю свою семью из дома Фрейзеров.

   Кэрри упала в мамины объятья.

   — Никогда больше я не буду говорить «хоть закопайся»! — воскликнула она. — И впредь довольна буду всегда тем, что у меня уже имеется; потому что никогда теперь не смогу забыть я, как исстрадалась я и испереживалась из-за длинной-предлинной такой шеи верного моего друга Бена Сайкса!