Яичница

              Я сейчас рассольник себе готовлю и заодно
быстренько бочок большущей картофелины решил пожарить, что
остался от нарезанных кубиков, засыпанных в кастрюлю,
вместе с лучком и морковью, там у меня варились уже с часок
куриные желудочки, чтобы ушла жёсткость.

Почему не почки, положенные для рассольника? Да их не было в
магазине, в том-то и дело, печень куриная ещё была, но это
вообще не то для эстетики вкуса...

А картофелина там попалась мне большая, почти огромная, почти как
маленький кочанчик, или грейпфрут, я её одну купил, не три, как
обычно, и почистил специальной двойной, с зубчиками, жёлтой чистилкой,
которую купил на обратном пути после прощания с композитором Амаяком
Моряном,  о нём отдельная история - с участием в моём Булгаковском
фильме-исследовании отношений людских, о добре и зле, о любви и
ненависти, о глупости и надеждах, о других вечных истинах...

Опять отвлёкся, как Гоголь, говорила моя Любовь когда-то...

И вот я счищал кожуру и любовался обнажением гигантской картофелины,
художественностью современного кухонного искусства, вспоминая другую
картофелину-королеву от режиссёра Людмилы Темновой-Зиминой, когда я,
у кинотеатра, посиневший от холода ждал её из деревни, с дачи, откуда она,
сама как королева, как вторая Мерилин Монро (у неё и документальный
фильм о Мерилин Монро, её тайном посещении СССР), привезла эту картофелину,
уже покрывшуюся ростками, в коробочке, как тайное сокровище, подобное той
картофелине в польском фильме "Новые амазонки", которую из тайной коробочки
достала женщина, любуясь...

А этот бочок, похожий на плоско-выпуклую удлинённую белую линзу, я
специально оставил, положил на сковородку в шипящее подсолнечное
масло, сейчас залью яичницу. Потому что рассольник не скоро будет готов,
его потушить надо как следует, чтобы он словно из русской печи был,
истомился весь, вкусом насытился. А есть очень хочется, два года не ел.
Нет, не так, конечно, всего дня два, некогда было, работал непрерывно,
падал, спал на ходу...   

     Бочок картофелины по краям стал подрумяниваться. Шикарный кадр.
     Потом приготовил порезать помидор. Два кружка луковицы положил
рядом с картофельным бочком, они тоже зашкворчали самодовольно. Посыпал
и их несколькими крупинками соли в смеси с кусочками сухой зелени.
      
    Выложил на сковороде длинные тонкие ленты морковки, что настрогал
жёлтой "амаякморяновской" шинковкой,  рядом с кружочками луковицы и
бочком картофелины. Чтобы художественно было.  В духе современных
режиссёров и моего планировавшегося фестиваля "Арт-блюДО".
До - это философский путь, как айкиДО, дзюДО...
Планировал, хорошая идея, но не дотянул пока…
Надо дотягивать…
Других фестивалей более полутора десятка сделал за прошедшие
годы…

      Подумал, и помидор всё же не стал резать, сделаю из него  себе
свежий салатик с подсолнечным маслом. Нечасто, очень нечасто делаю себе
такое баловство вкуса. Живу аскетично, как монах, на 100 рублей в день,
отрабатываю послушание, как в монастыре, только вот келья у меня в каменном
лабиринте обычного мегаполиса с 17-миллонным населением, где мало кто кому
нужен, все смотрят в амбразуры своих смартфонов - там их настоящая жизнь
теперь...

       А мне бы выбраться на высоту моих прежних орбит, с
которых я сбит, как НЛО-тчик в драном скафандре...
Ползу, теперь как Маресьев, превратившийся в Робинзона...
Ещё капли одновременно принимаю, что назначил мне один
знакомый военврач. Для лёгких и сосудов сердца. Дают знать о
себе  последствия перенесённой двусторонней пневмонии, когда
валялся на полу в неотапливаемом помещении после своей
катастрофы личного масштаба, хорошо хоть спальный мешок есть
и бушлат...

       Да, сердце сильно ослабло. Повезло, кардиолог, профессор
Алшибай, помог. Анатолий Сердюк, мой приятель, врач-психолог,
помог свести с Алшибаем, и спасибо за постоянный, хотя и
удалённый, иногда с матюками, контроль моего состояния.

