Ключ от страны - Владимир Короткевич

Ключ от страны
(с белорусского, эссе - глава из книги «Гамбургский счет Бахаревича»)

В 1980 году в итальянском издательстве "Bompiani" вышел первый роман тогда еще не очень известного ученого-медиевиста Умберто Эко под названием "Имя розы". Год был олимпийский, мишки летали... Литература - та, что живет в топах и рейтингах - все чаще умывала свои бумажные руки, незаметно изолировалась, как Альбания времен Ходжи, и занималась отчасти тем, что пересказывала и объясняла сама себя.

Но так было не везде. В том же году, немного ближе к мишкам, немного дальше от Италии с ее новым бестселлером, в таком себе белорусском журнале "Маладосць" печаталось по частям новое произведение давно уже признанного в Советском Союзе писателя Владимира Короткевича "Черный замок Ольшанский". Они были почти сверстники (Эко младше Короткевича на два года); обоих объединяла удивительная, детская любовь к истории. Итальянского автора впереди ждала мировая слава, каждая его следующая книга станет событием, в 2009-м он скажет, что считает себя "молодым романистом" и, впрямь, опубликует потом еще один роман - "Пражское кладбище". Тяжело больному Короткевичу, который уже написал все свои самые значимые книги, в 1980-м оставалось жить менее четырех лет. Его слава так и не вышла за пределы славянского мира. Тем не менее, в самой Беларуси он имеет статус куда более культовый, чем Эко в целом мире. В распоряжении ещё совсем молодого литератора - Эко - были уже готовая история Италии и Европы, уйма научных исследований и артефактов, валявшихся у него прямо под ногами, а также итальянский национальный миф. Молодому Короткевичу свою Беларусь с ее историей и ее мифом-душой нужно было создать. Вычитать между чужих строк. Увидеть там, где вместо истории, казалось, было закатанное в бетон ничейное поле. Представить. Написать. Придумать.

Сегодня пришло время защищать Короткевича. От того тупого и карикатурного в своем бессилии колхозного национализма, якобы оппозиционного, а на самом деле полностью органично вписанного в систему, который пытается сейчас сделать писателя своим апостолом, оскорбляя память и обижая ум; от этой гнойно-коричневой идеологии, по которой все свое -лучшее только потому, что оно свое и плохим быть не может. Ее адептов стоило бы заставить сто раз написать латиницей на своем лбу знаменитые слова Короткевича:

«Что же, я - националист! Украинский (как мало кто на Украине знаю Тараса Шевченко), польский (Норвид, Мицкевич - мои братья), немецкий (Рильке), русский, испанский, - всяческий. И этим - горжусь!».

Защищать от государства. Антибелорусское государство, которому, ну никак (!), не подходит история по Короткевичу и литература по нему не подходит тоже. От власти, которая раньше нас поняла простую истину: чтобы что-то забыть, это нужно превратить в памятник, так легче забывается. Надо защищать Короткевича от тех людей, с которыми — я уверен - он, если бы дожил до наших дней, не сел бы рядом ни рюмку выпить, ни словом перекинуться, каким он просто не подал бы руки - и которые уже восемнадцатый год истребляют не только то, что он успел сделать, но и то, о чем мечтал. Впрочем, до конца осуществить это им почему-то никак не удается: сила пока на их стороне, но красно-зеленый штангист, кажется, пытается играть в шахматы. Не удается, возможно, еще и потому, что Короткевич давно описал их всех, верно и безжалостно, и они, пойманные им в сеть его сюжетов, вынуждены проигрывать, раз за разом -такие законы жанра, так установил автор. Инквизицию он не слишком любил...

«...Современный человек, незнакомый с подземельями гестапо, асфалии(1) и других подобных учреждений, сравнил бы все это с кабинетом зубного врача и тем противным чувством, тем страхом, который вызывала вся эта процедура в детстве... Но эти... не знали кабинета дантиста и потому сравнивали все это с тем, чем оно и было, с пыточной».

А положительные герои Короткевича дают совсем другой эффект - их невозможно не отождествлять с автором. Не верится, что он сам мог быть другим — не таким, как Гервасий Выливаха, как Загорский и Братчик, как Космич. Имена искусственные, подобранные досконально и с расчетом - но красивые и запоминающиеся, как ни у кого больше.