          Принимаю теперь это необычное для меня лекарство по схеме.
Каждые 15 минут. По 5 капель из 5 флакончиков.И в промежутках
делаю упражнения, пресс качаю, сейчас пойду на лестницу на турнике
подтягиваться. И пофиг, что Абдулла с маузером в фильме "Белое солнце
пустыни" сказал, что он старый стал, ленивый. Я чуть постарше, мягко
говоря, но мне мой возраст не указ. Лениться нельзя. Мне ещё многое
надо успеть доделать: три фильма доделать и выпустить, дописать книгу
"Жизнь после жизни", начиная с главы
"Мелодия ночного покоя" - (http://proza.ru/2015/09/17/999), за
которую получил грант от издательства "Эксмо" в рамках всероссийского
литературного конкурса "Писатель года 2017". Не, не хвастаюсь, просто
констатирую этот факт как весьма трудное дело.

      ...Смесь морковно-луковая на сковороде поджарилась немного,
я для неё самый слабый огонь включил, пусть потушится, пока я на
капли и упражнения отвлекаюсь.
 
      Разбил три яйца, посолил их чуть-чуть солью с этими  зелёными
порошинками, похожими на охотничий бездымный порох.  Вспомнил,
у отца был такой, а потом я и сам снаряжал патроны... Со своей
лайкой сибирской по имени Лада охотился на боровую дичь, на
рябчиков...

    Помню один случай, незадолго до моей службы в армии, мы с младшим
одиннадцатилетним братом Николаем заблудились в тайге под самую ночь,
небо пасмурное, по солнцу не сориентируешься, по мху на деревьях -
это скорее прикол для тех, кто никогда не жил в тайге, а компаса с
собой я не взял, потому что не собирался заходить далеко, места все
были вроде как знакомые. Но теперь я ничего не узнавал, быстро
смеркалось и холодало, стояла осень, а в Сибири ночи студёные в это
время, хотя днём ещё тепло.
      Брат сначала такой весёлый был, трёх рябчиков в руках нёс,
радовался, я ему ещё из ружья дал выстрелить разок... С добычей
теперь возвращаемся, хотя маловато для нашей большой семьи, но
мамка приготовит суп-лапшу на всю ораву...
      И тут вдалеке я увидел силуэт глухаря меж ветвей, это удача
для местных охотников, зарядил двустволку-двадцатку более крупной
дробью, начал скрадывать. Глухарь тяжело перелетел дальше. Я
продолжил его выслеживать, петляя. И так увлёкся, что потерял
направление, а глухарь всё же не подпустил на выстрел, улетел...
И тут я стал озираться, стараясь скрыть свой вопросительный и
немного растерянный взгляд... Но брат Николай заметил это, тревожно
спросил: "мы заблудились?"
      Я молчал и шёл, пока не нашёл высоченную ель, снял кирзовый
патронташ, что сшил когда-то отец, полез наверх, чтобы посмотреть,
где тайга понижается в сторону реки Чулым... Но передо мной открылось
ровное море тайги, которое, я знал, заканчивалось у Ледовитого океана...
И если мы сейчас возьмём неверное направление, то через тысячу километров
точно выйдем на берег этого океана... Я в отчаянии рассматривал
окрестности, которые стремительно накрывались сибирскими
сумерками и ночным холодом... Спичек с небес нам тоже никто
не скинет, а свои я не взял, не собирались надолго...
      И тут у меня в ушах возник тонкий звон, похожий на
комариный, я понял, это был звук лодочного мотора, где-то
очень далеко. Я покрутил головой, определил направление -
стало понятно, где находилась река... Слез с этой высоченной,
метров сорока, ели, надел патронташ, зарядил в двустволку два
пулевых патрона на всякий случай - медведь в этих краях
нередкий гость, - и, стараясь не терять примерное направление,
пошёл вперёд. Брат следом...
      Помню, попали в болото, наступила непроглядная темень,
луны не было, даже звёзд, небо затянуто плотными облаками, но,
чтобы не сбиться с курса, я решил идти напрямую, через трясину,
глаза тогда были молодые, как у кошки, поэтому кочки смутными
силуэтами молчаливо обозначали наш путь, сплетённая болотная
трава под ногами, как пружинная сетка, покачивалась, готовая в
любой момент порваться всхлипывающей трясиной... Но мы шли очень
осторожно, по-кошачьи...
      Когда вышли на луг, в пойме из-под куста с шумом
метнулось какое-то серое пятно, у меня ружьё было наперевес,
я едва не выстрелил, но вовремя спохватился - это был удиравший
заяц, пуля же предназначена медведю...
      Глубоко ночью, продираясь через чащобу, едва не выкалывая
глаза, вышли на прибрежный песочек и пошли вверх по течению к
нашему посёлку под названием Центрополигон...