Защищать Короткевича нужно и от литературоведов. Вспотевший от жары минский черт соблазнил меня летом купить в книжном магазине на Карламарла книжку под названием, которая обещала познакомить не только с известным, но и с неизвестным, малоизвестным, а равно и печально известным Короткевичем. Едва начав, захотелось отложить это дожинковожелтое(2) издание в сторону. Ведь что совсем не ассоциируется с Короткевичем, так это скука. Куда интереснее одна короткая запись в Глобусовском блоге о том, что он, Короткевич, «после пьянок-гулянок, после банкетов-фуршетов, после разных скитаний и похождений долго спал, проспавшись, принимал ледяной душ, пил кофе с перцем (из глиняного "цебра"(3)), надевал свежую рубашку, повязывал модный галстук, надевал стильный костюм и садился за рабочий стол. За день он мог своим аккуратным мелким почерком написать около двадцати страниц прозы. В нерабочие депрессивные дни Короткевич слонялся по квартире в длинном лилово-коричневом халате». Несущественно, чистая правда это или нет - как несущественно и то, насколько соответствовала белорусская история по Короткевичу подлинности. Главное - это литература безо льда и консервантов: все его романы, и повести, и стихи, и даже просто замыслы, и даже этот кофе с перцем, и галстук, и халат...

А лучше всего оставить Короткевича читателю. Тому, ради кого все это создавалось. Связь и какая-то взаимная зависимость писателя и читателя в случае Короткевича просто фантастические. Оставить читателю право полагать о Короткевиче только по написанному, не портя впечатление комментариями. Оставить и надеяться, что чудо произойдет снова и его книги станут для современных их пожирателей чем-то большим, чем чисто литература. Хотя бы для одного.

Кто он, читатель Короткевича? Бывает, что для его характеристики трудно подобрать слова. Мать, ухоженная, как горизонт на кичевой картине, и дочь-пятиклассница заходят в книжный магазин. "У вас есть Короткевич?". Им дают полкило Короткевича. "Так это же по-белорусски! А по-русски нет?". И - дочери, с улыбкой: "Мы же с тобой белорусским языком не увлекаемся, правда?". Дочь кивает. Не «увлякается». Но Короткевича прочитает. И тогда, кто знает, может, и «увлячется». Он - не для старших и искушенных, он — для всех. Для того и приземлился некогда здесь. В этот момент я ненавижу и мать сию, и дочь, и отца их в придачу. Короткевич - хрустальная мечта моего детства, не трогайте его своими грязными лапами. Мечта, без которой вся действительность вдруг потеряла бы смысл. Ведь на одно ухо оглох бы, на один глаз ослеп и точно бы онемел.

В такой ловушке и приходится жить. Если бы у белорусов не было своей истории, ее надо было бы выдумать. Это тоже слова Короткевича, что-то среднее между непроизвольным признанием и манифестом. В разных опросах типа «как я стал тем, кем я стал» Короткевич должен идти на первом месте среди известных источников влияния и с большим отрывом. Именно он многих сделал белорусами. Помог выдумать себя. У каждого из его читателей получалось по-своему. В меру собственных таланта, фантазии и вкуса. Известно, что мы живем настолько счастливо, насколько готовы себе это позволить. Но каждого (буквально каждого!) Короткевич в свое время зацепил — стоило развернуть книгу, любой из романов. Вот как в книге "Мастерская. История одного чуда " описывает свое знакомство с его прозой Сергей Шупа(4): "…на первом курсе я прочитал "Дикую Охота короля Стаха" Короткевича. Прежде всего, зацепил эмоциональный нерв романа. И стало ясно - вот оно. Совсем другая Беларусь, совсем другая литература, совсем другой взгляд на историю и на все. Хотя сегодня немного смешно читать Короткевича. Моим детям это уже неинтересно. Им ничего не нужно было открывать. А нам надо было самим себе прокладывать первую борозду...»

Действительно, сегодня - смешно. Короткевич - человек с ключом, его цель - открыть, завлечь, показать дорогу. В предисловии его книги для школьников "Земля под белыми крыльями" он сам говорит о том, что дает читателям "ключ от страны": а дальше вы уже сами... Увлечение ушло, а точнее, его передаешь другим, нуждающимся, это такая специальная белорусская эстафета. Уважение осталось. Не только Беларусь - а и беллит(5) есть другой: это только кажется простым, а в нужное время действует как взрыв. Короткевич спас белорусскую литературу от ухода в себя и от албанской изоляции. Она вернулась к читателю. Слог, письмо Короткевича - часто наивное, но всегда читаемое, и вряд ли второе - следствие первого. Можно быть уверенным, что он знал о той эпитафии, которую составил для самого себя Конан Дойль, по нынешним временам неполиткорректный, сексистский текст, от которого, тем не менее, почему-то наворачиваются слезы на глаза:

"Я выполнил свою простую задачу, если дал хотя бы час радости мальчику, который уже наполовину мужчина, и мужчине, который еще наполовину мальчик"»

Знал и, очевидно, примерял ее на себя.

В чем чаще всего обвиняют Короткевича, так это в том, что он брал чужие и уже давно разработанные сюжеты и переносил их на белорусскую почву. Так сказать, еще больше упрощал себе ту «простую задачу». Но мальчику, какинаполовину мужчине, как мужчине, какинаполовину мальчику, так же, как девочкам и дамам, так же, как наполовину белорусам, и всем, всем кто, родившись на этой земли, выдумал себя только наполовину и остановился некогда на распутье - нам все равно, где и что брал писатель, которого интересно читать. Литература не ограничивается сюжетами, чтобы давать на них кому-то патент, нужно выдумать не только себя, но и машину времени и отправиться далеко-далеко, к тому уже почти мистическому волку, которого не было. Можно подумать, Эко из ничего создавал свои лабиринты и острова.

Отдавая должное Короткевичу-поэту и Короткевичу-драматургу, не буду кривить душой. Прежде всего, он - прозаик. И вряд ли сделался тем Короткевичем, которого знают и любят, если бы ограничился стихами - иногда тонкими, иногда, скорее, душевными (не люблю такие), иногда грубовато-лирическими, где все такое, как есть - и материнская титька, и холод, и голод, и жара, и шкварка... Но все бы это так и осталось просто словами - и новая вера не была бы создана. Среди его прозы я выделяю для себя "Охоту", "Колосья», "Христа" и Ладью"(6) — такой вот квадрат Короткевича. Все эти тексты похожи между собой - и каждый образует обязательный угол, без которого другие что-то теряют. Четыре направления, как четыре стороны света, которым открывается его Беларусь. Которая всегда в центре. Как та комната библиотеки, в которую никогда не попасть.

Короткевич - последний романтик белорусской литературы. И вряд ли уже кто-то отнимет у него этот титул. Ведь он выдумал нам место, где мы живем. "Болотные ели и их окрестности". Книгу, развернутую на самом интересном месте. И крошки падают на страницу, как в юности.

Примечания (переводчика)
1 - Асфалия (asphaleia, буквально — безопасность, защита), название политической полиции Греции
2 - Дожинки (белор., Дажынкi) — ежегодный «фестиваль-ярмарка тружеников села», который проводится в Белоруссии с 1996 года. В этом словесном новообразовании (дожинковожелтый) Бахаревич, на мой взгляд попытался объединить синтез чувств, что вызывает у любого нормального человека показушный официоз и желтая пресса
3 - Цебр — единица объёма, упоминается в Ипатьевской летописи под 1294 в княжеской грамоте о наказании берестиан, на которых было наложено «5 цебров ржи, 5 цебров овса» со ста. В словаре Памвы Берынды цебр признаётся за ведро, польский цебр равен 26—30 квартам (кварта, в разных системах измерения и странах - около литра, чуть больше или меньше него)
4 - Сергей Шупа - род. 02.10.1961 г. в Минске, языковед, переводчик, журналист, в настоящее время живет в Праге 
5 - Беллит – белорусская литература
6 - речь о произведениях Владимира Короткевича: романах «Колосья под серпом твоим» (1962-1964), «Христос приземлился в Гродно» (1965-1966), повестях «Дикая охота короля Стаха» (1958), «Ладья Отчаяния» (1978) 

Над текстом - иллюстрация к произведению В. Короткевича "Дикая охота короля Стаха" (графика, тушь). Автор Лиззи Капчикова. Источник - сайт "Illustrators.ru" (https://illustrators.ru)


Рецензии
У мяне да Вас адно пытанне: "Чаму гэта эссэ не на беларускай мове?

Татьяна Цыркунова   18.10.2020 11:27     Заявить о нарушении
Потому что:
а) я носитель русского, а не белорусского языка,
б) тот, кто хотел прочитать это эссе на белорусском, уже давно мог это сделать, развернув изданную в 2012 г. книгу О. Бахаревича "Гамбургский счет Бахаревича" на стр. 346, в то время, как российский читатель до 16.10.2020 г. был лишен такой возможности.
Я ответил на Ваш вопрос, уважаемая Татьяна?

Константин Кучер   18.10.2020 12:45   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.