      Я вынырнул из воспоминаний... Здесь соль, не тот бездымный
порох давних времён, воспоминаний, это новомодная смесь, здесь
сухая ароматная зелень, вид аппетитный и художественный.
      Залил эти три яйца, припорошённых крапинками сухих размолотых
листиков, поверх овощной смеси на сковородке, накрыл прозрачной крышкой
с дырочкой для пара, всё новомодное, европейское, пусть доходит до
готовности...
      И не слишком жёстким должен стать белок,надо поймать самую нежность.

      ...
      
      И вновь, глядя на это творение кулинарного искусства,
вспомнил того же самого брата Николая, с которым заблудились
в тайге, позже он служил в десантно-штурмовой бригаде в
ГСВГ в Германии. Много интересного было связано с тем временем,
730 писем написал ему за два года, каждый день по одному
письму. Поддерживал его...  Как-то в одном письме я обмолвился,
описывая хронику своего утра, что готовлю яичницу с поджаренными
сосисками. В ответ брат Яггер, это был теперь его служебный
псевдоним, а вообще он называл себя Ягуаром, такой фильм даже был
в то время – «Меня зовут Ягуар», - написал, что не дразни меня
больше таким аппетитным блюдом, челюсти от слюны заломило…
      И я ему пообещал, что по приезду после службы его будет
ждать яичница из десяти яиц с поджаренными сосисками. Я ему
потом весь путь пошагово от международного аэропорта Шереметьево
до дома расписал, все ступеньки, ездили  с самым младшим братом Андреем,
посчитали, специально в аэропорт ездили, весь маршрут прорекогносцировали.
Все повороты учли, где повернуть, куда идти, с закрытыми глазами смог бы
доехать.  Чтобы не так, как с более старшим моим младшим братом, Павлом,
вторым после меня, Николай - третий, а Андрей - четвёртый, и вот когда 
брат-2 приехал ко мне в Москву, на дембель, тоже из ВДВ, из Ферганской
дивизии, где командовал разведвзводом, он смешно заблудился, как герой
фильма "Ирония судьбы» - в Москве есть два схожих названия разных
мест со словом Марьино, ему и указали неверно, как водится в Москве -
укатил в Марьину рощу.

И я его отыскал потом на другом конце города посиневшего от холода в
бравой южной десантной форме - стоял дуболомный ноябрь с мокрым снегом.

 

          Но вернусь к брату Николаю, Яггеру. Все мои письма брат
сохранил, привёз в дембельском чемодане, который шуточно назвал
"мечта оккупанта", разложил большим кругом вокруг себя, попросил сфотографировать. А потом вышел на кухню, где я приготовил ту
самую яичницу из десяти яиц, нежно шкворчащих поверх поджаренных
сосисок. С ним был его сослуживец Румежак, который так проникся,
что несколько лет писал письма, начиная со слов "брат, здравствуй"…
Но это отдельная история, она впереди, потом была ещё целая жизнь,
столько событий…

А сейчас я кухарничаю, государством управлять некогда.


      Я снова вернулся мыслью к сегодняшней яичнице в нынешнем
октябре 2020-го года и снял сковородку с плиты, поставил
на подставку на стол. Люблю по старой привычке есть прямо
со сковородки… Да и в ресторане, помню, подавали одно
блюдо прямо на сковородке, утопленной в специальной подставке…
Это меня угощала Танча, координатор нашего фестивального проекта…
А потом, помню, Олетта плакала, как ребёнок, когда чистила
картошку на бедной кухоньке, что она не Танча и не сможет
поднять меня, "гения", - это её слова в тот момент были…
Смешная и трогательная. Её верхняя губа таким забавным и
милым клювиком дрожала под хлюпающим носиком...
      Ей было тогда 55, но выглядела она на 35, многие
говорили, в том числе и Игнатюр, тот самый знаменитый
арбатский ночной поэт и мой ангел-спаситель, выходивший
меня после 32-го госпиталя в Купавне, он приезжал туда
и забрал меня...
      А теперь мы их, Юру Игнатенко с Оксаной, навестили,
приехали с моей Олей, Олеттой... Вспоминали, как я жил у
него на Арбате, как мы выходили по ночам, он читал публике
свои стихи, выпускал свои поэтические книги...
А теперь мы записывали о его творчестве видео, чтобы
сделать продолжение фильма о нём... Как и где ты нашёл
такую? - спросил Игнатюр, улыбнувшись своей особой задорной
улыбкой и кивнув на Олетту...
 
      Встретились мы с ней на моё 55-летие в галерее
"Праздник души", у одного кузнеца-художника, это был срединный
день между моими двумя днями рождения 1-го и 6-го июня…
Да, у меня два дня рождения, как и положено Близнецу,
1-го июня меня мама родила, а 6-го у меня был второй
день рождения, когда меня впервые выкатили из госпиталя
и я прозрел, стал видеть, потому что сползла плёнка ожога
с газ. И я сказал: вот я и родился, это мой день.
Медсестра услышала, и когда возник вопрос при оформлении
новых документов взамен сгоревших, когда у него день рождения,
она сказала: 6-е число, - так и записали…

За десять лет до 55-летия мне сказала одна гадалка, причём
гадала она почему-то по библии, привязав иглу на нити, тыкая
ею в страницы, - что я проживу только 54 года... Конечно,
гадание, да ещё на библии считается грехом, но как-то
запомнилось. Я даже рассказал это, позже, ещё одной женщине
из Эстонии, Анне Гнип, занимавшейся эзотерикой. Она сказала
мне, что да, ты проживёшь 54 года прежней жизни, а потом...
потом наступит другая жизнь.

"Утешает", - подумал я, улыбнувшись.
Долго жить я и не собирался, уже в 30 лет я написал первую
предсмертную записку левой рукой, еле выводя каракули: "живите
дружно". Эту записку у меня взял тогда брат Николай, который с
вытянувшимся лицом вошёл в мою палату, где я лежал под проводами
и трубками. Они тогда с матерью срочно прилетели на самолёте из
Сибири...

И вот наступил последний день моей жизни в 54 года - день рождения,
исполнялось 55... Мне было интересно, что же произойдёт. Знакомая
художница Инна Родионова пригласила меня на выставку к тому
кузнецу-скульптору Воробьёву. И... произошло всё как-то мгновенно,
на входе в галерею улыбчивая, небольшого роста, складненькая женщина
с причёской как на картине Марии Лопухиной,  похожая на неё, в длинном
серо-голубом платье с фиолетовыми бабочками, выбежала ко мне, будто
именно меня и ждала, назвала вдруг "ох'искусителем", стала весело
объяснять, как и что можно кушать за фуршетным столом, а чего не стоит,
вредно для здоровья. Она, оказывается, поборница здорового питания и оздоровительной системы «Здрава». Но это я позже узнал.


А в тот момент она начала шутить, потом я закружил её в
перформанс с помощью Ивана Суворова, режиссёра перформансов,
с которым мы сотрудничали, потом как-то разругались, года
два не разговаривали, а тут примирились на этом шуточном
перформансе. Олетта смеялась и делала дивные движения, у неё
получалось что-то оригинальное и самобытное. Руки кольцом, а
потом плавными движениями будто рисовали пространство. И другие
интересные рисунки в пространстве...
Потом разошлась - плескала вином на сцену...

И... началась совершенно новая жизнь... Мы почти без слов
взялись тогда с ней за руки и побежали на улицу, был сильный
июньский ветер, прохладный, развевающий её волосы и платье с
бабочками...
      И для меня действительно начался праздник души,
другое состояние… Я теперь просто летал... Она кидала мне
кусочки еды в рот на ходу, когда руки мои заняты были камерой,
мы пробегали многие пространства наших фестивалей, плэнеров...

И я думал, что это на ближайшие 30 лет, как минимум… Прожил же
Ваня Подвойский, старший брат моей первой жены, которую
звали Любовь... - прожил именно 30 лет со своей Зинаидой
Павловной, как три года, сказал он потом после её кончины.
      - Я к ней, Зине, хочу… - сказал потерянно Иван…
И вскоре отправился следом, в лучший мир…

      А у меня прошло не 30 лет, всего семь, и закончился
мой праздник души. Это была для меня маленькая смерть.
Пару лет я почти не жил... не умер, но и не жил... Как сбитый
с космической орбиты нло-тчик... Ползущий куда-то в разодранном
состоянии, сначала отлёживающийся, подолгу уходя в странное небытие...


      ...Яичница получилась нежнейшая. И как тут обойдёшься
без воспоминаний, когда столько прожито и пережито… И это
я только едва прикоснулся к полупроценту всего произошедшего…
Придёт время вспомнить всё... А пока что сидеть и вспоминать некогда,
вот только так, за яичницей, за чаем, в метро, в автобусе,
когда наступает небольшой промежуток времени между новыми
делами... Жизнь продолжается...